With You — Jimin, Ha Sungwoon
Омега поворачивается к Хосоку, который весь сжимается под проницательным взглядом, готовый слушать обвинения в отсутствии контроля над своей агрессией. Он готов ко всему, кроме этого. Хванун ломанно улыбается и задерживает дыхание, просто молча обнимая брата, который, кажется, тоже не дышит. Он был готов ко всему, кроме этого. Младший прижимает его к себе крепко, чтобы, мягко поглаживая по спине, как папа в детстве, сказать: — Я понимаю, что тебе тяжело. Всё в порядке. Хосок не сдерживается и начинает мелко дрожать, обнимая в ответ и утыкаясь в шею, пытаясь так скрыть свои редкие, но такие горькие слезы. Чувствуя немую поддержку, он думает, что сдерживать рвущиеся эмоции нет смысла, и отдаётся тому, что давно хочет вдоволь поплакать. Хванун это знал, поэтому и дал возможность. Забывать про Чонгука они и не думали. Одной рукой омега манит брата и обнимает уже двоих, успокаивая недавно злых на весь мир, а теперь плачущих альф. Быть иногда слабым — вот он, признак силы. — Все хорошо, это пройдёт. У нас есть только мы сами, мы же семья. Старшие братья сейчас словно дети ищут в этом маленьком хрупком омеге тепло, которое согрело бы их обоих, их потоптанные жизнью сердца. Ищут, как когда-то искали в родителях. Они даже не заметили, как Хванун успел настолько повзрослеть, что сейчас всего парой слов остановил этот хаос, который, казалось, обрушится на весь дворец. Когда он стал сосредоточением всей мудрости в их маленькой семье? У них у всех сердце болит, но омега в этой ситуации должен был выступить той проводящей ниточкой меж поссорившихся братьев, которая взвалила бы на себя этот груз — ответственность сказать им вовремя остановиться. И он успел остановить те страшные последствия, которые могли разрушить их семью изнутри. Они оседают на пол, на котором лежат последствия перепалки, не переставая обнимать Хвануна. Словно бы, если отпустят сейчас, придётся вернуться в этот холодный, ужасный, жестокий мир и снова искать решение возникающих проблем. На самом деле, так и есть, придётся. Рано или поздно придётся выйти из этих покоев, но не сейчас. Сейчас они дают себе слабину, потому что знают, что младший брат никогда не осудит, не выйдет в коридор, чтобы сообщить всему дворцу об их слабости, не скажет, что альфам нельзя плакать или что-то в этом роде. Можно, потому что все они люди, такие же слабые, как те, что стоят за дверью. Чонгук, этот неконтролируемый, легко выводимый на агрессию упрямец, который в душе все ещё подросток, думающий, что ему всё по плечу, сейчас столкнулся с тем, с чем не справляется — со своими чувствами к одному конкретному омеге, которого не может защитить. И угрозой для этого омеги стал самый близкий ему человек, что перевернуло в Чонгуке все представления о мире, где старший брат — средоточие всего авторитета, власти и мудрости в его жизни. Тот, за кем он слепо следовал, доверив свою судьбу, потому что Хосок никогда не ошибался, никогда не делал ничего ему во вред. А теперь? Хочет отнять у него того, кто пробудил неизвестные доселе чувства, потому что сам в своих еще не разобрался. У Хосока, этого порой очень агрессивного, эгоистичного Хосока, которому пришлось рано повзрослеть, на проблемы с чувствами к Юнги тяжелой плитой наложились ещё и проблемы правителя. Правильно ли он всё делает? Ведь от него зависят жизни сотен тысяч его подданных. Одно его решение способно привести к войне, к засухе, к болезням и прочим бедам, в которых всегда будет виноват он. А вдруг, где-то оступившись, потеряв контроль всего на секунду, он примет решение, которое приведёт молодую, но такую большую империю к краху? Что о нём напишут потомки, что будут говорить? И что он должен делать каждый день, как правитель? Делает ли он достаточно? А если нет — кто ему об этом скажет? Да кто вообще посмеет что-то высказать императору? Но это ведь не даёт гарантии, что сам себе Хосок ничего не высказывает. С какими мыслями он просыпается, засыпает? Он даже во время приемов пищи думает о том, что зря просиживает драгоценное время. Вот, сидит, ест, наслаждается лучшей жизнью, а за высокими стенами дворца кто-то ест раз в несколько дней. И как он может помочь всем сразу? Ведь всегда были люди за бортом этой жизни, существующие, а не живущие, выживающие. Эти мысли плотно засели у Хосока с того самого дня, когда он взошёл на престол. Сколько уже лет прошло? И каждый день он говорит себе, что не должен взваливать так много, потому что все проблемы государства все равно не решишь, а в погоне за идеальным миром, где у всех есть хлеб на ужин, крыша над головой и счастье в виде семьи и любимого занятия, можно потерять себя. И единственная отдушина в этой жизни — один конкретный омега, в чувствах к которому он все никак не разберётся. Да, он привязался к Юнги, да, вряд ли сможет существовать без него, потому что он каждый день выдаёт что-то новое, что отвлекает Хосока от мыслей обо всём и ни о чем одновременно. Но в то же время он не уверен, что может по-настоящему доверять Мину. Словно бы всего одно недосказанное слово разделяет их. Чон прекрасно осознает, что Юнги скрывает только ему известные вещи, о которых Хосок даже не уверен, что узнает. Он не уверен, что может вот так подпустить к себе омегу, но сердце хочет это сделать. Постоянная дисгармония сердца и разума ему тоже осточертела. Он ни в чем в своей жизни не уверен. Сама жизнь кажется такой эфемерной, скоротечной, ускользающей с каждым мгновением, не принадлежащей никому из нас, и одновременно незыблемой, существующей в каждом. Не уверен Хосок и в том, что делает правильные вещи по отношению к тому, кто сейчас носит его дитя. Он должен радоваться, ведь боги ниспослали своё благословение впервые за эти годы, но не чувствует ровным счётом ничего. Это его ребёнок, его кровь и плоть, а Чон уже сейчас не хочет знать о его существовании. Он, Хосок, отвратителен. Что будет чувствовать это ни в чем неповинное дитя, которое не познает вкуса отцовской любви? Может, конечно, она и проснётся в Хосоке после его рождения, но нормальные родители чувствуют ее сразу, разве не так? Это дитя не виновато в том, что будет рождено не тем. И Хосок, и Чонгук сейчас думают о своём, понемногу успокаиваясь, а Хванун всё это время не перестает расслабляюще поглаживать по спинам. Эти большие мальчики так хотят казаться всемогущими, но сами с собой разобраться не могут, на деле они очень слабые, но им говорить об этом ни в коем случае нельзя. Пусть верят, что способны изменить мир и его устои, может, когда-нибудь и смогут. Омеге вообще кажется, что братья думают так громко, что он способен услышать их мысли, но нет, это его собственные. Однако сам Хванун сейчас не так важен, потому что главным было остановить это безумие и, кажется, он справился. — Нам нужно поговорить. Вам нужно. Сядьте и обсудите всё, ладно? Агрессией никогда ничего не решается, не в семье, не в нашей, — младший Чон отстраняется первым, заглядывая не в глаза, а в душу обоим, подобно покойному папе одним голосом успокаивает, обволакивает и защищает. — Я хотел поговорить, но брат… — Чонгук, как обиженный ребёнок, хочет сбросить всю вину на старшего, но его вовремя останавливают. — Не обвиняйте друг друга ни в чем сейчас. Поговорите о том, о чем молчали, вызволите свои чувства, дайте свободу мыслям, но не обвиняйте. Ничего хорошего вы этим не добьётесь. Он встаёт первым, протягивая старшим руки, за которые они послушно хватаются, как упавшие дети, едва умеющие ходить, хватаются за руку родителя. Они встают вместе, неловко переглядываясь, но так легко, будто сбросили с себя тяжелые камни, грузом пригвоздившие их к этому полу и тянущие их ко дну. Они бы и дальше тянули, но Хванун вовремя перерезал веревку. На этом полу братья и оставили всю тяжесть сердец. Юнги стоит за дверью и вслушивается в тишину, абсолютно не представляя, что происходит внутри. Не убили же они все друг друга? Быть такого не может, правда? Тогда в чем дело? — Принесите нам чай и уходите все, — всё, что слышится с той стороны. Мин, конечно, рад, что принц жив, но хотелось бы убедиться и насчёт остальных двоих. Он терпеливо ждёт, пока слуги принесут все необходимое и, когда для них открывается дверь, всего на мгновение заглядывает внутрь, цепляясь взглядом за императора и генерала. Живы. Выглядят паршиво — бледные и опустошенные, смотрящие себе под ноги, но живы — это главное. О состоянии комнаты лучше не заикаться, если честно. Мин облегчённо выдыхает, уже не чувствуя комок страха в горле и в сопровождении Совона возвращается в покои, чтобы наконец отдохнуть. Слишком много противоречивых эмоций за один вечер, из него словно все силы выкачали. Он долго лежит, смотря в одну точку на потолке и думает, думает, думает о том, что могло произойти между Хосоком и Чонгуком. Не то, что спровоцировало ссору, это и тупому очевидно, а то, что случилось с приходом принца. Все же Хванун не зря является примером для подражания для Юнги, в нём есть сила, способная усмирить двух сильнейших мужчин Империи, нацелившихся друг на друга. Сам же Хванун смотрит на лежащих на кровати братьев, которые после долгого разговора длительностью в несколько часов, в течение которых пару раз чуть снова не началась потасовка, обессиленно спят, отвернувшись друг от друга. Они кричали, все равно обвиняли друг друга в чем попало, почти перешли на кулачный бой, в котором, кстати, победил бы Хосок, потому что это его сильная сторона, но высказали всё, что хотели. Не сразу приняли это всё, но хотя бы выслушали друг друга. А Хванун был тем, кто вносил, молча, но вносил капельку спокойствия и равновесия в этот кавардак. Братьям он очень помог. Теперь, надеясь, что с утра они не убьют друг друга, омега дает им поспать, накрыв одеялом и оставив лёгкий поцелуй на щеке обоих. Он тихо уходит, приказывая, чтобы никто их не будил. С утра ему обязательно придётся обо всём рассказать Тэбону, который, очевидно, на момент ссоры уже уснул, но это потом. Сейчас он убеждает себя, что поступил абсолютно правильно, дал братьям возможность, которую они сами друг другу давать не хотели. За окном уже за полночь, и Хванун также обессиленно падает на шёлковые простыни, прикрывая глаза и слушая звуки за окном. Он не замечает, как выжатый за день эмоционально и физически, почти сразу засыпает.***
Открыв глаза, Хосок первым делом поворачивает голову направо, убеждаясь, что Чонгук ещё спит рядом. Глубоко вздохнув, Чон садится на постели, зевает и трет глаза, избавляясь от остатков липкого сна. Перед носом неприятная картина в лице разгромленных покоев, которые вчера было решено оставить в таком виде. Когда брат проснётся, Хосок велит слугам всё убрать и заменить мебель. Он снова поворачивается к Чонгуку, который безмятежно посапывает, смешно морщит нос и что-то бубнит. Различимо только «Тэхён», это бесконечное «Тэхён», имя которого успело поднадоесть за вчерашний вечер и за всю ночь, в течение которой Чонгук лепетал это Хосоку в ухо. Даже во сне о нём грезит. Вчера они так и не поговорили толком о свадьбе, но о своих чувствах — да. Так что старший Чон сделал вывод, что с Кимом у брата все посерьёзнее, чем ему казалось. Но у него всё ещё много сомнений касательно этого брака. Как он может отдать Чонгука неизвестно кому? Ведь с этим омегой ему жить до старости, детей (о боги, его племянники будут рождены этим предателем?) заводить. У него слишком много сомнений, а вот Чонгук, напротив, твёрд в своём решении. Может, пора перестать видеть в брате подростка, не способного выбрать себе партнёра? Не способного на вообще какие-либо серьёзные решения в жизни? Хосоку стоит дать младшему больше свободы, это стало ясно вчера. Душить его чрезмерной и не всегда адекватно выраженной заботой он больше не должен. На это понадобится время, разумеется. Время, которое нужно провести порознь, обдумать на стороне, прийти в себя и с холодным рассудком сделать выводы. Чонгук ворочается во сне, а Хосок слышит урчание в животе, потому что давно пора поесть. Он заботливо так, по-братски, со всей любовью пинает младшего ногой, от чего он падает с кровати. Зато проснулся. — От тебя воняет. Хосок встаёт с постели, подходя к зеркалу и смотрит на растрепанные волосы и тусклое лицо. Да, ему точно нужен отдых. Как там идут дела с подготовкой свидания, интересно? Оно было бы очень кстати сейчас. — И тебе доброе утро, — Чонгук потирает ушибленный локоть и садится на полу, на котором был бы не против доспать ещё пару часиков. Но на дворе уже близко к полудню, так нельзя. Он путается в одеяле, которое утянул с собой, поэтому его попытки встать выглядят забавными. Хосок думает, что стоит пнуть его ещё раз, чтобы точно проснулся, но вместо этого зовёт слуг, которые приносят воду для умывания. Чтобы добраться до императора, приходится обходить препятствия в виде осколков и щепок, но с этим отлично справляются. — Приготовьте завтрак, — Чон вытирает шею мокрым полотенцем и кидает второе такое же в лицо младшему. Тот сидит на кровати и клюёт носом, но за полотенце благодарит. От него действительно несет, нужно будет принять ванну после завтрака. Об этом он и распоряжается. Слуги возвращаются через какое-то время, раскладывая блюда на столе, который чудесным образом выжил в это нелегкое время, но оказался потрёпанным. На деревянных ножках красуются следы от меча, словно шрамы, но стол все еще твёрдо стоит и это главное. Братья переглядываются и молча садятся напротив, принимаясь за завтрак. После горячего чая обоим становится легче. Они молчат и следующие пять, десять, двадцать минут, пока под конец трапезы Хосок не выдает: — Я не могу позволить эту свадьбу. Чонгук почти давится рисом, но, проглотив стакан воды, возмущенно смотрит на брата и принимается причитать: — Мы же всё обсудили, так в чем чертова проблема? — Я не знаю потенциального зятька достаточно, чтобы отдать тебя в его руки, — Хосок, напротив, остаётся невозмутим, отправляя в рот кусочек кимчи. — Мне официально представить вас друг другу? Устроить семейный ужин для знакомства? Что мне сделать? — Чонгук рад, что хотя бы ехать к родне Кима с предложением руки и сердца не придётся, потому что… Потому что просто не к кому ехать, в общем-то. Он сам всю родню и погубил. Хотя, теоретически, всё произошло и без его участия, пожар не он и не его люди устроили, так ведь? — Да хотя бы и так. Чонгук воодушевлённо подскакивает с места, нависнув над столом и упираясь в него ладонями, но Хосок поднимает колючий взгляд, о который младший спотыкается, и коротко приказывает: — Сядь. Генерал слушается, обиженно плюхаясь обратно и складывая руки на груди, подобно ребёнку. — Рано тебе жениться. Этим выводом император выбивает из лёгких Чонгука воздух, так что тот лишь возмущённо машет руками. — Я сам решу! Точнее уже решил! — Какое же ты дитя, — Хосок устало подпирает голову ладонью и прикрывает глаза, слушая очередную тираду брата о том, что он взрослый мальчик, способный разобраться самостоятельно. Нужно лишь разрешение одного конкретного вышестоящего человека. — Давай сделаем так: устрой нам «семейный» ужин, представь всем Тэхёна, а там мы все вместе, — видит воодушевление брата на последних словах и холодно отрезает: без тебя, разумеется, примем решение. — Тэхёну будет некомфортно одному среди чужих людей, — Чонгук кладёт ладони на стол и пристально смотрит брату в глаза. — Я приглашу Юнги, пойдёт? — Он и без этого намеревался его позвать, а тут очень удачно подвернулся предлог. Теперь омега не откажется, потому что бросить друга точно не захочет. — Договорились, — младший тянет руку и Хосок жмёт ее, затем расслабленно откидываясь на спинку стула. — А теперь, с Вашего позволения, мне нужно помыться и обрадовать своего жениха. — Пока еще не жениха. — Считайте, как хотите, а я уже всё решил, — Чонгук подмигивает и с довольной улыбкой кланяется, покидая покои. Хосок сидит неподвижно после его ухода минут десять, уперевшись взглядом в одну точку, и думает, что этот хаос вокруг больно мозолит глаза. — Приберите тут, — негромко велит слугам, а сам выходит, направляясь к Тэбону, чтобы сообщить о совместном ужине с возможным будущим родственником.***
— Тэхён, — генерал без стука заходит в комнату омеги и почти жалеет, потому что тот в последнюю секунду успевает накинуть платье на голое плечо. — Вы что делаете? — Ким торопится завязать пояс, но самому сделать это, к тому же, когда на тебя неотрывно смотрят, сложно. У него, кажется, от неожиданности руки задрожали. — Я помогу, — Чонгук учтиво закрывает за собой дверь, надеясь, что стражники в коридоре не посмели глазеть на тот кусочек кожи омеги, который увидел сам Чон. Он подходит со спины, перехватывает ленту с двух сторон из чужих пальцев и пытается крепко завязать красивый узел. — Так? — Да, спасибо, — Тэхён чувствует чужое дыхание на затылке и сам глубоко вдыхает тяжёлый воздух. Альфа руки с его талии так и не убирает, напротив, утыкается в изгиб шеи и щекочет нежную кожу кончиком носа. — Не хотите отпустить? — Не хочу… — Чонгуку очень уютно стоять вот так, ощущая Кима в своих руках, а от осознания, что он может не отпускать его всю жизнь, ещё приятнее. Однако как в эту секунду подступиться и начать разговор о свадьбе он не знает, ведь до этого даже не удосужился спросить мнения омеги. А ведь Юнги предупреждал. Что, если Тэхён над ним посмеётся и откажется? Нет, он, конечно, не тот человек, который будет высмеивать чужие чувства, Чонгук знает. По крайней мере, хочет верить. — Знаешь, мне нужно кое-что тебе сказать, но я не могу подобрать правильных слов, — он сжимает ладони на талии сильнее и обнимает со спины, потому что повернуть к себе лицом и заглянуть в глаза страшно. — Скажите, как чувствуете, это и будет правильно, — Тэхён на секунду накрывает ладони альфы своими и разворачивается в кольце рук, обнимая за шею. — Я слушаю. — Так сложнее, — Чонгук глаза уводит, не понимая, в какой момент стал таким трусливым. В лицо смерти он смотрит бесстрашно, а в лицо омеги — с трудом. — Тогда подготовьтесь и скажите позже, я подожду, — Ким видит лёгкий румянец на щеках генерала и, не сдержав лёгкий смешок, целует в родинку на носу. — Хочешь, чтобы я сейчас ушёл? — Чонгук улыбается на этот жест и, кажется, расслабляется немного. — Я никогда не хотел, чтобы Вы уходили, — Тэхён обнимает альфу, прижимаясь своим сердцем к чужому, чувствуя, что это располагает его больше. Наверное, скоро Чон сможет сказать ему то, что давно хочет. Но что омега вовсе не ожидает услышать, так это: — Выходи за меня, — тихо, с придыханием сказанное прямо на ухо, чтобы только для него. — Что? — Он пытается отстраниться, чтобы посмотреть в лицо, понять, было сказано это в шутку или нет, но его не отпускают. — Мне будет легче сказать, если ты не будешь смущать меня своим взглядом, — Чонгук опирается подбородком на плечо Тэхёна и начинает слегка неуверенно. — Я давно думал, что это хороший способ спасти тебе жизнь, потому что у моего брата были самые ужасные планы. Думал, что это только потому, что я привязался к тебе и не хочу вот так глупо потерять, но на самом деле всё глубже. Ты мне нужен, Ким Тэхён, и я был бы очень рад, согласись ты выйти за меня. Кажется, это не такой плохой вариант, если рассматривать все возможные… Омега вырывается из плена сильных рук, только чтобы со скопившимися в уголках глаз слезами взглянуть на Чона, убедиться, что не издевается, не врёт, а искренне, от сердца просит, и поцеловать. Со всей возможной в этот момент любовью, не такой крепкой, какой будет потом, но все же и ее достаточно. Она их греет, это главное. Чонгук прижимает Кима к себе и целует, целует, целует, будто через губы хочет всего себя отдать, только чтобы приняли. Надеется, что со временем Тэхён его всего примет, все множество недостатков полюбит. Чонгук не будет бить себя в грудь и клясться измениться, потому что никто не меняется, а те, кто обещает — нагло лгут. Никто не меняется, тем более ради других. Остаётся только принимать изъяны и слабости друг друга, превращая их в сильные стороны. Принимать то, что они живые люди и недостатков у них много, очень. Принимать и дополнять друг друга. — Я такой глупый, потому что сам ничего не сделал для своего спасения, — Тэхён держит чужое лицо ладонями, посмеиваясь. — Это значит «Нет»? — Это значит «Да».***
— Женится? — Тэбон почти подскакивает, но колющая боль в ногах вынуждает сидеть на месте. — Да, скорее всего, — Хосок хмуро смотрит в пол, обдумывая некоторые моменты, которые стоит рассказать мужу. — И Вы позволите? — Хванун сидит рядом с королём совершенно спокойный, потому что это он проложил путь браку Чонгука. — Он уже и без меня все решил, не могу же я запретить взрослому мужчине создавать семью. Пусть я и не в восторге от кандидата на роль папы моих племянников. Хосок складывает руки на груди и добавляет: — Нам нужно придумать что-то, чтобы аристократия не выступила против этой свадьбы. — А они посмеют? — Вполне. Не сейчас — так потом, проблем не оберемся, так что нужно решить их на берегу. — С этим можно немного повременить. Меня сейчас волнует приём послов из Нихон, который мы должны устроить, — Хванун подходит к окну, потому что не любит сидеть на одном месте. — Сделайте всё как обычно. А нам с генералом нужно будет заняться усилением охраны. Также следует запереть Виена на время банкета, он уязвим сейчас, боюсь, этим попробуют воспользоваться, — Хосок сидит за столом, складывает руки в замок и упирается на них подбородком. — Вы возьмете лекаря на банкет? — Тэбон спрашивает это, уверенный в положительном ответе, но Чон удивляет. — Я должен прийти в сопровождении своего мужа, разве не так? Юнги не того положения, чтобы посещать дипломатические приёмы, — это своеобразная дань уважения гордости короля, которого не пристало оскорблять подобными выходками. — Кстати о нём. Позже мы с Юнги уедем куда-нибудь ненадолго, моему здоровью не помешает сменить обстановку и отдохнуть за пределами дворца. В это время я надеюсь, что вы проследите за порядком. Тэбон опускает взгляд, расстроенный тем, что император с лекарем оказались ближе, чем ему казалось. Но что он может? Король не имеет права запрещать императору заводить наложников и проводить с ними время. Более того, омеге следует быть благодарным за то, что Хосок еще не развёлся с ним и не выгнал из дворца. Кому нужен король, неспособный родить наследника или в полной мере выполнять свои обязанности? Хосоку почему-то нужен, но Тэбон уверен, что это не от любви, а от большого уважения к нему. Впрочем, так и есть......