Палач по закону

Леа не был хорошо знаком с принцессой Катериной до этого дня, именно по этой причине он ничего не предпринимал в должной, решительной манере. Чтобы в последний раз разыграть в ту или иную сторону карту с жизнью Вандеи нужно было встретиться с ней лицом к лицу. Теперь, когда Леа ясно видел, что Катерина готова отступить, но не отступит, уговоренная Моро и черт знаем кем еще, он мог действовать. Леа сам затруднялся сказать, что чувствует на этот счет. С одной стороны, ему было жаль Вандею, которая и без того всю жизнь свою подвергалась давлению и нашла уютный угол в молении и служении Луалу и Девяти Рыцарям Его, но с другой стороны… скоро в любом раскладе польется столько крови, что тут уже не до какой-то девчонки. Пусть девчонка не успела пожить, но в этом тоже часть счастья, она еще не успела понять, что мир зачастую — плетение ядовитой серости и тоски, не успела разочароваться в могуществе своих богов и могла еще списать все несчастья на свое недостаточное рвение. Леа давно научился считать себя милосердным. Он постановил для себя одну простую мысль: Вандее не выжить в грядущей бойне. Так какая разница, когда ей умирать? А ее смерть лишает привилегии герцога Лагота. Его будет легче изгнать. Народ же не примет Катерину. Вот и все. Что значат могучие армии, слава и деньги, когда все можно легко изменить одной маленькой смертью?! Человек, не участвующий в политической жизни, бегущий от роскоши, ушедший в смирение…стал необходимым ключом. Да, дверь настолько заржавела и затяжелела, что не откроется нараспашку, но хотя бы сможет поддаться! Леа не считал себя героем. Но он всегда полагал себя чем-то большим, чем палачом или воином. Он полагал себя милосердным провидением, явившимся к растерянным людям… Успокаивая для порядка уже смиренное перед волей разума сердце, Леа ступил под своды Луала и Девяти Рыцарей Его. Конечно, совершать то, что он задумал, под сводами божественной силы — это грех самый худший, который не перекрыть даже убежденной добродетелью. Но, во-первых, принцесса Вандея только здесь была в одиночестве (только здесь Лагот оставил ей это право), во-вторых, Леа не верил в Луала и Девять Рыцарей уже очень давно… Сложно верить, когда видишь голодные глаза своего младшего брата и сестры, когда у тебя самого сводит от голода живот и никто в целом мире не придет к тебе на выручку. Вандея была в храме. Под сводами — не то молилась, не то просто плакала. Услышав шаги, Вандея дернулась, но мгновенно расслабилась, узнав своего, как она считала, соратника, по вере и горю. -Леа! — облегчение, что ее не забыли, что нашли…может быть, даруют ей и утешение, ведь от каменной статуи Луала его не допросишься. -Ваше высочество, — Леа опустился рядом с нею на колени, — я пришел после совещания по вашему следу. Но если вы против — я могу уйти. Она не понимала, что может быть вообще против чего-то по своей воле. Да и не хотелось ей понимать. Слишком многое тогда могло бы открыться. -Нет, Леа, я прошу вас…- Вандея отвернулась от него, чтобы украдкой стереть серебряные будто бы слезы, — скажите, как прошло? -Как прошло…- Леа задумался, затем решил сказать просто. — Ваша сестра — человек упрямый. Она не верит, что народ не примет ее. Она будет сопротивляться вашему мужу. Будет бороться за трон вашего отца. -Как вы…- Вандея обернула лицо к своему, наверное, единственному другу, — считаете…она права? -В игрищах трона нет правых и нет неправых, — мягко поправил Леа. — Ваше высочество, как дочь короля, старшая сестра и наследница — Катерина имеет на трон все права. Я верю, что она желает быть добродетельной и милосердной, но она совсем не понимает своего когда-то народа. Она слишком долго отсутствовала дома! Она отрекалась от Луала. Да, сделала она это для своего мужа, которого выбрал ей ваш отец, но народ не поверит отступнице и чужеземке. Она пришла сюда с войсками своего мужа, с которым разорвала союз и то, что он дал ей армии в пользование…это тоже не на ее пользу. -Я молюсь. Молюсь за нее, — прошелестела Вандея. — Катерина хорошая. Она поймана в ловушку. Она мудро бы правила. Она бы смогла. Она не я. -Не вы, — подтвердил Леа охотно, — но хуже или лучше…ей не хватило бы сдержанности. Я видел ее в переговорах. Ей не хватило бы мягкости. А вам — твердости. Вандея кивнула, принимая слова Леа. -Величайшая ошибка трона в том, что его обладатели — люди, — продолжал советник. — Люди, у которых своих черты. Те же, что у крестьян, ремесленников, танцоров и шутов. Такие же люди! Страхи, обиды, глупость, наивность, подозрительность… короли ничем не отличаются от других людей. -Тогда почему короли стоят выше народа? — Вандее было неприятно слышать такие слова от Леа. Да, она сама страдала от своего положения принцессы и подумывала податься в жрицы Луала и Девяти Рыцарей, но сейчас, когда Леа заговорил о королях с таким пренебрежением, древняя сила поднялась внутри нее и закрыла, кажется, решительно все. -Когда-то кто-то из людей оказался ловчее, храбрее, сильнее…его признали вождем. Он основал род. Так и пошло, — Леа пожал плечами. — Затем род поднимался на род, появлялись новые вожди, кто-то брал на себя ответственность, кто-то не справлялся с нею, а чья-то кровь вырождалась. Вандея молча смотрела на него. Неожиданно ей чудилось, что черты его совершенно незнакомы. Леа никогда не говорил с нею таким тоном, с таким пренебрежением. Холодная иголка ткнула ее сердце, впуская что-то страшное… -Вандея, вы знаете, что кроме Девяти Рыцарей Луала существовало множество их последователей? Одни доходили до безумства, ища способ нести учение своего повелителя. Другие несли добро. Третьи — искали мученическую смерть. -Зачем вы это говорите? — почему-то принцессе стало тяжело говорить. -Потому что я хочу напомнить, что не все в истории находят свое место. Мы знаем имена Девяти Рыцарей, словно святыни, но не отделяем их от Луала. Но знаем ли мы кого-то из их последователей? Кроме наших жрецов, быть может, никто и не знает… -Зачем вы это говорите, — повторила Вандея. Ее губы задрожали. Ей казалось, что иголка, застрявшая всем своим холодом в сердце, начала шевелиться, прошивая тело насквозь жутким страхом. -Я хочу объяснить свои мотивы, — Леа улыбнулся. — Мы знаем великих древних царей, но мы не знаем тех, кто пал во имя их. Мы не знаем…нам надо забыть тех, кто слаб, принести их в жертву, чтобы жило величие. -Нам? — Вандея невольно поднялась. Это было неизящно, но стремительно. Теперь ее трясло от подступающего страха не на шутку. Она не могла отвести взгляда от лица Леа — спокойного, насмешливого лица, и взгляд, который словно бы смотрел далеко-далеко вперед, внушал ей в эту минуту настоящий ужас. Она вдруг поняла всем своим существом, что совершенно одинока. Всю жизнь она была одинока. Старшая сестра тяготилась ее обществом и выговаривала ей за излишнюю мягкость. Отец просил не мешать ему на советах, на пирах, не лезть, не попадаться на глаза. Многочисленные няньки заискивали. Учителя выражались с угодливостью, от которой тошнило. Но она осталась одинока под льстивыми взглядами и подобострастным фальшивым обожанием… Ненужная, неприкаянная, не прожившая многого и не жившая никогда полной жизнью, Вандея отыскала приют в храме Луала, где Кенот — высший жрец помогал ей постигать божественное начало и учил смирению. И это было ее единственной отрадой, пока она не поняла, что и Кенот зачастую бесчестен и меняет закон божий на закон книжный. И Вандея тонула в своем одиночестве. И сейчас в том единственном месте, где было убежище всех ее чувств, она ощутила такой страх, какого прежде и не знала. -Нам? — переспросил Леа, поднявшийся с такой же стремительностью. — Ну да.нам. Он улыбнулся вроде бы даже виновато. У Вандеи еще, быть может, был шанс, если бы она отступила, если бы бросилась прочь из угла, наперерез зале к дверям, то у нее был шанс выбежать в коридор, и там уже все могло пойти иначе. Но Вандея никогда не умела сопротивляться. В ней не было этого. -Я не хочу этого, — Леа знал, что она не побежит. Он очень хорошо знал людей и видел их натуры. — Я не хочу, но так надо. Ты меньше всех заслуживаешь этой участи. -К…какой…- Вандея отступала все дальше и дальше, к стене, отрезая самостоятельно путь к спасению. Леа наступал на нее. Он не был палачом. Он был орудием. Прекрасно понимая, что без этой жертвы все восстание и весь передел, все идеи Альбера и Ронана и даже той девчонки Эды — все может уйти в кризис, Леа делал свой ход, отрезая и себе, и им отступление. Вандея знала, что смерть — благо. Так учил Луал. Он говорил, что смерть — это сотворение жизни чему-то новому. И сейчас, впервые видя так близко лицо убийцы, а что хуже — своего убийцы, она подумала со странной тоской: «вот сейчас я умру» И как только эта мысль обожгла ее, то всякий страх в ней ушел. Вандея не стала больше бояться. Она просто желала, чтобы все кончилось быстрее. Стоять загнанной было хуже этой самой смерти. Ожидание травило хлеще яда и душило больнее веревки. Так казалось принцессе. Леа уловил перемену настроения и кивнул ей, как бы подбадривая. Словно речь шла о какой-то игре или согласии пропустить пару бокалов вина в трактире. Откуда взялся стальной блеск между пальцами Леа? Вандея не успела этого понять. Она зажмурилась — ей было страшно от вида крови. Она чувствовала, как смерть приближается к ней и стояла, стараясь не дышать, боясь, что вдох заставит ее невольно открыть глаза и взглянуть на своего убийцу и тогда она испугается… Горячее дыхание обожгло. Совсем рядом. Затем Леа (его шепот, а почему-то он говорил именно шепотом), был последним, что слышала Вандея: -Я знаю как сделать не так больно. А потом странный взмах и острая боль где-то под ребрами. Вандея не выдержала и открыла глаза. Невольно она взглянула вниз и увидела тонкий ручеек темной крови, стекающий по ее светлым одеждам. Все плыло, но Вандея успела подумать: «это моя кровь…», прежде, чем взглянуть на Леа. Тот оставался почти спокойным. Его лицо стало непроницаемой маской. Взгляд еще выдавал скорбь, но больше ничего. Сколько она так стояла? Вандее казалось, что вечность. Эта боль, раздирающая боль, как будто бы что-то прокаливало ее тело насквозь, не отступала. Наконец, она рухнула. И в краешке угасающего сознания привиделся ей свет и Вандея успела даже возликовать, предвидя чертоги Луала и Девяти Рыцарей Его. Но это только Леа распахнул дверь и вышел в маленький и, как знал он, пустой коридор, залитый светом. Он знал, что принцесса мертва и теперь оставалось дело за малым…