***
Хосок самостоятельно переносит Юнги в свои покои, где уже не осталось следов погрома после вечера с Тэхёном, и остаётся наедине с омегой, чью руку все так же греет в своей. Альфа не моргает, следя за дрожью ресниц юноши, который иногда двигает пальцами свободной руки. Это радует, потому что такие движения напоминают Хосоку, что Юнги еще жив и его теплое тело пахнет любимым жасмином. Чону понадобилось несколько часов такого наблюдения за бессознательным омегой для принятия всей важности этого лекаря в его жизни. Альфа убеждает себя, что больше не позволит кому-либо навредить Юнги, поставит на защиту многотысячную армию, если понадобится — отдаст свою жизнь. Сердце уже отдал. Такая одержимость немного пугает, но Хосок, видимо, впервые в жизни поверил рассказам папы о любви с первого взгляда. — Луна моя, открой глаза… — Гладит по дергающимся ресничкам. — Я накажу каждого, кто имеет причастность к этому, посажу тебя рядом с собой и заставлю молить о прощении на коленях. Ты же пообещал остаться рядом со мной… — Целует в лоб, который скрыт тугой повязкой. Он решает поспать рядом с Юнги, выставив личную гвардию у дверей, за окнами — по всему периметру Главного дворца. Сюда запрещено пропускать даже членов императорской семьи.***
Император просыпается от того, что в дверь стучат слуги, которые принесли завтрак. Хосок первым делом проверяет омегу, но огорчается, потому что Юнги все еще лежит в том же положении. Вздохнув, альфа встает с постели и накидывает шелковый халат, подходит к двери и впускает слуг, а вместе с ними свежий воздух из коридора. — Еду проверили? — Недоверчиво смотрит на бет, раскладывающих миски с блюдами и белоснежные тарелки на столе. — Конечно, Ваше Величество. Еда готовилась под присмотром Его Высочества принца, все блюда были опробованы десятью дегустаторами, а так же проверены лекарем на наличие долгодействующего яда. — Чеканит ответ, которым император оказывается доволен. Беты приносят свежий чай и ставят его завариваться на подожженной свече. — Можете идти. — Хосок наливает себе горячий напиток, но одергивается, вспоминая недавние события. — Приведите главного евнуха. — Слушаемся, Ваше Величество. — Слуги откланиваются и тихо закрывают за собой дверь, бросая быстрый взгляд на лежащего в постели императора омегу. Уже в коридоре молодые беты в силу своей неопытности позволяют себе опуститься до обсуждения императора. Переглянувшись, они начинают перешептываться, озираясь по сторонам. — Ну ты видел? Он будет самостоятельно его выхаживать — что за вздор? — Прикрывает рот ладонью, чтобы проходящие мимо гвардейцы не наказали их за болтовню во время работы. — Даже Его Величества короля император так не оберегает — это же абсурд. — Один из них заглядывает за угол, останавливаясь, чтобы проверить подслушивают их или нет. — Тихо ты, если кто-нибудь услышит — нас ждёт та же порка, что была на прошлой неделе для тех, кто сплетничал в саду императора. — Так же заглядывает за угол и машет рукой, обозначая этим «все чисто». — Если в еде Его Величества окажется яд — нас повесят, а если эти блюда съест и этот лекарь — к казни приговорят всю семью до десятого колена… — Они останавливаются, резко опуская головы и кланяясь. — Что же ты замолчал? За что ваши семьи должны казнить? — Пирю грозной тучей возвышается над бетами и уничтожающе смотрит на них сверху вниз, громко стуча своей тростью по полу. — Г… Господин, Его Величество ждёт Вас у себя. — Слуги тараторят, спешат откланяться и сбежать. Мужчина шумно вздыхает и, грозно глянув вслед бетам, идёт в сторону главных покоев. По пути он привычным образом изучает каждую поверхность на наличие пыли и в случае обнаружения некачественной уборки сразу велит все переделать. Стук трости о пол за несколько метров пугает слуг, которые начинают тереть полы тщательнее. Пирю не терпит недобросовестных работников, а трудолюбивых всегда награждает. Даже Тэхён, который бете очень нравился своим упорством, мужеством и любовью к работе, мог добиться высот, став помощником Главного евнуха. Однако теперь, после такого позора, это невозможно даже при большом желании Пирю. Мужчина думает, что Кима надо бы навестить, ведь он заперт в покоях со вчерашнего вечера, униженный и оставленный в разгар ночи, к тому же наверняка и страдающий от недоброжелательного отношения слуг. Ну уж по крайней мере приказать обращаться к нему подобающе его титулу Пирю может. Он тихо проскальзывает в покои, чтобы не будить лекаря, и встает перед императором. Альфа еще даже не собран на утреннюю молитву: темные длинные волосы небрежны и не расчесаны, шелковый халат темно-красного цвета спал на одно плечо, оголяя смуглую кожу. Но несмотря на холодное утро, Чон сидит так же неподвижно, не замечая, что кожа покрывается мурашками от леденящих поцелуев ветра. — Ваше Величество. — Бета только с третей попытки привлекает внимание альфы, который удивленно смотрит в ответ. — Как давно ты тут? — Отодвигает чашку с остывшей нетронутой едой и бесшумно встает, бросая быстрый взгляд на все так же невозмутимо лежащего омегу. — Впрочем, неважно. Я позвал тебя, чтобы обговорить один момент. — Идёт в кабинет, чтобы поговорить в тишине и не потревожить лекаря. — Дело вот в чем. Я хочу назначить Юнги на такую должность, чтобы больше никто не посмел посягнуть на его здоровье и безопасность. Однако в гарем он не пойдет, пусть я и сделал бы его вторым после короля человеком… — Неловко кашляет, понимая, что сказал лишнего. — Не об этом. Надо дать ему такой пост при дворе, чтобы и рядом со мной был, и должное уважение получал. — Ваше Величество, во дворце лекаря уважают, как Вашего гостя… — Нет, не уважают. Как бы я демонстрировал свою расположенность, для дворцовых это не является показателем. — Злится сам на себя, что оказывает своим вниманием большое давление на Юнги. — Слуги смеют сплетничать, осуждать и выдумывать оскорбляющие Юнги вещи, а про покушение с этим ядом я и молчу. Напротив, чем больше я оказываю ему внимание, тем сильнее его ненавидят просто за то, что он вне гарема. И что же мне делать? Назначить его министром? — Хосок обессиленно падает на стул и хмурится. Евнух нервно топчется перед ним, не находя подходящих слов, но обдумывает все возможные варианты. Ему и самому этот омега нравится, а если он делает счастливым повелителя — весь дворец должен встречать Юнги с улыбкой и склонять голову. — А если сделать его Вашим личным лекарем? — Подходит ближе. — Все это время он был здесь не совсем официально, не находясь на этой должности по документам. А если Вы будете платить ему штатное жалование, он будет занимать должность равной Вашему личному советнику. Назначьте ему телохранителя, прислугу, его покои рядом с Вашими — ходить к своему лекарю можно без зазрения совести, не подыскивая для этого какую-то причину. Слухи были и будут, поэтому Вам скорее надо подумать над тем, чтобы взять его в гарем, но до тех пор должность императорского лекаря ему вполне подойдет. — Не думал, что буду советоваться в таком вопросе с тобой, евнух Пирю, но я тебе доверяю и думаю, твое предложение вполне разумно. — Чон встает с места и выглядывает в основную комнату, когда ему слышится, что Юнги пошевелился. Показалось. — Я служу Вашему Величеству много лет, я был здесь еще при Вашем отце, так что мои намерения касательно императорской семьи всегда чисты и благодушны. Если Вы прикажете, я займусь этим вопросом немедленно. — Пирю выходит из кабинета следом и опять встает напротив альфы, который теперь зачарованно смотрит в сад. — Нет. Сначала надо поставить в известность Юнги, делать что-либо без его ведома я не намерен. — Вздыхает и снова подходит к постели, смотря на омегу сверху вниз. — Лекарь говорил что-нибудь по поводу его состояния? — Пока господин Юнги не очнется, вывести яд из его организма не получится, поэтому нужно ждать когда действие отравы ослабнет. Главный лекарь предположил, что это займет пару дней. — Пирю так же смотрит на омегу и в душе сочувствует этому бедному юноше, на долю которого выпало перейти кому-то дорогу. — Ваше Величество… — Рискует спросить то, что волнует весь гарем. — Как Вы думаете, что могло произойти и кто мог отравить лекаря? — Я догадываюсь, чьих рук это дело, но не хочу спешить с выводами; мы дождемся пробуждения Юнги и спросим у него, что он помнит. — Косо смотрит в сторону кабинета, когда слышит там легкое постукивание. — Что ж, на этом все, можешь идти. — Слушаюсь, Ваше Величество. — Мужчина кланяется и уже у выхода принимает приказ приготовить бульон, чтобы накормить Юнги. Хосок ждёт, пока пройдет несколько минут после того, как дверь за бетой закрылась, и возвращается в кабинет, где стучит по стене. В эту же секунду шкаф привычным образом тихо открывается внутрь комнаты; из-за стены появляется высокий мужчина в маске. — Ты немного не вовремя, Монстр. — Садится за стол, рукой приглашая альфу сесть напротив. — Приветствую Солнце Империи. — Мужчина кланяется, положив руку на сердце, и садится. — Простите, что помешал, но я выполнил Вашу просьбу и нашел то, о чем Вы говорили. Ваше Величество были правы: у этого омеги есть свои секреты. — Я даже не знаю, хочу ли слышать, что от меня скрывает Юнги, но тайну принца Тэхёна ты мне поведал, так что и на этот раз я тебе доверюсь. — Хосок заметно мнется, когда видит сверток в руке мужчины. — Если Ваше Величество не желает знать, я просто сожгу эти бумаги. — Нет, расскажи, а дальше я уже обдумаю, что мне делать. — Принимает конверт черного цвета со знакомой печатью сверху. Печать одного из благородных кланов Империи. — Что это… — После Вашего приказа узнать о семье лекаря, я перевернул все архивы учета крестьян и нашёл несколько омег с таким же именем, однако, все они оказались не тем, кого я искал. В Империи не нашлось ни одного блондина–простолюдина, которого зовут Юнги. Конечно, я стал искать среди знатных семей. Позже я вспомнил, что уловил запах в прошлый раз, и это меня насторожило. Ваше Величество, Вы помните, какой запах имел Ваш папа, ныне покойный король? — К чему ты клонишь… — Хосок начинает догадываться, но думает, что скорее всего преувеличивает. Наверное, он хочет так думать. — Ваше Величество, печать на конверте Вам знакома? Изображение жасмина — символ рода Мин, из которого происходил покойный король. Это растение выбрано из-за того, что все омеги клана имеют один и тот же аромат. Стоит ли мне говорить, или Вы сами все поняли? — Намджун кладет на стол портрет родителей Юнги, который он нашёл в покоях омеги. — Это министр Мин, который сейчас на покое, Вы ведь узнаете его? — Ты хочешь сказать, что Юнги — наследник клана Мин, самого могущественного после нашего, и является дальним родственником моего папы? Это же невозможно, даже звучит абсурдно. — Хосок смотрит на печать, внюхивается в аромат, идущий из спальной комнаты, и не понимает, почему раньше не обращал внимание на схожесть запахов Юнги и своего родителя. — К сожалению, министр Мин сейчас не в добром здравии, и, как я выведал у слуг поместья, его новый супруг воспользовался ситуацией и выгнал господина Юнги в отдаленную провинцию, потому что он, по мнению Мин Менсу, мешал его младшему брату стать полноправным наследником рода и попасть во дворец. Юнги так же вычеркнули из семейного регистра, что является большим ударом по репутации знатного омеги. Прикажете избавиться от Менсу и его сына? — Пока не стоит. Какими бы ужасными эти омеги ни были, они присматривают за отцом Юнги до тех пор, пока им выгодно, а значит, о министре будет кому позаботиться, пока я не отпущу от себя Юнги. — Хосок злится, говорит сквозь зубы и горящим взглядом сверлит дыру в стене. — Оставь мне все бумаги и уходи, скоро придут слуги, тебя могут увидеть. Ты хорошо справился с заданием… — Чон отрешенно смотрит куда-то в сторону и даже не замечает, как Намджун скрывается за стеной. У Хосока на сердце не спокойно от мысли, что Юнги рано потерял папу, а теперь не может быть рядом с отцом. Жестокость этого мира должна была коснуться кого угодно, но не близких Чону людей. Однако он не смог уберечь никого из них, даже владея целой частью света, в окружении многотысячной армии лучших солдат, распоряжаясь многомиллионной казной. Он снова ничего не может сделать, когда у него под носом происходит несправедливость: министр Мин был одним из лучших советников предыдущего императора, а когда внезапно ушёл на покой — Хосок не придал этому значения. Он должен был быть более внимательным к тем людям, которые наравне с отцом приложили руку к становлению Империи. Чон все чаще сомневается в правильности своих решений, а так же в решении родителей сделать его следующим императором. Возможно, сядь на его место Чонгук — государство было бы в более выгодном положении? Хосок корит себя за то, что порой боится всего: сделать неверный шаг, не выиграть очередную битву, которая может привести к порабощению страны кем-то жестоким. А жесток ли сам Хосок? Да. Но делает ли это его плохим правителем? Это его и волнует. Чон понимает, что в нём все еще жив тот трепещущий перед силой мира юноша, который боялся когда-либо потерять родителей и их любовь. Этот страх был так силен, что, все-таки потеряв их одного за другим, Хосок не видел смысла существовать дальше: кто будет растить в нем любовь к жизни, как это делал папа; кто покажет все краски окружающего мира, который всегда бросал вызов отцу, но тот непоколебимой верой в свои идеалы растил страну и своих детей? В первую неделю после похорон альфа часто думал о своем месте в этом мире, заперевшись в покоях, но все время возвращался к словам родителей о том, что ему всегда будет нелегко, если Хосок будет жить отстранённо от мира и от тех людей, которые его любят. Чон сидел за закрытой дверью несколько дней, но подумав о словах родителей сотню раз, решился пустить братьев и долго сидел, обнимая Хвануна, от которого пахнет не так, как от папы, но все равно по-родному. Он пустил их не только в свою закрытую комнату, но и в сердце, и с тех пор никогда с ними не расставался. Потом появился Тэбон, за ним — их сын, которого тоже вскоре не стало. И снова частичку сердца Хосока вырвали, оставив кровоточить на долгие годы. Теперь в его жизнь вдохнули часть тех красок, которые идут из детства, потому что теперь рядом есть Юнги. Мин Юнги. Чон долго тянет в голове эти имя и фамилию вместе и все еще сомневается: а правда ли это? Да, если Монстр принес информацию, она не может быть неверной. Значит, теперь целью Хосока станет уберечь семью Юнги и сделать его немного счастливее, даже если сам омега не будет об том знать. Альфа встает с места и возвращается к кровати, на которой все в том же положении лежит лекарь. — Меня ты спас, а себе помочь не смог. Плохой из тебя лекарь, Мин Юнги. — Хосок шутит, надеясь увидеть в ответ смущенную улыбку, покрасневшие щеки, услышать возмущённый тон голоса, — хоть что-нибудь, что докажет, что лежащее тут тело все еще теплое. Чон решает не рассказывать, что теперь все знает, из желания увидеть сможет ли Юнги признаться самостоятельно. Альфу грызет неподдельный интерес: почему омега не вернулся домой, почему притворяется обычным лекарем? А ведь Хосок сразу понял, что Юнги мало похож на крестьянина; хотя бы одни манеры и уровень образованности должны были выдать его: Мин никогда не повышает голос, держится всегда ровно, не показывает эмоции, знает столовый этикет (этот момент Хосок заметил, когда Юнги наливал ему чай и подавал еду) и еще множество пунктов, отличающих воспитанных благородных омег от обычных. Конечно, при желании император может жениться на омеге любого сословия, но для юнош из знатных семей этот путь гораздо проще и быстрее: взятые из простого народа омеги должны пройти все ступени обучения, получить один титул за другим и показать себя как человека благоразумного, образованного, мудрого и воспитанного; омеги благородного происхождения могут при заключении брака получить место, следующее за титулом короля, сразу после свадьбы. Чон охотно женился бы, но сейчас он осознает, что одного его увлечения омегой не достаточно. К тому же, очевидно, что Юнги пока таких чувств к альфе не испытывает, не доверяет, возможно, боится. Мин не готов даже к тому, чтобы стать простым наложником, а о свадьбе и речи быть не может. Хосок дает себе и омеге полгода, чтобы убедиться в чувствах и намерениях, и только потом, уверенный в правильности решения, он может просить руки Юнги. А сейчас у них есть достаточно времени, чтобы медленными шагами идти друг другу навстречу. Если Мин решится, то в конце этого пути вложит свою руку в ладонь Хосока и встанет рядом с ним перед всем дворцом и страной.***
Тэхёна грубо приволокли обратно, стоило императору уйти в покои лекаря. Ким, конечно, за друга переживает, но в душе благодарен за вовремя принесенные проблемы. Принц трет оставленный след на шее, который нельзя назвать даже временной меткой, потому что альфа не успел прокусить до конца. Однако боль была такой сильной, что Тэхён страшится настоящей метки. Его заперли в покоях с того самого вечера и пускают только раз в день прогуляться по императорскому саду, но только там, где его никто не увидит. Ким за это благодарен. Он знает, что это идея евнуха Пирю, который, пусть и разочарован в омеге, но своё желание оберегать его от нападок гарема не потерял. Ким ходит в окружении слуг, которые следят за каждым его движением. Его отводят в сад, сажают у пруда и ровно через полчаса забирают назад. Тэхён благодарен хотя бы за то, что не сидит в темнице, разделяя тесную камеру с крысами. Омега их очень боится: когда-то давно старшие братья, решив подшутить, заперли его в подземелье, где было огромное количество крыс, готовых загрызть маленького мальчика в любую секунду. Тэхёну было пять лет. С тех пор омега боится тесных помещений, боится темноты, боится оставаться в одиночестве, потому что даже если он будет кричать во все горло, никто не придет его спасти. Он много раз спрашивал у слуг о состоянии Юнги, но тем было запрещено разговаривать с принцем. Однако болтливые беты, обсуждая императора, который стал выходить из покоев только на время важных аудиенций с министрами и послами, не подозревали, что Тэхён подслушивает каждое слово. Значит, Юнги еще не пришёл в себя, а к Тэхёну больше никто не собирается заходить. Возможно, вот оно, его наказание: провести остаток жизни в режиме «подъем, молитва, завтрак, прогулка, обед, ужин, молитва, отход ко сну». Но Ким не был бы собой, если бы смирился с этим. Он придумывает план побега. Нет, не из страны и даже не из дворца. Он хочет сбежать в тот сад — ему было бы этого достаточно. Тэхён оставляет небольшую незаметную деревяшку в раме окна, которая не позволит слугам закрыть его полностью, значит, даст возможность сбежать и позже вернуться. Ким запомнил, что слуги идут спать в полночь, но ровно через три часа возвращаются его проверить, а потом снова уходят до утренней молитвы. Омега притворяется спящим до трёх, а услышав звук закрывшейся за бетами двери, вылезает из-под одеяла и выныривает в окно. Он бежит по той тропинке, о которой мало кто знает, впервые за эти несколько дней чувствует щекочущее лицо дуновение прохладного ночного ветра. Впервые за несколько дней улыбается своей, пусть и недолгой, но свободе. Он осматривает все вокруг и с удовольствием сбежавшего преступника садится на холодную траву. Да, сейчас не так тепло, потому что дыхание осени уже мягко путает длинные черные волосы на ветру. Тэхён вытягивает ноги и привычным образом смотрит на пруд. Он все так же неизменен: отражает яркое сияние луны, поблескивая в ее желтоватых лучах. Все та же атмосфера покоя места, единственного в этом полном суеты дворце, где можно вот так смотреть на небольшие яблони, чьи зеленые листья легко колышет ветер, слушать и упиваться тишиной города за стеной, считать каждое пролетевшее мимо насекомое. — Какая занятная картина. Его Высочество принц Ким собственной персоной. Тэхён хочет дернуться, но холод металла у шеи заставляет его сидеть смирно. — Кто разрешил тебе покидать покои? — Чонгук наступает со спины, поднося меч все ближе к линии челюсти омеги, встает огромной тучей над ним. — Похоже, мне не суждено хотя бы раз побыть здесь в одиночестве… — Тэхён пальцем отодвигает оружие в сторону и вскакивает на ноги, обращая на альфу полный усталости взгляд. Ему уже ничего не страшно. — Отвечай на мой вопрос. — Чонгук убирает меч за пояс, понимая, что при необходимости может справиться с омегой и голыми руками. — Никто мне не разрешал. Но и не запрещал тоже. А что Ваше Превосходительство тут делает? — Прослеживает за движением руки и бросает взгляд на живот альфы. — А как Ваша рана? — Не тебе о ней спрашивать. — Чонгук его обходит и садится на траву. — Это мое место, генерал. — Тэхён садится рядом, не обращая внимания на пристальный взгляд мужчины. — Я понимаю, что в свете луны выгляжу прекраснее обычного, но не стоит прожигать во мне дыру. — Скромность украшает омег, а тебе это, очевидно, не грозит. — Чонгук отворачивается и так же следит за легким покачиванием веток деревьев на ветру. — Неужели я Вас разочаровал? — Притворным сожалением в голосе бьёт по самолюбию альфы. — Я бы покаялся, будь мне действительно жаль. — Я давно понял, что ты тот еще бесстыдник. — Зато не поняли, что я принц, приняв меня за прислугу. — Поворачивается лицом к Чонгуку, заставляя того смотреть в ответ. — Какой позор, Ваше Превосходительство. — Ты не говорил, что ты принц. — А Вы не спрашивали. — Отворачивается. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. — За подбородок поворачивает голову омеги обратно. — Мы с Вашим Превосходительством имеем схожий титул, так что будьте любезнее к принцу. — Бьёт по руке и встаёт на ноги. — Неужели? Я, принц Империи по происхождению, ныне Великий генерал ее армии одного положения с принцем побеждённого государства? Кого ты пытаешься насмешить? — С силой тянет за руку, и омега больно падает обратно. Чонгук всем видом показывает, что шутить сегодня не намерен. — Вас, а то больно уж Вы скучный. — Тэхён пытается вытянуть запястье из чужой ладони, но ее держат слишком сильно. — Скучный? — Чонгук смеется, а Ким на секунду теряется в этом звонком детском смехе. — Ну раз так, пойдем поскучаем. Чон встает и натянуто вежливым жестом протягивает омеге ладонь. Тэхён мнется, но при виде этой на удивление доброй улыбки, которая точно идет вразрез со строгим образом альфы в обычные дни, думает, что сегодня можно позволить себе лишнего. Он хватается за чужую руку и встаёт. Чонгук срывается на бег, ведя омегу в каком-то только ему известном направлении. Ким не успевает смотреть по сторонам, только иногда поправляя волосы, которые летят в лицо от встречного потока утреннего ветра. Альфа посмеивается, редко поворачиваясь на Тэхёна, который не смущается пристального взгляда и смотрит в ответ. Генерал резко останавливается и прижимает омегу к стене одного из дворцов, жестом показывая молчать. — Ваше Превосходительство боится собственных гвардейцев? — Тэхён не слушается и шёпотом обжигает лицо альфы. Чонгук снова смеется, но теперь тихо, бросая взгляды то на Кима, то на проходящую мимо стражу. — Пойдем. — Крепче держит теплую ладонь и тянет к воротам, но почти у выхода сворачивает к конюшням. — Поедем на Голиафе. — Поедем? Куда? — Тэхён все же переходит на шёпот, неотрывно следуя за альфой. Не получив ответ, омега решает засыпать мужчину другими вопросами. — А Голиафа не хватятся? — Я часто ухожу с ним среди ночи. — Чонгук приветливо улыбается коню, который начинает радостно топтаться на месте и тереться мордой о ладонь альфы. — Скучал по мне? Чон ловкими движениями накидывает ему на спину седло и затягивает ремни. Он выводит коня к задним воротам, где перекидывается парой слов с конюхом, который приставлен лично к Голиафу, и отправляет бету спать. Потом, проверив обстановку, жестом зовёт Тэхёна и садится верхом, протягивая омеге руку. — Я и сам могу. — Держится за поводья и, зацепившись ногой за стремя, запрыгивает на коня, удобно устроившись перед Чонгуком. — Ты что делаешь? Управлять Голиафом могу только я, тебя он просто не послушается. — Полный возмущения альфа пытается скинуть Кима с седла, но тот крепко ухватился ногами. — Вот и проверим. — Тэхён хихикает и гладит коня по густой темной гриве. — Держитесь крепче, генерал. К удивлению Чонгука Голиаф действительно слушается и, после удара ногой по бокам, сразу же срывается на бег. Генерал сказал бы, что его только что предали, но в его голове слишком сильно гудит бьющий в лицо ветер. Он не ожидал, что Тэхёну будет по душе настолько быстрая езда. Он вообще не ожидал даже того, что омега так хорошо держится в седле. Чонгук теряется и не знает, за что ему ухватиться, когда Ким немного привстает с седла и теперь держится только ногами, однако, возможность падения не кажется альфе приятным концом прогулки, поэтому он тянется к поводьям. Тэхён охает, когда чувствует обнимающие талию руки, которые сажают его на седло, а потом так же быстро, как и появились, исчезают, и вот их тепло касается ладоней Кима. Чонгук прижимается грудью к спине омеге, чтобы не дать упасть ни ему, ни себе. — Сиди смирно. — Альфа незаметно берёт управление на себя и ведёт коня в том направлении, в котором нужно именно ему. Омега сглатывает комок в горле и отдаётся ощущениям, которые дарит этот момент. Он не замечает, как по красным от прохлады утра щекам текут теплые слезы, не замечает, что перед глазами все плывет и двоится, не замечает, как тянет руки в стороны и пропускает сквозь пальцы потоки ветра. — Смотри не упади. — Все, что он слышит — жаркий шепот на ухо. Тэхён закрывает глаза и улыбается своей мимолетной свободе. Он горячо благодарен генералу за эти минуты счастья, которые стали казаться какой-то несбыточной мечтой. А ведь омеге было нужно именно это: слышать завывания ветра, чувствовать его в волосах и на лице, касаться руками, видеть необъятные просторы вокруг. Что угодно, но не тесные помещения покоев. Да, даже во дворце ему мало места, мало воздуха, мало света, мало, мало, мало. Ким чувствует, что Голиаф замедляется, и улавливает ласкающий слух шум прибоя. Он не спешит открывать глаза, отдаваясь этим ощущениям с головой. Даже если Чонгук сейчас скинет его с утеса, Тэхён умрет счастливым. Но альфа вместо этого просто слезает с коня и оставляет омегу одного со своими мыслями на какое-то время. Тэхён открывает глаза через несколько минут и видит разлитое темными красками у ног утеса море. Он вытирает подсыхающие слезы рукавом платья и слезает с коня, не забыв погладить его шее. Омега подходит ближе к краю, с замиранием сердца бросая взгляд вниз, туда, где восходящее солнце щекочет острые скалы. От одного их вида голова идет кругом, они словно манят, зовут к себе, нашептывая что-то глухими голосами. Обещают свободу. Тэхёну только ее не хватает в этой жизни, у него свободы никогда не было, поэтому он с таким рвением ищет ее везде: в каждом человеке, предмете и возможности сбежать. Ким не замечает, как подходит близко к краю настолько, что слышно, как под ногам сыпятся камни, слетая с обрыва вниз. Это мнимое ощущение свободы так пьянит и туманит сознание, что Тэхён не понимает, почему нельзя просто полететь головой вниз. — Ты что делаешь? — Чонгук хватает его за плечо и оттаскивает на безопасное расстояние. Только сейчас омега обращает внимание на то, как беснуется Голиаф, словно чувствуя и читая мысли Кима. — Я привел тебя сюда не для того, чтобы соскребать потом остатки твоего тела с камней. — Давит на плечи, чтобы омега сел на траву. Чон подходит к коню и достает из кожаной сумки фляжку с водой. — Выпей — полегчает. Альфа тяжело бухается на землю, придерживая рану. На самом деле, она давно не болит, но поиграть на совести омеги кажется для Чонгука слишком веселым занятием. У него получается: Тэхён виновато кусает губы и решает опустошить флягу до конца, чтобы точно прийти в себя. Он стирает капли воды с губ изящным движением и замечает, что Чонгук не сводит с него взгляд. — Между прочим, я тоже хотел пить. — Отворачивается и смеётся. Тэхён все никак не привыкнет к тому, что этот альфа умеет улыбаться. Для него это впервые за все время с покорения Чоном Нагу. — Простите… — Не глядя протягивает флягу, намекая, что там осталось еще немного. — Одним извинением ты не отделаешься. Ты мне должен очень много. — Одним глотком опустошает оставшиеся запасы и откладывает флягу в сторону. — Это что за вода такая была, раз я остался должен за нее? — Ким таращится на альфу, который только больше смеется. — Не за воду. — Тычет пальцем на живот. — Представляешь, как болит? А ведь я даже не стал рассказывать императору. — Притворяется, что рана внезапно разболелась. — Я не бил так глубоко, так что она должна уже заживать. — Омега отворачивается и дует губы. — Значит, ты признаешь, что не хотел меня убивать? — Чонгук наклоняет голову к плечу и издевательски улыбается. — Вам свежий воздух в голову ударил? — Ким покашливает и смотрит в другую сторону. — Будь у меня шанс — я бы тогда бил выше. — А если я дам тебе этот шанс? — Генерал достает из-за пояса небольшой, но очень красивый кинжал и протягивает омеге. — Бей. Тэхён теряется. Если он сейчас избавится от Чонгука, сможет сбежать и начать новую жизнь. Эта возможность кажется очень привлекательной, но почему-то рука дрожит, когда Ким тянется к оружию. А альфа все ждет, протянув ладонь с кинжалом и впившись взглядом в подрагивающие пальцы принца. Тэхён останавливается в нескольких сантиметрах от теплой ладони генерала и одергивает руку, сжимая ее в кулак. — Возможно, Вы снова посмеетесь, но я простил Вас. — Склоняет голову и говорит совсем тихо, словно стыдясь того, что в его сердце больше не растет обида и жажда отмщения. — Простил за что? — К удивлению омеги он говорит абсолютно серьезно, даже без намека на издевательство. — Вы убили мою семью, сожгли мой дом, разрушили страну, принцем которой я когда-то был, заставили стать слугой, а потом испытать самое большое унижение в моей жизни… — Перечисляет, с каждым пунктом словно уменьшаясь в размерах и растворяясь под тяжелым взглядом мужчины. — Если бы не я разрушил Нагу, твой отец разрушил бы мою страну. Слугой я тебя не делал, ты сам пошел. — Чонгук загибает пальцы перед лицом омеги. — Унижение, как ты говоришь, самое большое в твоей жизни, все равно не сравнится с тем, чему тебя подвергали в твоем «родном» доме. К тому же, это не я отправил тебя к брату, он сам пожелал так наказать тебя. Да и семью твою я не убивал. — Говорит абсолютно ровным от спокойствия голосом. — Да как же не убивали?! Неужели у Вас совсем нет совести? Вам не снятся их мертвые глаза, не приходят их неупокоенные души? Как Вы можете так нагло лгать мне прямо в лицо? — Тэхён срывается на крик и отдаётся слезам, выплескивая все накопившиеся эмоции на альфу. — Да успокойся ты. — Хватает Кима за плечи и сильно сжимает, чтобы омега пришёл в себя. — Они погибли во время пожара в тронном зале, я даже не успел сделать то, что собирался. — Видит, что принц только сильнее дрожит и решает отложить тему пыток предателей. — В любом случае, я не убивал их. — Правда? — Тэхён тушуется и поднимает мокрые глаза на альфу. — Я все это время думал… — Я понял, что ты обо мне думал, но теперь ты пойми, что как Великий генерал Империи я не мог поступить по-другому, иначе казнены были бы мои братья, мои солдаты и подданные. Ты думаешь, я допущу это? — Отпускает омегу и отворачивается на свет входящего в свои владения солнца. — Как принц ты должен понимать то, какая на мне ноша. — Значит, это все по воле судьбы… — Считай, что боги наказали эту семью за все, что они сделали с тобой и твоим папой. — Прерывает и через несколько секунд смотрит на затихшего омегу. — Так Вы обо всем знаете? Я хотел, чтобы этот позор умер вместе со мной. — Говорит почти одними губами и хлюпает носом. — Я видел записи архивов и секретных документов, там было обо всем… — Так же тихо, не сводя взгляд с подрагивающих длинных ресниц. — Что ж… Раз так, мне не нужно ни о чем говорить. — Нет, я хочу услышать об этом из твоих слов. В тех записях виноватым во всем обставляли только тебя, но я почему-то верю, что это не так. — Вы правы: виноват был лишь я, меня даже заставили в это искренне верить. Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы рассказывать историю своей жизни… — Тэхён бросает быстрый взгляд на альфу и тут же отводит глаза. — Хорошо. Тогда я подожду, пока ты будешь готов… — Чон впивается взглядом в свои руки и не поднимает глаз, боясь передумать, если посмотрит на омегу. — Тем не менее, мне, должно быть, необходимо попросить прощения. Я делал много плохих вещей по отношению к тебе и искренне хочу принести свои извинения. Ты не должен меня прощать, но мне станет легче, если ты будешь знать, что мне действительно жаль. — Я бы хотел держать на Вас обиду, но, если честно, не могу. Я был глуп, не понимая, что Нагу загубила не армия Империи, а моя собственная семья, не подумал, что, пусть и в качестве слуги, но здесь, во дворце Кэсона, мне жилось гораздо лучше, чем дома. Так что, я принимаю Ваши извинения, генерал. — Тэхён садится к альфе лицом и протягивает руку, которую Чонгук через мгновение пожимает. — Ну что ж, мне точно стало легче от того, что мы все решили. — Чон улыбается, сжимая теплую ладонь в своей. — Ну, для меня еще ничего не решено… Момент моего возвращения во дворец может стать последним в жизни. — Тэхён как-то грустно и натянуто улыбается в ответ. — Знаешь… С моей стороны было бы глупо отрицать, но… Ты мне в каком-то смысле нравишься, Ким Тэхён. — Чонгук резко встает на ноги и поднимает омегу за плечи. — Не спрашивай в каком именно, я и сам не знаю. Однако просто позволить тебе умереть я не могу. — И что Вы намерены делать? В этом мире меня спасет только один человек — император Чосон… — И на твою удачу — это мой брат. — Чонгук по-доброму улыбается, манит Голиафа рукой, усаживает на коня омегу и, взяв в руки поводья, идёт рядом, устраивая Тэхёну прогулку.***
Чимин потерял счёт времени. Сколько сидит он в этом погруженном в абсолютный мрак помещении? День? Два? Может, прошёл месяц. Ему страшно даже столько не за себя, сколько за Хэсу-нуну, которая, вероятно, места себе не находит. Где же ее любимый омежка пропадает? Жив ли он? Не ранен? А Чимин сам не знает: в этой темноте не видно и собственных рук. Его держат за закрытой дверью, лишь принося еду несколько раз в день. Но и ее омега вынужден есть на ощупь. Последнее, что помнит Пак: дождь, шрам и глаза господина Ким, а дальше — мрак и боль в затылке. Он много раз молил его или отпустить, или убить, потому что ожидание тяготит и грызёт изнутри. Что же с ним в итоге сделают? Самым страшным для него концом станет продажа собственного тела: то, чего так не хотела мать Пака для сына, потому что сама все свои годы прожила именно так. Уж лучше лишиться жизни, чем чести. Когда ему очередной раз приносят еду, Чимин хватается за руку человека, которого не видно в темноте, тянет на себя и опускается до того, что умоляет: — Прошу Вас, убейте меня, если это ваша цель, или отпустите, если я не нужен. — Пак чувствует теплые слезы, стекающие к подбородку и капающие на руки. Мужчина ладонь одергивает и выходит так же быстро, как и появился. Чимин к еде не прикасается. Омега заваливается на кровать, но чувствует, что в комнате он не один. Это происходит постоянно: кто-то приходит сюда и просто стоит в углу, не подходя и не прикасаясь к Паку. Это только пугает, поэтому Чимин пытался пару раз заговорить с мужчиной, но в ответ его окунали в омут безразличного молчания. — Что же я такого сделал, что вынужден считать минуты до того, как сойду с ума?! — Омега кричит в пустоту и слышит, как дверь открывается и закрывается с той стороны. Он ушел. Снова ни единого слова. Чимин утыкается лицом в коленки и горько плачет, мысленно цепляясь за единственный светлый образ в голове — улыбку матери......