У медали две стороны

            Голова вроде не раскалывается, но Бет всё равно ощупывает её и не находит никаких подтверждений худших вариантов. Её не били, не приложили хорошенько головой о какую-нибудь удобную стену. Разве что подсыпали что-то в бутылку с водой. Или усталость в конце концов взяла своё.       «Просыпайся, соня», — Бет выталкивает себя, отлепляется от подушки и садится. Зевает. Протирает глаза и оглядывается.       После апартаментов доктора Крейна Бет ждало кое-что менее симпатичное в плане интерьера. Нет, мебель тут была, но…другая. Да уж. Кровать — огромная, как атлантический океан, накрытая красным бархатным покрывалом. Крепкая, кажется. Бет села на неё, похлопала. Мягко. Она повертела головой: у изголовья между кроватью и стеной полка, заваленная… А чем только не заваленная!       К этим замечательным и по-своему заманчивым апартаментам была приложена женская рука, но чувствовалось здесь и логово холостяка. Например, напротив бессовестно огромной кровати висела огромная плазма, а между стеной и кроватью стоял круглый стол, на котором только пепельница. Чистая. У окна стол, а на нём стопками свалены тетради, листы бумаги. Бет подошла ближе: ещё карты города, планы зданий. Бет разрыла ворох бумаг и нашла под толщей безобразия ещё одну пепельницу и разрезанные трусики. Женские.       Бомбе Бет не удивилась бы, а вот это…       Бет поморщилась и порылась с другой стороны груды, рассматривая многочисленные чертежи. И наткнулась ещё на одни трусики, на этот раз кружевные и больше напоминавшие верёвочки напополам с завязочками.       На всякий случай Бет отходит от стола, а то мало ли.       Бет догадалась, что её заперли не в комнате для пленников — пленнику вполне хватило бы и два на два, и это даже не про могилу речь. А заперли её чуть ли не в номере люкс. Кажется.       Из примечательного. И на заметку. В комнате — или из комнаты — три двери, и Бет, естественно, попробовала подёргать за ручку каждую. Две из дверей, естественно, не поддались. Не удивило, но и ощущению собственной безопасности не поспособствовало. Как и содержимое за третьей, но там уборная. Внутри всё довольно простенько, даже по-своему уютно: унитаз одна штука, небольшая раковина возле него и душевая кабинка в стороне. Окна, увы, не имелось, даже зарешёченного. А если бы и было, что с него взять? Прыгать? Ну да, улететь этажа с -дцатого — предел мечтаний! Чай, не Бэтмен какой-нибудь, чтобы так просто прыгать откуда попало. А она, Беатриче Милн, как в дешёвеньких романчиках, просто девушка в беде, и нет у неё рыцаря, что прискакал бы и спас.       И тут хоть вой, хоть «сос» по стенам отстукивай, толку хрен.       А может, она не у Джокера, как ей кажется, а он сдал её доктору Крейну? Бет оглядывается. Не в его вкусе такая крышесносящая и пошлая безвкусица. Это помещение так и кричит о том, что оно создано для разврата. Хотя… А что она знает о докторе кроме того, что видела своими глазами? Ни-че-го.       Стоило ещё раз осмотреться.       Возле круглого стола нашлось ведёрко KFC, наполненное картошкой фри до половины. На всякий случай Бет побрезговала угощением, хотя Джокер наверняка от сердца отрывал «вкусняшку». Типа чтобы с голоду не померла дорогая гостья, но… спасибо, нет.       Из почитать в комнате нашлись только порножурналы и журналы про оружие, сложенные в две аккуратные стопочки под кроватью. В некоторых оружейных журналах обведены те или иные пушки. Бет усмехнулась и предпочла не читать ни то, ни другое, хотя больше никаких занятий не нашлось. Кроме телика, который показывал пару спортивных каналов, один новостной и — спасибо! — Нетфликс. Это из приличных. Из неприличных — три с эротическим содержанием, но их Бет предпочла не смотреть, по крайней мере, в одиночестве.       Кстати, о новостях. Естественно, там во всё горло трубили о том, что — надо же, надо же! — мэр наконец-то вывел в свет одну из своих дочерей, а её умыкнул Джокер. Бет на это только ухмыляется, ведь никто на самом деле не знает, что похищение помогло ей избежать если не кошмарного брака, то влияния доктора Крейна уж точно. А ещё выйти из-под гнёта родителей. Вот только вряд ли плен может стать радужной альтернативой.       Бет смотрит новости, сидит на краю кровати и ждёт. Хоть чего-то. И совсем скоро её ожидания вознаграждаются тихим шуршанием одной из запертых дверей. Бет выключает телевизор, встаёт и поправляет подол платья.       Закрыв за собой дверь, в комнату входит Джокер и останавливается. Долго смотрит куда-то мимо Бет, словно забыв не только про неё, но и про её существование в целом. Его правая рука тонет в кармане тяжёлого пальто, вытягивает пачку сигарет. Из другого кармана он достаёт зажигалку. Щёлк. Огонёк лижет бумагу и табак, и с первым клубом дыма комната наполняется горечью.       Зажав сигарету в зубах, Джокер стягивает со сгорбленных плеч пальто и вешает его на крючок возле двери. Новый клуб дыма струится рядом с Бет, она отступает, пропуская клоуна мимо. Он не видит — или специально не замечает, что в его бумагах рылись.       Бет обнимает себя за плечи. В тёплой комнате становится вдруг холодно, хочется обнять этого странного человека, прижаться, чтобы его внутренний пожар согрел. Но вместо этого Бет облизывает пересохшие губы и спрашивает:       — Где я? Куда ты меня привёз?       Этот вполне безобидный вопрос заставляет глаза клоуна налиться чуть ли не кровью, кажется, даже можно увидеть, как в его глазницах кипят котлы.       — Это… неправильный вопрос, — едко отвечает он, снова затягиваясь.       — Но… — Бет разводит руками.       Клоун перебивает её. Подходит близко, почти вплотную, от него пахнет горьким древесным одеколоном и бензином. Джокер прижимает палец к губам Бет и усмехается, но усмешка вышла недоброй. Бет смотрит, не понимая, чего ожидать. Не пятится, стоит на месте, а сердце стучит.       — Давай договори-имся, детка. Я спрашиваю — ты отвеча-аешь.       Бет остаётся только кивнуть. Она даже толком не знает, ждать ли бурю, но когда клоун отнимает руку от лица Бет, её удивляет его реакция. Джокер вздыхает, потом причмокивает, попутно глядя куда-то в стену, будто там что-то важное, потом манит Бет к себе и, вскинув брови, тихо говорит:       — Помоги-ка мне с галстуком.       Чертыхнувшись про себя, Бет тянет руки к узлу на шее мужчины, но медленно, будто он пёс, а с псами ведь как — руками не маши, резких движений не делай. Вопреки ожиданиям на его шее не обманка «застегни-расстегни», а полноценный галстук. Р-раз, два, и развязан, и Джокер перенимает инициативу, сам стягивает удавку. Бет остаётся только наблюдать, мысленно заламывая руки, она прячет чувства за маской, но внутри у неё лавина. Внутри она вся кричит и мечется, потому что видит этого страшного человека третий раз в жизни, и она его не знает. Ей хочется одновременно кричать от ужаса и обнять цунами по имени Джокер. Её разрывает от переизбытка чувств.       — И вот что мне интере-есно, — голос его бархатный, но слышится в нём угроза, и эта смесь сладкого и горького пугает. — Что за тип, около которого ты отиралась? М? Нашла, кому можно подор-роже продать свои… эхе-хе… инвестиции?       Бет отступает назад. Вот как! Джокер уверен, что она с тем человеком по своей воле? И она усмехнулась, стянув с шеи клоуна галстук. Руки выдают её — дрожат, пальцы не слушаются, но она не сдаётся, только нервно сглатывает, а потом находит силы и слова, лишь бы не молчать перед этим человеком.       — Его зовут доктор Джонатан Крейн, он психиатр из Аркхема, — естественно, это развеселило Джокера, и он расхохотался. Даже сквозь захлёбывающийся смех он умудрялся впиваться взглядом в Бет, отчего ей не по себе.       — О, де-етка! Может, ты решила поймать меня на живца-а? Пха-ха-ха!       Бет качает головой и чувствует, что краснеет. Опускает голову и сдерживает улыбку, но не радостную, а истеричную, болезненную. Джокер подхватывает её за подбородок и поднимает, смотрит в её лицо, всё ещё весёлый и чем-то довольный. Удовлетворённо кивает. Наверное, он видит в её глазах тягучее желание близости и страх.       — Ну-у? — мурлычет он, желая знать правду.       — Нет, — её голос дрожит, а в уголках глаз уже собираются слёзы. — Он монстр.       — Хуже… хм… чем я? — снова расплывается клоун в довольной улыбке.       Но Бет не до смеха. Ей нужны объятия и шёпот: «Всё хорошо, всё позади» — но не от клоуна же требовать невозможного!       — Он… кажется, он делает какие-то яды или газы, которые очень плохо влияют на людей. Не могу точно сказать.       На этот раз Джокер хмурится, но не отпускает лицо Бет из тисков пальцев.       — И он пробовал их на тебе, да-а? — конечно, в его голосе нет злости, типа, «этот подлец причинил тебе боль?» Голос Джокера полон любопытства.       — Да… — шепчет Бет и кивает.       А пальцы впиваются сильнее.       — И что же испытала ты-ы, малыш-шка Бетти? Ты… страда-ала?       Он полон жадного любопытства, нездорового, будто он доктор Франкенштейн, а не просто убийца из самых мрачных переулков. Ненасытный человек, нездоровый. Голодный до чужих эмоций. Быть может потому, что сам не способен на них, поэтому как вампир высасывает их из всякого, до кого дотягивается.       — Я, — Бет выдыхает и набирает воздуха в лёгкие для страшного и странного признания, — чуть не умерла. Кажется.       — Так-та-ак. И что же тебя связывает с э-этим человеком? — а это произнесено с настороженным недовольством.       — Он похитил меня и удерживал силой, думаю, хотел сделать своей невестой, чтобы быть поближе к мэру.       Джокер отпустил Бет и взорвался несдержанным хохотом, на этот раз даже сложился пополам, потряхивая головой. И пока не был способен произнести ни слова, выставил вперёд руку и качал указательным пальцем, иногда скрючивая его.       — Так я… аха-ха… получается я тебя… мха-ха! Спа-ас!       И снова раздражающий и пугающий смех, отчего Бет хочется сжаться. Но она стоит на месте ни жива ни мертва, только сердце бьётся о клетку из рёбер, почти болезненно. Кажется, Бет не хватает воздуха, потому что она по-рыбьи открывает рот.       И как ни в чём не бывало этот пугающий человек выпрямляется, неряшливо зачёсывает пятернёй волосы за уши и бесконтрольно облизывается. Его глаза бешено бегают по Бет, могли бы стрелять — стреляли бы. Он вразвалочку подходит к Бет и берёт её лицо в свои ладони. Наконец она всхлипывает, ощущая жар его рук.       — Эхе-хе, сделать тебя своей невестой не обеща-аю, хех, но-о… ОБЯЗАН ПОКАЗАТЬ, КТО ТУТ ПАПОЧКА! — рявкает он, так что Бет даже не успевает отреагировать, а Джокер уже хватает галстук из её рук и наматывает вокруг её тонкой шеи. Но не душит. Разворачивает к себе спиной и хватает за плечи. Бет замирает. Съёживается, часто дышит и всхлипывает — от страха. Но за этой показной грубостью следуют нежные прикосновения к шее, Джокер отодвигает волосы и касается губами изгиба шеи возле плеча. Целует. Бет дрожит. Кажется, тает. Плавится. Готовится сгореть в руках самого искусного убийцы, и она определённо хочет его, жаждет горьких поцелуев, жадных, ненасытных.       Намотав концы галстука на кулак, он тянет Бет на себя, и она прижимается спиной к клоуну. А его губы уже у её уха. Она беззвучно постанывает, готовая как принять неминуемую смерть, так и вспыхнуть от крышесносящей страсти.       Он шепчет:       — А это кричащее платье… Такое прелес-стное… Он купил его? Наверное, безумно дорогое, под стать дочке мэра, хе-хе.       Она пытается кивнуть, но не может: Джокер всё ещё крепко держит галстук, но не душит, Бет же держит руки у шеи. Может быть, она ошиблась, возможно, она готова бороться за воздух в случае чего, не захочет сдаваться.       Но.       Джокер.       Не.       Душит.       — Он уже трахал тебя? В какой позе? По-собачьи? На столе? — злобно рычит клоун и тянет подол платья, собирает его складками в кулак, слишком резко задирает на бёдрах и дышит возле уха. Дыхание болезненное, злое. Наверное, он скалится, Бет не видит. Стонет, всхлипывает, пытается помочь ему, но он больно бьёт её по пальцам, и она больше не мешает.       — Нет, — отвечает она и шипит, когда он щипает её за зад.       — Что нет? — рявкает он.       — Не… у нас не было секса… — это признание даётся ей тяжело, отчего-то постыдное. Голова идёт кругом, хочется сесть, но когда она обмякает, Джокер вновь тянет ткань на шее, отчего удавка подзатягивается. Бет вскрикивает. Но всё ещё не решается бороться с человеком, у которого в руках её жизнь. Пусть он решает, как с ней поступить, пусть растерзает, но так хочется его поцелуев. Опьяняющих, дерзких, опасных.       — Хе-хе… Он недостаточно хорош для тебя? — в его голосе что-то изменилось. Это что… мать его, ревность?       Он рвёт прозрачную ткань подола.       — Дрянь! — Джокер больно щипает её за зад и рычит на ухо. — Сучка должна знать своё место. Ты. Моя. Сучка.       Он нехорошо посмеивается и просовывает пальцы под резинку белья, торопливо стягивает вниз, не заботясь, причиняет боль или нет. Бет тяжело дышит, пытается поймать его руку, чтобы прижать её к себе, чтобы сжать, но он стряхивает её пальцы и недовольно рычит. В ответ на её вольность его пальцы больно впиваются в её бедро, Бет стонет, пытается выскользнуть из хватки, но боль усиливается. Когда его рука пропадает, Бет не успевает вздохнуть, преисполненная благодарности за освобождение. Вместо этого на её зад обрушивается тяжёлая ладонь, по-хозяйски сжимает ягодицу, мнёт, и Бет снова больно, но вместе с тем эта боль ей нравится. Она стонет и прижимается к Джокеру. Течёт. Словно читая её, как пошлую книгу, он отпускает её и просовывает руку между её ног. Ощупывает влажный вход, а Бет так хочется, чтобы он насадил её на свои пальцы.       Её дыхание накладывается на его дыхание. Сбивчивое. Тяжёлое. Жаркое. Пошлое. Хватка на шее ослабевает, но лишь для того, чтобы ухватить волосы и потянуть назад. Бет вскрикивает от боли, а клоун накрывает её раскрытый в гримасе боли рот. Кусает губы, углубляет поцелуй. Он толкает её, не отпуская, на кровать, Бет падает, а Джокер наваливается сверху, рычит. Она слышит, как тянется вниз бегунок его молнии, и Бет в напряжении ждёт, сминает покрывало.       И мир то ли замер, то ли понёсся с бешеной скоростью в тартар, но когда мужчина вошёл в Бет, резко, толчком, заполнил её собой, она закричала. Не от страха. Не от боли. Наконец переполнявшее желание перелилось через край, пальцы Джокера вонзались в её тело, царапали, сминали, он толкался в неё и изучал изгибы. Жар ожидания — лучшая награда, но ещё слаще и желаннее утолить желание.       Стряхнув с себя первое вожделение, мужчина потянулся назад, схватил Бет за волосы и потянул на себя, заставляя сесть. Не выпуская волос, он продолжил вколачиваться в неё, выбивать из неё крики. И она кричала. Шипела, когда сильнее хватал за волосы, за бёдра.       Она вздрогнула, когда он толкнул её, роняя, а после схватил и повернул к себе. Его лицо дьявольское, пугающее, глаза словно заволокла пелена дикой жажды человеческой крови. Рыча, Джокер быстро нашёл в кармане брюк нож. Щёлк. Он схватил Бет за ворот платья, слишком сильно, будто собирался вспороть её, и снова вспыхнул страх. Бет поползла назад, но мужчина не отпускал. Резанул по вороту платья и, отбросив оружие, схватился за резаные края, разорвал ткань, оголяя грудь и живот. Язык бесконтрольно касался нижней губы, искривившейся, кровавой от краски. Он нависал и опускался, как подкрадывается животное к умирающей жертве, истекающей кровью, обречённой.       Именно так Бет себя и чувствовала, глубоко, часто и испуганно дыша: обречённой. Она замирает, а её клоун, наоборот, он жаждет.       Им некуда торопиться. Ему. Ему, конечно, потому что Бет принесла себя в жертву, сдалась, а клоуну осталось навалиться сверху, помогая себе, давя коленом на ноги Бет. Он заставляет её сдаться, больно давит, и она шипит, елозит под ним, потому что он сначала больно давит коленом, раздвигая ноги, потом резко разводит их в стороны и устраивается между ними. Нарочито медленно. Не торопится.       Подсовывает руку под голову Бет и вплетает пальцы в волосы, снова тянет, и Бет тяжело дышит, пытается перетерпеть. Мужчина поворачивает её голову в сторону, убирает с шеи волосы и целует. Нежно. Это подкупает. Бет снова выгибается, на этот раз её пробивает озноб удовольствия, мурашки бегут по коже, и клоун ловит их губами. Смеётся. И это единственное предупреждение перед тем, как он впивается зубами.       Бет кричит, пытается вырываться, толкает клоуна в плечи, но это только раззадоривает его, он отпускает шею, но лишь для того, чтобы укусить снова. И Бет опять борется. Он остервенело входит в неё, вколачивается, подминает под себя. Всхлипывает, стонет. Отпускает горло, его губы в краске и в крови.       Вздох.       Бет стонет. Боль и жажда плещутся в ней, Джокер накрывает её губы своими, снова пачкает краской. Кровью.       Всхлип.       Его глаза налиты огнём, полыхают, в них взрывы. Бет обвивает его шею, вдыхает запах бензина, которым пропитались его кожа и волосы. Прижимается. Прижимает. Уже не пытается удержаться, запрокидывает голову, предлагая себя на блюде.       Толчок.       Небо на закате.       Толчок.       Бет задыхается от стонов.       Его губы на её шее.       Тяжесть его тела пьянит.       Бет накрывает, она вскидывает бёдра, дрожит, кричит. Впивается пальцами в плечи мужчины, протяжно стонет. Умирает и возрождается, горит, полыхает.       И падает, падает, падает!       Джокер ещё долго нависает над ней, опираясь на руки, входит рваными толчками, с его лица капают тяжёлые капли белёсого от краски пота.       Бет рассматривает останки своего дорогого платья, то ли золотого, судя по ценнику, то ли кокаинового. Вот так лёгким движением руки платье превращается… превращается платье… в кусок разрезанной ткани! Вуаля. А Джокер что? А он ничего, лежал себе на кровати, ногу на ногу положил и курил, стряхивая пепел на пол. Бет покривилась, но делать замечание маньяку не стала. Спасибо и на том, что «спас» и не порезал на ленточки после или даже во время их интимной близости.       — Детка, — клоун стряхнул пепел и указал сигаретой на дверь, из-за которой ранее появился, — свари кофе. И сообрази что-нибудь пожрать.       Вот она — романтика с запахом бензина и пороха.       А может, у клоуна просто план, как у любого нормального — Джокер и нормальность! Ха! — мужчины видеть женщину раздетой. Когда Бет обернулась на него в дверях, он смотрел на неё и выпускал клубы дыма.       — Курить вредно, — кокетливо улыбнулась она, не стесняясь своей наготы.       Клоун приподнял одну бровь.       — Дерзить, де-етка, тоже вредно для здоровья, знаешь ли.       В его голосе, напротив, ни намёка на флирт, и Бет скрылась за дверью. Что ж, тут располагалась небольшая кухня. Чёрный холодильник справа от выхода, слева кухонный гарнитур, раковина. У окна стол. Кухня в тёмных тонах, иссиня-чёрных, и в этом есть свой шарм. Обстановка вполне ничего так, удобненько.       Кстати, об удобстве. Сбоку холодильника на приклеенном крючке висел женский халат. Зелёный. Всяко лучше, чем ничего. Бет надевает его, повязывает пояс на талии и инстинктивно суёт руки в карманы. В одном что-то шуршит, во втором под пальцами мягкое колечко ткани. Бет вынимает правую руку — фантик от конфеты, в другой — красная резинка для волос, пахнущая настолько сладко, насколько может выдержать нос. «Мерзавец какой!» И хотя Бет понимает, что её ревность беспочвенна, но бурю в себе она сдержать не может и выходит в комнату.       — Так вот что это такое! — она пытается не показывать недовольство, но получается так себе. Как если бы транс на пляже скрывал бы, что он транс. И Джокер тоже слышит фальшь в голосе, ухмыляется, шумно выдыхает через нос и спокойно отвечает, так что хочется бросить в него что потяжелее.       — Н-ну… Это резинка, — он произносит это так, словно Бет неразумное дитя, спрашивающее, почему вода мокрая, а огонь горячий. Она фыркает.       — Квартира! Это же притон! Ты сюда водишь проституток? Знаешь что… Ты ошибся адресом, дружище, я не одна из твоих шлюх. Иди ты!.. — Бет трясёт. Не говоря больше ни слова, она втискивает ноги в туфли, быстро застёгивает ремешки вокруг щиколоток и идёт к третьей двери. Стало быть, выход там. Догадку подтверждает висящий на гвоздике ключ со слишком большим колечком и брелком в виде резинового разноцветного пистолетика.       Бет со всей злостью хватает ключ — её всю трясёт — и не с первого раза попадает в замочную скважину. Этот сраный клоун правда подумал, что она одна из его подзаборных шлюх?! Мудак!       Судьба не балует её вторым шансом, Бет не успевает даже донести ключ до замка.       На этот раз прикосновения Джокера не такие пылкие и страстные, он хватает её за горло, чтобы причинить боль и заставить кричать. И она кричит. Мужчина с силой толкает её на кровать, так что бедром Бет стукнулась о бортик под покрывалом, но не успела и пискнуть. Клоун сел на неё сверху, прижав бёдра коленом, а руки завёл за голову и навалился на них.       Не только его поведение стало другим — пугающим и опасным, взгляд тоже иной. Разрушительный, опустошающий. Бет попробовала пошевелиться, но мужчина больнее надавил на её бёдра, и она заскулила под ним, жмурясь от мучительных ощущений.       — Ита-ак, — голос его срывается, Джокер тяжело дышит, создавая ощущение, что он из последних сил держится, чтобы не расколоть череп зазнавшейся девчонке, — я задам тебе только один вопрос, Бетти. ТЫ ВИДИШЬ ЗДЕСЬ ЕЩЁ ХОТЬ ОДНУ ТЁЛКУ?       Бет сжалась, пытаясь прикинуться песчинкой, задышала часто-часто, при этом всё равно задыхаясь. Воздуха катастрофически не хватало, страх сковал всё: и горло, и тело. Чтобы не злить психопата ещё больше, она исступлённо замотала головой, вытаращив на него испуганные глаза. Она чувствует себя опустошённой и растерзанной, слишком маленькой и беззащитной.       — Детка, де-етка, — звучит угрожающе, — послу-ушай… Ну же! Смотри на меня! Вот так, да-а. Так… ты видишь здесь ещё кого-нибудь? М?       Мотает головой.       — Потому что в данный момент здесь то-олько ты. И если ты сейчас здесь никого, кроме себя не ви-идишь, то и не появится никто. По крайней мере, хе-хе, до следующего твоего сканда-ала, после которого мне придется избавляться от твоего тела и заселять сюда другую тёлку.       То, что происходит дальше, не укладывается в рамки её сознания. И мироздания. Знакомый щелчок, и сталь блестит возле лица, Бет внимательно следит за ножом. Джокер свёл её запястья вместе, удерживая. Вторая рука свободна для любых манипуляций, и он предпочитает то, к чему привык и что наверняка у него получается лучше всего.       Когда нож касается горла, скользит по коже, не раня, к ключице, Бет вздрагивает, ожидая, что в любой момент давление может усилиться. Но этого не происходит. Пока.       Дойдя до выреза халата, мужчина ведёт нож обратно, останавливаясь только, когда доходит до губ. Лёгкий укол. Бет инстинктивно облизывается и мотает головой.       — Тш-тш-тш-ш, не надо резких движений, ты, хм, можешь… пора-аниться… — его низкий бархатистый голос будоражит, гипнотизирует, подчиняет. Бет сдаётся. И нож медленно проникает меж прикрытых губ, и снова этот шёпот «тш-ш». На лице клоуна улыбка, полная любопытства, словно он стал свидетелем чего-то загадочного, таинственного, не предназначенного для него.       Бет замирает. Кажется, сердце тоже перестаёт биться, всё вокруг замедлило ход, время остановилось. Всё подвластно Джокеру.       — Оближи, — шепчет он и медленно вынимает нож плашмя.       Бет послушно зажимает его губами, ощущая прохладу металла. Ого! Неужели это происходит с ней? Это не сон? Это не сон… Может быть, она достаточно безрассудна, если легла под маньяка, но его прикосновения пьянили, и даже нож во рту — нечто неправильное, вывернутое, изуродованное с моральной точки зрения, то Бет текла, её возбуждала эта искалеченная близость.       Когда нож почти вышел, клоун надавил сильнее и резче, и Бет взвизгнула, почувствовав, как рот заполняется кровью. Господи, её кровью!       Джокер припал губами к её губам, его поцелуй грубый, почти садистский, мужчина даже не оставляет Бет возможности кричать: её голос тонет в его губах. Она прекращает попытки вырваться, обмякает, показывая, что смирилась, больше не пытается кричать. И тогда поцелуи смягчаются. Джокер уже не кусает, не давит, он касается ранки на нижней губе, целует.       Бет тяжело дышит, лежит с закрытыми глазами, боль сменилась почти любовными поцелуями, словно этот искалеченный человек жалел её. Он нетерпеливо раздвинул её ноги и навалился сверху.       После она всё-таки наведалась второй раз в кухню, где очень кстати нашлись салфетки. Рассечённая губа — не то украшение, о котором мечтает женщина. Конечно, сначала внешний вид, а потом весь мир, который сконцентрировался на одном единственном человеке, у которого ни имени, ни рода, ни племени. Только слово: Джокер, и за ним ничего, кроме криков боли и страха. Если бы добропорядочные готэмцы узнали, что дочка мэра, серая неприметная тень, спала с террористом номер один и к тому же соизволила остаться живой, её разодрали бы на клочки.       Что ж. Бет разглядывает себя в маленькое зеркальце, обрамлённое в принцессином стиле. Ещё одна вещица из прошлого этой квартиры. Жива ли бывшая обладательница зеркальца?       Ладно, мёртвым и без вести пропавшим уже всё равно, а вот Бет рассматривает себя и морщится. В губе тут же вспыхивает боль, и Бет морщится снова, за что тут же проклинает себя. Остаётся надеяться, что мастер своего дела знает, как нанести увечье так, чтобы впоследствии не осталось ни следа. А вот шея уже покрыта багровыми пятнами, покрывшимися корочками укусами и засосами.       Бет отложила зеркало и посмотрела на кофеварку. Кофе как раз сварился, а вот после осмотра холодильника настроение чуть приподнялось. Надо же! Ни одной отрезанной головы! И вообще ни одного упакованного тела а-ля тетрис по-готэмски. Зато есть плавленый сыр и обычный твёрдый. Два литра молока и всякое по мелочи, а в морозилке несколько упаковок готовой лазаньи, макароны с беконом.       Кстати, о еде. Есть и правда хотелось, особенно после такого продуктивного дня. Бет согрела в микроволновке две лазаньи.       Джокер как ни в чём не бывало сидел за столом и что-то записывал на клочке бумаги.       — Пишешь отчёт о сексе? — попыталась пошутить Бет, но Джокер даже не посмотрел на неё.       Посмотрите, какие мы деловые.       Она поставила тарелку с едой и кружку с кофе на свободный островок стола, составила подушки у спинки кровати и сходила за своей порцией лазаньи и живительного напитка.       Щёлк. Новости? Нет, хватит на сегодня происшествий. Музыкальный канал? Пожалуй, тоже мимо. О, Нетфликс! И очень кстати сериал «Бумажный дом». Отлично! В какой-то момент, кажется, великий злодей тоже заинтересовался происходящим на экране, но вскоре фыркнул и вернулся к делам.       Ну и пожалуйста!       Джокер шуршит, роется в бумажках и планах, на некоторых останавливается чуть дольше, чем на других, снова перекладывает. Периодически ест и пьёт. После долгого копания на столе наконец поднимается и уходит в ванную комнату. До сих пор Бет удавалось гнать мысли о ещё одном маньяке в её жизни, но когда она остаётся в комнате одна, стены давят, без Джокера тут слишком пусто и тихо. Даже когда он молчит, он умудряется заполнять собой всё пространство и нарушать границы.       А ещё собственная нагота — пусть и под зелёным халатом — уже не будоражит, теперь это что-то неестественное. Противоестественное.       Из ванной долго слышится звук воды в душе, и Бет успевает немного подремать. Ей ничего не снится. Или снится, но мозг тут же стирает всё увиденное, за что ему огромное спасибо.       Её будит севший на кровать Джокер. Бет сонно щурится, потягивается, убирает с колен пустую тарелку.       — Ты спать собрался?       — Эм, — он театрально теряется, смотрит на Бет как на поехавшую кукушкой. — Да, а ты?       Она удивлена. Даже не тем, что он тут, раздетый, от него пахнет чистотой и лавандовым гелем, его лицо чистое и гладковыбритое. Кое-где видны мелкие порезы от бритвы. Это всё как будто нормально. Её поражает, что этому страшному человеку тоже нужен сон!       И Джокер добивает её тем, что ложится рядом, закидывает левую руку за голову и шумно выдыхает. Смотрит в телик. Бет ещё некоторое время смотрит на происходящее, не веря глазам.       — Если я не ошибаюсь, — недовольно бормочет Джокер, — а я не ошибаюсь, мы не в зоопарке.       До Бет доходит, что это предупреждение. То есть ему не всегда доставляет удовольствие, когда на него пялятся? Она подползает чуть ближе и неуверенно спрашивает:       — Можно?..       — Валяй, — отвечает Джокер и проводит языком по нижней губе, чем напоминает, что её собственная губа сейчас не менее искалеченная.       И Бет находит в себе немного храбрости, чтобы прижаться к мужчине и устроиться у него на плече. Вообще-то Бет не пьёт, но всё настолько сюрреалистично, что кажется — выпивка точно бы не помешала. Желательно покрепче.       Они лежат так — кожа к коже, оба обнажённые. Бет кладёт руку ему на грудь, её ждёт второе открытие за этот странный вечер: там, за клеткой рёбер, у этого разухабистого человека бьётся сердце.       Боится ли она Джокера? Бет соврёт, если скажет, что нет. Очень боится, чёрт возьми, это же Джокер! Надо быть полной идиоткой, чтобы не опасаться его. И всё-таки ей хочется прижиматься к нему и лежать вот так. Будто он нормальный. Будто и сама она нормальная!       Ох уж эта судьба! Коварная, кровавая! Подсунула Бет двух маньяков, на, дескать, выбирай, тяни карту. Какую вытянешь, с тем и стерпится-слюбится. А если Бет не хочет так?       Нельзя.       Кто-то из двух зол выбирает меньшее, а у Бет неправильный выбор. Да и есть ли он?       Тогда почему с Джокером она чувствует себя свободной, а с доктором Крейном — хоть волком вой, хоть в петлю лезь? Не оттого ли, что Джокер если уж вознамерится убить, то заберёт жизнь? Пусть смерть будет страшной, но встреча с костлявой обеспечена. А доктор Крейн другой. Не хотел убивать, но так мучил, так душу выворачивал, что и жизнь казалась наказанием, а не даром. Бет отходила от его опытов так, будто на смертном одре лежала, но по непонятной причине вдруг передумала умирать.       Хотя ведь и для Джокера она туз в рукаве, а не «всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас».       Дочь мэра — это дверь в мир подкупных политиков и к власти.       Может, на деле клоун и доктор — всего лишь шило на мыло, и ничего более.       А ведь была бы меркантильнее, сбежала бы к психиатру: пока не надоела бы ему, играли бы в семью и в любовь — для окружающих, конечно. А в стенах дома только страх и мучения. Зато за ним как за каменной стеной. Слишком хорошо Бет думает об этом мерзавце.       Можно ли никого не выбирать? Или ещё лучше: выбрать себя. Себя! Да только разве психопатам объяснишь, что человек — не игрушка?       И всё-таки рядом с Джокером страх не такой, не ворочалось нечто болезненное в груди, не выворачивало. Он ведь, по сути, тоже ни разу не семья и не любовник: Бет не такая дура, чтобы настолько верить в сказки, но раз уж жизнь тыкала её носом в серийных негодяев, то и подстраиваться — тот самый вариант.       То, что доктор прописал.       Не Крейн, естественно.       Ну, не в Бэтмена же играть!       Так она и засыпает, на плече у самого кровавого человека, способного сеять хаос. Там, где появляется Джокер, — только кровь, боль и вопли. Но не сегодня и не здесь.       Утро начинается почти типично — с кофе и с бутербродов, и это нормально. А вот Джокер, не спеша одевающийся в комнате и поедающий свою порцию сэндвича, — ну такое зрелище. Завораживает. Обычные люди, спонтанно переспавшие друг с другом, говорили бы о погоде. «Как солнечно сегодня!» «Ага, да, хорошая погода». Честно говоря, Бет даже не знает, можно ли подходить к Джокеру без особого разрешения. Но раз он не прихлопнул её, когда она принесла ему кофе и тарелку с сэндвичем, может, не так всё и страшно.       Вообще Джокер даже не смотрит на Бет, словно она часть интерьера. Но это дамы из высшего общества существуют для украшения обстановки, а Бет сама себе хозяйка. По крайней мере раньше так было.       Мистер Зло сидит на кровати, его узнаваемое пальто лежит рядом, поверх пальто — перчатки. Джокер закончил застёгивать пуговицы на рубашке, а Бет тут как тут с галстуком в руках. О, и совсем не для ответочки, типа теперь моя очередь показать, на что способна девчонка. Хотя… Она всего лишь предлагает помощь, и клоун ухмыляется, сально, иронично, но Бет не обращает внимания.       Мужчина встаёт с кровати, ведь даме должно быть удобно. Он хихикает, приподнимает брови, читает свою новую игрушку. Бет не обманывается надеждами, не строит воздушных замков а-ля «и жили они долго и счастливо». Не расчленил — и на том спасибо, этого вполне хватит.       — Уже уходишь, — вздыхает она и лукаво смотрит в его наглые глаза.       Джокер причмокивает, проводит языком по внутренней стороне шрамов и качает головой.       — Ага, — непринуждённо отвечает он.       — А я… тоже ухожу? — осторожно спрашивает Бет.       — Ты остаёшься тут, — ответил он и цокнул языком, имитируя то ли выстрел, то ли типа подчёркивает, что это не обсуждается.       — Может, объяснишь немного, ну… — она пожимает плечами и делает вид, будто смирилась.       — Формально ты как бы… пленница. Да. А факти-ически… Да то же самое. В общем… чувствуй себя как до-ома, — он снова ухмыляется и пристальнее всматривается в лицо Бет, ждёт ответных эмоций.       — Но у девушки нет даже белья, а ещё женских штучек, ну знаешь… Он хмыкает и театрально закатывает глаза.       — Пришлю к тебе Билли-боя, детка, — он снова цокает языком, и на этот раз Бет уже не знает, как трактовать знак.       Она ниже его на голову, едва достаёт ему до подбородка, и ей приходится смотреть на него снизу вверх. Когда она заканчивает с галстуком, то осторожно протягивает пальцы к его чистому — пока — лицу. Касается узловатых шрамов. Джокер не морщится и не отстраняется, но наблюдает. Тогда Бет привстаёт на носочки и мягко касается его искалеченных губ. Её же ранка на губе покрылась корочкой, уже не так больно, нужна только аккуратность.       Бет кокетливо улыбнулась и прошептала, выдерживая взгляд глаза в глаза.       — А можно мне парик? Пожалуйста.       Наглость — второе счастье!       И снова касается его губ. Поцелуй нежный, почти невесомый. Иной мужчина растаял бы как мороженое на солнцепёке. А Джокер ухмыляется, и ухмылка такая типа «да ну?»       — Пари-ик? — урчаще спрашивает он.       Бет кивает.       — И очки без диоптрий, — улыбаясь, добавляет она и снова целует, всё так же мягко. Кладёт руки на его грудь, нежно гладит пальчиками.       Он шевелит губами, проводит по ним языком, словно пробует поцелуй на вкус, улыбается. Или скалится. Бет не может точно распознать.       — Детка, детка, — с укором отвечает Джокер и качает головой, облизывается, — маски… зна-аешь, не добавляют людям плюсов в ка-арму.       Последнее слово он произносит нараспев, подчёркивая его абсурдность и пытаясь разоблачить обманщицу. Это очевидно. Но Бет не хмурится, а снова целует, но на этот раз клоун отвечает — берёт её за плечи и прижимает к себе, приникает к её губам, ловит нижнюю, нарочно кусая за ранку. Бет болезненно стонет, ей неприятно, но сделать ничего не может. Знает, что если начнёт вырываться, — только раззадорит маньяка и спровоцирует агрессию. Но когда он её отпускает, сперва Бет глотает капельки крови, а уже потом отвечает:       — Ты тоже носишь маску.       В подтверждение своих слов она оборачивается и берёт с круглого стола баночку с белой краской и протягивает клоуну.       — Это не ма-ас-ска, — шипит он и несколько раз водит рукой около лица, — а мой внутренний мир. Я всего лишь пока-азываю, какой я на са-амом деле, и мне не нужен для этого парик.       Он чуть отворачивает голову и смотрит на Бет искоса, при этом приподняв брови.       — Но грим не…       Никакого предупреждения не последовало. Джокер просто схватил её за горло, толкнул к стене, не выпуская, и прижал, сжав на коже пальцы. Недостаточно, чтобы задушить, но как раз, чтобы отнять все слова. Мужчина приблизил своё лицо к лицу к Бет, склонился и заглянул в её глаза. Его взгляд злой, даже без чёрных глазниц пугающий, одного оскала его изувеченного рта достаточно, чтобы понять: надо хоть иногда держать свой рот на замке. Бет на грани истерики чуть не спрашивает у психопата: «Ты тоже слишком много болтал, что тебя так разукрасили?» Но она молчит. Конечно, она молчит!       — Ну дава-ай, дет-ка, — угрожающе и нараспев рычит клоун, — расскажи мне, как Я должен, по-твоему, выглядеть? Как… клоун? Разве я похож на клоуна?       Бет, насколько позволяет его рука на её шее, мотает головой.       Его настроение меняется моментально, и за это в том числе многие так боятся Джокера. Он фыркает в лицо Бет и отстраняется, а она делает глубокий и хриплый вдох, проталкивает в себя воздух и продолжает молчать. На всякий случай.       Не говоря ни слова, клоун надевает пальто и перчатки и выходит из квартиры, запирая за собой дверь на ключ. Тот самый, что висел на гвоздике и которого там теперь нет.