Moonlight Rhapsody

Юнги сидит в комнате, поглядывая то в окно, то на дверь, в ожидании Хосока. Он ведь не забыл об их договорённости? А вдруг вчера все-таки что-то случилось, может, кто-то серьёзно ранен? Если так, то Мину должно проверить, он же лекарь императора как-никак. Омега имел смелость сделать вывод, что никто не пострадал, раз уж ему не доложили, но теперь от этой уверенности не осталось ничего. — Господин, Вы не проголодались? — Рун приносит лёгкие закуски и суп, потому что Юнги в последнее время ест меньше обычного и это не может не волновать. — Пожалуй, проголодался… И ты со мной поешь. Вздохнув, омега садится за стол и пробует куриный бульон, заедая его кимчи из огурца. Уже за полдень Юнги решает, что свидание отменилось. Тем не менее, вещи собраны, так что в любой момент они будут готовы выехать. Если Хосок придёт… Мин вообще-то собирался его похищать, но альфы не оказалось в покоях, а о перемещениях императора ему никто не доложит. — На всякий случай я попросил конюха подготовить Шэна, меня уверили, что он спокойный и Вам будет комфортно на нём ездить. — Да, спасибо тебе. Рун чувствует, что Юнги расстроен, и думает, что стоило бы сходить разведать обстановку. — Я сейчас вернусь, ждите тут. Мин даже головы поднять не успевает, как от Руна ни следа. Выскочив из покоев, омега сталкивается с тем же мужчиной, что и в прошлый раз, но теперь без посуды, к счастью. Они просто врезаются друг в друга на мгновение, но сразу отходят на приемлемое расстояние. — Снова Вы, — Рун косится на стражников у двери Мина и проходит дальше по коридору, зная, что альфа пойдет за ним. — Вы ведь работаете на Его Величество? — Каждый в этом дворце работает на него, разве не так? — Ли Вэй действительно послушно идёт за омегой, потому что ему всё равно в эту сторону. — Я служу только своему Господину. Омега говорит это так серьёзно, будто предупреждает и угрожает одновременно, на что капитан в примирительном жесте поднимает руки. Рун хмыкает и продолжает допрос: — Вы не знаете, где сейчас император? — Я не должен докладывать о местоположении моего правителя, — Вэй замечает, как на лице омеги проскальзывает лёгкое раздражение. — Вы должны мне. За разбитую посуду, — напоминает, останавливаясь и складывая руки на груди. — Поэтому просто скажите мне: в покоях он или нет? — В покоях. Рун удивляется тому, что всё оказалось слишком легко. Выпытывать у стражников императора было бы труднее: они не сильно разговорчивы, а вот этот альфа подвернулся под руку очень кстати. И на разбитую посуду было всё равно, на самом деле, она просто пригодилась как предлог. — Вы облегчили мне задачу, спасибо, — Рун тут же разворачивается и возвращается к Юнги, чтобы тот мог действовать по плану. Ли Вэй на мгновение теряется, забывает, куда и зачем шёл, потому что этот взбалмошный омега ушёл слишком резко. Однако вспомнив о своём поручении, он идёт на учебный плац. А через десять минут уже Юнги с гордо поднятой головой следует по этому коридору в главные покои, оставив в своей комнате переживания вроде «А если он не в духе? А если прогонит?» Если и прогонит, то это не Юнги лишился свидания (первого в своей жизни, между прочим), а император. Он же потом и будет ждать. — Ваше Величество, позволите? — Стражники готовы пустить омегу по привычке, но тот вежливо спрашивает дозволения из коридора. — Проходи. Хосок сидит за столом с документами, поднимая взгляд на вошедшего Юнги. Его образ сегодня противоположен вчерашнему — нежное светло-зелёное платье с жемчужными нитями и красивой вышивкой золотых рыбок на рукавах и юбке, распущенные волосы с тонкими косичками от лица. — Вы забыли, верно? — Омега демонстративно дует губы и с позволения садится напротив императора. — Нет, мои вещи готовы, сейчас разберусь с последними документами, а потом можем ехать, — Хосок ухмыляется, наклоняя голову к правому плечу. — Я не забыл о нашем свидании, просто ждал, пока мой похититель вспомнит. — После вчерашнего я думал, что Вы очень заняты… Кстати, Вы в порядке? Ничего серьёзного ведь не произошло, правда? — Ничего серьёзного, но подробности я расскажу, когда останемся наедине, — Хосок встаёт, не отрывая взгляд от вставшего следом смущающегося омеги, а потом оставляет документы на столе в кабинете. — Помощники разберутся со всем остальным. Он подходит к Юнги, заставляя того упереться в стол, кладёт руки на талию и жмётся ближе, обнимая. Хосок утыкается омеге в висок и целует, вдыхая любимый аромат. Ему нравится, что Мин не пользуется парфюмом и пахучими маслами, оставляя свой родной жасмин ярко благоухать. — Ну, ты будешь похищать, или мне самому всё делать? — Альфа опускается поцелуями от виска к скулам, к носу, подбородку и оставляет мимолетный на губах, поддразнивая. — Всё готово, так что Вы пойдете со мной, Ваше Величество, — Юнги принимает, что в их отношениях дразнить — это нормально, и мокро мажет языком по чужим приоткрытым губам, но поцеловать себя больше не даёт. — Ох, меня, кажется, похищают, что же мне делать? — Жеманно произносит император, когда выходит из покоев, ведомый маленьким омегой перед ним. Юнги крепко схватил его за руку и ведёт в сторону конюшен. Стража сначала по привычке всполошилась, но, вспомнив приказ, стала спокойно следовать за ними. Мин старается избегать большие дворы, но всё равно пройти мимо любопытных слуг не получится. Он отпускает руку императора, потому как это очень грубо, за такое вообще можно выпороть. Но альфа подхватывает её сам и подталкивает Юнги за поясницу. — Ты меня похищаешь, так что делай, что хочешь, и не думай о других, — Хосок улыбается, озаряя весь коридор, а слуги остаются в ступоре, потому что… А когда в последний раз император улыбался? Мин, воспрянув духом, спустя какое-то время доводит Хосока до конюшен, где их уже ждёт подготовленный экипаж и пара коней. — Ты точно хочешь поехать на Шэне? Может, в карете будет комфортнее? — Чон тихо интересуется, пока во дворе, перед воротами, собираются гвардейцы, седлающие своих коней. Возможно, едь Хосок куда-то один, сделал бы это с меньшим сопровождением, но жертвовать безопасностью Юнги ради скрытности он не готов. — Если так безопаснее для Вашего Величества, давайте воспользуемся каретой, — омега, стоящий у Шэна и поглаживающий его по красивой ухоженной (трудами конюхов, разумеется) гриве, большими глазами смотрит на коня, которого выводят из отдельного стойла. Дионис. Они с Шэном абсолютно противоположны. Могучий Дионис, который одним видом выдает свою силу, выносливость и скорость, кажется просто огромным на фоне маленького Юншэна. При желании он способен затоптать насмерть — так кажется Юнги. Он давит своей темной аурой, но очень послушен, лёгок в приручении. И вся эта массивность становится неважной, когда Хосок подходит покормить Диониса, который тут же ластится под теплую ладонь, как котёнок. И напротив, горделивый ахалтекинец, стоящий на одном месте, а не суетящийся, как конь императора, ярко выделяется на фоне чёрного пятна. Его шерсть сияет пуще прежнего, тонкая кожа обрамляет и выставляет напоказ крепкие мышцы, а глаза, слишком умные и мудрые для животного, осматривают всех присутствующих, словно бы это люди — товар, а не кони. И его верность нужно заслужить, потому что тогда он будет предан до конца жизни. — Это скорее ради твоей безопасности, — Хосок подходит к Шэну, медленно поднимает ладонь в попытке погладить его по шее, но животное недовольно топчется и отходит. — Мы можем пересесть на коней, когда выедем из города, а пока лучше быть не на виду у всех. — Тогда так и поступим, — Юнги смеётся, когда Шэн подбирается ближе к нему, словно просит хозяина защитить от неизвестного человека. — Вы ему не нравитесь. — Главное, чтоб тебе нравился. Хосок подмигивает закатившему глаза омеге, а потом указывает на карету, в которую уже загрузили их вещи. — Кстати, а куда мы едем? Чон поворачивается с немым вопросом на лице, удивленно уставившись на Юнги. Он даже не подумал, куда они отправятся? Или это Хосок должен был? — Ты не подготовил этот момент? — А как я могу решать, где Вашему Величеству будет комфортно и безопасно… Могу ли я везти Вас, куда вздумается? — Юнги в замешательстве, потому что не считал нужным планировать такое. — Что ж, раз прошло уже полдня, а ехать ночью небезопасно, предлагаю отправиться в ближайший охотничий домик. Там рядом лес, большое озеро. Тебе понравится. — Я доверяю это Вашему Величеству, так что везите меня, куда хотите, — Мин улыбается уголками губ и подходит к карете. Хосок вежливо подает омеге руку, о которую тот опирается, чтобы забраться внутрь. Юнги садится у окошка, чтобы насладиться видом столицы. Чон, вместо того, чтобы сесть напротив, садится рядом и закрывает окно тёмной занавеской. Юнги поворачивается к нему с озадаченным лицом, а Хосок чувствует себя злодеем, потому что лишил омегу радости. — Пока будем ехать по городу, нас не должны видеть, — Чон чувствует себя неловко, видя, как расстраивается Юнги, поэтому добавляет. — Но ты можешь немного подсматривать. Незаметно. Экипаж трогается с места, выезжая слева от тронного зала в сторону главных ворот. Со стороны очевидно, что в карете император, потому что она выполнена подстать его статусу и украшена отличительными атрибутами власти. Роспись, изображающая облака, сквозь которые скользит могущественный дракон, солнце, луну и звёзды, олицетворяющие свет, исходящий от престола, горы как синоним стабильности и прочности правления и птиц, которые выражают красоту и изящество. К тому же из-за большого количества золотых элементов, которые отражают свет, карета выглядит словно сошедшее с небосвода солнце. Ну и не заметить огромное количество гвардейцев в сопровождении и знаменитого Диониса, на котором император въезжает в город во время праздников и парадов, очень сложно. Сейчас же двух коней привязали к карете, чтобы следовали за ней, а не везли. Они слишком редки и ценны, чтобы тащить обоз. Когда процессия проходит по главной улице Хансона, минуя массивные ворота дворца, Юнги видит за слегка отодвинутой занавесью то, что жители сразу же расходятся, освобождая дорогу, и кланяются в приветствии императору. Его лицо можно увидеть редко, и такие поездки — не тот случай. — Мы скоро покинем пределы города, Ваше Величество, — спустя полчаса дороги гвардеец говорит это в окно, когда его зовёт Хосок. — Не торопитесь, — Чон шепчет это неслышно для Юнги. Хотя, это он думает, что омега не слышит. А как не услышать, когда первым, что сделал альфа, стоило им сесть рядом, — это прижал к себе Мина и заключил в объятия. В итоге под лёгкое покачивание кареты и цоканье лошадей омега погрузился в лёгкую дремоту в руках Хосока. Но слышать происходящее вокруг он всё же мог. Чону не хочется выпускать Юнги из рук, но он ведь пообещал дать омеге покататься на конях, когда они покинут Хансон. Однако если Мин сам уснёт, Хосок и не нарушит данное слово. Так и получается. Юнги не думал крепко засыпать, но в итоге все же не сдержался. Довольный исходом событий Чон и не стал его будить, прикрыв глаза и вслушиваясь в ровное дыхание омеги. Он уснул у него на груди и, пусть это не самая удобная поза, Хосок чувствовал себя комфортно в течение нескольких часов дороги. Они оказались у охотничьего домика довольно скоро. — Юнги, мы уже на месте, — Чон прижимает омегу ещё ближе, целуя в макушку, на что тот немного ворочается и разлепляет глаза. — Почему Вы меня не разбудили раньше? — Юнги вертится в его руках и поворачивается сонным лицом к чужому. — Мне сказали, что пересаживаться на коней было ненадежно из-за неспокойной обстановки в этой местности. Хосок врёт, врёт и не краснеет, а потом целует Мина в надутые губы. Пока они сидят в остановившейся карете, гвардейцы успевают осмотреть домик и окрестности, сад, часть леса и вернуться с доложением о полной безопасности. Оцепив путь до входа, они ждут, пока император выйдет из кареты. Потревожить не посмеют, если надо будет — прождут до утра в том же положении. Слуги, живущие в домике для поддержания чистоты, в это время подготавливают покои, закуски и берутся за ужин, второпях проверяя каждую полочку на наличие пыли. Все вокруг суетятся, а Хосок не торопится. Ему слишком нравится сидеть вот так и сладко выцеловывать из омеги какие-то слова о том, что их все ждут и вообще, находиться здесь вот так, когда остальные знают, чем они тут могут заниматься — очень стыдно. Чону не стыдно, он бы чем поинтереснее мог заняться прямо тут, а остальные его не волнуют. Тем более слуги. — Ваше Величество, у меня ноги затекли, сколько часов заняла дорога? — Юнги бубнит и пытается вырваться из крепкой хватки. Его ведь не казнят за то, что он толкает локтем самого императора? — Около пяти, полагаю. А ну прекрати, — Чон крепко держит Мина, прижав его руки к телу, чтобы не ворочался. — Тогда уже, должно быть, стемнело? — Омега пытается глянуть в окно меж складок занавеси, но ему мешают. — Я хочу ужинать, давайте пойдем внутрь. Ну пожалуйста. Хосок точно окажется сущим злом, если не отведёт Юнги поесть прямо сейчас, поэтому выпускает его из плена рук и первым выходит из кареты, снова протягивая ладонь. Вдоль дорожки, ведущей ко входу и украшенной клумбами пионов, стоят два ряда слуг, которые тут же сгибаются в приветствии. Управляющий поместьем выходит навстречу гостям и приглашает их поужинать, сообщая, что покои уже готовы. Юнги послушно следует за императором, который идёт в одному ему известном направлении, и параллельно рассматривает дом. Он, разумеется, не такой громадный, как дворец: это небольшое двухэтажное поместье размером больше похожим на резиденцию семьи Мин в столице. Штат слуг здесь тоже достаточно скромен, около сотни, которых достаточно, чтобы следить за чистотой и держать сад в надлежащем виде, потому что они редко когда заранее знают, в какой именно момент император приедет на охоту. Стражи тут и вовсе не больше пятидесяти человек — они защищают дом от разбойников, а для обеспечения безопасности правящей семьи к ним всегда присоединяются имперские гвардейцы. Сейчас в общем около сотни человек охраняют это поместье, окружив его со всех сторон, не давая подступить кому бы то ни было. В случае угрозы, неподалёку расположен лагерь временных войск, коих на территории всей Империи около пары тысяч. Юнги осматривает внутреннее убранство, отличающееся достаточной скромностью по сравнению с дворцовыми коридорами. Вроде бы, такие же деревянные стены, столбы, заменяющие колонны, низкие потолки, но деталей гораздо меньше, отчего нет ощущения нагруженности. А зачем в охотничьем домике роскошь? Юнги рано делает выводы, потому что стоит им зайти в столовую, он хочет забрать свои слова. Посреди комнаты журчит небольшой фонтан с бортиками из голубой мраморной плитки, на которых лежат свежие бутоны розовых пионов. Большие окна выходят на сад. На очень красивый сад с беседкой под кронами деревьев. Он даже вечером выглядит потрясающе, пусть и не так роскошен, как императорский, но в его скромности и лаконичности всё очарование. Массивный круглый белый стол, расписанный синеватыми цветами в тон мрамора, стоит у окна и озаряется светом больших свечей на подставках и красными фонариками на улице. Гостей приглашают сесть и приносят горячее, раскладывая его рядом с тарелками с закусками в виде различных овощей и грибов и чашками с рисом. Так как это место рядом с лесом, подают здесь то, что живёт и растёт там же. Суп с кроликом, острая запечённая оленина с красным картофелем, салаты и прочее, — все выкладывается перед императором в лучшем виде. Не так изысканно, как в столице, но Юнги вспоминает то, что ел, живя в том домике в провинции Ченджу. И не жаловался тогда ведь, ему стало казаться, что чем блюдо проще — тем оно вкуснее. Он с улыбкой вспоминает и то, что именно в том домике познакомился с Хосоком. Слуги разливают по чашкам вино и оставляют их наедине, выходя в коридор и закрывая дверь. — Если ты хочешь съесть что-то конкретное, я прикажу это приготовить, — Хосок смотрит на омегу, который почему-то не спешит приступать к блюдам. — Нет-нет, мне всё нравится, — Юнги берёт кусочек оленины, заворачивает его в лист салата, окунает в соус и кладёт в рот. Пусть это и дичь, но мясо очень нежное. — Интересный способ. — Вы не пробовали так? — Мин хлопает глазами и спешит повторить манипуляции, чтобы положить завёрнутое в салат мясо в тярелку Хосока. — И обязательно обмакните в соус. Ужин проходит неторопливо, за размеренной беседой ни о чем и обо всём одновременно, плавно переходя в чаепитие с любимыми десертами императора. Слуги приносят печенье с цветами пиона, медовое, якква, лимонное и ещё какое-то, Юнги не успевает попробовать всё, а также клубничное суфле и засахаренные фрукты. После большого количества чая Мина очень клонит в сон, возможно, это сказалась дорога, так что он хочет только смыть с себя пыль и лечь спать. — Мы уже подготовили купальню для Вашего Величества, — управляющий провожает Хосока и Юнги до самых больших покоев. — Не говорите, что у вас здесь только одна купальня… — До омеги поздно доходит, что никто не собирается греть такое количество воды дважды, подразумевая, что он будет мыться с императором одновременно. В конце концов, они выглядят как правитель и его наложник, никто здесь не в курсе должности Мина. — А это проблема? — Управляющий слегка поддаётся панике, что умудрился оплошать. — Проблемы нет, оставь нас, — Хосок его успокаивает и просит разобрать багаж, чтобы им было во что переодеться. — Ваше Величество… — Юнги с недоверием смотрит на мужчину, который понемногу раздевается, медленно, чтобы издеваться над слабой психикой омеги. — Там много места, я повернусь спиной, если тебе так спокойнее, — Хосок с расстёгнутой на груди рубашкой идёт в купальню, где скидывает всю одежду, погружаясь в горячую воду с лепестками тех же пионов. — Тут ничего не видно, так что иди, пока вода не остыла. Мин колеблется пару минут, но ощущение пыли и усталости, которую хочется скорее смыть, вынуждает его заглянуть к Чону. — Отвернитесь, пожалуйста, — Юнги подходит к краю вслепую, чтобы ненароком не увидеть что-то неприличное, а потом, поверив альфе на слово, приоткрывает глаза и смотрит тому в затылок. — Не подглядывайте. Хосок слушается и всё время сидит к омеге спиной, Юнги за это благодарен. Он тоже не увидел ничего, кроме длинных распущенных черных волос Чона. Мин быстро трет кожу, промывает волосы и с головой уходит под воду, чтобы избавиться от ароматного мыла. Хочется немного полежать, но он боится возможных выходок со стороны императора, поэтому предупреждает, что встаёт, и просит сидеть так до конца. Хосок честно слушается, всё во имя комфорта омеги, который, забавно шлёпая мокрыми ногами, почти бежит в покои, где кутается в полотенце, а потом в чистую одежду. Чон, почти по приказу, вылезает следом, надевая принесённую омегой одежду прямо в купальне, чтобы не смущать Юнги в комнате. Мин действительно признателен этой заботе. Омега даже смирился, что придётся спать с императором, но это для них не впервые, поэтому всё должно быть хорошо. Он капает масло на ладони, а потом распределяет его по кончикам светлых волос. Хосок уже лежит на кровати и неотрывно следит за тем, как Юнги суетится перед зеркалом. Будто нарочно оттягивает момент, когда придётся ложиться. — Я скоро усну, иди сюда, — Чон хлопает по постели рядом с собой и терпеливо ждёт. — Это приказ, Юнги. Теперь он точно не смеет ослушаться, поэтому откладывает деревянный гребень и топает к кровати, ложась справа от альфы. — Я тебя не съем, почему так далеко? — Хосок подпирает голову ладонью и с интересом смотрит на Юнги, который кутается в одеяло по самый подбородок. — Вы не рассказали мне, что произошло вчера. Я волновался. — И снова ты тему переводишь, — Чон ложится на спину и смотрит в потолок. — Если коротко: Чонгук женится на Тэхёне, и позже у нас будет ужин, где мы познакомимся с новым членом семьи. — Правда?! Вы позволите им?! — Юнги подскакивает на месте, садится на кровати и смотрит на императора выжидающе, от чего тому становится неуютно. Хосок глубоко вздыхает, думает какое-то время над словами, будто сам себя убеждает, что да, так и есть. — Мы поговорили о многом, так что теперь… Теперь у меня, вроде как, нет причин запрещать этому браку случиться. Да, он может принести некоторые проблемы, но мы всё решим. — Это же чудесно! — Юнги не сдерживает порыв (да и зачем), бросается на альфу и крепко обнимает. Неужели теперь можно отвести душу и быть спокойным за друга? Они могут ходить друг к другу в покои, а если Тэхён переедет в поместье Чонгука, Юнги будет навещать его там. Можно съездить куда-нибудь на прогулку, точно так же, как и сейчас, например, они с императором проводят время здесь. Теперь Ким больше не заложник, нет нужды тайно бегать к нему в комнату, просто чтобы убедиться, что он ещё жив. — Спасибо… Хосок хлопает глазами, уставившись в макушку омеги, который, кажется, так и засыпает. Чон чувствует, что рубашка немного намокла. Юнги плакал? Почему Хосок не взял во внимание то, что Тэхён так важен для него? Если бы он сделал то, о чём думал, как сильно страдали бы Чонгук и Юнги? И если первого он, возможно, хотел проучить, то чем провинился второй? Да, как император, Хосок Киму не доверяет. Он всё еще со стороны предателя, этого у него не отнять, но. Но от чего в глазах Чона Тэхён опустился настолько, что не заслуживал простого разговора? Доказать, что Тэхён не причастен к козням отца, наверняка, было бы достаточно просто, Хосок ведь наслышан, что с этим принцем никто не считался. Ну, и чем тогда этот мальчишка заслужил подобную ненависть со стороны императора? Да, возможно, недоверию место есть, но ненависть откуда? Чон думает об этом и приходит к выводу, что вновь сделал что-то не так. Как человек. Потому что как император он сделал даже больше, чем следовало. Он не убил его сразу, а дал себе время на размышления. Так и следует поступать, ведь, как сказал Юнги, делать что-либо во власти гнева не следует. Хорошо, Хосок послушается и попробует в будущем свою агрессию обуздать. Он смотрит на сопящего на его груди омегу и целует в светлую макушку, прижимая к себе сильнее. Тоже засыпает. Забыл кое-что сказать, но это завтра.

***

— Ваше Величество, Вы правда так спокойно реагируете на то, что император с этим лекарем наедине в охотничьем домике? — Хванун, придерживая короля за руку, идёт под тенью деревьев, вдыхая яркий аромат. Они решили прогуляться в одном из садов, усаженных хвойными растениями, а потом остаться тут до вечера, чтобы заняться делами на свежем воздухе, пока позволяет погода. — А что я могу сделать? Он даже не посоветовался со мной насчёт брака генерала, хотя такие вопросы король и император решают совместно, — Тэбон грустно улыбается, иногда жмурится, потому что чертова боль в ногах не проходит. На то время, пока его лечил Юнги, она, вроде, притупилась, но сейчас этот омега уехал, поэтому пришлось отказаться от помощи дворцовых лекарей и терпеть, пока не вернётся. Теперь подозрения о том, что его травили всё это время, имеют какие-то основания, но об этом факте знают только они с Юнги. — Вам нужно высказаться об этом. Он не должен забывать, кто его супруг, почему брат так неуважительно относится… — Хванун раздражается с каждым разом всё сильнее, но не может винить в этом всём кого-то, кроме императора. Если бы и Юнги пренебрежительно относился к королю, тогда его можно было бы наказать, но он ведь, мало того, что безмерно уважает всю императорскую семью и не забывает своё место, так ещё и прикладывает усилия, чтобы помочь с недугом Тэбона. Хванун наслышан, что Юнги проводит много времени в библиотеке и покоях, читая книги о медицине в поисках решения. Если бы только это помогло. Однако даже придворные лекари ничего не смогли. Что доступно этому омеге, чего не доступно им? — Я и так чувствую себя бесполезным и униженным, ещё и просить Его Величество о чём-то подобном… — Тэбон достаточно быстро устает и предлагает сесть в большой беседке, чтобы заняться делами. Он ощущает себя никудышным королём, когда не работает достаточно. Им нужно готовить приём послов, разобраться с количеством продовольствия на случай возможной войны, распределить бюджет на год и ещё многое. Этого всё равно мало, потому что, думает Тэбон, это не относится к проблемам народа. Он хотел бы сделать многое, но всё еще не имеет достаточное количество сил, чтобы заняться этим. Даже в дворцовых делах ему помогает Хванун. — Я ведь уже говорил, чтобы Вы были в себе увереннее. Вы вовсе не бесполезны, — принц аккуратно усаживает его на лавочку и располагается напротив. Слуги тут же приносят документы. — Погода сегодня не ветренная, можно спокойно поработать. — Что ты думаешь насчёт ужина с принцем Ким? — Тэбон берёт отчёты казначейства и перечитывает все пункты списка расходов за последнее время. — Нам стоит быть внимательнее к нему и оказать должный приём. Его Превосходительство не стал бы жениться на плохом человеке, так что, полагаю, мы обязаны выразить понимание тому, кто потерял всю семью и теперь должен жить в чужой стране… Мне было бы грустно, — Хванун же, в свою очередь, читает отчеты по работе фондов правящей семьи, нагрузка на которые становится больше с каждым днём. — Ты прав. Я ведь тоже вышел замуж в чужую страну, но мои родители были ещё живы тогда, — Тэбон с улыбкой вспоминает то, с каким волнением его семья дала согласие на брак с императором Чосон. Сейчас их королевством правит старший брат, у которого, кажется, всё хорошо, но омега не может навестить родной дом из-за здоровья. Наверное, всё же стоит съездить туда хотя бы разок перед смертью. — И меня здесь очень хорошо приняли, я всегда был вам всем благодарен. — Значит, мы должны принять подобным образом и Тэхёна, верно? — Хванун трепетно улыбается, подписывая единовременно одни документы и читая другие. После какого-то времени чтения отчётов, Тэбон отмечает: — Гуй Фэй в удобстве себе не отказывает: дорогая одежда, посуда, украшения, большое количество новой прислуги. Что ж, ему можно такое позволить. — О нём ничего не слышно в последнее время, неужели беременность идёт ему на пользу? — Чон благодарит слуг за принесённые чай и возвращает внимание бумагам. — Надеюсь, он не делает глупостей за нашей спиной, я велел ему быть осторожнее, — король откладывает первую стопку документов и принимается за следующую.

***

— Ваша Светлость, Вы уже вернулись? — Помощник Виена, Джиун резко поднимается с дивана, на котором сидел, раскладывая новые украшения Гуй Фэй по шкатулкам. — Вернулся, — омега не смотрит на слуг, прогоняя их одним жестом. Остаётся только Джиун, который спешит налить любимый чай своего господина. — Неужто Его Величество не принял Вас? Да где такое видано… — Пока он причитает, расставляя фарфоровые чашки на столе, Пак уходит в свои мысли, не замечая суеты вокруг. — Не стоит обсуждать императора, Джиун, — Гуй Фэй прерывает помощника слишком спокойным для него голосом. Джиун напрягается. Виен умалчивает, что императора нет во дворце со вчерашнего дня. — Ваша Светлость, что же случилось, Вы сам не свой… — он садится рядом с Паком и смотрит в потухшие глаза. — Он снова с этим лекарем. Я не знаю, что мне делать, если даже ребёнок не заставил Его Величество обращать на меня внимание, — Виен опускает взгляд на свои сцепленные в замок пальцы и закрывает глаза. — Что ж, значит, я должен сделать всё, чтобы Его Величество понял, кого должен ждать в своих покоях. Я, как никак, папа будущего императора. — Правильно, Господин, у этого лекаря нет ничего из того, чем обладаете Вы. Может, император и увлечен им сейчас, но это только потому, что Юнги не идёт ему в руки добровольно. Когда альфы получают желаемое, омеги становятся им неинтересны, — Джиун берёт руки Гуй Фэй в свои, пытается успокоить. — Ваша Светлость, может, Вы голодны? Я велю подать что-нибудь вкусное, ребёнку ведь нужно хорошо питаться, чтобы родиться здоровым. — Да, пожалуй, я не откажусь от тыквенного супа, — Виен откладывает плохие мысли, концентрируясь на сыне, которому сейчас нужно всё его внимание. А император и так им не обделен. — Сейчас же распоряжусь, мой Господин. Бета выходит к караулящим в коридоре слугам и приказывает передать поварам, чтобы приготовили лучший тыквенный суп в своей жизни. Через какое-то время Пак сидит на диване, удобно облокотившись на мягкую спинку, и смотрит на аккуратно расставляющих блюда слуг. Его внимание привлекает один из них. Через минуту под пристальным взглядом Виена, этот слуга, омега, роняет ложку на пол, затем ещё одну, а потом и вовсе — разбивает чашку. — Простите, Ваша Светлость, — омега падает на колени и кланяется в пол. — Я заслуживаю наказания… — Давно это у тебя? — Он пугает всех слуг своим невозмутимо холодным тоном. — О… о чем Ваша Светлость говорит? Простите, я не понимаю… — Юноша поднимает голову и загнанным зверьком смотрит на Виена. Кажется, все в этой комнате слышат стук его сердца. — О ребёнке в твоей утробе, — говорит все также бесстрастно, подбивая клинья в страх слуг перед ним. — Ты верил, что никто не заметит? — Простите, Господин! Мое дитя убили бы, как я мог признаться… Умоляю, пощадите! — Слуги за его спиной удивлённо прикрывают рты ладонями, уже представляя, какая жестокая расправа ждёт этого несчастного. Виен встает с дивана, придавливая всех нарастающим гневом. — И чей же это ребёнок? Императора? — Что…? — Омега смотрит неверяще и снова кланяется, почти разбивая лоб о твёрдую поверхность. — Я не посмел бы предать Вас, мой Господин! Я… я даже никогда не видел императора вблизи, как бы я смог понести от него… Прошу, поверьте мне! — Тогда чей? Кто настолько бессовестен, чтобы делать детей со слугами Его Величества? — Гуй Фэй ходит вокруг расстелившегося по полу омеги, чувствует страх, подпитывающий его уверенность в том, что все и впредь будут падать перед ним ниц. — Это… один из гвардейцев, мой Господин. — Гвардеец, значит… — Внутренне Пак шумно выдыхает с облегчением. — А этот гвардеец сказал, что ждёт омегу, который, будучи во дворце императора Солнца, понес дитя не от него? — Нет, но я и сам знаю… — Слуга начинает плакать, прижимая ладонь к уже заметному животу. Этот жест не уходит от цепких глаз Гуй Фэй. И долго же этот юноша собирался пытаться скрывать такое? — Как тебя зовут? — Сынджон… — Забавное имя в такой ситуации*… Так вот, Сынджон, ребенка убьют в твоей же утробе, а тебя самого забьют палками до смерти. Но самое интересное знаешь, что? — Пак садится перед ним на корточки и поднимает голову омеги за подбородок, чтобы в глаза смотрел. — То, что тебя убьют, а этого гвардейца всего-лишь выгонят из дворца. Ребёнка вы сделали вместе, но расплатишься за это только ты. Умрёшь, а он начнёт новую жизнь за пределами дворца, а потом женится и заведёт детей. О тебе и не вспомнит. — Но… Почему только я должен умереть? Это он… Он на меня набросился тогда, обещал, что от одного раза ничего не будет, что никто не узнает, — слуга срывается на громкие рыдания, слезы мочат пальцы Виена, которыми он сильнее сжимает его подбородок. — Прекрати плакать. Ты носишь дитя, контролируй свои эмоции, если не хочешь его потерять, — Пак поднимается и садится на диван, подзывая Джиуна. — Иди вместе с ним и приведи мне этого гвардейца, я хочу его видеть немедленно. — Слушаюсь, мой Господин, — помощник кланяется и поднимает сидящего на полу за локоть. — Идем искать твоего горе-любовничка. Через пятнадцать минут в покои стучат и с дозволения Гуй Фэй вводят несчастных. Точнее несчастен тут только Сынджон, потому что гвардеец сохраняет спокойствие, уверенный в том, что его не тронут. — Так это вы те, кто наглейшим образом нарушил одно из основных правил дворца? — Виен держит спину ровно, подбородок — высоко, всем своим видом показывая власть и силу. — И как же вам хватило стыда? На самом деле, такие случаи не редкость. За отсутствием внимания от императора, которому принадлежат все живущие во дворце слуги и наложники, многие решают не чахнуть всю жизнь и заводят тайные романы. Из всех, кому дозволено находиться во дворце постоянно, только гвардейцы — альфы, вот с ними то и жмутся по углам те некоторые слуги, которые являются омегами. Остальные же непременно беты, которые детей не могут иметь. А наложники, которые так и не удостоились чести провести с правителем ночь, спустя пять лет нахождения в гареме выдаются замуж за кого-нибудь из чиновников, получая хорошее приданное. Поэтому почти любой омега в стране, за исключением благородных, готов прождать этот срок в одиночестве во дворце, а потом просто найти семейное счастье. Это всяко лучше, чем работать всю жизнь. Здесь тебя кормят, одевают, защищают подобно сокровищу, да еще и выдают обязательно за состоятельного человека. Главное выжить в борьбе за внимание императора, потому что если кто-то из ему приближенных омег посчитает разумным убрать с пути слишком красивого соперника, ему ничто не помешает. Среди слуг и гвардейцев также часто устраивают семьи. Если кого-то уличают в запретных отношениях, нередко наказывают. Но чаще случается так, что, всячески умоляя своих господ, слуги добиваются простого изгнания из дворца. Если эти господа рассуждают по-хорошему, даже выдают какое-то приданное или дарят паре дом. — Мы виноваты, Ваша Светлость, — гвардеец ведётся на напускную серьёзность омеги и глубоко кланяется. Но по его лицу также ясно, что он не сильно волнуется о своей шкуре. — По тебе не скажешь, что ты сильно сожалеешь. Наверное, не знаешь о том, что и тебя может настигнуть наказание за такую дерзость. — Гвардейца Его Величества не накажут из-за такого пустяка. — Смеешь учить меня правилам? Если я отдам приказ, тебя сделают евнухом, — Виен жестом показывает на дверь, и Джиун в ту же секунду зовёт стражу. Два гвардейца подходят к альфе со спины и бьют по ногам, чтобы тот упал на колени. Еще и придерживают за плечи, чтобы не вздумал бежать. — В… Ваша Светлость, я искренне раскаиваюсь, — мужчина кланяется, отбивая лбом пол, и лепечет извинения. — Мне твое раскаяние ни к чему. Извиняйся перед этим омегой, которому ты заделал ребёнка. Давай, я жду, — Виен показывает на мужчину на полу пальцем, и стража тут же поднимает его за локти. — Я виноват… Прости меня, — альфа бубнит под нос, на что всё еще плачущий омега отрешенно кивает в знак согласия. — И ты примешь такие жалкие и неискренние извинения? — Но ведь он попросил прощения, этого достаточно… — Он не чувствует вину и, более того, не собирается нести ответственность. По нему же видно, что он не считает себя виноватым в загубленности двух жизней. — Но… — Омега срывается, дрожит, но его слезы, кажется, течь перестают. Понял, наконец. Виен замолкает на какое-то время, дает обоим осознать возможные последствия. Подобная история не стоила бы его внимания, если бы этот омега не был похож… на него. Виена тоже использовали, а виновник себя таким и не чувствует. Развлекается вон, не заботясь о том, что будет с его ребёнком. — Отведите его на пласт и накажите тридцатью ударами палок прилюдно. Если выживет, устрою им свадьбу, если нет — найду этому несчастному более выгодную партию, — Гуй Фэй озвучивает приговор альфе, небрежно тыча в него пальцем. — А этого слугу определите временно в хорошую комнату и отлучите от работы. Потом решу, что делать дальше. — Ваша Светлость! Как можно подобным образом наказывать гвардейца императора?! Когда Его Величество вернётся, я обязательно пожалуюсь! Крики из коридора отскакивают от стен и бьют по Виену тупой ненавистью. Он подзывает к себе Джиуна и говорит тихо, но отчётливо, чтобы и Сынджон его слышал. — Отрежьте ему язык и сделайте так, чтобы тридцатый удар палкой стал последним, что он почувствует в этом мире, раз чувство вины и стыда ему неведомы. А, и найдите хорошую партию среди гвардейцев среднего звена. Важно, чтобы он не мог иметь детей, а в остальном был здоров и обеспечен, — Пак говорит это все, смотря Сынжону в глаза. Тот застывает, но больше без страха, а с трепетным любопытством, потом делает маленький шаг и робко спрашивает: — Ваша Светлость, почему он не должен иметь возможности завести детей? — Чтобы ты ценил того единственного, которого носишь под сердцем. Помни, что вы вдвоём едва избежали смерти, так что цени жизнь, которую начнёшь с порядочным человеком, а не с кем-то вроде того ничтожества. Он все равно не выживет, потому что посмел нарушить порядки и угрожать мне. — Благодарю за Ваше великодушие, Господин, я буду помнить этот день и Ваше наставление… — Сынджон хлюпает носом и вытирает засохшие слезы рукавом рабочей одежды, а потом подходит к Гуй Фэй, чтобы поцеловать подол платья в знак уважения и преданности.

***

Намджун стоит в тени дерева, облокотившись плечом о ствол. Стоит напротив главных ворот дворца уже около получаса, ждёт. Одна из небольших служебных дверей под сторожевой башней открывается, выпуская толпу красивых омег. Танцорам дали пару дней выходных за пределами дворца, и теперь они направляются кто куда. Киму, в общем-то, всё равно на всех, он ищет одну конкретную фигуру. Находит. Чимин боязливо оглядывается, словно чувствует присутствие Монстра, быстро прощается с друзьями и выбирает обходной путь, чтобы добраться до борделя. Наверное, он верит, что, если не пойдет по главным улицам, Намджун его не найдет. На самом деле, альфа и сам не знает, почему следит за ним всё это время. Подстраховывается? Боится возможности разоблачения своей личности? Отнюдь. Он знает, что Чимин даже при большом желании не расскажет никому, потому что не глуп и очевидно понимает, что Монстр находится под протекцией императора. А кто такой сын кисэн против Сына Солнца и Дракона всей Империи? Пылинка под его ногами. А ещё знает, что Чимин не имеет этого желания, он не расскажет никому. Пока Намджун оберегает его тётушку и не вредит ещё больше самому Паку, всё хорошо. Однако Киму не следовало бы вообще к этому омеге приближаться, но что он сделает, если хочется? Ему по силам сдержать ускользающий к граням разум, но упрямое сердце бросается в смертельный бой. Он хочет попытаться завоевать Чимина, чтобы тот как минимум не дрожал от одного голоса. То похищение было нелепой ошибкой и слабостью Намджуна когда он не знал, что сделать с пленником. А что в итоге? Отпусти он его сразу, наверное, Чимин не испытывал бы такого отвращения. Но теперь поздно сожалеть о сделанном, придётся разбираться с последствиями неправильного выбора. Альфа сомневается какое-то время, стоит ли сейчас следовать за Паком, но убедив самого себя, что ему всё равно нужно в бордель по поручению Его Величества, всё же направляется в тот тёмный переулок, в котором омега скрылся. И как ума хватило идти по таким закоулкам? Чимин постоянно тревожно осматривается, не понимая, зачем вообще выбрал такой путь. Здесь живёт довольно сомнительный слой населения столицы. Специально поближе ко дворцу, чтобы их было возможно контролировать. И очаровательный омега вроде Чимина сильно выделяется на фоне простых домиков, тухловатого запаха и мусора под окнами. Да и мрачные люди вокруг тоже не сильно рады подобному гостю. Слишком чистый для их атмосферы, всё портит. Пак снова оглядывается, когда слышит шорох за спиной, но никого не видит. Никого, кроме большой тени, успевшей спрятаться за углом. Монстр следует по пятам. Вот только Чимин не знает, что Намджун только что прижал к стене воришку с ножом, который собирался ограбить незваного гостя. Ким спас омеге шкуру, можно сказать. Снова. — Ещё раз увижу — убью, — альфа давит своей тяжёлой энергией, пугает, но в глазах всё равно проскальзывает лёгкое волнение. А если бы он не пошёл за Чимином? Юноше приходится оставить Киму нож и убежать, пока не доложили страже. Естественно, Намджун и сам с ним справился бы. Да хоть с целой шайкой ему подобных. А пока он выглядывает из-за угла и ищет глазами Чимина. Тот почти прошёл эту улицу, поэтому Намджун перебежками торопится его догнать. Прячется за прилавками, бочками с чем-то пахучим и останавливается в паре метров от Пака. Думает, что остался незамеченным. — Вы будете меня преследовать всю жизнь? — Омега говорит это тихо, чтобы на них не обращали внимания прохожие, точно знает, что тот, кому это адресовано, услышал все отчётливо. Намджун выдыхает и выходит из своего убежища, подходя к Паку и оглядывая его с головы до ног. Не работать явно пошло ему к лицу: он слегка набрал вес, хотя всё ещё худощав, острые скулы теперь похожи на здоровые щеки с лёгким румянцем, мешки под глазами пропали. Да и в целом Чимин выглядит лучше. — Я хотел убедиться в твоей безопасности, — слишком резко и слишком честно, чтобы Чимин смог это сразу понять. Ким не стыдится продолжать скользить по телу напротив глазами. Омега воспринимает это как проявление нездорового интереса, но на деле Намджун выискивает возможные раны. Когда он велел матронам поселить Пака в комнате получше и отлучить от работы, волновался, что остальные танцоры воспримут это на свой счёт и устроют Чимину взбучку. Кажется, этого не произошло, Намджун рад. Потому что если бы кто-нибудь поднял руку на это нежное существо, которое сейчас собирается показать зубки, Монстр не оставил бы это безнаказанным. — Вы хоть осознаете, что говорите? С чего бы Вас волновала моя безопасность? — Чимин не сдерживается и тычет пальцем мужчине в грудь, показывая всё недовольство и пренебрежение этой фальшивой заботой. — Придётся смириться с тем, что я волнуюсь, — Ким перехватывает маленькую ладошку и притягивает омегу ближе. — И снова с моим мнением не считаются. Можете опять похитить, чтобы мне точно ничего не угрожало, — Чимин бросает небольшой узелок на землю и бьёт по чужой груди освободившейся рукой. Вкладывает все возможные силы, в глаза смотрит без страха. В нём действительно что-то перегорело, чтобы ещё и бояться этого человека. — Чимин, — омега вздрагивает, когда его зовут по имени. От Монстра этого хотелось меньше всего. — Прекрати вести себя, как ребёнок. Я уже говорил, что похищение было недоразумением. Виновники уже наказаны, мне нужно показать тебе их бездыханные тела? — Виновники не будут наказаны, пока я не увижу Ваше бездыханное тело. Чимин резко вырывает руки из плена, сильно толкает в грудь и, схватив узелок с вещами, спешит уйти. Намджун, разумеется, не стал бы убивать своих подчинённых из-за подобного, а про тела сказал для большей убедительности, точно зная, что Пак не захочет видеть трупы. А в ответ получил очень обидные слова. Значит, вот чего хочет Чимин? Чтобы Монстр умер? Но ведь сейчас перед омегой не он стоял, а Намджун. Стало ясно, что омега ненавидит обе личности Кима. А что должен был испытывать похищенный человек к своему похитителю? Чимин всё еще боится темноты, не может спать, если не оставит на ночь у кровати зажженную свечу. Его ругали за подобное расточительство, но теперь пришлось смириться, потому что у омеги появился покровитель. Но помогло ли это Чимину? Нет, он по прежнему вздрагивает, когда слышит шорохи, нервничает, когда в комнате слишком тихо, потому что те несколько дней, проведённых в абсолютном беззвучии, у него на подкорке записаны. Он чувствует себя слабым, сломанным, когда не может видеть, что происходит вокруг. Бывшему соседу по комнате приходилось мириться с вечно открытым окном и горящей свечой, но сам Чимин спокойно спал под его лёгкое похрапывание. Это значило, что он в безопасности, здесь, а не в том дне. Омеге кажется, что он сошёл с ума за то время, что провёл в одиночестве и мраке. Словно бы тяжёлую войну прошёл, но без соратников рядом, без криков и крови вокруг, без чувства ликования из-за победы. А теперь виновник его кошмаров фальшиво извиняется, хотя это и извинением назвать сложно, проявляет подобие заботы, но Чимин видит, что никакого раскаяния в чужих глазах нет. Монстр заставил от дрожи от его голоса перейти к абсолютной ненависти за одно лишь существование. Добрый омега вдруг стал кого-то так яро ненавидеть, Намджун сломал в Чимине эту чистоту, растоптал и бросил ему же под ноги, чтобы увидел, во что его вера в людей превратилась. Намджун стоит на том же месте, понимая, что разочарование Пака в нём сильнее, чем казалось. Этому омеге ещё сложно адаптироваться к новой жизни во дворце, к тому же он не получает взаимности от первой юношеской любви (да, Ким и про это знает). Он также знает, что новости о свадьбе генерала, от которого ждёт каких-то ответных чувств Чимин, больно ударят по нему, и тогда Монстру лучше не попадаться под руку. Потому что злой и разочарованный Чимин может сказать что-то такое же грубое, как и несколько минут назад. Ким убеждает себя, что, возможно, омега простит когда-нибудь. Если Намджун покажет ему, что всё произошло по ошибке и не такой уж он Монстр на самом деле. На работе — да, но не в жизни. В качестве первого шага, наверное, необходимо перестать Чимина преследовать. Для начала неплохо. Намджун волнуется, что омеге что-нибудь будет угрожать, а его не будет рядом. Но раз уж Чимин так настроен по отношению к Монстру, придётся спрятать его глубоко в себе. Ким выдыхает и решает выполнить поручение императора позже, чтобы не сталкиваться с омегой в борделе. Было бы хорошо, если бы Чимин позвал альфу, если ему кто-то или что-то будет угрожать, но это невозможно. Монстр уходит, забирая с собой и Намджуна.

***

— Тэхён-а, ты там? — Чонгук кивает стражникам у дверей покоев, чтобы отошли и не мешались, вежливо стучит и заглядывает в комнату принца. — Одет? — Да, — сидя за столом, Ким поднимает голову и откладывает книгу, которую читает второй день. Не то чтобы она интересная, но он всё еще, вроде как, под замком, так что заняться и без того нечем. Только Чонгук иногда приходит составить компанию, но эти «встречи» однообразно сводятся к долгим поцелуям и разговорам. — А жаль, — Чон ухмыляется и ловит ответную смущённую улыбку, впитывает ее в себя, подходит к Тэхёну близко-близко. — У меня для тебя сюрприз. Чонгук укладывает руки на талии и прижимает омегу к себе, утыкается носом в изгиб шеи и гулко вдыхает цветочный запах. Все ещё не может поверить, что Тэхён действительно станет его мужем. — Тебе наверняка наскучили эти четыре стены, поэтому я кое-что устроил, — Чонгук отлипает и зовёт слуг, которые заносят что-то завёрнутое в красивую бордовую ткань. — Посмотришь? Ким с приятным трепетом подходит к слуге и открывает подарок. Это оказывается кожаная одежда черного цвета, не похожая на повседневную, но красиво украшенная вышивкой на груди. Поверх одежды лежит кожаный колчан и кольцо из яшмы. Другой слуга держит в руке изогнутый деревянный лук и стрелы. — Зачем все это? Я не умею стрелять… — Тэхён в замешательстве оборачивается к довольному Чонгуку и смотрит на него большими глазами. — Ты будешь мужем самого умелого воина Империи, не хочешь тоже чему-нибудь научиться? На самом деле старший брат Тэхёна учил его некоторым вещам, но он умело делает вид, что не знает даже названия всех элементов экипировки лучника. При словах «станешь мужем» слуги удивлённо переглядываются. Чонгук забыл, что эта новость пока оставалась на уровне приближённых к императору. Однако теперь весь дворец, а позже и столица будет судачить об этом. Так даже лучше. — Вы правда научите меня стрелять? То есть, я смогу выйти отсюда? — Ким подходит к альфе и смотрит с улыбкой, не веря, что его заточение наконец-то окончено. — Да кто вообще посмеет держать взаперти моего жениха? — Чонгук нарочито сердитым взглядом осматривает слуг и берёт руку омеги в свою. — Если тебе не нравится стрельба из лука — подберём что-нибудь другое. — Нет, я хочу попробовать пострелять из лука, — Тэхён смущён присутствием других и взглядом подсказывает Чону, что был бы рад остаться с ним наедине. — Оставьте это всё и подготовьте учебный плац. — Да, Господин, — слуги, только ждавшие, чтобы тактично сбежать отсюда, быстро кланяются, оставляют подарки на столе и закрывают за собой дверь. — Ну, я сделал то, что ты хотел? — Чонгук снова прижимает к себе омегу и наклоняет голову к плечу в ожидании каких-то действий. — Я хотел… — Тэхён прикусывает нижнюю губу и сверлит взглядом чужие. Немного неуверенно он жмётся ближе и оставляет короткий поцелуй. — Спасибо. — Тебе, наверное, так наскучило сидеть в комнате столько времени? — Чон гладит омегу по спине тёплыми ладонями и обнимает. — Если честно, я почти сошёл с ума… — Тэхён утыкается подбородком в чонгуково плечо и позволяет себе немного погрустить. Еще немного и он бы правда безрассудно попытался сбежать, потому что он подобен птице, которую пытаются сдержать в клетке. — Теперь у тебя есть возможность выбрать себе увлечение, гулять, заниматься, чем хочешь, ходить со мной на свидания, — альфа посмеивается на последних словах и мажет губами по виску Кима. — Ни в чем себе не отказывай. Скоро начнут подготовку к нашей свадьбе, а после нее ты точно сможешь творить всё, что заблагорассудится. — Правда? То есть я смогу снова рисовать? — Тэхён поднимает голову и заглядывает в чужие глаза, вкладывая в собственные всю благодарность, на которую способен. — А ты увлекаешься этим? Почему же я не видел твои картины? — Я недолго этим занимался, отец когда-то отнял все мои рисунки и, наверное, выбросил. Я только успел оставить на них свою подпись и больше не видел… Мне сказали, что омеге негоже занимать голову такими глупостями и лучше готовиться к замужеству, — Ким грустнеет, а Чонгук в очередной раз жалеет, что не убил эту жалкую семейку раньше. — Ну, теперь ты можешь вернуться к увлечению. Мы повесим твои картины в нашем доме и будем показывать всем гостям, что скажешь? — Сильнее обнимает. — И ты правда не против? То есть я смогу заниматься чем-то помимо ведения хозяйства? Это нормально? Чонгуку паршиво от того, что Тэхён считает себя недостойным увлекаться чем-то. Это же как его таланты сдерживали, что даже такое простое занятие искусством, присущее многим омегам, назвали никчемным? Почему заставили Тэхёна поверить, что он сам никчемный? И в чем ещё семья Кима унижала его? Чонгук боится узнать более неприятные подробности жизни Тэхёна в Нагу, но надеется, что их совместная жизнь сможет перечеркнуть весь ужасный опыт. Можно сказать, что у омеги вот-вот семья появится, а то, что было до этого, — лишь жалкая пародия. Чон постарается сделать так, чтобы Ким в полной мере прочувствовал, каково это — приходить домой, где тебя ждут, любят и лелеют. Оберегают подобно сокровищу, потому что Тэхён и есть самая редкая драгоценность. И Чонгук будет волком вокруг него ходить, но никто больше не посмеет омегу унизить. — А знаешь… Ты ведь не был у меня дома. Нам там вместе жить, но вдруг тебе придётся не по вкусу это поместье? Потребуется время, чтобы построить другое. Тэхён, совсем не ожидавший подобного разговора, резко поднимает голову и молча смотрит на генерала. — Что? — Вы готовы построить новое поместье, если мне не понравится нынешнее? — Ким, конечно, понимал, что в какой-то степени дорог Чонгуку, да и тот второй по богатству человек в Империи и подобное не ударит по его карману, но всё же… Строить другой дом, только чтобы угодить капризам Тэхёна? — Я построю хоть сотню, пока они не придутся тебе по вкусу. Хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно в нашем общем доме, — Чон улыбается, словно объясняет простые вещи ребёнку, и оставляет россыпь поцелуев на чужом лице. — У меня и учебный плац есть, мы можем поехать туда. — А… Правда можно? Не будут-ли о Вас судачить? — Тэхён сжимает ладони на чужих плечах и подставляется под мягкие касания губ. — Да кто посмеет вообще? Ты забываешь, что твой муж — самый сильный воин этой части света. Да и к тому же, ты всё равно туда переедешь, что в этом зазорного? Омега дёргается на слове «муж», возможно, еще не совсем осознав, что они действительно поженятся. Станут одной семьей, будут жить под одной крышей, вести совместный быт и, о боги, заведут детей когда-нибудь. Это нормально, что у них всё так неожиданно и сумбурно? — Тогда… Мы можем поехать прямо сейчас? Ещё не слишком поздно, правда? Чонгук видит, как загораются глаза омеги, и кто он такой, чтобы его огорчать сейчас. На самом деле, уже довольно поздновато, но Тэхён ведь может и переночевать там. Ким слишком скучал по свежему воздуху, по людям, по своей свободе, которой толком и не обладал никогда. От затворничества в отцовском дворце до затворничества во дворце Хансона. И в чем смысл просто менять место заточения? — Конечно, я прикажу приготовить карету, — Чонгук наконец спускается губами к тэхеновым и сладко целует.

......