«Здесь твоё место, замолчи! Закрой свою гнилую пасть. Не вой, не бейся, не кричи. Отдай забытой боли власть. Не возвращайся, позади Оставь, бросай своих любимых. Тебе не место, уходи. Тебе лишь рыть для них могилы» Противный голос трепещал И разрывал моё сознание, Ему я волю отдала Свою давно на растерзание. Своей рукой я сею зло, Одним касанием ломаю. Я не хочу, мне повезло Ладонью прикоснуться к раю. Но не вернусь. Мне страшно, больно, Я уходила много раз. Раз уж я здесь — им всем спокойно. Во мгле плывут обрывки фраз… Не закричу, не станет силы. Не буду звать, не буду выть! Твои слова не убедили. Тебе придётся дальше жить. Сожму до боли я виски, Глаза закрою и вдохну. Сама я создала тиски. Сама в их боли потону.
Темно. Темно и холодно. Она бывала уже здесь, давно. Очень давно. Здесь спёртый и сырой воздух, в нём улавливаются запахи гнили и плесени, они наполняют лёгкие, заставляя кашлять. Глаза быстро привыкли к сумраку, да здесь и смотреть-то не на что. Каменные стены, каменный пол, каменный потолок. С первого взгляда можно подумать, что камера выдолблена в земле, настолько плотным слоем всё покрыто грязью и плесенью. Камера-то, конечно, под землей, но всё же выложена камнями, в них же вколочены металлические прутья решеток. Заколдованные, разумеется. Подземелье наполнено звуками. Постоянно слышатся здесь шепотки, кряхтение, шарканье ног. С потолка то и дело что-то капает, где-то образовались лужицы, и вода в них падает с раздражающим бульканьем. Изредка слышатся вопли и стоны. Подземелье живёт этими звуками, оно дышит ими. Зажмуриться. Заткнуть уши. Не слышать, не видеть. Не смотреть. Сама так решила, сама пришла. «Так правильно. Так надо. Я это заслужила». Сюда, глубоко под землю, не попадают звуки из окружающего мира. Нельзя узнать, сколько ты проводишь здесь времени. Нельзя понять, что происходит в мире. Нельзя быть частью мира. Здесь ты отрезан от него. Если ты попадаешь в подземелья — тебя отрезают, и тебя будто и не было. Так и надо. А потом… будет ещё хуже. Потом будет Азкабан. Белла вздрогнула. Где-то вдали кто-то завыл. Она подтянула колени ближе к груди и спрятала в них лицо, прижимая голову руками. Раскачивалась из стороны в сторону, обнимая себя за плечи. Холодно. Так здесь холодно… «Я это заслужила». Ей ужасно хотелось вырваться отсюда. Убежать, уйти, повернуть время вспять и вернуться туда, к нему, в их маленький, никчёмный мир. Но такой тёплый и спокойный. Прижаться к его груди и спрятаться в его объятиях. Слушать его. Слышать его. Только там, рядом с ним, не было кошмаров. Белла уже миллион раз пожалела о том, на что решилась. Но снова и снова повторяла: «Я это заслужила. Так правильно. А Сириус заслужил счастья и покоя. Без меня он сможет быть счастливым. Без меня он начнёт сначала. Я рушу всё, к чему прикасаюсь, моё место здесь». Белла тёрла виски и запускала пальцы в волосы, до боли сжимала голову и снова роняла её на колени. «Здесь моё место… здесь моё место». — Здесь твоё место, ничтожество! — гаркнул высокий, черноволосый мужчина, совсем молодой, но суровый. Маленькая девочка лет шести цеплялась за его руки и плакала, когда он волок её за волосы по лестнице. Лестница мерзко скрипела, со стен к нарядному платью с пышными юбками липла грязь, когда девочка ударялась об них, не в силах держаться ровно на ногах. Ей больно. Ей страшно. Слёзы льются по щекам, но нельзя плакать. Нельзя издавать звуки, иначе папа только больше разозлится… Мужчина стянул её с последней ступеньки и швырнул на земляной пол, так, что она отлетела, врезалась в противоположную стену и сильно стукнулась затылком, который и так ныл от того, что отец там держал её волосы в кулаке. — Здесь твоё место, раз не можешь вести себя подобающе! Ты позоришь меня! — орал он, брызжа слюнями. Белла старалась не плакать. Отчаянно старалась. Она завела руку назад и коснулась головы — острой болью отдалось это касание, а пальцы обагрились кровью. Она зажмурилась, и из груди вырвался всхлип. — Повой ещё мне тут! — он подошёл ближе и замахнулся, Белла сжалась в комок. — Прости, отец, — как можно спокойнее произнесла она, силясь сделать свой голос ровным. Но выходило не очень хорошо. Детский голос дрожал от слёз и боли. — Что? Не слышу! — Прости, отец, — громче сказала она. Но голос предательски дрогнул. — Не верю! — заорал он и отвесил ей оплеуху. В глазах потемнело, и искры заплясали, мешаясь со слезами и не давая видеть решительно ничего. Звон стал расходиться по всей голове. Она упала навзничь и судорожно хватала ртом воздух. Рана на затылке засаднила сильнее от встречи с землёй. — Ещё раз станешь перечить мне при гостях, выбью из тебя душу, негодница. Ты поняла? — словно мгновенно успокоившись, выместив злобу, уже тихо произнёс отец. Он провёл ладонью по волосам, приглаживая прилизанную, но сейчас растрепавшуюся прическу, и отряхнул пылинки с фрака. Белла отчаянно хотела ответить, но не могла отделаться от звона в ушах. Она смотрела в потолок и не видела его. — Поднимайся. Поднимайся! — он снова начинал повышать голос. Белла знала, что лучше подчиниться, иначе ударит снова. Она моргнула пару раз и попыталась оторвать голову от земли. — Тебе лучше поторопиться, если не хочешь отхватить снова. Ты задерживаешь меня! — рявкнул он, и девочка поспешно села, покачнувшись, и с большим трудом стала подниматься на ноги, держась за стену. Голова кружилась и болела. — Не прикидывайся, — он с отвращением хмыкнул, — не так уж сильно тебе сегодня прилетело. А теперь отвечай. Ты поняла меня? — Да, отец. — Что ты поняла? — Нельзя перечить отцу при гостях, — она тихо повторяла заученные фразы. И всегда искренне хотела их придерживаться. Но отец всегда находил повод для наказания. — Скажи мне, что ты сделала, Беллатриса, — он возвышался над ней, как огромный монстр из сказки о непослушных детях, что так любила рассказывать мама. Белла едва доставала отцу до пояса, но чувствовала себя рядом с ним ещё меньше, совсем крошечной, размером с жука. Самого никчёмного жука на свете. Словно он мог одним движением раздавить её. Щёлкнуть каблуками своих идеально натёртых, лакированных туфель, и уничтожить надоедливую букашку. — Я помешала отцу вести беседу с мистером Малфоем. Я слишком громко смеялась и издавала неподобающе громкий шум. — Ты будешь ещё так вести себя? — отец словно бы остался доволен. Он не кричал. — Нет, отец. — Наказание? — Провести два часа в подвале, — она низко склонила голову и он не мог увидеть, как капают слёзы с кончика носа на её красивое, теперь уже грязное и безвозвратно испорченное платье. — Хорошо, — сказал он, — но так как ты уже не раз нарушала слово вести себя подобающе, то в подвале ты проведешь не два часа, а всю ночь. — Папа! — она вскинула на него глаза. — Пожалуйста, не надо! — звонкая оплеуха с другой стороны оглушила девочку, и она повалилась на колени. Перстень рассёк щеку, и она всхлипнула от новой острой боли, прижимая ладошку к лицу. «Только не всю ночь… здесь так темно и страшно…» — Ещё раз заговоришь без разрешения, будешь жить в треклятом подвале, ты поняла меня?! — заорал он, склонившись к самому её уху, заставляя съёжиться и прикрыть голову руками. — Да, папа! — отчётливо произнесла она. Отец дёрнул её за подол и вытер ладонь. — Ты посмотри, что натворила! — он тряхнул рукой. — Ты испачкала меня. И испортила платье! — жёстко сказал он и оттолкнул от себя дочь. — Всю ночь. А будешь выть — ещё и весь завтрашний день. Белла не поднимала глаз. Отец поднимался по ступеням, она отчётливо слышала этот отвратительный, отдаляющийся звук. Где-то наверху он замер и бросил в темноту: — Здесь тебе самое место. Таких несносных девчонок только в подвалах и содержать, — выплюнул он, и тусклая полоска света стала таять по мере того, как он запирал массивную дубовую дверь. Щелчок — и стало темно. И тихо. Белла сжалась в клубок и позволила себе тихонько заплакать. Она так боялась темноты и этого ужасного, холодного подвала. Ей было больно, очень больно. А завтра ещё от матери получать за испорченное платье и спёкшуюся кровь в волосах… Девочка знала, что не сможет уснуть здесь. Здесь слишком страшно, чтобы спать. И слишком темно, чтобы понимать — во сне ты или наяву. Беллу затрясло от нахлынувших воспоминаний, она обхватила голову, силясь прогнать наваждение. Кости отца давно гниют в могиле, а она всё ещё дрожит при одном лишь воспоминании о нём. — Слабая, слабая, слабая… ничтожество… — зашептала она в пустоту. О, как же она рада была узнать, что отец умер, что эта старая тварь, наконец, сдохла. Ей было совершенно плевать, как и от чего. Когда Нарцисса ей сказала, она засмеялась. Вот где была хорошая новость. Нарцисса дулась на неё. «Это же наш отец, как ты можешь». Глупенькая маленькая Нарцисса понятия не имела, сколько ваз роняла Белла, чтобы отвлечь папу, когда он сердился на Нарциссу. Он лишь пару раз шлёпнул сестру, но Белле было в сотню раз больнее, когда он бил Цисси, чем когда самой приходилось терпеть наказания. И она шумела и донимала его, чтобы он вымещал злобу на ней. Белла не знала, почему папа любил Андромеду больше всех. Но она знала, что её, Беллу, он ненавидел всей душой. Всегда, с самого её рождения. Он не раз напоминал ей, как он огорчен тем, что пришлось стать её отцом. Какая она отвратительная дочь, как она испортила ему всю жизнь. С появлением младших девочек он стал немного спокойнее. Цисси редко, но попадала под горячую руку. Меду он, казалось даже, любил и не наказывал. Так, голос мог поднять, но руку — никогда. Но Белла была и всегда оставалась инструментом для вымещения ярости. Она ненавидела отца, но боялась. Ужасно боялась. Лишь единожды она перехватила его руку и не позволила себя ударить. И тогда она поплатилась за это с лихвой — он применил Круцио. Белле так хотелось ненавидеть сестёр. Когда родилась Андромеда, и отец стал сюсюкать с ней, Белле хотелось рыдать от несправедливости. Но она полюбила малышку, как только её увидела. Так же было и с Нарциссой. Белла не понимала, как можно ненавидеть таких крошечных и беззащитных существ. Они стали её отдушиной в этом ужасном доме. Мать не уделяла им особого внимания, и Белле было куда девать свою любовь, было кого обнять и с кем поговорить. Её никчемная жизнь обрела очертания с рождением сестёр. Теперь она была не просто мешком с костями, который пинал папа в плохом настроении. Теперь её наказания были оправданы. Когда она брала на себя вину за проделки Нарциссы, она чувствовала себя нужной. Чувствовала, что страдает не зря. До поры. Откуда-то из недр подземелья снова послышался протяжный вой, будто кто-то умирал. Или сходил с ума. Белла вздрогнула и повела плечом. Это вполне нормальный шум для этого места. Просто следует заново привыкнуть. В Азкабане будет ещё хуже. Там вопят постоянно. И дементоры… Белла прикрыла веки. Возможно, благодаря папе она не одурела в Азкабане окончательно. Мало чем могли они поживиться от неё. В её жизни было очень мало радости. Кроме Сириуса. Она уронила голову и застонала в складки юбок, глуша звук. Сириус… когда они впервые увиделись, и Белла наблюдала за ним, он был таким дерзким и своенравным. Много улыбался. Эта его улыбка и подкосила ей ноги. Когда она встретилась с ним, чтобы поговорить, и он её поцеловал — Белла понятия не имела, что за странное чувство раздвигает её рёбра изнутри. Долго не признавала. Так глупо. И ведь именно тогда отец впервые применил к ней Круцио — он как раз только освоил заклятье, а она без разрешения ушла из дома и сильно задержалась. Он был в ярости. Папа замахнулся, и она, окрылённая новым, неизвестным ей чувством, перехватила его руку. Она даже сказала что-то о том, что уже взрослая и не намерена больше это терпеть — дерзкий пример Сириуса придал ей сил. Отец опешил на мгновение от такой наглости, а затем со злобой направил на неё палочку. И к ночи в подвале добавились предварительные муки. Он часто после применял заклятье, её не пойми откуда взявшаяся дерзость его бесила, и он ломал её. Понемногу, конечно, ведь знал, что мог переборщить и получить непригодный для удачного брака овощ. Но ему это нравилось. Нравилось даже больше, чем бить её — папу раздражало, что она своей кровью пачкает его руки. Чем больнее было Белле, тем шире была его улыбка. Он не разрешал ей кричать и плакать, в этом садизме отец находил особое удовольствие. Белла не понимала, почему Сириус увязался за ней. Но с ним ей было так хорошо, так спокойно, что она раз за разом бежала к нему в объятия, несмотря ни на что. Он единственный, кто заботился о ней. Единственный, кто любил её. Но потом она поняла, что это плохо. Она не заслуживала заботы. Не заслуживала того тепла и счастья, что появлялись в её жизни рядом с Сириусом. Она будто опомнилась и поняла, что не достойна его любви. Но не могла отпустить. И снова всё испортила. Всё сломала. Но теперь она понесёт наказание. Теперь она там, где ей самое место. Белла спрятала голову между колен и подавила всхлип. Она сжала кулаки до боли и попыталась успокоить разбушевавшиеся мысли. Её передёргивало от них. Но так правильно. Так нужно. Так лучше для всех. Ей отчаянно хотелось закричать, зарыдать, но она не позволяла себе этого. Только трясло ужасно от сдерживаемых чувств. Эти подземелья больше не услышат её криков. Она добровольно в них отправилась. Она устала, и в этой темноте трудно было понять, во сне ты или наяву. — Ты плохая дочь. Ты останешься здесь. Среди мерзких маглов, — отец говорил тихо и уверенно. Он крепко сжимал детскую ладонь, будто она могла сопротивляться ему. Белле было ужасно страшно. Она смотрела на огромное серое здание, отдалённо похожее на заброшенный особняк, металлический решётчатый забор казался ей огромной клеткой. Её трясло, на девочку волнами накатывал ужас. Ведь маглы — это страшно. Маглы — это чудовища. Папа любил рассказывать байки про кровожадных маглов, и заливался хохотом, когда она начинала хныкать. Вокруг сгущались сумерки, было темно и холодно. Липкий туман окутывал всё вокруг, забирался под одежду, пронизывал до костей. Она съежилась, а отец резко дернул её за руку и повёл ближе к входу. Калитка скрипнула, и они вошли во двор. Маленькая девочка послушно шла за отцом, но с трудом переставляла ноги. Огромная, просто гигантская для маленькой Беллы дверь устрашающе зияла своей чернотой. Белла зажмурилась, содрогаясь от страха. Дверь скрипнула и отворилась… Громкий звук выдернул Беллу из беспамятства. Она задремала, но сейчас вскочила на своей кушетке, озираясь по сторонам. Ощущение пронизывающего холода всё ещё окутывало её. Белла сама не знала, почему эти детские впечатления так въелись в память. Ведь что было дальше, она совершенно не запомнила. Тогда она была совсем мала, может года четыре. Она мало что помнила из тех лет. Вряд ли бы отец оставил её там. То, наверняка, было очередное наказание за провинность. Белла потёрла глаза, стряхивая остатки дрёмы. Она с новым приливом тоски подумала, что когда она спала с Сириусом, кошмары ей не снились. Где-то вдали послышались голоса. Приглушённые голоса и шаги, шорох по камню. Белла не обращала на них внимания, не было смысла в них вслушиваться. Идут за очередным несчастным. А может, и за ней. Холод пронизывал её, она поёжилась, обнимая себя руками, и закашлялась. Сырой и промозглый воздух пробирал до костей и будто оседал на лёгких. — Белла?.. — её передернуло, она вскочила на ноги, не поверив своим ушам. Она проснулась или нет? Белла сделала пару шагов и приблизилась к решётке. Она совершенно точно не спала. Хотя уже и начинала сомневаться в своём рассудке. — Сириус… — выдохнула она и вздрогнула. Он опирался на прутья и смотрел на неё с тоской и беспокойством. Не сразу она заметила за его спиной ещё одного человека. Но лицо его было в тени. — Зачем ты пришёл?.. — только и выдавила из себя она. — Ох, Белла… я же сказал, что не оставлю тебя. — Ты не должен… Уходи, Сириус. Я должна… так правильно. — Кто сказал тебе, что так правильно, глупая? — Сириус сверлил её взглядом. — Ты ведь обещала мне. У нас ведь был уговор… — Прости, Сириус. Но так лучше. Без меня тебе будет лучше, — её голос звучал тихо и глухо. Было стойкое ощущение, что всё смолкло вокруг и подземелье слушает такой чужеродный для этого места разговор. Сириус шумно вдохнул, выдохнул и только после этого заговорил. Белла видела, что он сердится. И правильно. Она заслужила его гнев. — Ты… ты… — он нервно провёл по волосам, — Белла, ты обманула меня. Чёрт бы тебя подрал. Обманула меня снова… — Сириус напряжённо шипел из темноты, силясь не заорать. — И ты снова поступила по своему разумению. Я не понимаю тебя… — Ты не пустил бы меня, но я должна ответить за всё! — голос её дрогнул, она заломила руки. — Перед кем? — сказал он уже громче, но второй человек шикнул на него, и Сириус осёкся. — Перед кем ответить? Ты убиваешь меня, Белла. А обо мне ты подумала? — Я о тебе только и думаю! — выпалила Белла. — Тебе так будет лучше! — Да что ты говоришь? — Сириус приник лицом к решётке и злобно сверкнул глазами. — А как насчёт нашего сына? Ты ему не задолжала искупления? Белла в ужасе уставилась на него. Что он такое несёт… да её подпускать к ребёнку нельзя!.. Она попыталась сделать шаг назад, но он ухватил её за руку. — Сириус, ты сможешь позаботиться о нём. Не я. Я… я… — она нервно пыталась выдернуть руку из его хватки, но Сириус держал крепко. — Ты его мать, Белла. Неужели никаких эмоций по этому поводу? — О чём ты говоришь? Меня нельзя подпускать к ребёнку, Сириус, как ты не понимаешь! Я могу лишь навредить ему! — она прижала ладонь ко рту тыльной стороной, сдерживая всхлип. — И тебе! Моё место здесь, я ужасный человек, я не должна… — Сириус дернул её на себя, и она стукнулась о решётку. Он схватил её за затылок и упёрся своим лбом в её, протиснул вторую руку за прутья и положил ладонь ей на шею. — Белла, ты несёшь чушь… — уже тише и спокойнее сказал он. — Я не оставлю тебя здесь, я тебя вытащу… — Нет, ты не должен… я…я должна… — Ты несёшь чушь! — снова зашипел Сириус, удерживая её голову и глядя прямо в глаза. — Белла, бежать от меня в тюрьму, это, конечно, высший пилотаж, но прошу, остановись! Прекрати бежать, бежать больше некуда и не от кого! — он перевёл дыхание и покачал головой. — Белла, ты достаточно страдала. Ты ответила за свои проступки. Ты провела четырнадцать лет в Азкабане, неужели этого недостаточно? У Беллы в груди что-то зашевелилось. А может, правда? Может, этого достаточно для искупления… — Я не могу без тебя, ты понимаешь? Не могу без тебя жить, глупая, глупая ты женщина!.. — с жаром произнёс он и коснулся её губ, насколько позволяли прутья решетки. Белла охнула от этого жеста, прутья больно впивались ей в грудную клетку, но её словно прорвало. Слёзы покатились по щекам, она схватила Сириуса за предплечья и стала оседать, он следом. Белла села на колени и упёрлась головой в холодный металл. Сириус поцеловал её в лоб и потянул за подбородок. — Я вытащу тебя, потому что без тебя мне не жить, как ты не понимаешь. И нашему сыну ты нужна. Он был один так долго, неужели ты не хочешь его обнять?.. — судорога свела все её мышцы и она зажмурилась, сдерживая новый поток слёз и складываясь пополам на полу. Ногтями больно впилась Сириусу в кожу. Кое-как совладав с собой, она подняла на него глаза. — Ты… ты видел его?.. — срывающимся шёпотом спросила Белла. — Да. Да, милая. Я нашёл его. Он… ты даже не представляешь, он такой… — Сириус заулыбался, и ей стало ещё меньше воздуха. Как она могла разлучить их всех?.. Как она могла подумать, что так кому-то будет лучше? Как могла она нести своего новорождённого сына к обрыву той душной ночью… её стал бить озноб. От всех мыслей, что роились в голове, Белле становилось нехорошо. Яркие вспышки начинали плясать перед глазами, она затрясла головой. Нет, только не сейчас. — Белла, слушай меня! Как сквозь завесу тумана пробивался его голос. В груди саднило, и эта тупая боль словно загородила приток воздуха. Больно, не вдохнуть, не выдохнуть… — Белла, слушай, слушай меня. Всё будет хорошо. Я помогу. Я не оставлю тебя. Я здесь, я никуда не денусь… Он поглаживал её по щеке и шептал, не умолкая, призывая поток мыслей следовать за его голосом. Стальные тиски, что, казалось, пережимали рёбра, стали понемногу отпускать. Она смогла сделать вдох. — Вот так, дыши. Ты можешь. Всё будет хорошо. Белла сейчас вдруг заметила, что пробила ему кожу ногтями. Пальцы свело судорогой, она не могла их разжать и отпустить предплечья Сириуса. Но она могла дышать. И видеть. Белла подняла голову и сфокусировалась на его глазах, чтобы иметь какую-то опору и связь с реальностью. Чтобы не провалиться глубже… — Ну что ты увязался за мной?.. — выдохнула она еле слышно. Её тело сотрясала крупная дрожь. — Ты можешь жить спокойно. Ты мог бы начать сначала… — он перебил её на полуслове, приникнув к сухим, растрескавшимся губам. — Потому что я люблю тебя, глупая. Когда до тебя дойдёт наконец… — он снова поцеловал её и пригладил волосы на затылке. — Я не хочу жить без тебя. Не хочу никакой новой жизни, если там не будет тебя. — Но почему?.. — не унималась она. Белла правда не понимала, чем заслужила любовь самого замечательного человека из всех, кого она встречала. — Ты должен злиться, ты должен ненавидеть меня… — Просто. Потому что ты — это ты. И если ты не сведёшь меня в могилу своими выходками, я, возможно, напишу тебе список причин. Белла усмехнулась и всхлипнула. Напряжение, что сковывало её, отступало. Его ответ не был правдивым или исчерпывающим, но он успокоил её немного. Если он пришёл за ней даже сюда… а ведь должен бы ненавидеть. Чёрт побери, да она всё сделала, чтобы он её возненавидел. Но он здесь. — И да, я злюсь. Я чертовски зол. Но это никак не умаляет моей любви к тебе, — Сириус снова коснулся её щеки, разрывая в прах броню из убеждений, что она возводила вокруг себя. — Белла, порядок? — он заглянул в её глаза с беспокойством. Она знала, что именно он имел в виду. Кивок головой его вполне устроил в качестве ответа. — Ладно. Сойдёт. Послушай, — она вновь обрела власть над пальцами и шевельнула ими, выпуская из хватки руки Сириуса. Он зашипел, но не двинулся с места. Она с некоторым удивлением отметила, что остались следы от крови на фалангах. — Послушай, Белла. Мне нужна будет твоя помощь, ладно? — она непонимающе уставилась на него. Её начинало штормить. — Сириус, время, — тихо сказал второй человек, и Сириус обернулся на него с досадой. Белла тоже подняла голову, но так и не поняла, кто перед ней. Ей, собственно, было на это плевать, но отстранённое любопытство, каким сменялись приступы нервозности, всё же возымело верх. Наступала фаза заторможенности, и скоро она заснёт и провалится в очередной кошмар. Всё по кругу… — Сейчас, минута… — нервно шепнул Сириус и снова обернулся к Белле. — Пожалуйста, послушай, ты должна мне помочь. Ты должна согласиться помочь следствию и рассказать всё, о чём тебя будут спрашивать. Белла цеплялась за остатки сознания и хмурилась, силясь переварить то, о чём он говорит. — Не упрямься, ладно? Пообещай, — Сириус встряхнул её. — Да, хорошо. Я поняла… — Пообещай, Белла! — Обещаю. Согласиться… и рассказать всё, что знаю… — Умница. Умница моя… — он поцеловал её и погладил по щеке, она снова вцепилась в его ладонь. — Сириус, нам пора… — человек сделал шаг, и Белла увидела его, это был Люпин. Надо же, как странно. Ремус взял Сириуса за плечо, и она отстранённо подумала, что он тоже должен бы её ненавидеть. — Ремус?.. — протянула Белла, хмурясь. Ремус опустил на неё холодный взгляд. Сириус напрягся, она ощутила, как окаменели его руки. — Ремус… спасибо, — Белла щекой прижалась к прутьям и смотрела на него снизу вверх, — и прости. Прости за Дору, мне так жаль… — С ней всё в порядке, — холодно ответил он, но брови его удивлённо поползли вверх. Белла медленно оторвала голову от решётки. — Вот и славно… Я не хотела ей навредить. Ремус перекинулся с Сириусом удивлённым взглядом. Сириус в ответ лишь пожал плечами. — Что ж… хорошо, — растерянно сказал он, — но не советую называть её Дорой. Лучше Тонкс. Белла отстранённо улыбнулась и опустила голову. Ей начинало казаться, что это всё не на самом деле. — Сириус, идём! — снова дёрнул его Ремус. Сириус вздохнул и повернулся к Белле. — Я вернусь. Я вытащу тебя. Только помоги мне, — он умоляюще посмотрел на неё, и она приникла к его губам, как могла. Ремус затряс его плечо, и ей пришлось выпустить его руки. Сириус зашагал по тёмному коридору, оборачиваясь, пока не растаял во мраке. Она осталась сидеть на холодном полу и упираться лбом в решётку. Его слова плавали в воспалённом сознании, как в тягучем сиропе, то утопая, то вновь проскальзывая по поверхности, вытесняя все остальные мысли. Шаги их ещё были слышны, когда её накрыло болезненное беспамятство.***
Сириус шёл, подгоняемый другом, и сердце его было не на месте. Вот и снова — стоило ему её увидеть, и он готов на всё. Его всё ещё терзали сомнения, но взгляд на неё, её голос, её слёзы устроили переворот в его внутренностях, голове и душе. Неужели она всегда так будет действовать на него? Сириус нервно провёл по волосам и чертыхнулся. Ремус шёл чуть впереди и молчал, лишь изредка бросая взгляды через плечо. Сириусу казалось, что он очутился посреди разрушенного моста. Ассоциация так живо нарисовалась в его воображении. А Белла на краю обрыва, мечется, падает и готова ринуться вниз, и что бы он ни делал, как бы ни старался, он не может дотянуться и перетянуть Беллу к себе. Ему кажется, что вот-вот, ещё немного, и он схватит её за руку, но каждый раз пальцы соскальзывают, и он вынужден лишь смотреть на её всё отдаляющийся силуэт. Безысходность и ужасная злость от собственной беспомощности накрывали его раз за разом. Вот и сейчас — словно бы вот, ухватился, стоит только сделать рывок. Но он боялся, что на этот раз она сама одёрнет руку и полетит вниз окончательно. Как бы хотелось понять, что творится в её голове! Сириусу так горько было оставлять её в таком состоянии, его желудок словно сжимался в узел и сводил судорогой всё тело. Он бросил последний взгляд назад, на тёмный коридор позади, но не увидел решительно ничего. Ремус хлопнул его по плечу. — Сириус, чем быстрее мы разберёмся со всем этим, тем быстрее вытащим её отсюда. Идём. Сосредоточься на деле. Сириус посмотрел на друга, собрал остатки самообладания и кивнул. Рем прав, чёрт подери. Но он никак не мог совладать с беспокойством. Они поднялись по лестнице на уровень выше, и Ремус толкнул Сириуса к стене. — Что такое? — Т-с-с-с. Сириус вжался в стену — мимо них прошла охрана. И тут до него дошло. — Ты же сказал, что договорился с Кингсли! — зашипел он на Ремуса. — Я такого не говорил, — преспокойно ответил тот, не глядя на Сириуса. — Пойдём. Ремус схватил его за полы пиджака и потянул за собой по коридору. — Мы что, скрываемся от охраны сейчас? В битком набитом министерстве? — Сириус такого поворота вообще не ожидал. — Сириус, угомонись и иди спокойно. Тут сейчас такой кавардак, что на нас никто внимания не обратит. — Чёрт, Рем, я думал, что ты… — Я поговорил с Кингсли, и он попробует помочь нам. Я рассказал ему вкратце о тебе и вообще… — Ремус осёкся, выглядывая из-за угла. — Идём. Но он не имеет полномочий давать добро на посещение особо опасных преступников. Нет, он наверняка догадывается, что мы тут ошиваемся, — он снова замолчал и понизил голос до шёпота, торопливо пересекая площадку лестницы: — Но не стоит его подставлять. К тому же, если бы я и заручился его словом, на слушании его бы сочли заинтересованным. Ни к чему это. — Чёрт, Рем! Ты почему мне сразу не сказал? — зло зашипел Сириус, и Ремус резко затормозил, так что Сириус налетел на него, не успев сориентироваться. — Да не нуди ты. Я б не сунулся, если не был уверен… — В чём? — В том, что всё пройдёт гладко. Заткнись, Сириус. Идём, — он снова резко дёрнул Сириуса за рукав и помчал по очередному коридору. — И это вместо спасибо, неблагодарная ты скотина… — шепнул Ремус с наигранной обидой, и Сириус усмехнулся. Они пробирались уже к лифту на седьмом уровне — ниже было бы подозрительно в него вскочить. Не встретив никого на своём пути, они отряхнулись и спокойным шагом прошли в кабину лифта. Ремус как ни в чём не бывало сложил руки на груди и стал рассматривать потолок, по которому кружились бумажные самолетики. После освобождения министерства здесь заново налаживают работу, и служебные записки, кажется, порхают по отделам безостановочно. Сириус пытался натянуть на себя беззаботный вид и тоже глядел по сторонам. Поздоровался с парой вошедших волшебников — они показались ему смутно знакомыми. — Спасибо, Рем, — шепнул он, когда они выходили из лифта на первом уровне. — Так бы сразу, — усмехнулся Ремус. Спокойным шагом они покинули министерство и направились вниз по узкой улочке. — Сириус, так, а когда вы… познакомились, или…ну… я имею в виду… — Я понял, что ты имеешь в виду, Рем. Да когда… впервые встретились, ну, по крайней мере, на моей памяти, когда нам было по шестнадцать. Мы были в гостях у доброго дядюшки Сигнуса, незадолго до того, как я бежал из дома, — Сириус ухмыльнулся своим мыслям, — она была такой тихой, помню… уже потом, гораздо позже я понял, отчего, — он помрачнел. — Отчего же? — Отец издевался над ней, избивал, потом Круциатус… Она мало об этом распространялась, а я и не спрашивал… не хотел бередить. Я не думал, что всё так ужасно. — Сириус покачал головой. — Ну, то есть, я считал, что она преувеличивает. Идиот. Знал бы раньше… — он вздохнул. Ремус же внимательно слушал. — Я не принимал её слова всерьёз до поры, меня тоже наказывали, и я думал, что и с ней как-то так — ну, домашний арест там, крики и всё такое. Она не хотела никогда говорить о родителях или… Ремус кивнул, переваривая информацию. — Я и сейчас знаю немного. Но то, что Сигнус был тварью — это точно. После свадьбы она пришла сама не своя, и лишь тогда я понял, насколько там всё плохо. Двое мужчин перешли дорогу и двинулись вдоль аллеи по тротуару. Сумерки уже окутывали город и смазывали очертания зданий. — Ты видел её сегодня, Рем. Ты видел, что с ней творится. Это всё последствия его воспитания. Мы должны устроить ей обследование в Мунго — там подтвердят, что она пребывала не в себе. — Я поговорю об этом с Кингсли. Сириус, — Ремус остановился и посмотрел на него, — ты не боишься? Да, я видел её. Но это ведь… тебе придётся жить с этим всю жизнь. С её… — он подбирал нужное слово, — болезнью. — Мне страшно, да. Но я боюсь не того, о чем ты говоришь. Я боюсь, что… не справлюсь. Не вытяну её. Я люблю её, Ремус. Это не вина или что-то такое, я понимаю, о чём ты думаешь, — Сириус покачал головой, глядя на друга. — Если бы Тонкс, твоя Тонкс была больна (не дай бог, конечно, но всё же), чего бы ты боялся? Ты смог бы оставить её? Ремус молчал. Он посмотрел на Сириуса, затем опустил голову. — Конечно, нет. Я бы не оставил её ни за что. Они постояли ещё с минуту молча, и, не сговариваясь, двинулись дальше. За следующим поворотом скрылись в переулке, и послышался хлопок. Резко наступившая ночь поглотила их, растворяя во тьме.