У медали две стороны

…сколько Ты меня ни испытывал ни одного испытания я не вынес сколько ни проверял ни одной не прошёл проверки вот и опять стою и прошу о любви о сладчайшем хлебе Твоём к несладким Твоим хлебам приступить не способен Михаил Кукин *** В мире дурных людей он для хулы рожден. В мире святых – пророк. В мире богов – Олимп. Если ты знаешь всё, значит, уже погиб. Елена Шилина *** Не удивляйся, что однажды увидишь сон почти кошмарный. В том сне молчать тебе прикажут. Шерил Фэнн

      С каждым прожитым часом жизнь всё меньше напоминает что-то хоть сколько-то нормальное. Джокер похож не на клоуна с ключиком в спине, а на дерево, которое ждёт верёвку и человека. Он и правда не рыцарь, даже не пытался обманывать, доказывая обратное. Скорее, он понимает, кого в нём хотят разглядеть и первое время готов повеселиться, показать желаемое, а потом жестоко разбить розовые очки о свою сущность.       Джокер — это вечное похмелье.       Бет не верила ему, но она же человек! Поэтому она надеялась. Людям вообще свойственно не терять надежду там, где уже всё. Вот лежит человек на Эвересте, на высоте восемь тысяч метров, умирает, а всё равно надеется. Знает, что тут не действуют ни гуманизм, ни законы эмпатии — только закон джунглей: помоги себе сам, а не можешь, так прости-прощай, все мы там будем. И вот Бет тот самый «победитель», кому выпало несчастье познать силу немилостивой стихии. А Джокер, стало быть, в роли Эвереста.       От лирики к прозе жизни: вечерний сон не принёс какого-то особенного облегчения, проблемы никуда не рассосались, вокруг всё те же стены ночлежки клоуна, а где-то там, за окном, живёт себе доктор Крейн.       На кухне послышалось какое-то копошение, и Бет сонно поднялась с кровати. Если это грабители, пусть захватят её с собой, что ли. Она даже поможет им сложить по мешкам худо-бедно ценные вещи этого логова. Но не успела Бет даже дотянуться до ручки, дверь распахнулась, так что пришлось отскочить, и кухня явила его. Хозяина квартиры.       — Она проснулась, — иронично протянул Джокер.       Сколько яда в его словах и в глазах! Всегда. Когда он рядом, Бет словно пропитывалась им, и даже поцелуи Джокера какие-то… злые. Голодные. Вообще-то после их первого секса в этой странной квартире Бет на полном серьёзе задавалась вопросом: это всё? Конец? Теперь психопат её убьёт?       Вот и сейчас он стоит перед ней — такой дикий, необузданный, как огонь, который нельзя приручить, но им легко можно обжечься. Взгляд у клоуна всегда цепкий, он никогда не смотрел просто, чтобы увидеть, полюбоваться, даже глаза служили ему оружием. Он читал человека, вот и на Бет он смотрит так, как мужчина смотрит на женщину, но при этом предупреждение никуда не делось.       И вот Джокер наконец проходит в комнату, Бет инстинктивно поворачивается к нему лицом и обнимает себя за плечи. Хочется тепла и объятий, пусть даже жёстких.       — Как прошёл день? — её будничный вопрос для совсем не будничного человека.       Кажется, Джокер не удивлён. Он лишь вздыхает и причмокивает.       — Ну-у, узнал, что моя куколка решила, что она может обойтись без кукловода, — он внимательно наблюдал за Бет, а она не понимала — это уже угроза или пока прощупывание почвы?       Мужчина несколько раз провёл языком по шрамам на внутренней стороне щёк.       — Ты… правда думала, что я не узнаю о прогулке?       Бет пожала плечами.       — Но ведь ты и не запрещал мне выходить. Вот сказал бы прямо…       Он схватил её за горло и наклонился, чуть приподняв своё лицо, чтобы ей лучше были видны шрамы. И на губах уже не улыбка, а оскал.       Бет раскашлялась, чувствуя, что воздуха вполне достаточно для дыхания, но мало для слов. Попробовав выдавить из себя что-то кроме кашля, она оставила жалкие попытки.       — Ты правда думала, что я твой личный рыцарь? — рявкнул клоун, и Бет оторопела, испуганно вытаращилась на него, забыв, что надо делать — мотать головой или всё-таки пытаться говорить.       — О-о, де-етка, — нараспев протянул Джокер, голос его дрожал, — вынужден тебя разочаровать.       Он несильно встряхнул Бет, она на мгновение закрыла глаза, а когда снова посмотрела на маньяка, в его взгляде ничего не поменялось. Всё такой же обжигающе опасный и кровожадный.       — Ита-ак, с чего бы начать объяснене-ение? — он склонил голову набок и наконец отпустил.       Она сразу шагнула назад, наткнулась на стену и замерла.       — М… мы можем поговорить, обсудить, — кое-как промямлила Бет, потирая шею.       — Мы-ы? — сладко протянул Джокер и глубоко вдохнул, словно пытаясь ощутить сказанное слово всем телом, а не только языком.        «Мы» — это не про Джокера. Он никому не позволял присоединиться к себе, никого не впускал в свой мир, и когда Бет решила, что есть какое-то мифическое «мы» в этой квартире, Джокер не только развеселился, но и разозлился. Он хохотал. Наклонялся вперёд, широко раскрывал рот и не прекращал пялиться на Бет.       — Давай я немного тебе расскажу, что да ка-ак… — с этими словами он достал из кармана брюк нож и несколько раз облизнулся. Походка его стала лёгкой, ненавязчивой, прогулочной, именно так он и подошёл к прижавшейся к стене Бет. Обмершей.       — Не надо, — чуть не плача, попросила она.       Джокер изобразил удивление, но при этом приподнял нож до уровня лица и посмотрел на него, после нахмурился и не менее удивлённо посмотрел на Бет.       — Но я ничего не де-елаю! Просто… Билли так отчаянно что-то запихивал за пазуху, что я решил ему помо-очь и, вот это да! — Джокер оглянулся, поднял что-то со столика и повернулся к Бет. Приподнял руку и помахал перед её лицом… париком. Тем самым. —Пришлось Билли рассказать мне всё начистоту. Не думал, что среди моих ребят есть… излишне сентимента-альные.       Джокер вздохнул и покачал головой.       И толку теперь отпираться? «Ах, это не моё!»       Неожиданно боль пронзила левый бок, Бет вздрогнула и схватила Джокера за плечи. Она всматривалась в его лицо, не понимая, что происходит. Любая попытка пошевелиться отзывалась острой болью, но когда Джокер отошёл на шаг назад, за этим последовала новая вспышка боли. Бет положила руку на бок, а когда посмотрела на холодную ладонь, увидела, как по зелёной ткани халата расползается красное некрасивое пятно.       Внезапно навалившаяся слабость заставила девушку тяжело опуститься на пол. Она смотрела на мужчину и не верила в то, что произошло. Она виновата. Но разве такое наказание должно свалиться за своеволие?       Каждый вдох давался с трудом из-за боли, а Бет не прекращала смотреть на Джокера.       Он опустился перед ней, сначала вглядываясь в её испуганное лицо, покрывшееся испариной, а потом убрал руку от раны и с интересом посмотрел на плод своей работы. Причмокнул и вернул ладонь на место, прижав её к ране сильнее, чем вызвал новую волну боли. Бет простонала, хотела поджать под себя ноги, но не смогла. Всё её тело превратилось в одну пульсирующую точку, Бет очень боялась умереть от кровопотери и что никто об этом не узнает. Она просто исчезнет, как и все прошлые девушки. Вот как всё должно закончиться?..       Она тяжело дышала и всхлипывала, ловила ртом воздух и болезненно выдыхала, раз за разом сглатывая слёзы.       Больно. Очень больно. И не встать.       Когда Бет смогла снова сфокусироваться на Джокере, то увидела, что он держит у уха телефон.       — Энди, мчись-ка пулей в гнёздышко. А, и прихвати бинтов, — Джокер посмотрел на Бет. — И ещё что-нибудь кровоостанавливающее. Эхе-хе, я тут немного перестара-ался.       ***       Бет смутно понимала, что происходит. В основном то, что глаза стали слипаться, а ещё — что стало холодно. Она искала взглядом Джокера, а когда он присел рядом и перекинул её руку через своё плечо, прижалась к нему, испуганная и плачущая. В голове крутилась только одна мысль: «Я не хочу умирать, я не хочу умирать…» В какой-то момент клоун ответил ей: «Я зна-аю». А потом пришёл Энди.       У Энди красные волосы, от него пахнет табаком и пиццей. Сквозь окутавший её кровавый морок она слышит обрывки фраз. «…отвези её к Берти, пусть он над ней поколдует и поставит на ноги как можно быстрее…» А потом: «…никто не должен знать…»       Почему-то в голову лезли воспоминания о том дне, когда она приехала в Готэм. Одинокая, вырванная с мясом из Нью-Йорка, не понимающая, зачем она здесь и почему должна называть встретивших её людей «мамой» и «папой», ведь тётя говорила, что она не обязана этого делать. «Здравствуй, Салли». После этих слов Бет протянула симпатичной женщине руку, а Салли засмеялась. «Какая она хорошенькая! Ну какая же я Салли? Я твоя мама, дорогая».        «А можно мне домой?» — спросила Бет уже в машине.        «О чём ты? Ты уже дома. Сейчас завезём твои вещи и съездим к Офелии, её похоронили на новом кладбище, у неё такое красивое надгробие — посмотришь на него. Это горюющий ангел. Кстати, твоё имя в эпитафии тоже есть — что ты скорбишь вместе с нами». Бет знала об Офелии только то, что у девушки рак и что из-за химии у неё выпали все волосы. Бет периодически присылали фотографии сестры из больницы: лысая девушка в голубом больничном халате, а на следующем фото — в розовом, на третьем — в зелёном и с катетером.       Бет открыла глаза, она всё ещё зажимала бок. Под ней сыро, сиденье пропиталось кровью. Придётся Энди оправдываться в химчистке. Хочется смеяться и плакать, потому что смешно и грустно, она сегодня, возможно, умрёт, а Энди изо всех сил придётся постараться, чтобы отвертеться и от полиции в том числе.       Потом снова снится Офелия, которую Бет, если по-честному, почти совсем не помнит. Перед глазами только лысая измождённая девушка с потухшими глазами. Измученная химиотерапией и постоянной борьбой с болезнью. Наверное, если бы у Салли был выбор, она бы выторговала у смерти Офелию, предложив взамен своих живых дочерей.       Когда Бет просыпается, она уже не в машине, а в палате. Рядом незнакомый пожилой мужчина, он улыбается, к нему подходит медсестра, у неё на лице тоже улыбка, только грустная.       Всё как в детской трубе — калейдоскопе, непонятное, цветастое, невозможно понять, что перед глазами.       — Привет! — голос у медсестры мягкий, успокаивающий. Тёплый. — Всё будет хорошо, доктор Берти лучший!       Бет зачем-то кивает ей в ответ.       Наверное, доктор думает, что она не слышит их или не понимает, но его басовитый голос долетает до неё. Он шепчет ассистентке: «Жалко девочку, столько крови потеряла. За что он так её?» Медсестра пожимает плечами и снова с улыбкой смотрит на Бет.       — Считай от одного до десяти, а потом в обратном порядке.        «Один…» — губы едва шевелятся.       Доктор Берти лучший. Отправь её к Берти.        «Два…» — голос тает.       К Берти. Лучший.        «Три…» — веки тяжелеют.       Бет не детектив, но ей хватает рассудка и сознания, чтобы догадаться, что Берти — человек Джокера.        «Четы…»       ***       — Да, Морти? — Джонатан следит за своими парнями, складывающими в коробки реактивы и помечающими медицинское оборудование — что оставить тут, а что перевезти на новое место.       А ещё Салли с утра звонила, на этот раз сетовала на Брюса Уэйна, мол, как бы так извернуться, чтобы выдать за него Гвиневру. Намекала, дескать, что доктор мог упустить такую выгодную партию. Может, и стоило к ней приглядеться, да только Салли звонила не просто так: вчера, когда доктор приходил к мэру, он улучил момент и подсыпал в чай девушке токсин, разрабатываемый для Беатриче. И вот утром Салли поведала, что отчего-то Гвиневра ночью плохо спала, ей снились кошмары, мерещились чудовища, девочка вся извелась, уснула только под утро. На старшую дочку мэра токсин подействовал правильно, как и должен действовать. А вот Бет — загадка.       А вот внезапный звонок Морти нервировал, и без него дел столько, что голова кругом: к сожалению, всю мебель придётся оставить тут, ведь полный переезд вызовет много ненужных вопросов. Джонатан отдавал себе отчёт в том, что не может доверять клоуну даже наполовину, поэтому нужно обезопасить себя. Ведь до Беатриче Джокер скорее всего не знал, что есть такой человек, как доктор Крейн. Хорошо бы, чтобы так и дальше оставалось, но жизнь внесла свои коррективы. Что ж.       Слушая голос в трубке, Джонатан попутно требовательно раздавал указания. И вдруг остановился, отвернулся от работающих парней, и ледяное равнодушие на его лице сменилось лёгкой, едва уловимой тревогой.       — Ты уверен? — с нажимом спросил доктор.        «Уверен, мистер Крейн. Дайана сказала, что им привезли похожую девчонку, они с доктором Берти оперировали её».       Вот как. Занятно, занятно. Очень кстати Джонатан навёл справки о людях Джокера и поставил к Берти своего человека — сестру Дайану Косс, теперь она работала с доктором Берти Пачовски. Даже странно, теперь будто судьба давала намёк, что и доктору суждено работать с клоуном.       — Её можно перевозить? Тогда посылай за ней машину, а если Берти спросит, скажи, что Джокер распорядился. Обо мне ни слова.       Джонатан убрал телефон в карман и оглянулся. Надо организовать не только срочный переезд, но и впопыхах создать условия для, возможно, стабильной тяжёлой пациентки.       Новый дом доктор снял на имя Джеффри Айдау. Пока все условия на его стороне, и это одна из немногих хороших новостей за день: осмотр дома проходил онлайн, в наличии свободный подвал, не заваленный хламом. Одноэтажный бежевый дом в небольшом районе, где жили люди с сомнительной репутацией — в основном самые обычные работяги, пытающиеся не осесть на самое дно. Никаких семей типа «крёстный папа», просто несколько десятков людей стеклись сюда. Удобство в том, что полицейские патрули, которые следили здесь за порядком, можно было подкупить. Джонатан, разумеется, сразу позаботился об этом.       Но он не учёл, что так скоро найдёт девчонку, поэтому её комната пока не готова. Работы и правда по самое горло.       ***       Снилась какая-то околесица. Как медведи ходили по натянутому между домами канату, а потом оказалось, что это люди в костюмах медведей. А внизу, на виду у зевак, Джокер целился по ним из ружья и всякий раз бурно радовался, когда попадал в цель. Тогда сбитый пулей медведь с криком летел вниз. Группа ряженых сдвигалась, а на место упавшего выходил новый человек в костюме медведя.       Наверное, ни один сонник не смог бы разобраться, что тут и к чему. Разве что психиатр какой-нибудь толковый.       Бет повернула голову, поёжилась и поморщилась от неприятных ощущений в боку. Хотелось пить.       — Воды… — слабо простонала она, пока не в силах заставить себя разлепить глаза.       Тёплая рука приподняла её голову, и губ коснулось прохладное стекло стакана. Вода сладковатая, приятная. Бет сделала несколько жадных глотков и закашлялась. После её голову аккуратно вернули на подушку.       Бет снова провалилась в сон.       На этот раз она увидела Гвен. Девушка сидела на кушетке, вся обмотанная какими-то проводами, и плакала. С плеча сполз рукав длинной, слишком широкой сорочки, подобранной не по размеру для худенькой девушки. Увидев Бет, она перестала рыдать и протянула к ней руки ладонями вверх. Из запястий торчали иглы шприцов. Со стороны, из самой темноты, к кушетке вышел доктор Крейн, и Бет ринулась к сестре, но перед ней выросла решётка, упирающаяся в потолок. Бет кричала, стучала по железным прутьям, билась до синяков, а доктор смотрел свысока.       Она проснулась с шумным вздохом боли и одновременного облегчения, так как вместе со сном ушло ощущение безысходности. Всё это дурной сон.       Бет приоткрыла глаза, прищурилась. Мутная картинка никак не хотела складываться во что-то ясное. Пришлось проморгаться, прежде чем что-то удалось разглядеть.       Большая просторная комната, поклеены серые обои под белый кирпич. Это со стороны дверей. Остальные стены светло-серые, люстра в виде вытянутых чёрных трубок, а на концах белые лампочки. У одной стены шкаф-купе, а рядом стол и два деревянных стула. Всё простенько, но со вкусом.       Напротив стола кровать, в которой и лежала Бет. Рядом стойка для капельницы, от неё тянулся прозрачный проводок. Бет поморщилась, рассматривая торчащую иглу из руки, и выдернула её. Согнула локоть, но кровь всё равно просочилась, запачкала белый пододеяльник и голубую простынь.       Плевать.       На согнутом локте она тяжело приподнялась и опустила голову, ощутив небольшую тошноту.       Где она? На апартаменты Джокера мало похоже. А что произошло?       Бет приподнялась ещё немного, роясь в памяти. Нож. И… Джокер. Он ранил её. Ох… Бет простонала и кое-как села на кровати, опустила ноги на пол, пальцы коснулись прохладного пола. Почти невесомая слабость легла на плечи, лёгкое головокружение выдернуло из груди очередной стон, а вслед за ним вернулась боль в боку. Не нарастающая, а сразу — стрелой.       Секунда на то, чтобы прислушаться между вздохами. Тишина. Словно дом мёртв. А может, так и есть: не только дом окутан тайной, но и Бет перешла грань между жизнью и смертью, и теперь ей предстоит блуждать по новому миру.       Вспомнился мультик из детства — «Все псы попадают в рай». Как же звали главного пса… Райли? Сэмми?       Чарли!       Бет одобрительно кивнула сама себе и, отвлекаясь от боли на мысли о мультике, привстала с кровати. Шажок за шажком — и так до двери, а если закрыто, то до окна. Прыгать, конечно, она не станет — да и куда в таком состоянии, но хоть примерно увидит, где находится.       Изображение перед глазами скакнуло, и мир крутанулся перед глазами, потом встал на место, но слабость навалилась с новой силой. Голова стала тяжёлой, дышать стало труднее, Бет запрокинула голову, хватая ртом воздух, но не удержалась. Осела на пол.       — Ай… — удар об пол тут же отозвался резкой болью в боку.        «Ладно, ладно, минута на отдых, солдат», — успокаивала себя Бет, пока приходила в себя.       Раз-два! Она качнулась, пробуя перевалиться с ягодиц на колени. И ещё! Охая, Бет кое-как удалось это сделать. Переставляя ладони и колени, она медленно поползла к столу, на котором, кажется, что-то лежало. Если повезёт, там ключ. Ну, а если жизнь не улыбнётся, то… во всяком случае, попробовать-то стоило. Не сдаваться же! Ну уж нет!       Некстати вспомнился сон о Гвен, и накатившая злость подстегнула двигаться дальше, превозмогая усталость и боль.       У стола Бет тяжело опустилась на пятки и принялась медленно и глубоко дышать, пытаясь таким образом унять боль в боку. А ещё самое время оглядеть себя. Ага, на ней больничная сорочка, как на Гвен, только размер не мешковатый, а самое оно, по фигуре. Бет прикоснулась к тому месту, где была рана, а когда убрала руку, обнаружила на ладони и на ткани пятна крови.       — Ну класс! — выругалась Бет.       Только теперь, когда головокружение усилилось, пришло запоздалое осознание, что после операций и ранений не шатаются, а лежат. Плохая примета тут же пуститься жить на всю катушку, а именно пытаться узнать, где ты и как тут оказалась. Сказалось неадекватное состояние после пробуждения, Бет себя выругала за самоуправство. Но сил на путь обратно, кажется, уже не осталось.       Так, ладно, раз уж она у стола, стоит проверить, что там. Бет подтянулась и увидела карандаш.       В этот момент послышалось, как с той стороны двери поворачивается ключ.       Бет схватила карандаш и зажала его в кулаке. Важно не забывать: всё, что можно использовать как оружие, будет использовано как оружие.       Не. Может. Быть.       Бет простонала, когда в комнату вошёл доктор Крейн. Она опустила голову, по полной программе ощущая вкус поражения.       — Не очень хорошая идея вставать с кровати, — доктор подошёл ближе и с укором посмотрел на Бет. — Ну вот, швы разошлись.       Он наклонился, чтобы осмотреть пятно крови на ткани, но Бет, превозмогая слабость и головокружение, подняла руку с зажатым карандашом.       Мужчина перехватил её ослабшую руку мгновенно, сильно сжал запястье и отнял «оружие».       — Чтобы преподать урок, я могу зашить тебя наживую, — предупредил доктор Крейн.       Бет обречённо смотрела на мужчину. У беды привкус безысходности. Но Бет поймала себя на том, что слишком измотана и зла, чтобы в данный момент испытывать настоящее разочарование. И она быстро и тревожно мотает головой, давая понять, что не желает продлять свои мучения ещё и иголкой по живому телу без анестетика. Отчаянье ещё не догнало её уставший разум, не подтолкнуло к безрассудству, и Бет сдалась на волю своему палачу.       Она лишь нахмурилась, когда доктор протянул руки, чтобы взять её на руки и поднять с пола. Бет обхватила шею доктора и ощутила себя опустошённой.       — Не делай глупостей, — спокойно сказал мужчина, направляясь к кровати.       Бет послушно кивнула, снова вспоминая сон с Гвен, в котором доктор мучил её. Ради сестры она потерпит, а пока палач будет властвовать над Бет, что-нибудь придумает — как выпутаться из всего этого дерьма, в котором увязла уже по самые уши.       Всё ведь вроде просто. Да?       Не делай глупостей.       Не говори глупостей.       Не провоцируй.       И почаще повторяй как мантру.       Так что произошло? Бет вопросительно смотрела на мужчина, когда он опустил её на кровать.       — И что же мне с тобой делать, — вздохнул он, но в его голосе ни сожаления, ни намёка на жалость.       — А… как я здесь оказалась? — как можно спокойнее спросила Бет, не надеясь услышать правду, но попробовать-то стоит. В конце концов, вполне себе безобидный вопрос.       — Еле живая, а всё равно пытаешься храбриться, — усмехнулся мужчина.       Ну да, конечно, зачем отвечать на вопрос, когда можно подколоть.       Пока доктор готовил инструменты для зашивания, Бет наблюдала за ним и хмурилась. Так ли опасен этот человек, как она себе его обрисовала? Может, это в ней говорит страх? Несомненно она боится доктора Крейна, но настолько ли?       Словно прочитав её мысли, доктор надменно посмотрел на Бет.       — В данный момент нет причин бояться меня, Беатриче. Я всего лишь помогаю тебе.       Бет смущённо отвернулась, ощутив, как комок страха всё равно ворочался в груди, не позволяя успокоиться. Словно она вынашивала грудолома.       Подготовив всё необходимое, доктор Крейн помог Бет привстать и снять больничную сорочку, отбросил ткань на пол и сел на подготовленный стул. Сняв повязку, осмотрел рану.       Бет считала про себя, стараясь абстрагироваться от мысли о том, что она лежит перед этим человеком снова раздетая, и непонятно, как он к этому относится. И как ей самой расценивать щекотливую ситуацию?       — Что ж, ничего катастрофического, наложу пару швов, и будешь как новенькая.       Доктор не сдержал обещания и не стал зашивать наживую, за что Бет возблагодарила и его, и всех богов разом.       После процедуры он дал ей дополнительное обезболивающее, чтобы боль не донимала ночью, и антибиотик. А после принялся раздеваться: расстегнул рубашку, расстегнул ремень на брюках.       Бет оторопела. Так и застыла, не понимая, что происходит.       — Что вы делаете? — недоверчиво спросила она.       — Ложусь спать, конечно. У меня был непростой день, как и у тебя. Так что нам обоим нужен отдых. Такой ответ тебя устроит?       Бет всё ещё офигевала, не в силах справиться с новой волной страха.       — А… почему вы раздеваетесь тут?       Доктор с вызовом посмотрел на Бет.       — Потому что это моя комната.       Впрочем, сил на то, чтобы спорить, у неё не осталось, Бет чувствовала себя как после похмельной хмари. Отлично! Только и оставалось — натянуть одеяло до подбородка и наблюдать за тем, как доктор ложится рядом, ныряет под одеяло и вздыхает. Оглядев Бет, он усмехнулся. Ну да, ну да, наверняка она бледная — бледнее самой смерти, а ещё впридачу испуганная, и это по-своему веселило мужчину.       — Спи, мышонок. Набирайся сил, после твоего выздоровления у нас много работы.       Сон. Какое невероятное слово в подобных условиях!