***
Юнги старается как можно незаметнее прошмыгнуть в свою комнату, но у самой двери его окликает личный евнух императора. — Его Величество пожелал видеть Вас в своих покоях. Пожалуйста, идите за мной, — не разгибая поклон, бета даже не удосуживает лекаря взглядом. Мину приходится послушаться и вот, он уже, как ему кажется, через мгновение стоит в комнате императора и ждёт, пока на него обратят внимание. — Ваше Величество, всё в порядке? — Делает несмелый шаг вперёд и останавливается под тяжёлым взглядом альфы. — В нынешней ситуации ничего не может быть в порядке, — устало трет лицо и откладывает бумаги, которые читал до этого момента. — Скажите, может ли Ваш скромный слуга чем-нибудь помочь? Я сделаю всё, что в моих силах, — на пробу делает ещё пару шагов и, не встретив сопротивления в чужом взгляде, подходит совсем близко. Хосок обнимает омегу за талию и утыкается лицом в живот, на что Юнги позволяет себе приобнять императора за плечи одной рукой, а второй утешающе поглаживать по волосам. — Приготовь мне успокаивающий чай. Жасминовый. И не уходи сегодня никуда.***
— Вы слышали? — Подметая крыльцо во дворце принца на рассвете, один слуга заговорчески подзывает других: — Лекарь Его Величества опять остался в Главных покоях на ночь. И это без титула в гареме! — А ещё он на банкет с послами был приглашён и затмевал многих наложников императора! Да где ж такое видано, чтоб какому-то лекарю и столько почестей? — Другой бета подхватывает возмущения и активно машет метёлкой, которой чистил каменные ступени. — Я уверен, он наверняка понёс дитя от Его Величества, но пока что это держат в секрете. Вот увидите, он сместит Гуй Фэй! — Если у вас так много времени чесать языками, что насчёт того, чтобы вылизать эту лестницу так, чтобы я видел в ней своё отражение? Слуги поворачиваются на голос гостя и остолбенело смотрят в глаза Виена, которые сейчас темнее грозовой тучи. — Господин! — Упав на колени перед омегой, беты бьют лбами землю и хватаются за подол дорогого платья. — Помилуйте, мы не ведали, о чём говорили! Ваши ничтожные слуги заслуживают… — Смерти, — заканчивает вместо них. — Но я буду великодушным, ведь очевидно, что кто-то запудрил глупым слугам их куриные мозги. — Б… Благодарим Господина за оказанную мил… — Отрежьте им языки и выгоните из дворца, — приказывает своим слугам, и те послушно уводят виновных с глаз долой. Виен, собиравшийся с утра выказать почтение королю и принцу, вернув на лицо маску благородного спокойствия, возвращается к себе, чтобы обдумать план действий против зарвавшегося лекаря.***
Хванун сидит напротив Тэбона, который читает отчёты казначейства о расходах на содержание гарема. Они устроили небольшое чаепитие, чтобы обсудить текущее положение дел. К принцу подходит личный слуга и о чём-то шёпотом сообщает, на что Хванун лишь довольно кивает и отправляет бету с поручением. — Что-то случилось? — Стараясь не выглядеть так, будто лезет не в свое дело, король спрашивает как бы вскользь, скорее из вежливости, чем из любопытства. — Наш Гуй Фэй наконец-то осознал привилегии своего титула: собрал младших наложников в своих покоях и делает всё, чтобы они стали ему верно прислуживать. Кажется, у него появятся верные псы в лице всего гарема. — И против кого, мне интересно, он собирает эту «армию»? Неужели против нас? — О нет, — хитро улыбнувшись, Хванун отпивает горячий чай и удовлетворённо кивает. — Мы не самая большая его проблема в данный момент. Боюсь, нам и самим стоило бы заинтересованно наблюдать за одним человеком. Уж слишком много вопросов он вызывает. Тэбон, сразу же понявший, о ком речь, с недоверием смотрит на принца, который, напротив, со слишком довольным видом рассматривает фарфоровую чашку в руках. Он смотрит на нее так пристально и сжимает всё сильнее, что король почти чувствует себя на месте этой чашки. Почти физически ощущает прикосновение. Хотя даже не является героем разговора. — И что ты хочешь, чтобы мы делали? До сих пор мы не вмешивались в гаремные стычки, потому что наша цель — сохранять спокойствие во дворце, — шумно отложив бумаги, Тэбон всем видом показывает недовольство младшим омегой. — Что изменилось? — Изменилось многое, — Хванун тоже подхватывает недовольство и смело смотрит королю в глаза. — Ещё с того момента, как Его Величество привёл во дворец этого лекаря. Неужели одного меня смущает ряд несостыковок в его поведении? Из-за этого омеги во дворце не будет спокойствия. — Объясни мне наконец, что такого сделал Юнги, что ты внезапно променял милость на гнев? Вы неплохо сладили, разве нет? Если он серьёзно провинился, я накажу его по всем правилам, но ты просто обвиняешь его без доказательств, как мне дóлжно это расценивать? А действительно, что такого сделал Юнги? Хванун сам не понимает причину внезапного недовольства этим омегой. Да, он вызывает множество вопросов, да, он подозрительный и вполне может оказаться шпионом, но доселе Хванун никогда не позволял себе терять самоконтроль и разбрасываться беспочвенными обвинениями. Только ли в его подозрительности дело? Может, роль сыграло и то, что Юнги накануне вечером попался ему на глаза в компании чужого альфы? Именно того самого альфы? Того, которого Хванун постоянно высматривает в толпе проходящих мимо музыкантов, но видит лишь рядом с одним конкретным лекарем? Принц шумно кладёт чашку на стол и без объяснений покидает комнату короля. Тэбон прощает ему эту вольность, которую стоило бы рассматривать как проявление неуважения, и остаётся проверять документы в одиночестве. Вскоре к нему приходит Юнги для планового осмотра.***
Уже вечером династия вновь собирается на прием, более скромный и закрытый, чем приветственный: на него приглашена лишь семья императора, несколько чиновников из Совета и глава делегации Нихон. Из наложников на банкет допущен только Гуй Фэй, а потому о присутствии Юнги не может быть и речи. Омега не сильно горюет о том, что не будет находиться в этой напряжённой обстановке. Однако его мысли заняты королём, состояние которого при дневном осмотре нельзя было назвать здоровым. Мин снова выдал ему успокаивающие травы, но проблема в том, что Тэбон слишком много надумал, а потому и понервничал из-за ситуации с Хвануном. Принц ему всё равно что родной младший брат и такие перемены в поведении очень беспокоят. Поэтому на этот раз травы могут не помочь и, если у короля снова сильно замедлится пульс и разболится голова, его придётся увести с приема. Другой человек с высоким титулом мог бы из-за необходимости держать лицо спокойно перенести такое в течение вечера, но организм Тэбона слишком истощен для экспериментов. Юнги сталкивается в коридоре с Главным евнухом и просит его присмотреть за королём. Он также просит доложить императору о состоянии Тэбона, потому что у того может закружиться голова, появиться тошнота и замедлиться или ускориться пульс. В этом случае короля нужно будет по-тихому вывести с приема и дать отдохнуть. Приняв поручение, Пирю уходит в зал приёма, чтобы последний раз проверить всё на готовность. Он ещё раз напоминает королю о том, что ему стоит быть осторожнее и не нервничать. Тот заверяет его, что справится с такой мелочью и это не стоит внимания, поэтому все рассаживаются по местам и Хосок велит начинать банкет. Он идёт более спокойно, чем предыдущий, потому как в отсутствие своих помощников глава делегации Нихон более не нарушает правил приличия. Ему хватило показательной казни засланных разведчиков, а наличие подле омег из императорской семьи цепного пса в лице Великого Генерала, который весьма красноречиво положил свой меч на стол, удерживает его от опрометчивых поступков. Весь вечер он даже не смотрит левее лица императора, туда, где сидят король и остальные омеги династии. В целом вечер проходит размеренно, пока Макото не заговаривает о том, что в качестве символа успешных переговоров хочет привезти своему правителю что-то ценное из Империи. Хосок напрягается, потому что об ответном подарке со стороны Нихон посол не упоминает. Звучит так, словно бы Чосон обязуют уплатить дань, прикрывая это все дипломатическим подарком. О каком подарке и о каком успехе переговоров речь, если Нихон, очевидно, не собираются гарантировать Империи ненападение со своей стороны? Чон хочет ответить что-нибудь колкое, но не успевает, потому что слышит слева от себя: — А человек с ценными умениями устроит Вашего правителя в качестве подарка? Только теперь Макото осмеливается посмотреть в сторону источника звука. Гуй Фэй сидит с самодовольной улыбкой на губах и ждёт, пока до мужчины дойдет суть вопроса. — О ком говорит Ваша Светлость? — Не забывая лебезить перед единственным беременным наложником императора, с улыбкой интересуется посол. — Скажем, что насчёт талантливого лекаря? — Виен мельком глядит в сторону императора и чувствует, как его прожигают взглядом. — Хорошие лекари всегда пригодятся, это было бы хорошим подарком моему повелителю, — довольно кивает. Чиновники, очевидно не понявшие, что речь идёт об одностороннем подарке Нихон, но уловившие, что речь о лекаре, который вертится вокруг Его Величества и нарушает все возможные правила дворца, радостно поддерживают идею Гуй Фэй. Они искренне верят в светлый ум последнего, и наивно полагают, что таким образом избавятся от помехи традициям и устоям. Министры с Макото на пару начинают обсуждать то, как замечательно было бы обменять ценного талантливого слугу на безопасность государства. Министры также услужливо сообщают послу, что речь о том самом лекаре, который был среди наложников на вчерашнем банкете. Мужчина сразу понимает, что это тот беловолосый омега, о красоте которого шепчутся все дворцовые слуги, и не удерживается от восторженного комментария о том, что это только ещё больше порадует его правителя. Тэхён сжимает кулаки под столом, возмущенный такой наглостью, и едва сдерживает себя от того, чтобы подраться с беременным наложником императора. Чонгук накрывает его ладони своими и мягко поглаживает, шёпотом обещая, что Юнги никуда не отошлют. Не посмеют. Его брат не позволит. Хванун сидит, молча попивая чай, и одновременно поражаясь такой дерзости Гуй Фэй, когда последствия вполне очевидны, и вместе с тем ухмыляясь его рвению избавиться от лекаря. Конечно, глупо было вот так открыто говорить подобное, но у Виена есть запал, который можно использовать в нужном русле. В поднявшемся балагане никто не думает или же все просто боятся посмотреть на лицо императора, которое стало чернее самой тёмной ночи. Его хватает ровно на минуту, после чего он прерывает гул одним шумным хлопком по столу. — Прием окончен, всем разойтись, — он смотрит перед собой и сжимает челюсть так сильно, что рядом сидящий Тэбон слышит скрип зубов. Он давно не видел Хосока настолько злым. Не нервничать не получается. — Ваше Величество, что-то не так? — Министры делают вид, что не понимают, в чем дело, и спрашивают это лишь для того, чтобы упрекнуть императора в том, что он позволил себе вольность из-за какого-то омеги. Прерывать банкет с послом из другой страны таким образом — недопустимо. — Прошу простить, — Тэбон вмешивается и прикрывает лицо платком, — Его Величество делает это из заботы обо мне. Я неважно себя чувствую в последнее время. Хосок медленно поворачивает голову в сторону короля и не может вдохнуть от того, как ему стыдно. Тэбон, чтобы защитить честь императора и всей семьи, жертвует своей собственной. Где видано, чтобы король был не в состоянии перетерпеть один несчастный вечер во благо государства? Теперь из-за каждого недомогания прерывать переговоры? Уже завтра об этом будет шептаться весь дворец и это действительно станет ударом по репутации Тэбона. А пока он добродушно улыбается и просит слугу помочь встать. Император встаёт следом, а за ним подскакивают все остальные. Проигнорировать состояние короля нельзя, пусть это и возмутительно, поэтому все желают омеге выздоровления и наигранно просят отдохнуть и позаботиться о себе. Виен чувствует превосходство в тот момент, когда министры смотрят на него с одобрением. Да, поддержкой чинов он заручился.***
Дверь в покои Гуй Фэй распахивается так неожиданно, что звук стука створок о стены пугает слуг и омегу, вынуждая подскочить со своих мест. Помощник Виена тут же выходит вперёд, загораживая своего господина, и возмущенно причитает на стражу, которая позволяет подобному происходить в покоях Гуй Фэй. Однако ему приходится замолчать и глубоко поклониться, когда из-за двери с невозмутимым видом появляется император. Виен изящно сгибается в поклоне, скрывая за маской спокойствия страх, возникший всего мгновение назад. — Приветствуем Солнце Империи. — Оставьте нас, — голос привычно ровный и холодный, но сейчас этот холод ощущается также остро, как погружение в ледяные воды зимой. Глянув на своего господина, помощник Виена робко кусает губы, и, ещё раз поклонившись, выходит из покоев вслед за слугами. Гуй Фэй стоит, гордо подняв голову, но не осмеливаясь смотреть Его Величеству в глаза. Он знает, по какой причине император почтил его своим присутствием, но старается держать лицо. — Откуда в тебе эта гордыня? Вопрос застает омегу врасплох, потому что это действительно не то, что он ожидал услышать. — Великие мудрецы долгие годы размышляют о том, где проходит черта между гордостью и гордыней. Полагаю, Ваше Величество нашли ответ? Хосока нисколько не обижают последние попытки Виена выставить защиту. Они его оскорбляют. Чон проходит вглубь комнаты и садится за стол, но омеге присесть не предлагает. — Твой император задал тебе вопрос, смеешь заставлять меня ждать? — Прошу простить, Ваше Величество, но Ваш слуга не понимает, о чём речь, — ещё раз поклонившись, смотрит в стену перед собой. — Всё это время я спускал тебе всё с рук и велел королю делать то же лишь потому, что ты носишь под сердцем наследника династии. Неужели ты думал, что по какой-то другой причине? Решил, что имеешь право сеять смуту в моем дворце, раз получил титул и покои? — Я бы никогда не посмел, Ваше Величество. Я глубоко ценю всё, что Вы для меня сделали, — с ноткой усталости в голосе, потому что претензии со стороны императора действительно успели наскучить. И отвечать так, как положено, а не так, как хочется, тоже осточертело. — Ценишь? Поэтому сделал сегодня это? Поэтому посмел наказывать имперского стражника из-за интрижки со слугой? Поэтому угрожал наложникам? Думаешь, я не знаю обо всём, что происходит в моём дворце? Виена пугает не то, что император обо всём осведомлен, а тон, которым он перечисляет все его прегрешения. Другой альфа на его месте уже повысил бы голос, ударил по столу, а может и по лицу, но этот мужчина… Говорит всё это невозмутимым голосом, и от этого у омеги колени дрожат. Благо, под слоями платья не видно. Он не находит, что ответить. Впрочем, любой ответ сейчас будет расцениваться как оправдание, и разозлит императора ещё больше. — Твой отец… Кто он? Я даже не помню, из какой ты семьи, — внезапно переходит на другую тему, выпрямляясь на стуле, несмотря на и без того идеальную царственную осанку. — Какой-нибудь маленький министр? Ты не попал бы во дворец, будь из семьи простолюдинов. — Могу я узнать, почему Ваше Величество вдруг заговорили о моей семье? — Пытаюсь вспомнить, зачем взял тебя в гарем. Как ты прошёл отбор? Смущенный подобным замечанием, сказанным явно с сомнением, омега неловко прокашливается. — Ваше Величество в тот день увидели во мне большую добродетель, ум и… Хосок прерывает его усталым смешком и встаёт с места. — Хорошо, что сейчас я понимаю людей лучше, — складывает руки за спиной и медленно подходит к омеге вплотную. Обычно Виен порадовался бы такой близости, но сейчас она только пугает. Он не позволяет себе опустить голову, но в глаза по-прежнему не смотрит. — Я скажу это в последний раз, а тебе стоит внемлить моим словам как сутрам, — смеряет омегу перед собой холодящим душу взглядом. — Ты не смеешь так с ним обращаться. Он не один из твоих слуг, а я, кажется, уже не раз дал понять своё к нему отношение. — Так все из-за него? Вас не волновали ни угрозы наложникам, ни наказанный гвардеец. Всё изначально было из-за какого-то лекаря? — Не выдержав, Гуй Фэй повышает голос, за что тут же платится. Хосок делает ещё один шаг и грубо хватает омегу за щеки ладонью и заставляет смотреть себе в глаза. — Да, всё изначально было ради него. Ты понял только сейчас? Я так сильно ошибался в твоём уме? — Сжав ещё сильнее, чтобы точно внемлил и запоминал. — Ещё всего одна оплошность… И я не посмотрю, что ты носишь мое дитя. — Ваше Величество готовы причинить вред собственному ребёнку?! — Омега падает на пол, когда Чон отпускает его лицо и снова складывает руки за спиной. — Думаешь, если не ты, то никто в этом огромном гареме не родит мне ребёнка? — По этим словам вполне очевидно, о ком именно говорит император. — Ты забеременел лишь потому, что я это позволил, а не потому, что ты особенный. Я уничтожу и тебя, и этого ребёнка, если дашь мне хоть маленький повод. Оставив Виена сидеть на полу и потирать покрасневшие щеки, тихо глотая слезы, Хосок выходит из комнаты и возвращается к себе.***
Виен сидит посреди хаоса в своих покоях и плачет. После ухода императора он, не глядя по сторонам, разгромил всё, что попало под руку. Ценные вазы разбиты на крошечные кусочки фарфора, шкатулки с украшениями сломаны и пестрят своей роскошью в разных углах комнаты, а дорогие ткани выдержали напор лишь потому, что сделаны очень крепко и руками их не разорвать. Но и те лежат в скомканном виде то тут, то там. Виен сжимает в ладони шёлк платья, которому не посчастливилось оказаться подмятым под омегу и впитывать в себя его слезы. Он сжимает руку так сильно, что кожу начинает колоть от боли. Снаружи он всего-лишь по-тихому содрогается в немом плаче, потому что не может позволить стенам этого дворца услышать его горе. Да, слугам за дверью было вполне хорошо слышно грохот, когда Гуй Фэй в истерике громил содержимое своей комнаты, а теперь они наверняка беспокоятся из-за того, что омега внезапно стих. Но было велено не входить. Да и волнуются они вовсе не из чистой любви и преданности своему господину. Причина лишь в том, что положение слуг полностью зависит от положения наложника, которому они отданы в услужение. И участь тех, чей господин потерял своё место, — драить горшки с нечистотами или быть изгнанными из дворца. Даже терпя побои и издевательства господ во дворце, слуги предпочтут всё это жизни за стенами Запретного города. Там работать в разы сложнее, пусть ты и зовёшься свободным человеком. Во дворце стоит лишь выжить, и в определенном возрасте слугу вышлют с определённым жалованием и подаренным домом. Наложникам тоже приходится выживать, пусть всё это и приправленно властью и богатствами. Власть мнимая, богатства — недолговечны. В любой момент стоящий выше тебя по иерархии может всё это отобрать по своей глупой прихоти. А что потом будет — никого не волнует. Так и Виен делает всё, лишь бы выжить. Рано или поздно как фаворита императора его убрал бы со своего пути какой-нибудь другой фаворит. Беременность обеспечила призрачный шанс выбиться из серой кучи гарема императора и получить какую-то власть. Однако ему всё ещё приходится поспевать за течением жизни в этом дворце. Нужно постоянно вертеться, если не хочешь оказаться забытым омегой в стенах Холодного дворца. И в таком случае даже ребёнок не поможет. Его тоже могут отнять по прихоти выше стоящих, если им хотя бы на мгновение покажется, что Виен не справляется с воспитанием. У него всё могут отнять и это даже не будет стоить особых усилий. И отсутствие расположения императора оказывает толчок к этому. Виен наверняка уверен, что у этого лекаря есть большие планы на свое положение во дворце, и пункт «избавиться от Гуй Фэй» в этих планах написан кровью во главе списка. Омега громко всхлипывает, когда дверь медленно открывается. — Я же сказал не входить! — На меня твои приказы не распространяются. Гуй Фэй дёргается на спокойный голос за спиной и очередной раз за сегодня клянётся в том, что искренне ненавидит эту семью. Ему приходится встать, чтобы быстро утереть слезы рукавом платья и развернуться с притворной полуулыбкой на губах. — Ваше Высочество, — приходится ещё и поклониться, иначе будет совсем худо. — Что привело Вас к Вашему скромному слуге? Принц в этом роскошном наряде и с ореолом светлой ауры вокруг себя выглядит очень неправильно на фоне этой комнаты, словно бы вырезанный фрагмент с дорогой гравюры. — Захотелось посмотреть, как ты обустроился в новых покоях, — Хванун осматривает беспорядок вокруг, и, перешагнув осколки того, что недавно было вазой, закрывает перед носом любопытной прислуги дверь. Теперь в покоях они вдвоём. — Вижу, что не очень хорошо. — Вы пришли ко мне спустя месяц, как великодушно, — Виен позволяет себе колкость на эмоциях, и следом уже жалеет о ней, когда Хванун, мальчик, который младше него, одаривает его леденящим душу взглядом. От светлой ауры не остаётся и следа. Очевидно, что это семейное. — В этом твоя проблема, — сохраняя умиротворение на лице, но одними глазами давая понять, что лучше не открывать рот, пока не позволят, он подходит к омеге. — Ты не умеешь держать язык за зубами. Не умеешь подстраиваться под правила дворца. Из всех порядков ты выучил только то, которое выгодно тебе: прав тот, кто выше по иерархии. Но проблема в том, что с тобой справляется даже тот, кто стоит где-то в самом основании лестницы этой иерархии. Без титула, без власти, без покровительства. — Как раз-таки у него есть покровитель. И самый важный в этой стране, тот, с кем я тягаться не могу. Тот, у кого нет слабых мест, — раздосадованный тем, что теперь каждый считает своим долгом ткнуть его в собственные ошибки, Виен отпускает голову, словно бы вся тяжесть мира осела на его плечах. — Ты думаешь, хотя бы у одного человека нет слабостей? Мы все едины под этим небом. Да, император выше всех нас, и его сила не идёт ни в какое сравнение с нашей, но с чего ты решил, что на какого-то там лекаря из провинции не найдётся управа? — Поднимает голову омеги за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза. — Кто ты и кто он? Что у него есть кроме непостоянной привязанности императора? Сегодня есть, завтра — нет. И его тоже завтра может уже не стать. — Зачем Ваше Высочество говорит мне всё это? — Ты всё ещё не понял, — отпуская голову Гуй Фэй, Хванун ухмыляется себе под нос. — Действительно, умом ты не отличаешься, и это то, что тебя погубит. Потому что он довольно умен и справится с тобой так, что ты и не поймёшь. — Ваше Высочество благородный принц изволили явиться в покои этого слуги, чтобы делать заключения о моём уме, или у вас есть иная цель? — Гранича с любезностью, упрёк в голосе Виена почти ничем не прикрыт. — Вы ведь хотите избавиться от лекаря моими руками? К этому был весь разговор? Как любимый младший брат Его Величества Вы не можете открыто избавиться от того, кто греет его постель, поэтому Вам нужен кто-то заинтересованный в том, чтобы лекарь внезапно исчез? — Наконец-то ты используешь голову по назначению, — повторяя привычный жест брата, Хванун складывает руки за спиной и подходит к окну, чтобы Виен не видел на его лице хитрую ухмылку. — Однако рассматривай это как помощь моему будущему племяннику. Всё-таки будет лучше, если трон займет старший наследник, так правильно и так гласят традиции. Но не забывай, что в итоге император может отдать титул наследного принца не старшему сыну, а любимому. А любимый ребёнок — тот, кто рожден любимым человеком. — Но я всё равно не понимаю, чем этот лекарь помешал Вашему Высочеству? Мне есть что с ним делить, а Вам? Мне казалось, Вы в хороших отношениях, — Виен смелеет и делает шаг к принцу, прожигая его спину взглядом. — А это не твоего ума дело. Не кусай руку, что предлагает помощь, — медленно разворачивается к омеге и указывает глазами на живот. — Это для него, а не для тебя. Конечно, Хванун лишь прикрывает свои эгоистичные цели благородным желанием помочь своему будущему племяннику. На самом деле, ему также как и Хосоку абсолютно всё равно, что будет с Виеном и его сыном. Не велика проблема: есть целый гарем омег, готовых родить наследника династии. Он просто нашёл удобного соучастника в его плане маленькой мести Юнги. Маленькой — в понимании Хвануна, потому что с высоты его титула проблемы, которые они устроят лекарю, кажутся пылью. А вот самому Юнги придётся попотеть, чтобы выжить в дворцовых кознях. В конце концов, именно это покажет, кто такой этот омега: простой лекарь из пограничной деревушки или он что-то в себе скрывает. — А если я откажусь? — Ну, тогда можешь и дальше жить в мире, где тебя, а в будущем — и твоего сына, — ни во что не ставят даже слуги. Последствия этого описывать не буду, до нас было достаточно примеров, чтобы ты как следует этим проникся. Надеюсь, ты давно не тешишь надежд о любви императора. Любовь проходит, а вот власть остается навсегда. Виен ненадолго задумывается, что из этого ему нужно больше. Ответ приходит мгновенно. — И что же я должен делать, если не хочу себе такой участи? — Всего-лишь выполнять всё, что я скажу. Не делать поспешных шагов, если я не позволю. Взамен не обещаю тебе любовь и привязанность императора, — их ты уже потерял и они уже ни к чему, — но ты получишь уважение и устойчивую позицию в этом дворце, а значит и в жизни, — позволяя себе легкую улыбку, Хванун хитро щурит глаза, наблюдая за реакцией омеги. — А если я сделаю что-нибудь без Вашего ведома? — Будешь мне досаждать — я сочту необходимым напомнить Его Величеству о том, что как король он имеет право усыновить любого из детей наложников. Возможно, ты станешь менее спесивым, когда у тебя отнимут сына? Виен всё чётче понимает, почему Хванун выбрал в качестве символа пантеру. Вот он, взгляд хищника перед тем, как загрызть жертву. И сейчас Виену нужно выбрать, станет он жертвой или отдаст эту роль кому-то другому. Он даже не хочет думать о том, что такого сделал Юнги по отношению к Хвануну, где перешёл дорогу. Ему данная ситуация лишь на руку, этому начинающему загораться огоньку он лишь поможет разгореться до пожара. — Я согласен.***
Хосок практически врывается в покои Юнги, одним взглядом приказывая Аруну оставить их наедине. Мин почти колет палец иголкой, которой мгновение назад вышивал, и испуганный таким внезапным посещением, подскакивает с места. — Ваше Величество? — Откладывает пяльцы и боязливо смотрит на альфу, который с момента как вошёл, не двигается с места. — Что-то случилось? Неужели, переговоры прошли плохо? Хосок не отвечает, просто сокращает расстояние между ними до минимума за пару шагов, и прижимает к себе Юнги. Он обнимает омегу так сильно, словно если ослабит хватку хоть на чуть-чуть, Мина у него отнимут. Альфа наполняет лёгкие запахом жасмина и, как ему кажется, только сейчас нормально вдыхает. Ему всё это время казалось, что вот, он сейчас зайдет в покои Юнги, а его здесь нет. — Я начну войну против них, но тебя у меня никто не заберёт, — скорее для себя, чтобы стало спокойнее, шепчет Чон. — Никто. — Ваше Величество? О какой войне речь? — Мин действительно пугается и пытается вывернуться из объятий, чтобы взглянуть альфе в лицо. Но тот не дает ему сдвинуться с места. — Не думай об этом. Сейчас важнее то, что я хочу, чтобы ты стал частью моего гарема, — Хосок наконец отстраняется и берёт лицо омеги в ладони. Самым нежным прикосновением, на которое способен. — Любой титул, какой захочешь, только останься здесь. — Я ведь не собираюсь никуда уходить, Ваше Величество. Что произошло на приеме, отчего Вы так взволнованы? — Мин накрывает ладони императора на своем лице и ждёт, пока его посвятят в ситуацию. Предложение, конечно, заманчивое, но так бездумно соглашаться, когда Хосок говорит это на эмоциях, — глупо. — Снова собираешься мне отказать? У тебя, конечно же, есть причина это делать? — Чон с досадой ухмыляется, почти обиженно, и опускает голову, чтобы не смотреть на это выражение лица омеги. Тому жаль, но он всё ещё не согласен. А Хосок поклялся себе и ему не заставлять силой. — Ты ведь не шпион, правда? Это самое страшное, что ты можешь скрывать. — Нет, Ваше Величество, я не шпион. К сожалению, это всё, что я могу Вам рассказать сейчас, но если Вы подождёте ещё немного… — Я так часто слышу это «ещё немного». Неужели тебе самому не хочется, чтобы тобой перестали помыкать? Я даже предлагаю любой титул на выбор, а ты воротишь нос. Любой другой на твоём месте умер бы от счастья, а ты снова просишь властителя целой части света «немного подождать»… — Но любой другой не был бы на моём месте, — убирает ладони Хосока со своего лица, но продолжает держать их в своих. — Вы предлагаете мне это только потому, что произошло что-то, о чём я не знаю. И это Вас напугало? Хотя нет, — осекается. — Император не боится, это дело приземленное, для простых людей, а Сын Неба — не простой человек. Именно поэтому Ваше Величество не должны разбрасываться подобными обещаниями. Я же со своей стороны обещаю не покидать Ваше Величество и даю слово, что я не шпион. Что может со мной случиться, пока я подле Вас? «Боюсь, что многое. Ты напрасно думаешь, что мне не страшно. Я опасаюсь того, что не успею тебе помочь, спасти тебя, что с тобой что-нибудь случится по моей вине, как раз потому, что ты подле меня», — оставляет в своих мыслях альфа. — Ничего, — снова пытается убедить в первую очередь самого себя. — Я останусь здесь на ночь, если не возражаешь. — Думаю, Вашему Величеству будет тесно в моих покоях, — сам обнимает альфу за плечи и говорит с нотной издевки. — Я провожу Вас в Ваши покои. Хосок поначалу думает, что Юнги хочет оставить его одного и уйти к себе, но омега предупреждает Руна, что ночью останется в Главных покоях. Чон успокаивается.***
Хосок просыпается от того, что не чувствует тепла чужого тела под боком. Он сонно шарит рукой по постели, но понимает, что лежит в ней один. Все то, чем он накрутил себя за этот вечер, заставляет альфу подскочить на месте и испуганно озираться. Он накидывает шёлковый халат с вышитым драконом на спине, наспех завязывает его на талии, и обходит все дополнительные комнаты своих покоев. Никого. Хосок почти вылетает в коридор, но тот почему-то тоже пуст. Ни стражи, которая не оставляет императора ни на секунду, ни слуг, которые ночью обязаны стоять у Главных покоев на случай, если правителю что-нибудь понадобится. Он настороженно осматривает пространство вокруг себя, но не видит ни живой души, словно бы всех разом вывели отсюда. Быстро вернувшись в покои и схватив меч, Чон следует по пустому коридору, освещённому лишь тусклым светом луны, в сторону покоев Юнги. Ни единой души, но Хосоку кажется, что за ним следят. У покоев тоже не оказывается стражи, поэтому альфа бесцеремонно распахивает двери и вваливается в комнату, держа меч наготове. К его ужасу, здесь тоже пусто. Чон переворачивает аккуратно заправленную постель, проверяет купальню и сад, и возвращается в коридор. Юнги нигде нет. К его счастью на глаза попадается какой-то слуга, которого он тут же подзывает. Тот учтиво кланяется и смотрит в пол, потому что на полуобнажённого императора смотреть точно не следует. — Где Юнги? Когда он вышел из моих покоев? Почему ни стражи, ни слуг, кто позволил оставить пост?! В ответ бета продолжает безмолвно смотреть себе под ноги, словно бы не живой. — Я тебя спрашиваю! — Хосок не сдерживается и прикладывает меч к горлу слуги. — Ваше Величество уже забыли, что лекарь неделю как отбыл с послами в качестве подарка правителю Нихон? Вы же сами его отправили вместе с дарами. — Я… Отправил…? — Чону требуется время, чтобы принять информацию и понять, что именно ему сказали. Земля уходит из-под ног. Хосок просыпается от того, что не чувствует тепла чужого тела под боком. Он сонно шарит рукой по постели, но понимает, что лежит в ней один. Все то, чем он накрутил себя за этот вечер, заставляет альфу подскочить на месте и испуганно озираться. Юнги стоит у окна, сжимая собственные плечи в попытке согреться этой прохладной ночью. На улице хлещет дождь, и Мин словно физически ощущает, как его хлестает холодными потоками по рукам. — Юнги…? Мин вздрагивает и с удивлением смотрит на императора. — Уже проснулись? Хосок неверяще упирается взглядом в омегу, не моргает и, кажется, не дышит. Он боится, что этот светлый образ Юнги, который смотрит на него с доброй улыбкой, и есть сон. А то, что он пережил мгновение назад было суровой реальностью. — Это сон или тебя у меня правда забрали? — Чон привстает на постели и почти срывается к омеге, когда он сам делает шаг навстречу и вскоре нависает над альфой. — Вам приснился плохой сон? — Протягивает руку к щеке Хосока, и тот хватается за нее как за последнее, что поддерживает жизнь. — Просто ужасный, — тянет омегу за протянутую руку к себе и ловит в свои объятия, когда Юнги не удерживает равновесие и падает на альфу. — Самый ужасный. Зачем ты встал? — Меня разбудила гроза, — омега млеет в чужих руках и позволяет себе расслабиться. Он видит, что Хосоку это тоже необходимо, поэтому обнимает в ответ и мягко поглаживает по спине. Не смотрит даже на то, что император, между прочим, обнажён, просто успокаивающе гладит по тёплой коже. — Не уходи никуда, — звучит очень многозначно, почти как мольба. Чон упирается лбом в грудь Мину, туда, где стучит сердце, чтобы убедиться, что вот он, в его руках, настоящий. Только когда Юнги несколько раз обещает никуда не уходить, Хосок снова засыпает, не отпуская омегу из объятий.......