***
Хосок потерял счет времени после того, как Юнги ушёл с празднества. Аура на помосте правящей семьи в разы потяжелела. Настроение императора было сложно не заметить даже на выходе из двора, поэтому все подходящие к нему гости сразу же подстраивались. Нагнетало обстановку и то, что под ухом Чона щебетали омеги, которые сотни раз повторили эти ненавистные ему слова. Беременность, дети, семья, любовь. О какой любви идёт речь, если Хосока просто напросто заставили обрюхатить омегу ради будущего рода? У него, императора, нет выбора даже в таком. Это унизительно. А те, кто приложил к этому руку, все те же министры, один за другим подходят к династии и поздравляют правителя. — Ваше Величество, мы очень рады, что боги наконец-то благословили Вас и Вашу семью. Желаем здоровья будущему наследнику, — мужчины приторно мерзко улыбаются и кланяются. Затем каждый по очереди поздравляет и именинника и уходит на свое место. Хосок стискивает челюсть и поднимает голову к небу, заглядываясь на звезды. Ему кажется, что воздуха стало ничтожно мало, пусть они и находятся на улице. Каждый вдох застревает у мужчины в глотке. Он проходится взглядом по родным. Все заняты чем-то своим: Чонгук пристально смотрит на сидящего с кислым лицом Тэхёна. Возможно, генерал готовится к тому, что этот взбалмошный омега может что-нибудь выкинуть. Тэбон все так же занят беременным Виеном, Хосок на них больше не смотрит. Хванун тоже как-то погрустнел. Чон видит, что младший брат уставился в одну точку и не сводит глаз. Проследив за этими глазами, Хосок натыкается на группу музыкантов. Точнее на одного конкретного. — Генерал, Вы видите этого музыканта? Того, что играет на цитре, — мужчина тихо обращается к брату, на что тот качает головой. — С этого ракурса никого из них не видно, мой повелитель. А в чем дело? — Чонгук смотрит на павильон, вид на который с его места закрыт поздравительными венками. Музыканты сидят ровно за цветами, так что наблюдать за ними могут только те, кто сидит правее. Хвануну вот прекрасно их видно. — Ничего такого, — Хосок ещё раз смотрит на генерала и переводит холодный взгляд на сидящего рядом с ним Кима. — Я совсем забыл об этом принце, напомни разобраться с ним позже. — Разобраться? — Чонгук напрягается и косится на Тэхёна, надеясь, что тот их не слышит. — Вы не думали над моим предложением? — Это и предложением назвать нельзя. Ты тогда сказал какой-то бред, а я не собираюсь идти у тебя на поводу, — Хосок велит слугам принести еще вина и крутит в руке пустую чашку. — И что же тогда его ждёт? Я не позволю его убить, — Чонгук сурово смотрит на брата, вполне осознавая, что тот не в настроении и может выкинуть что-то более дикое, чем Тэхён. — А кто тебя спрашивает? Я император. Твое дозволение мне не требуется, — Хосок говорит это так твёрдо, что на них оборачиваются остальные члены семьи. — Если Вы его убьете, останетесь только моим императором. Но с тех пор брат у меня будет только один, — Чонгук встаёт с места, быстро кланяется и хватает Тэхёна под локоть. — Идешь со мной. — Я не отпускал вас, — Хосок на них даже не смотрит, но он знает, что младший всегда послушается. Если не как брата, то как императора. Чонгук всегда будет его слушаться. — Ты останешься подле меня до конца банкета, а этот, — не смотрит в сторону Кима, но тычет пальцем, зная, что тот стоит там, где стоял, — может идти, куда угодно. Генерала трясёт от избытка чувств, но ослушаться он и правда не смеет. Все-таки он любит брата настолько, что отказался от прав на трон, так что бить императору морду из-за омеги он не станет. Пока не станет. — Ваше Превосходительство, тогда я лучше уйду один… — Тэхён хочет убрать руку альфы со своей, но хватка слишком крепкая. Обычный омега уже вскрикнул бы от боли, но Ким себя железом обложил, ему ничего не страшно. — Генерал… — Я приду после банкета, — Чонгук наклоняется к его уху и шепчет, чтобы дождался, а потом отпускает. Проглотив гордость, Чон смотрит вслед уходящему омеге и поворачивается к семье. Все, кроме Хосока, смотрят на него в ожидании действий. Вот только отец учил Чонгука глотать свой гнев каждый раз, когда это касается семьи, в этот раз он снова послушается. Генерал садится на свое место, принимая чашку с вином от все еще невозмутимо злого императора. — Так и должно быть. Ты всегда должен слушаться меня, у тебя не может быть своего мнения, если оно идет наперекор моему, — Хосок поворачивает голову и говорит это так медленно, словно объясняет ребёнку. — Я не прощу неповиновения, даже тебе. — Что Вы собираетесь сделать с Тэхёном? — Теперь, когда омега ушёл, Чонгук спрашивает прямо, надеясь услышать что-нибудь, кроме казни. — Раз его смерть обернётся мне потерей моего лучшего воина, то я сделаю хорошо всем, — он снова отворачивается, смотря на музыканта, от которого все также не отводит взгляд Хванун. — Выдам его замуж и вышлю из дворца. — Замуж?! За кого? — Чонгук ерзает на месте, предполагая, что брат сейчас вряд ли назовет его имя. — А это важно? — Хосок пожимает плечами и смотрит в сторону министров. — Старых извращенцев, падких на молодые красивые тела, полно. Мужчина косится на брата и видит, что на его шее играют жилы, а напускное спокойствие стоит Чонгуку больших усилий. Старший Чон встает с места, на что все вокруг подскакивают за ним. Император жестом показывает, что все хорошо и можно вернуться к празднованию, и идёт в один из ближайших павильонов. — Ваше Величество! — Генерал сжимает кулаки до красных отметин от ногтей и следует за Хосоком. Если бы они не были сейчас на виду у всей аристократии, Чонгук обязательно разбил бы что-нибудь. Альфы доходят до какого-то кабинета и встают напротив друг друга. — Следи за тоном, иначе я отправлю его в бордель, — Хосок прерывает тишину и сурово смеряет младшего взглядом. — Ну уж нет, я достаточно терпел, — Чонгук делает шаг, но останавливает себя. — Тебе сложно позволить мне забрать одного единственного омегу? Это плата за мою преданность и старания ради твоего трона? Я доверил тебе свою жизнь, отказался от чертового титула, стал верным слугой и псом, который марает руки в крови по первому приказу. А что в ответ? Какой-то простолюдин получает от тебя больше, чем я. Не удивлюсь, если между Юнги и мной ты выберешь того, с кем можно делить ложе. Это все, о чем ты думаешь, иначе я не понимаю, в чем проблема. В ответ ледяное молчание, которое повышает напряжение в этом коридоре до максимума. Старший Чон не думал, что когда-нибудь услышит подобное от брата, но вот он, стоит весь красный, злой, обиженный и ждёт. — Чон Чонгук, ты поплатишься за такие слова, помяни мое слово, — Хосок глубоко вздыхает и уходит. Он считает, что уже достаточно посидел на банкете, теперь можно и поработать. И не важно, что уже за полночь. Чон старается не пропускать через себя эти обидные слова, но они ядовитыми стрелами вонзаются в сердце. Он думал, что этим вечером будет выслушивать гнев Юнги, а получилось иначе. Хосок возвращается в свои покои, когда у двери ему докладывают о визите Гуй Фэй. Скрипя зубами, он велит пустить омегу. — Ваше Величество, Вы не рады? — Виен сидит перед альфой подобно провинившемуся ребёнку, растеряв свою уверенность. — Я изначально сказал тебе, что не хочу детей сейчас, — Хосок стоит к нему спиной и смотрит на сад. Если Юнги выйдет из своих покоев подышать воздухом, альфа его увидит. — Не хотите сейчас или не хотите от меня? — Пак дует губы и злится на то, что император думает не о нем и будущем сыне, а об омеге в соседних комнатах. — Дело в этом лекаре, так ведь? — Следи за своим тоном в моём присутствии, — Хосок хмурится и поворачивается к омеге. Тот тушуется под его взглядом и взволнованно мнет платье. — Ваше Величество, Вы должны относиться ко мне с заботой, я ведь ношу дитя династии, — Виен роняет слезы, с обидой смотря на альфу. У того что-то ёкает, но вида он не подаёт. — Хорошо. Давай заключим договор. Пока ты носишь моего сына, будешь получать все, что вздумается, я даже окажу тебе внимание больше обычного, — начало звучит вполне многообещающе, — но. Ты не должен досаждать моему лекарю. Тебе ясно? — И снова Вы о нём… — Привыкай. Если ты не согласен, то я отправлю тебя в монастырь до самых родов. Так ведь безопаснее для этого ребенка, — по лицу альфы вполне понятно, что шутит он редко, и сейчас не тот случай. — Хорошо… — немного подумав, Виен встаёт со стула и уверенно смотрит на мужчину. — Но я хочу, чтобы в честь моего сына устроили праздник. — Устраивать еще один праздник после двух больших банкетов — слишком затратно для казны, — Хосок складывает руки за спиной, сдерживая агрессию. — Тогда… — Пак кусает губы и придумывает что-то на ходу. — Пусть мне выделят большие покои и много прислуги. — Это можно. Выбери себе комнаты и сообщи Главному евнуху, он всё подготовит. Если у тебя всё, иди к себе и отдыхай, — альфа отворачивается от него и выходит в сад в надежде столкнуться с Мином. Когда порывы ветра уносят запах омеги, Хосок возвращается в комнату, не увидев Юнги даже мимолётно где-нибудь в окне. Император велит страже привести лекаря и терпеливо ждёт около десяти минут. Когда в дверь стучат, Хосок подходит ближе и ждёт омегу. — Ваше Величество, простите, но слуга лекаря сказал, что его господин уже спит и просил его не беспокоить, если это возможно, — гвардеец боится попасть под горячую руку, если альфа разозлится, но тот понимающе кивает и просит привести омегу утром. — Как прикажет мой император. Мужчина сидит над документами до поздней ночи, иногда отвлекаясь на свежий чай. Если он сейчас ляжет, мысли обязательно волной накроют его, а за ними последует отчаяние. Из-за омег отношения с самым близким ему человеком рушатся на глазах, Хосок не такого хотел.***
Тэхён сидит на кровати, уставившись в одну точку. Ему хотелось сразу же пойти к Юнги после того, как тот ушёл, поговорить, чем-то утешить, но ему запретили. Чонгук запретил. А потом император запретил самому Чонгуку идти за Кимом. В итоге, омега вернулся в свою комнату в одиночестве, даже не подозревая, о чем там говорят братья Чон. Где-то через пятнадцать минут в дверь Тэхена стучат и открывают ее без разрешения. Генерал выглядит рассерженным, Ким не рискует возмущаться и что-ли спрашивать. Однако Чон это не одобряет. — Почему молчишь? Тебе не интересно, о чём я говорил с императором? — Чонгук подходит ближе и смотрит на омегу сверху вниз. У альфы в глазах и молнии сверкают, и волны плещут одновременно, Тэхёну меньше всего сейчас хочется узнавать, что же его так разозлило. — Даже если касается меня, не хочу. — А зря, — генерал подходит ещё ближе и, игнорируя довольно мягкую кровать, садится на пол. Он опирается локтями в колени и закрывает лицо ладонями. У него от всего голова болит. — Для начала успокойтесь, — Ким садится рядом с альфой на корточки и протягивает налитую в чашку воду. — Вот, поможет. — Ничего не поможет. Почему ты так спокоен?! — Чонгук хочет оттолкнуть от себя чашку, но тогда он ударит омегу по руке и причинит ему боль. Чон просто отворачивается. Тэхён понимает и убирает воду на стол. — Кто-то из нас должен сохранять самообладание, — омега устает сидеть на корточках, поэтому плюхается на ковер, выпрямляя перед собой ноги. — Вы, конечно, можете и дальше пыхтеть. Но если вдруг захотите рассказать, я выслушаю. Ким понимает, что это, скорее всего, касается его самого. Судя по реакции альфы, это что-то неприятное, возможно, казнь или еще нечто более ужасное. Но почему-то Тэхён переживает не о себе. Он с того самого момента, как маска спокойствия Юнги треснула перед ним после слова «ребёнок», не может не думать о друге. Никто вокруг не увидел заломанные брови, дрожащие губы и скопившиеся в уголках глаз слезы. Юнги сидел ко всем спиной, обнажив свою слабую сторону всего на секунду и только для Тэхёна. Он показал настоящие чувства, которые поглотили его в тот момент, только Киму, и тот теперь чувствует вину за это. Никто, очевидно, не должен был видеть эту мимолетную слабость, потому что через несколько секунд Юнги вновь украсил лицо благородным спокойствием и сделал то, что сделал. Он просто поздравил императора и еле ушёл. Ким видел, как дрожали его ноги, когда омега уходил. — Сначала разберусь со всем, а потом расскажу, если ничего не выйдет, — Чонгук хлопает себя по бедрам, отрезвляя болью замутненный разум, и резко встаёт. Тэхён только растерянно смотрит на него снизу вверх, изредка моргая. Альфе нужно несколько минут, чтобы собраться с силами. — Вы просто уйдете? — Тэхён все-таки встает, когда генерал уже собирается закрывать за собой дверь. — Тебе лучше поспать. Отдыхай, — последнее слово он бубнит уже из коридора и кивает стражникам, которые держат караул в этой части дворца. — Если сюда кто-нибудь явится — сообщите мне в ту же секунду. — Слушаемся, командир, — альфы кланяются и подходят к двери ближе, заслоняя ее своими большими телами в тяжёлых доспехах. Тэхён устало смотрит на стену у закрывшейся двери и долго обдумывает события вечера. Он хотел бы пожаловаться Чонгуку, сказать, что должен что-то сделать в защиту Юнги, своего единственного друга. Упомянуть, что этот ребёнок абсолютно некстати в ситуации, когда отношения лекаря с императором почти вышли на новый уровень. Или Киму так показалось? Во всяком случае, Чонгук обязательно проворчал бы в ответ, что это дитя благословенно, и вообще приходится Чону племянником. А еще пригрозил бы наказанием, если Ким не будет следить за языком и не проявит должное уважение. Ким впервые близок с кем-то, кроме брата, поэтому проблемы Юнги принимает на свой счёт. Его очень страшит то, что может случиться с лекарем, если Виен действительно родит альфу. Да даже во время беременности он точно успеет затормозить отношения императора и Юнги. Тэхёну нужно ему помешать.***
Чимин лежит на полу прямо в праздничном платье, в котором выступал, с макияжем и причёской. У него чувство невообразимого удовлетворения. Он просто упрямо глядит в потолок, словно в глубокое звёздное небо. Омега впервые выступал перед такой большой толпой гостей, да еще и самых высокопоставленных и благородных. К тому же ему удалось встретить генерала. Почему-то один вид мужчины заставляет невинное сердце Чимина трепетать. Мужчина не одаривает Пака какими-то заинтересованными или двусмысленными взглядами, да даже просто лишний раз в его сторону не смотрит, но юный омега ловит себя на мысли, что даже которые столкновения глаз заставляют его чувствовать себя невозможно счастливо. Чимин решается только одаривать мужчину кроткими взглядами, пока тот увлечённо говорит с кем-то другим. Генерал, конечно, не замечает всего этого. По крайней мере, Чимин в это свято верит. Какое дело ему, Великому генералу Поднебесной Империи, до простого влюблённого в его идеальный образ мальчишки-танцора? Ответ один — никакого. Но это ведь не преступление — наслаждаться редкими возможностями поглядеть на мужчину изподтишка и молча радоваться своим чувствам? Омега, к слову, ещё не понимает этих чувств, но отрекаться от них не спешит. А может, стоило бы? Генерал пришёл в сопровождении какого-то очень красивого омеги, с которым потом весь вечер обменивался взглядами. Возможно, сердце альфы уже занято? Внутренний свет, секундой назад исходивший от омеги, тускнеет с этой мыслью. Да даже если так. Может быть, это первая любовь в жизни Чимина, почему он должен непременно отказаться от нее, когда, казалось бы, нет шансов? Мечтать ему никто не запретит. Пак садится и смотрит на веер в ладони. Он среднего размера, расписанный яркими красками, которыми живописно выведены тонкие силуэты журавлей, аккуратные лепестки цветов и белоснежные облака. Изящная работа, которая стоила Чимину немалых денег. Аккуратно сложив то, с чем предстоит еще множество раз выступать, омега убирает веер в шкаф и подходит к зеркалу. Ему говорили, что танцорам подготовят купальню через час после завершения банкета, поэтому Чимин снимает праздничное платье, переодеваясь в повседневное, и выходит из комнаты. Пока он живёт один, а потому идти в одиночестве по плохо знакомому дворцу страшно. Пак находит омег в соседних комнатах и интересуется, куда идти. Возможно, он столкнётся с кем-то по пути. Однако омеги довольно любезно предлагают ему подождать пару минут и отправиться мыться вместе. Чимин соглашается. В компании двух брюнетов, которые оказываются родными братьями, Пак выходит во двор и вдыхает прохладу ночного воздуха. Он приятно щекочет и вызывает мурашки на нежной коже. — Знаешь, я не помню, чтобы ты приходил на конкурс, — один из омег начинает ненавязчиво, чтобы не спугнуть. Почему Чимин здесь? Этот вопрос интересует всех придворных танцоров, которые честным трудом пробивали себе место. А тут пришёл какой-то мальчишка со стороны и уже получает внимание от вышестоящих. — Ох, это… — Чимин запинается, придумывая, что ответить, но их окликают. — Эй, — грубые голоса доносятся из темноты, откуда через несколько секунд выходят трое альф и смотрят на танцоров пьяными взглядами. — Что красивые омеги делают в одиночестве в такой поздний час? — Господа, — спутники Чимина любезно кланяются, что повторяет и Пак. Ему не понятно, почему не все гости ещё разошлись. — Подойдите, — один из мужчин рукой подзывает их к себе. Да только делает это он не так, как положено по отношению к людям — ладонью вниз, а вверх — как зовут собак. Пак начинает паниковать и стоит на месте, когда двое омег послушно подходят. — А ты чего встал? Глухой что-ли? — Господа, вы, видно, заблудились, — другой более грубый голос раздаётся за спиной дрожащего Чимина. Он ловит знакомый запах и заметно расслабляется. Генерал выходит из-за угла и заслоняет собой Пака. — Ваше Превосходительство… — мужчины кланяются, не зная, куда деть взгляд. — Банкет окончен, идите по домам немедленно, — Чонгук тем же жестом, которым ранее один их мужчин подзывал омег, зовёт их всех к себе.– Если не хотите получить наказание за домогательства до омег из гарема императора, убирайтесь. — Слушаемся, — альфы забывают о танцорах и пятятся в сторону ворот. — А вы, — Чон смотрит на омег, которые склоняют головы и ждут приказа, — куда там шли? — В купальню, мой господин, — Чимин подаёт голос, пусть и чувствует себя немного неловко. — Вот и идите, нечего задерживаться. Танцоры еще раз кланяются и, пожелав генералу спокойной ночи, уходят. Чимин пару раз оглядывается, обнаруживая, что Чонгук не двигается с места и продолжает следить за ними. Наверное, хочет убедиться, что омеги дойдут в целости. Невинное сердечко Пака дрожит в волнении.***
— Ты должен заботиться о своем здоровье. Не ходи один, всегда будь в компании слуг. Ни с кем не ссорься, от тебя сейчас зависит будущее династии, — Тэбон садится на диван, сверху вниз смотря на Виена, который устроился на большой подушке на полу. — Если что-нибудь случится с ребёнком… — наклоняется ближе, — я тебя уничтожу. В первую очередь это дитя Империи, а только потом — твоё. — Я понял Вас, мой король, — Виен глотает клокочущую обиду на то, что его так унижают. Это хотя бы происходит не прилюдно, хотя могло бы. — Если родишь альфу — он сядет на трон, а ты будешь жить в роскоши и иметь неограниченную власть. Если доживёшь и у твоего сына не будет соперников, конечно. — Мне не нужны соперники. Но что будет, если этот лекарь понесёт от Его Величества? — Пак сжимает в ладонях подол платья. От одной мысли об этом жалком омеге у него внутри кипит злоба. — Что ж, я буду честен, — Тэбон встаёт, опираясь о руку своего помощника. — Между тобой и Юнги… Его Величество предпочтёт дитя лекаря, поверь мне. Как минимум потому, что Юнги ведёт себя достойно, не провоцирует скандалы, уважает правила дворца и не мешается под ногами императора. Ты же, напротив, всячески отторгаешь Его Величество. Напрасно. — И что же мне делать, Ваше Величество? Я не хочу, чтобы моего сына постигла участь умереть от рук брата. — Ты должен вести себя соответственно своему статусу. Отныне ты Гуй Фэй, помни это. Если приложишь достаточные усилия, император будет как минимум благосклонен. Все же на трон садится тот, у кого за спиной самая сильная поддержка. А в наше время сила в умении здраво оценить соперника и предвидеть все возможные исходы событий. Займись собой, читай книги, бери уроки политики, готовься к тому, что ты тоже должен чему-то научить сына. — А нельзя просто избавиться от Юнги? Повесить на него какое-нибудь преступление: воровство, измену, — что угодно. — Да ты с ума сошёл? — Тэбон сурово смотрит сверху вниз, внутреннее разъяренный тем, что кто-то вообще допускает подобные мысли. Тем более, когда этот кто-то — носящий дитя правителя Гуй Фэй. Более того, речь идет о придворном лекаре, который находится на уровне личного советника императора. Позорна даже мимолетная мысль об этом. — Самое время образумиться, Виен. Я не потерплю подобного позора. Если решишь выкинуть что-то, порочащее честь династии, я выкину тебя из дворца сразу после родов. — Ваше Величество… — Ступай к себе. Новые покои и штат прислуги подготовят завтра, иди, — Тэбон изящно и с присущим ему иногда высокомерием машет рукой в сторону двери и ждёт, пока гость уйдёт. Тот спешно покидает покои и в сопровождении стражи и помощников отправляется спать. По крайней мере король так думает. На деле Виен, стоит за ним закрыться двери, с грохотом отправляет на пол фарфоровую вазочку. А за ней летит еще одна. Омега с удовольствием перевернул бы всю комнату, разбил бы каждую дорогую вещицу, раскромсал бы украшения из драгоценных камней и изрезал изысканные ткани. Зачем ему все это, если даже с беременностью он не получил того, чего отчаянно желал все это время, — уважение? Он не просит многого. Почему весь почет, которого достоин папа будущего наследника, только на словах? Ему не нужны эти чертовы подарки, которыми заставили одну из стен. Омега хотел всего-лишь внимание императора. Виен отвечает напуганным шумом из покоев слугам, что с ним все хорошо, и садится на корточки, смотрясь в один из острых осколков разбитого зеркальца в золотой оправе. Его отчитали, как неразумное дитя. Его хотят привязать на цепь подобно бешеному зверью. Его унизили тем, что все подобие внимания, которым недавно наградили, было наигранным и выглядело, как кость, брошенная голодной собаке. Все это заметили. Заметили позор Гуй Фэй. К чему титул, если ты ему не соответствуешь? Пак закрывает глаза, стараясь забыть и отвлечься от липких воспоминаний. От картинок того, как по нему прошлись все на этом чертовом банкете, а император и его супруг добили последние крупицы самоуважения. Перед глазами проносится взгляд каждого, кто в итоге наигранно улыбнулся и неискренне поздравил. Проносится взгляд вечно недовольного отца, который с детства вдалбливал сыну в голову, что, родившись омегой, Виен испортил своей семье жизнь. И единственное, для чего он годен — однажды попасть в гарем какого-нибудь богатого мужчины и попытаться занять там какое-то место. Занять место в жизни. А до этого он всего-лишь лишний рот в семье, от которого все не прочь избавиться. Виен кусает губы, думая над тем, что плакать ему нельзя. Во-первых, он носит ребёнка. Во-вторых, он не какой-нибудь наложник, один из тысячи, он единственный Гуй Фэй, человек стоящий на ступень ниже короля и принца. Однако слезы предательски текут по щекам, неприятно собираясь на подбородке в одну большую каплю, которая в итоге шумно, как кажется омеге, падает на ковер. Он слышит биение собственного сердца, которое стучит уже в ушах. Виен надеется скоро почувствовать, что в нём бьются два сердца. Да. Сын — его единственная надежда остаться на плаву и не прожить остаток дней в Холодном дворце, отсчитывая часы до смерти. А там умирают быстро. Когда ты никому не нужен, когда у тебя забирают дитя и отправляют под конвоем в место, где даже дыхание кажется непозволительно громкой роскошью, жизнь не кажется чем-то важным.***
С восходом солнца император снова собирает себя во что-то цельное и велит принести чистую одежду. Слуги с опаской интересуются, спал ли вообще альфа. Получив грозный взгляд, они умолкают. Хосок идёт в храм, запретив пускать к себе кого-либо, и остаётся там дольше обычного, находя в разговорах с духами родителей утешение. После часа молитв он чувствует небольшое облегчение и решает вернуться к работе. Хванун был тем, кто терпеливо прождал, пока брат покинет храм. Как только император отправляется к себе, младший Чон принимается просить благословения родителей на новый год его жизни, и, полный решимости сделать что-то хорошее, уходит на прогулку. Вернувшись в свой дворец, он снова с головой окунается в сильнейший смешанный запах цветов. Хванун садится на услужливо отодвинутый стул, и приступает к трапезе. — Ваше Высочество, куда прикажете убрать все эти цветы? — Придворный Хвануна рукой указывает на огромные корзинки, венки и просто букеты разнообразных ароматных бутонов. Слуги после банкета принесли их в покои принца, но даже в трех больших комнатах места не хватило, так что пришлось часть оставить в коридоре. Благоухание сотни видов цветов смешалось в один сильный аромат и разлетелось по всему дворцу. — Не знаю, сделайте что-нибудь, их слишком много, — омега смотрит на цветы исподлобья и раздражённо машет рукой. Он слишком устал вчера от праздника с сотнями гостей, а к этому добавился еще и будущий ребёнок императора. — Можете разобрать на букеты поменьше и порадовать всех омег столицы. Дарите их всем прохожим, вне зависимости от статуса. Да, так и поступим, — Хванун радостно хлопает в ладоши, отложив серебряную ложку. — И скажите, что это в честь будущего принца, все в Империи должны знать о том, что Гуй Фэй подарит династии дитя. И не забудьте раздать собранные деньги в фонды императорской семьи. — В этом году собрали баснословную сумму, мой господин. Из-за того, что Его Величество лично пожертвовал огромную сумму, благородные семьи и не посмели отправить меньше императора. — Это прекрасно. Распределите большую часть между сиротскими приютами. И не забудьте оставить деньги на строительство школы для омег, я позже предложу эту идею Его Величеству. Пусть главный казначей займётся всем этим, я его потом щедро вознагражу. — Слушаюсь, мой господин, сделаем все с лучшем виде, — бета кланяется и выходит в коридор, приказывая слугам выносить корзинки с цветами. — Ваше Высочество, Его Величество просит Вас к себе, — слуга прибегает запыхавшимся, немного пугая Хвануна, но тот виду не подаёт. — Случилось что-то плохое? — Омега накидывает бордовый плащ на плечи и выпытывающе смотрит на слугу. — Мне не ведомо, господин, но Его Величество со вчерашнего вечера в плохом расположении духа. Простите, я должен вернуться к работе, — бета кланяется и выходит из покоев. — В этом дворце когда-нибудь будет все спокойно? — Хванун смотрит в зеркало и идёт в покои брата в сопровождении помощников и слуг. Гвардейцы вежливо кланяются и открывают перед омегой дверь в главные покои. Хванун находит брата сидящим за столом среди кучи бумаг. Судя по тому, что Хосок даже не замечает, как омега заходит, он совсем заработался. — Ваше Величество? — Принц уже трижды зовёт альфу, но он поднимает голову только сейчас. — Давно ты тут? Садись, — Хосок трясет головой и указывает на стул напротив. — Вы звали меня, что-то случилось? — Хванун садится и обеспокоенно осматривает брата. Мужчина совсем осунулся: под глазами темные круги, кожа потускнела, да и сам он как-то похудел. — Ничего особенного. Тут, — Чон достает какую-то бумагу среди кипы остальных и протягивает омеге, — очередное предложение руки и сердца. Я подумал, что ты должен знать. — В прошлые разы Вы просто молча отправляли всем отказы, а в этот решили сообщить мне? В чем дело? — Хванун даже не смотрит на письмо, задерживая взгляд только на печати. Видимо, очередной король какого-нибудь государства просит его для своего сына или что-то в этом роде. — Не знаю, почему-то именно в этот раз я захотел сообщить, мне нужно оправдываться? — Император раздраженно фыркает и смотрит на отчет казначея в руке, буквы в котором плывут и сливаются воедино. — Вы же не собираетесь дать согласие? — У Хвануна сердце сжимается при мысли, что брату надоело лицезреть его каждый день. В ответ Хосок открывает ящик стола и достает оттуда стопку писем в одинаковых конвертах, запечатанных императорской печатью. — Ты знаешь что это? Эти письма абсолютно одинаковые по своему содержанию, во всех написано, что я не даю согласие на брак своего младшего брата. Я написал около сотни когда-то и все это время просто рассылал их в ответ на каждое предложение. Так что пока эта стопка не закончится, никто тебя не отдаст. А когда закончится — я напишу еще столько же. С чего вдруг такой страх? — Хосок берёт одно письмо и машет им перед лицом омеги, а затем убирает все на место. — Простите, я почему-то подумал о дурном… — Хванун облегчённо выдыхает и снова внимательно смотрит на мужчину. — Тогда Вы позвали меня потому, что скучали? — Возможно. Я ведь могу просто с тобой поговорить? — Разумеется, но… — омега подходит к брату и берёт его лицо в свои ладони, — мне кажется, Вам надо бы отдохнуть. Когда Вы в последний раз нормально спали и ели? Если я спрошу у слуг, разве они не скажут, что Вы только пьете чай сутки напролёт? — Я не могу спать, когда у меня столько дел, — Хосок видит в глазах брата тревожный взгляд, похожий на взгляд папы. Да, Хванун очень схож с родителем. — Даже правители должны отдыхать, Вы себя слишком загоняете. А ну, — принц хватает альфу за руку и тянет на себя. — Я не смогу Вас поднять, давайте сами. — У меня еще слишком много работы, потом отдохну. — У Вас никогда работы не убавится, Вы же император. Я не собираюсь смотреть на то, как мой брат себя загоняет. Вставайте сейчас же, — Хванун не сдаётся и не ослабляет хватку. Все совсем как в детстве. — Я в полном порядке, твои опасения совсем беспочвенны, — Хосок поддаётся и поднимается. Из-за того, что он сидел на одном месте с вечера, а теперь встал слишком резко, в глазах альфы темнеет. Чтобы не упасть, он облокачивается на брата. — Черт. — Что это такое, Ваше Величество, Вы даже на ногах не стоите! — Хванун толкает его в сторону кровати и велит позвать лекаря. — Не надо, у меня просто ноги затекли, — под давлением брата Чон все-таки ложится на подушку и почти сразу чувствует, что готов уснуть. — Ему же за что-то платят, а работу свою он не выполняет. Позовите лекаря императора немедленно! — Хванун с трудом поднимает ноги альфы и укладывает на кровать, накрывая одеялом. Юнги слышит стук в дверь и напрягается. Рун косится на омегу и с его разрешения пускает гвардейца внутрь. — Господин, Его Высочество зовёт Вас в покои императора, — мужчина кланяется и не поднимает голову, стоя у двери. — С Его Величеством что-то случилось?! — Мин подскакивает с места и жестом показывает Руну, что нужно принести накидку. — Мне не известно, простите. Юнги торопится в соседние комнаты и с тревогой смотрит на дверь, пока ее открывают. Это занимает секунды, но в глазах омеги они тянутся вечность. — Приветствую Ваше Величество и Ваше Высочество… — Мин кланяется и подходит к кровати, на которой безмятежно лежит император. — С ним что-то случилось? — Сейчас он спит, — Хванун натягивает одеяло по самый подбородок и встаёт, поворачиваясь к омеге, — Чем Вы вообще занимаетесь? — Простите? — Юнги покрывается мурашками от строгого тона принца. У них в семье этот тон наследственный? — Вы вроде личный лекарь Его Величества, но не следите за его здоровьем. За что Вам платят жалованье? — Чон смотрит на него пристально, складывая руки на груди. — Личные проблемы с Его Величеством не должны мешать Вам выполнять свою работу. Хванун смотрит на брата и идёт к двери, напоследок оборачиваясь к стоящему на месте удивлённому омеге. — У меня есть дела. А Вы должны остаться в этих покоях до тех пор, пока император не проснётся, а потом осмотреть его и сделать так, чтобы он хорошо поел. Это вся Ваша работа, потрудитесь ее выполнить. — А… Слушаюсь… — Единственное, что успевает пробубнить Мин, когда Хванун выходит, веля никого не пускать в покои до вечера. Дверь беззвучно, чтобы не тревожить покой императора, закрывается, оставляя после себя мертвую тишину. Если бы Юнги не видел вздымающуюся грудь под одеялом, он бы действительно поверил, что правитель помер. Омега мысленно молится, чтобы этого не произошло, и подходит к кровати на шаг. Потом еще на один. И еще. Ему не хотелось бы сидеть тут весь день, но ослушаться приказа он не посмеет. К тому же, принц прав: Юнги плохо выполняет свои обязанности. Он все ещё личный лекарь императора, за которым плохо присматривает в последнее время. А присмотреть следовало бы. Мин садится на край кровати, стараясь сделать это аккуратнее, чтобы не слишком трясти постель. Он подносит руку к носу мужчины, проверяя, ровное ли дыхание. Затем ладошкой трогает лоб. Температура тоже в норме. Значит, император просто перетрудился, и организм вынудил дать себе необходимые часы сна. В таком случае, нет смысла в том, что Юнги будет охранять его сон до вечера. Однако его вряд ли сейчас выпустят отсюда. Есть вариант выйти в сад, но Мин слишком легко одет, а снаружи уже чувствуется приближение осени. Она наступит через несколько дней. Солнце уже не так ярко светит, предпочитая молчаливо скрываться за гущей облаков, небо потускнело на пару оттенков, ветер своим холодным дыханием шепчет все чаще, что нужно наслаждаться последними днями лета. Если в первые дни осени пойдет дождь — урожай будет богатым. Крестьяне верят в знаки природы, поэтому уповают на то, что осень наградит их хорошим разливом рек, достаточным количеством солнечного света для злаков и овощей, и плодородной почвой для растений, которыми питается домашний скот. Также люди верят в то, что природа награждает страну урожаем, если на троне сидит истинный Сын Солнца. С самого основания Империи крестьяне не страдали от сильных засух, что было подтверждением того, что Хексок по праву занимает трон. Теперь очередь Хосока. С начало его правления также не было больших проблем с посевами. Даже во время войн всегда хватало и мяса, и пшеницы, и овощей. Однако в этом году холод наступает на месяц раньше обычного, все это чувствуют. Астрологи дворца тоже пророчат сложный год, на что, естественно, Хосок должен обратить большое внимание. Это то, чем император занят последнюю неделю, совсем позабыв о сне. Если Хосок не придумает что-то в срочном порядке, — его народ помрёт от голода, его армия будет ослаблена, а это то самое, чем обязательно воспользуются враги. Империя стоит на пороге засухи и войны. Юнги с сожалением смотрит на лицо альфы, который даже во сне хмурится. Если бы он мог, обязательно взял бы на себя хоть какие-то обязанности Чона, но что может обычный лекарь? Сейчас все в руках одного человека. И этот человек в данный момент лежит рядом с Мином, пытаясь безмятежно уснуть, но его сон все ещё беспокойный, омега это видит. На переносице собрались морщинки, Хосок все не перестаёт хмуриться. Юнги кладёт тонкий палец на лоб мужчины и слегка давит, чтобы расслабить эти мышцы. Увы, не срабатывает, Чон сводит брови ещё сильнее, а потом и вовсе открывает глаза. Ему кажется, что то, что Юнги сидит вот так рядом с ним, невозмутимо смотря сверху вниз, — это сон. Мин сжимает губы и убирает руку, но альфа ловит ее своей. Только почувствовав тепло чужого тонкого запястья, Хосок убеждается, что омега действительно сидит рядом. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не… — альфа запинается, не договаривая. «Разве ты не злишься?» — крутится на языке, но остаётся проглоченным и не озвученным. — Если я мешаю, могу уйти, — Юнги попытался бы встать, но хватка грубой ладони на нежном запястье все еще крепка. — Я не сказал, что ты мешаешь, — пытаясь присесть на кровати, Хосок опирается одной ладонью в постель, второй все еще удерживая Мина, чтобы не сбежал. — Вам лучше лежать. А еще лучше, если Вы поспите, Ваше Величество, — свободной рукой Юнги даёт альфе чашку с водой, предусмотрительно лежащей на тумбе у кровати. Мужчина послушно ее пьёт и смотрит на омегу пристально. — Мы можем поговорить? — Хосок кусает щеки изнутри, только бы сдержаться от того, что до колик в пальцах хочется обнять юношу. — Вам нужно отдохнуть, мой повелитель, — Юнги настойчиво убирает чужую ладонь и высвобождается, немного отодвигаясь на край постели. — Давайте Вы поспите хотя бы до вечера, а потом мы обязательно поговорим. Вообще-то, разговаривать не особо хочется, но выбора, очевидно, у Мина немного. — Ты же уйдешь, как только я закрою глаза, — Хосок слушается и сползает на подушки, удобно укладывая голову. Сейчас он сможет уснуть, но только с осознанием, что Мин рядом. — Мне было велено остаться здесь до вечера, я не смею ослушаться, — омега взбивает небольшой валик и кладет мужчине под шею. Ощущение заботы от Юнги заставляет нутро Хосока греться и в этот прохладный день. Даже если бы за окном была зима, завывала метель и в приоткрытое окно влетали хлопья снега, Чона грела бы навязчивая радость только от того, что Юнги с ним вообще разговаривает после вчерашнего. — И кто тебе это велел? — Хосок вспоминает, что ранее тут был Хванун, и сам отвечает на свой вопрос. — То есть принца ты покорно слушаешься, а меня смеешь игнорировать? — Если я посмел огорчить Вас своим непослушанием, накажите меня, Ваше Величество, — Юнги демонстративно встает и глубоко кланяется. Затем садится на место под внимательный взгляд, которым Хосок отмечает, что на лице омеги нет ни капли сожаления. Этот паршивец доведёт Чона до белого каления. — Я обязательно займусь твоим воспитанием, но пока я сплю, не смей покидать эти покои, — мужчина смеряет омегу грозным взглядом и поворачивается на бок, лицом к Юнги, чтобы быть по возможности ближе к тёплому телу. Омега лишь вздыхает и послушно сидит на месте, пока Хосок не закрывает глаза. Через час, когда император уже крепко спит, иногда поворачиваясь с бока на бок, Мину становится невыносимо скучно. Ему даже не дали позавтракать, а обязали сидеть тут до вечера. До слуха Юнги доносится тихий стук в дверь. Омега подходит совсем близко и шёпотом интересуется, кто пожаловал. — Господин, это я, — таким же шёпотом сообщает Рун, который еле уговорил гвардейцев дать ему всего минутку. — Вы совсем не ели сегодня, желаете, чтобы я принес хотя бы немного каши и чая? — Боюсь разбудить императора, не стоит, Рун, — омега тронут заботой, поэтому поспешно добавляет, — спасибо за беспокойство. — Как прикажете, господин… — омега благодарит гвардейцев, уходя с расстроенными лицом. Однако стоит ему пройти за угол, в голову приходит парочка идей, и лицо озаряет ликование. Юнги смотрит на цветы за окном, которые пытаются впитать последние теплые лучики солнца в этом году. Упиваясь умиротворением, омега не замечает, как ему машут из сада. Только услышав тихий оклик, он переводит взгляд на довольного Руна. Мин косится на императора и бесшумно выходит наружу, непонимающе оглядывая помощника. — Ты что делаешь в императорском саду? — Юнги также осматривает накрытый салфеткой поднос в руках омеги и перекинутый через плечо плащ. — Вам нельзя выходить из покоев, но ведь сад тоже является их частью. Если Вы поедите здесь, — это не потревожит императора, — Рун суетливо раскладывает миски на небольшом столике, предназначенном для редких трапез правителя на свежем воздухе, и берёт в руки плащ. — Вот, накиньте, здесь прохладно. Юнги кутается в ткань и садится на стул, принимая чашку с горячим зелёным чаем с гибискусом. — Что бы я без тебя делал, Рун? — Мин довольно улыбается и принимается за завтрак. Живот уже не урчит, на щеках появляется румянец, и омега больше не выглядит как мертвец. — Сидели бы голодным до вечера, — он перехватывает улыбку своего господина и придвигает тарелочку с фруктами. — Да я вообще о жизни. Без тебя у меня не было бы верного друга, я полагаю, — Юнги улыбается сильнее и повторяет движение Руна, пододвигая к нему тарелку со сладостями. — Вот, ты тоже перекуси, ты же любишь десерты. Они увлекаются тихой беседой, иногда переходя на шёпот, когда им кажется, что император все же проснулся. Но тот всего-лишь беспокойно спит, изредка что-то бормоча себе под нос. — Господин, я совсем забыл Вам передать, — Рун достает из-за пояса письмо и, оглянувшись, передаёт Мину. — Наши люди из поместья передают новости, как я велел перед отъездом. Ваш батюшка всё ещё без сознания, однако, как заметили слуги, господин Менсу зачастил в его покои. Наши люди подозревают, что старший господин мог прийти в сознание, но Менсу не сообщает об этом, чтобы и дальше управлять поместьем. — Не говори об этом так громко, если кто-нибудь услышит, — нам конец, — омега достает бумагу из неброского конверта, и пробегается глазами по размашистому почерку. Очевидно, что это писали очень быстро, чтобы не быть раскрытыми. — Отец достаточно давно прикован к постели, я не смог понять, отчего он вообще слег. Думаю, в этом замешан Менсу. Ему было бы выгодно, если бы отец не смог помешать прогнать меня. Для него все сложилось как нельзя лучше: я уехал, а значит, что поместьем управляет он, его сын сейчас наследник рода, так как никому не известно, где я, жив ли вообще. К тому же, уверен, что Ханджун заявится на весенний отбор в гарем. К этому времени я должен получить достаточно власти, чтобы избавиться от него и его папаши. — Ох, что же происходит… При вашем папе все было так хорошо, поместье процветало: слуги были так довольны своими господами, что не хотели уезжать по домам и готовы были работать бесплатно. А что теперь… Нас бьют, морят голодом, недоплачивают и заставляют работать сверх нормы. — Я так скучаю по нему, Рун, — омега сильно прикусывает губу, только бы не заплакать. В голове проносятся воспоминания из детства, где они с родителями были так счастливы. Им не было дела до осуждения общества по тому поводу, что в семье только один ребёнок, да и тот — омега. Ведь считается, что омега может принести благо в семью только при удачном замужестве. А сын-альфа обязательно наследует фамилию, все богатство, поместья, земли, слуг, титул и прочее. В семье Юнги на это наплевали. Единственный сын должен был получить всё это, но после смерти папы Юна все пошло крахом. Явился Менсу с сыном, претендующим на место наследника, а отец в таком состоянии, что не может этому возразить. Юнги хочет поехать домой, чтобы лично убедиться в том, что его родитель хотя бы жив. Он обрушит поместье Менсу на голову, если с отцом что-нибудь случилось. — Рун, — омега резко поднимает голову и серьёзно смотрит в глаза напротив. — Мне нужно сделать что-то, чтобы получить такую власть, с которой я смогу заявиться в поместье и вышвырнуть оттуда Менсу. Или, по крайней мере, убедиться в том, что мой отец все ещё в этом мире. — И что же Вы намерены сдалать? Вы, конечно, императорский лекарь, но этого недостаточно, чтобы прийти в чужой дом и вышвырнуть чьего-то мужа, — Рун с грустью смотрит на то, как Юнги хмурится, совершенно не представляя, как ему поступить. — Я не знаю, правда, впервые в жизни я в тупике. Еще и тот омега… Рун ухмыляется воспоминанию о том, как Юнги ругал его, когда он выразился точно так же. «Не «тот омега», а Гуй Фэй. Мы должны относиться с должным уважением к носящему дитя императора». — А если рассказать Его Величеству правду? Я, наверное, чего-то не знаю, раз Вы не сделали это раньше, но может, стоит хотя бы подумать о таком решении? Если сам император даст дозволение, никто не посмеет Вам возразить, и тогда Менсу с сыном быстро соберут вещи и уедут туда, откуда явились. — Вот именно, что ты многого не знаешь. Я бы давно рассказал все Его Величеству, будь это возможным. Но есть некоторые вещи, о которых никто, тем более потомок первого императора, не должен знать, — Юнги утыкается лицом в свои ладони и протяжно мычит, чтобы справиться с тем, что голова просто раскалывается на кусочки от множества мыслей. Конечно, это не помогает. Ему бы сейчас к отцу, рассказать все, поплакать в крепкое плечо и сидеть рядом, зная, что родитель обязательно решит все его проблемы. Юнги бы даже пальцем шевелить не пришлось. Но судьба решила окунуть омегу в жестокий взрослый мир, где приходится самому крутиться, чтобы выжить. И Юнги выживет. Более того — он ставит себе цель быть счастливым. Хосок смотрит в потолок и переваривает то, что услышал случайно, проснувшись из-за неудобной позы. Он и не думал, что в обмане Юнги есть серьёзный подтекст. Все казалось таким незначительным, смешным и, что самое главное, не представляло угрозы. Но теперь речь идёт о чём-то важном. Неужели, это государственная измена?......