В тёмных-тёмных коридорах Бродят сумрачные твари Из пугающих историй, Из полуночных кошмаров. Не боятся острой стали, Смех застыл на бедных лицах. Ядовитая, густая Кровь по венам серебрится. Юлия Личагина *** Оно торчало на палке, затянутое в дырявый солдатский мундир времён князя Георга, в широкополой, надвинутой на глаза соломенной шляпе с растрёпанными полями. Голова — мешок, сшитый из рубища и набитый непонятно какой дрянью, казалась одутловатой и непомерно большой. Нарисованная чёрной краской линия рта — зловещая ухмылочка на все лицо — заставляла задуматься о психическом состоянии пугала. Алексей Пехов «Ведьмин яр»
Чёрт! Вот к такому её жизнь точно не готовила, а говорят, что в одну реку дважды не войти. Дудки! Бет доказала, что всё относительно, а значит, — всё очень плохо. Кошмарно. Именно с такими мыслями она засыпала. Вдобавок всю ночь снилась какая-то дрянь и несусветная дичь. Все сюрреалисты мира обзавидовались бы хором. Первое же утро встретило Бет очень плохо. Она поёжилась, вздохнула, хотела было перекатиться с боку на бок, но левый тут же запротестовал, типа лежи давай дальше на правом. Тогда Бет потёрлась носом, попробовала, насколько возможно, потянуться, ощутила, что ноги не укрыты одеялом. Попробовала рукой найти край и закрыться, но её опередили, укрыли. То ли крыша у неё едет, то ли всё взаправду. Пойди разберись. Она лежала, уткнувшись носом в плечо доктора, но это ещё цветочки, а ягодки в том, что Бет закинула левую ногу на его ноги и буквально прижималась к маньяку. Охренеть. Кажется, на дворе ещё ночь, так как в комнате темно. Кажется, шторы задёрнуты. Темнота вздохнула и заговорила знакомым голосом: — Вернулась боль? Бет помотала головой, не заботясь о том, видят ли её. Она попробовала незаметно убрать ногу и отодвинуться, но темнота не дала, пресекла её жалкие попытки, и Бет ощутила себя беззащитной, маленькой, ни на что не способной перед большой тьмой. Мышонок и есть мышонок. Как в таких ситуациях обычно поступают благородные девушки? Зовут на помощь или кидаются в объятия палача? Но ведь Джокер тот же палач. Рука доктора коснулась волос Бет, скользнула по щеке. Ниже. К ключице. Бет вздрогнула и хотела попросить не делать этого, но её голос утонул в губах мучителя. Он прикоснулся к ней, словно пробуя, их поцелуй можно было бы назвать робким, ненавязчивым. Почти невесомый. В иных обстоятельствах захотелось бы продолжения, но страх в груди проснулся, заворочался, и Бет задрожала. — Не надо… — испуганно прошептала она, когда почувствовала пальцы на груди. — Следы на твоей шее, — испытующе ответил доктор, — это клоун или он пускал тебя по кругу? Она ощутила острую необходимость влепить доктору Крейну пощёчину, но вместо этого сжала кулаки и проглотила горькую обиду. Зажмурилась, чувствуя, как горят щёки. — Его, — коротко ответила она, не в силах выдавить ни словом больше. Он надменно хмыкнул и скользнул пальцами от груди ниже. По животу побежали мурашки,во рту пересохло, Бет пыталась абстрагироваться от происходящего, мысленно считала овечек, прыгающих через забор. — Он брал тебя силой или ты отдалась ему сама? К чему он клонит? Она не подзаборная девка, чтобы думать о ней в таком русле. Попробуй отказать опасному маньяку! Быстро окажешься на помойке истории, и станет ещё одним мертвецом в Готэме больше. — Не лги мне, — предупреждающий шёпот, рядом, почти губы к губам. Его дыхание сбивчивое, горячее, неровное. — Я… — Бет запнулась. Но доктор выручил: — Значит, сама. Тебе было страшно? — Да, — шёпотом отвечает Бет. — Когда поправишься, хочешь, чтобы я был жёстким? Или любишь спокойно и размеренно? — насмешка в его голосе выбивала почву из-под ног, и непонятно, доктор говорил серьёзно или издевался. Бет молчала, ошарашенная. Его пальцы коснулись нежных складок между ног, Бет дёрнулась и всхлипнула. Затараторила: — Пожалуйста, не надо, не делайте этого! Мне больно. — Где именно тебе больно? — палец надавил на вход, и Бет зажмурилась, уткнулась лицом в подушку и часто-часто задышала, стараясь не впасть в слепую, дикую панику. Овечки уже не помогали. Цифры сбивались, путались, перемешивались. «Сорок шесть… Тридцать два… Сорок семь…» — Пожалуйста… Мне страшно, — жалобно простонала Бет. — О, так вот чего ты боишься, — насмешливо протянул доктор. — Боишься, что я тебя изнасилую. Но ведь ты не девственница вроде как, так что же тебя беспокоит? От нервного потрясения боль в боку и правда вспыхнула снова, дышать стало больно, а бесконтрольные вздрагивания только поливали масла в огонь. Осторожно сняв с себя её ногу, доктор Крейн в который раз усмехнулся. — Мышонок, мышонок. Обещаю, ты ко мне привыкнешь. И это «обещаю» было сказано не как пылкое признание — обещаю оберегать и любить, а как предупреждение. Обещаю — и мурашки по коже. Обещаю — и дыхание перехватывает от страха. Бет разом села и взвыла от боли, пронзившей бок. Вся в поту, ошалелая, растрёпанная, Бет тяжело дышала и оглядывалась, проверив сначала своё наличие в кровати, а потом место доктора — пусто. Чёрт, ну и приснится же такое! Врагу не пожелаешь таких снов, и Бет уже спокойнее выдохнула, осознавая, что всё произошедшее — всего лишь и вообще её больной и уставший разум напридумывал всякого. — Приснилось что-то? — как ни в чём не бывало спросил доктор Крейн, и Бет нашла его взглядом. Он сидел возле стола на стуле, закинув ногу на ногу, весь такой злобно насмешливый, разглядывал Бет. Она натянула одеяло повыше, пряча наготу подальше от его глаз и пожала плечиком. — Да так… Ерунда всякая. *** Каждый по-своему жертва, с этим ничего не поделать. И всё же они живые, люди города. Уставшие, измотанные борьбой за существование, иные с потухшими глазами, но даже эти люди живые. В каждом из них можно ещё что-то расшевелить — человеческое. Никто не потерян для мира, Брюс верит в это, как и в то, что способен зажечь искру. А что если Беатриче Милн смогла растопить что-то в искалеченной душе Джокера? У него, у Бэтмена, это не получилось, так вдруг вышло у неё? Кстати. Брюс закрыл глаза и положил голову на спинку сиденья. Нужно наведаться к этому доктору Крейну, разузнать, что и как. Но не просто заявиться и в лоб спросить о роде его деятельности, а записаться на приём. И начать размазывать новый клубок ниток. Мэр поднял всю полицию на уши, и это как раз понятно и правильно. А Салли как-то не очень правдоподобно несёт тяжкий крест, утрированно. Впрочем, не Брюсу её судить. И опять же новая второстепенная история. — Поздний ужин, надеюсь, вас устроит? — Альфред по понятным причинам говорил с укором. Брюс решил не расстраивать дворецкого и согласно кивнул. — Бэтмен что-нибудь разузнал? — дворецкий поставил на стол поднос с едой. — Кое-что, — устало ответил Брюс. — Что-то важное? Вздох. Уэйн потёр глаза и откинулся в кресло, повернувшись всем корпусом к Альфреду. — Есть хорошая новость, а есть плохая. С какой начать? Альфред развёл руками. — Давайте с хорошей. Что ж. Так как дворецкий много чем помогал, не было смысла что-либо скрывать от него, тем более он не из болтунов. — Дочь мэра жива и здорова. Погоди радоваться, Альфред, — вот так всегда, стоит случиться чему-то хорошему, как тут же поспевает и что-то ужасное, настолько, что лучше бы этого не знать. — Ты ещё не услышал плохую новость: Беатриче Милн — любовница Джокера. Да-а… Ты ведь понимаешь, что об этом никому нельзя говорить? Ни Люциусу, никому. Альфред стоял несколько мгновений, ошарашенный, словно его окатили ледяной водой, а потом медленно кивнул. ***Кто бы ни вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда всегда остается. «Пролетая над гнездом кукушки», Кен Кизи
Море волнуется раз. В Нью-Йорке жизнь была другая: не такая сытая, как при настоящих родителях, зато более размеренная, без сюрпризов со стороны судьбы и окружающих. А ещё Бет в последнее время часто вспоминала море — наверное, создала для себя безопасный образ, куда можно спрятаться. Вот и сейчас, после утреннего осмотра, лежала, рассматривала потолок и представляла море, свою последнюю поездку. Под ногами белый песок, горячий, ноги не терпят, поэтому приходится прыгать до ближайшей тени, а оттуда — уже до воды. Кудряво-пенистые волны набегают на берег, лижут пятки, пальцы вязнут в прохладе. Море волнуется два. Море отражает чистую голубизну неба и само кажется аквамариновым. Вдали идёт корабль, Бет машет ему, смеётся. Первый день отпуска — самый ненасытный, голодный, хочется за один день побывать везде и сразу, она как будто вынырнула с глубины и пыталась надышаться. Море волнуется три. В глубине дома хлопнула дверь, и Бет вернулась в реальность. Она уже три дня в доме доктора, три ночи спит в его постели, вчера у неё была небольшая температура, и мужчине тоже не удалось как следует поспать. Они лежали рядом, будто два любовника, он периодически касался ладонью её лба, проверяя, не спал ли жар, а она всё крутила в голове, крутила мысль, что однажды поправится и окажется не только в его постели, но и снова в пыточной. Морская фигура, замри. А сегодня утром он её поцеловал. И поцелуй был весь какой-то… экспериментальный. Поначалу. Бет застыла, будто заяц, забыла не то что как дышать, а даже как жить. Потом она задрожала, хотела оторваться — оторвать себя, но доктор пресёк её слабые попытки, и тогда Бет ему ответила. До сих пор не знает, почему. Каждое утро он брал её правую руку в свою и проверял пульс, ничего толком не объясняя. А сегодня вместо проверки пульса поцелуй, а после мягких, но настойчивых прикосновений губ доктор Крейн отстранился и заглянул в глаза Бет. Рассматривал недолго, но увиденное, кажется, его удовлетворило и раздосадовало одновременно. — Всё ещё боишься меня. Бет в ответ только сглотнула, не в силах ни пошевелиться, ни слово из себя вытолкать. Она не знала, как охарактеризовать свой страх перед этим человеком, но, возможно, именно так себя и чувствуют жертвы маньяков. Будь она более отчаянной, прыгнула бы на него бешеным зверем, и плевать — сдохнет ли сама, главное — забрать чудовище с собой. Бет опустила голову, а мужчина взял её за подбородок и поднял лицо. Взгляд у него, конечно, такой… будто вьюга во фьордах бушует. Хочется поплотнее закутаться в одеяло, чтобы согреться. — Ложись уже, — насмешливо разрешил доктор Крейн, и когда Бет послушно улеглась обратно, ушёл. На стуле возле кровати лежала книга «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи. Добрый доктор оставил, чтобы мышонок не скучал. «…надо смеяться над тем, что тебя мучит, иначе не сохранишь равновесия, иначе мир сведет тебя с ума…» Бет вздохнула, вспомнив эту строчку. Как бы посмеяться над тем, что оказалась в плену, мучимая палачом? На улице что-то со звоном грохнулось, и Бет привстала на локтях, прислушиваясь. Сначала стояла тишина, будто всё намеренно замерло, а потом раздались два мужских голоса. Незнакомых. Один человек что-то спрашивал у другого, а тот, другой, неуверенно отвечал. Через пару мгновений хлопнула дверь, и раздался голос доктора Крейна. Он недоволен, то ли ругался, то ли отчитывал остолопов. Бет выкарабкалась из кровати и медленно доковыляла до окна. Хм. Видимо, парни что-то уронили, судя по тому, что на дороге как-то неестественно лежала коробка, а из неё что-то торчало. Парни стояли провинившимися мальчишками, головы опустили, стояли слушали, иногда кивали. А ещё это всё происходило, кажется, у задней двери, так как вид из окна не шибко парадный для такого района. Бет пораскинула мозгами и доковыляла до двери. О как! Спасибо, доктор Крейн, что недооценили своего мышонка! Открыто! И сердце почти поёт, руки трясутся от предвкушения свободы, потому что когда свобода — вот она, смотрит в глаза и манит незакрытым замком, вот тогда жизнь идёт своим чередом. Бет уходит не потому, что её что-то манило, незнакомое и жгучее, а потому что она должна предупредить Гвиневру. Сказать ей: «Беги». И если сестра сбежит, тогда уже можно снимать белый флаг и объявлять полномасштабную войну всем. Родившаяся было пустота в груди схлопнулась, и на её месте появилась слабая надежда, которую ещё можно реанимировать. В доме тихо, даже часы нигде не тикали: видимо, доктор любил тишину и не гнался за временем. Бет огляделась, прошла вдоль стены по коридору, то касаясь её пальцами, то прижимаясь боком, чтобы передохнуть секунду. Прислушаться. Выждать. Шаг. Снова прислушаться. И так до той самой двери, на улице стояли трое мужчин, среди них доктор Крейн. Бет повертела головой и увидела ещё один коридор, осторожно пошла по нему, пока не наткнулась на ещё одну дверь. Приоткрытую. Чуть дальше порога стояли коробки, стало быть, вещи носили с двух сторон. Бет выглянула наружу, прижимая ладонь к боку. Никого. Ни зевак, ни машин возле дома. Только прохожие, идущие по своим делам. Перед выходом Бет оглядела себя, на ней бежевый халат с запахом. А ещё она босая. Ну и плевать! Выбраться бы отсюда, а уж обувью она как-нибудь разживётся. Оглянувшись назад и убедившись, что никто за ней не следил, Бет выскользнула из дома и спустилась со ступеньки на асфальт. Как можно быстрее, насколько позволяло состояние, направилась по улице в сторону мигавших впереди витрин магазинов. Вот она цель, надо только добраться. Она покачивалась, всё ещё ощущая слабость, то и дело оглядывалась, пару раз чуть не врезалась в прохожих. — Помогите мне, — она обратилась к женщине, но та обошла Бет, сойдя на проезжую часть и презрительно разглядывая босоногую девушку. Бет ничего не оставалось, как идти дальше. Снова и снова оборачиваясь, вглядываясь в прохожих, но те либо отводили глаза, либо спешили пройти мимо. Скорее всего, для них она очередная городская сумасшедшая. Трудно узнать в измождённой, исхудавшей девушке дочку мэра. Да что же она?! Оно и к лучшему! Если всё сложится-сбудется, Бет просто сменит рыжий парик на каштановый, например. А вместо очков линзы в помощь, хотя даже с линзами очки не лишние. Сил бы только. Сил. — Меня похитили, помогите мне, — она остановилась около замешкавшегося мужчины, но тот лишь промычал что-то невнятное и торопливо ушёл. Вокруг высокие дома, серые, безжизненные, глухие к чужой беде, и люди такие же. Сторонились, скорее спешили пройти мимо, прятали глаза и отворачивались. Бет всё равно подходила к людям, силы постепенно оставляли её, каждый шаг давался труднее. Пришлось даже присесть на лестницу около одного из зданий, и даже теперь никто не торопился прийти на помощь одинокой девушке, люди просто проходили мимо. Спускались. Поднимались. Цок-цок — дразнили каблучки и растворялись в утренней суете. Если Бет доберётся до магазинов, кто-нибудь из продавцов согласится вызвать полицию или же там найдётся автобусная остановка. Хотя бы одну остановку удастся проехать, а там пусть высаживают, главное — оказаться подальше отсюда. Она боится, что вот-вот померещится среди прохожих знакомая вороная шевелюра, но ничего не может поделать с тем, что тело требует передышку. Отдохнув немного, Бет грузно поднялась со ступеньки и побрела дальше. Под ноги то и дело попадал мусор, иногда удавалось обойти пакеты и обёртки, несколько раз вовремя удавалось заприметить разбитые бутылки и переступить через них осторожно. Не хватало ещё пораниться для полноты несчастья. Вокруг уже чуть больше людей, может, удастся затеряться среди них. Вряд ли погоня будет искать её по босым ногам. Хорошо бы отсидеться в каком-нибудь кафе, но Бет понимает, что её будут искать везде в этом районе, каждый угол обследуют. Она невольно оборачивается, пробегает взглядом по головам, но пока не замечает знакомую. И вроде никого, кто выбивается из общего строя, тоже нет. Над головой пролетела стая голубей и скрылась за домами. Бет всё ещё пробовала обращаться к людям, хоть ей до сих пор никто не согласился помочь. Тогда она встала у обочины и попробовала поголосовать, но и машины проезжали мимо, водители только скользили по ней взглядом, но даже не притормаживали. Паскудство. Бет прислонилась к столбу, чтобы отдышаться. Бесполезно. Машины проезжали одна за другой мимо, Бет только успевала смотреть им вслед. Скоро от этого мельтешения ей стало не по себе, и она продолжила путь к магазинам. Не хотелось бы где-нибудь свалиться, к ней ведь точно так же может никто не подойти. Дышать. Идти. Не сдаваться. Бет поддерживала мысль, что как только она выберется отсюда, то позволит себе отоспаться на любой скамейке, благо дни пока стояли тёплые. Или больница. Чем не вариант? Там ей точно поверят или в крайнем случае помогут. Ноги уже потихоньку начали заплетаться, всё чаще приходилось останавливаться, но магазины — вот они, только дорогу перейти. Так как светофор не работал, пришлось переходить так. И тут уж её заметили! Водители кричали ей вслед ругательства, что она дурная. Да не только ей — всем пешеходам, переходившим дорогу, кричали то же самое. Умудрившись пересечь проезжую часть без курьёзов, Бет остановилась на тротуаре около крыльца пекарни. Изнутри донёсся запах кофе и свежей выпечки, нестерпимо захотелось зайти внутрь и спрятаться там. Словно Вселенная услышала её безрадостные мысли, потому что пожилая женщина, вышедшая на улицу, обратилась к Бет: — Какая ты белая! Хочешь булочку? День прибывает, робкая надежда тянется из останков души, на пепелище сознания хочется посеять семена веры в лучший исход. Бет дрожит — то ли от страха, то ли от переизбытка чувств. Отчего-то она чувствует себя наркоманкой, которой предложили дозу, такое счастье прокатилось в голове, почти детское ликование вперемешку с приятной слабостью, что наконец-то можно выдохнуть, прежде чем собрать волю в кулак и пуститься снова в тяжёлый путь. Женщина порылась в бумажном пакете и вытащила круглый пирожок, Бет с благодарностью протянула руки к этой манне небесной, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы счастья. Наконец-то кто-то признал в ней человека, она больше не тень среди бессердечных теней. Ей помогут, её выручат, вытащат из колодца забвения. Спасибо! Бет бессловесно рассыпается в благодарностях, беззвучно шевелит губами, но именно в этот момент на плечи ей легло что-то тёплое. Серая ветровка. Бет оглянулась и встретилась с недовольным взглядом запыхавшегося доктора Крейна. Чёрт. Это фиаско. Не может быть. — Пожалуйста, — обратилась она к женщине, которая могла стать её соломинкой. Бет хватается за надежду, не может поверить, что её кошмар вернулся, что снова предстоит окунуться в этот ад. — Она у вас такая бледная, — запричитала женщина, обращаясь к доктору и всё ещё протягивая булочку. — Да, — как обычно надменно ответил мужчина, — только после болезни. — Пожалуйста… — уже тише промямлила Бет и снова протянула руки к незнакомке, но та уже отступила на шаг, позволяя незнакомцу взять на себя роль спасителя. Или мучителя. — Всё хорошо, идём домой, — доктор Крейн взял Бет на руки и, не дав ей больше сказать ни слова, понёс в сторону дома. *** — Простите, мистер Уэйн, — Брюс нахмурился: голос доктора Крейна неспокойный, словно он только что с пробежки, — не могу сейчас с вами разговаривать, у меня… Переезд. Давайте я вам перезвоню чуть позже. Хорошо? — Да, конечно, жду вашего звонка. Брюс убрал телефон в карман, и Салли с сожалением развела руками, одаривая Брюса извиняющейся улыбкой. Как-то всё не состыковано ни в этой семье, ни в её окружении. — Обычно Джонатан никогда не отказывает, но как знать, он ведь всё-таки невесту потерял. Знаете, какое это горе? Ох, да откуда вам знать, — женщина участливо дотронулась до руки Брюса. Всё погружается во мрак, Брюс очень хорошо это ощущал. К тому же Альфред только подтвердил часом ранее его опасения, высказавшись, что Готэмский Потрошитель либо запугал девушку, либо навешал ей такой лапши на уши, что не скоро снимешь. Брюс хотел разобраться во всём, чтобы понять её истинный мотив. Или не её, а Джокера. Скорее всего, ответы лежат на поверхности, но слишком уж запутанная ситуация. — Тяжело вам приходится, миссис Милн. Вы такая сильная женщина. Наверное, Джокер выдвинул страшные требования, морально непосильные, — вздохнул Уэйн, рассыпаясь в соболезнованиях. Он не уставал спрашивать об этом мэра, пока наконец не смог с глазу на глаз встретиться с Салли. Но она лишь покачала головой, скорбь отразилась на её ухоженном лице. — На самом деле… не знаю, можно ли мне говорить об этом, но… ни весточки не было, мистер Уэйн. Я всё думала, что однажды проснусь утром и найду на пороге коробку с отрезанным пальцем. Брюс осёкся, а Салли и бровью не повела, её не смутило, что она относительно спокойно говорила о потенциальных пытках Беатриче. — Жива ли она, — ни намёка на вопрос, зато вздох глубокий и тяжёлый. — А какие у неё отношения с доктором Крейном? Салли поднялась из кресла и прошлась по комнате, держа руки сложенными на груди. — Они хотели объявить о помолвке. Салли остановилась у столика и приложила руку ко лбу, так, будто у неё разболелась голова. После женщина налила из бутылки виски в стакан и сделала хороший такой глоток. — О, стоило сказать об этом раньше, я бы приказал послать им подарок, — сокрушался Уэйн. Салли непринуждённо повертела в воздухе ладонью, подбирая подходящие слова и разглядывая диван. — На самом деле об этом ещё не заходил разговор. — А как?.. Откуда?.. — театрально удивился Уэйн, надеясь, что Салли поведётся на его простецкое замешательство. Брюс не мог понять, что же тут не сходится. За какой бы вопрос он ни хватался, везде скрывалась какая-то тайна. Такими темпами скоро не только скелеты из шкафов повалятся пачками, но и всамделешние начнут находить то тут, то там. — Ну, сердце матери чует такие вещи, — с укором ответила Салли. Это означало лишь одно: ни о какой помолвке и речи не заходило, а всё, что не так давно на вечере у судьи говорила женщина, — не более чем её же собственные сплетни. — У такой хорошенькой девушки наверняка были те ещё тайны, — насмешливо предположил Брюс. — Ох уж эти девушки! — Тайны? — удивилась миссис Милн. — Да бросьте! Беатриче вела такой образ жизни, вся как на ладони! Будто простушка. Салли нервно отпила из стакана и недовольно цокнула языком, после этого помотав головой. — Она бы и официанткой пошла работать, если бы не мы с отцом! Пыталась наша чудесница устроиться в школу учителем, но я подсуетилась, послала анонимку. Ну… то есть состряпала отрицательный отзыв с прошлого места работы, и Бет не взяли. И знаете! Никто не посмеет меня осудить! Мы благородная семья, а не выходцы из Нерроуз. К тому же они с Джонатаном любили друг друга. Брюс простодушно улыбнулся, изображая, что лёгкая беседа ему не в тягость, а на деле он ухватился за ещё одну ниточку. — Любили? — уточнил он и подцепил тарталетку, личный официант Салли только что принёс поднос с угощениями. — Да! Такие у них сильные чувства! Представляете, как он горюет, даже не захотел рассмотреть Гвиневру в качестве невесты. Вот какими должны быть мужчины: верными, влюблёнными, готовыми нести траур столько, сколько потребуется! Брюс устало потёр переносицу, понимая, что ни Салли, ни мэр не знали о связи их дочери с Джокером. С каждым разом появлялось всё больше и больше вопросов. Например, знает ли об этом доктор Крейн: Знает ли Джокер о Крейне? Связывает ли их что-то между собой? У Брюса ничего не было на психиатра, никаких улик — пока. Только слова Альфреда, пересказанные после вечера у судьи Иллиана. Может быть, после разговора с доктором хоть что-то прояснится, хотя Брюс особо не надеялся. Он погрузился в думы, а в это время Салли без умолку щебетала о своих переживаниях, о муже. Брюс пробовал к ней прислушиваться, особенно в моменты, когда она выруливала на тему о Крейне, но ничего кроме слов восхищения не услышал. Телефон зазвонил, и Брюс поспешно вытащил его, но разочарованно вздохнул, увидев, что звонил Альфред. «Мистер Уэйн! Плохие новости…» *** Джонатан не знал наверняка, значила ли Беатриче что-нибудь для клоуна, но сложно отмахнуться от одного странного факта: благодаря клоуну больница взлетела на воздух. Без предупреждения вроде «если вы не сожжёте все свои деньги, здание отправится на Марс через три часа». Никто не спасся, все, кто были в больнице, сгинули. Джонатан знал причину: Беатриче. Точнее, её отсутствие. Доктор Берти проморгал самую важную пациентку в своей карьере, за что и поплатился жизнью, а вместе с ним — все, кто был в здании и около него. Сотни жертв. Может, счёт шёл на добрую тысячу невинных душ. Репортёры наперебой обсасывали подробности, сея дополнительный ужас среди горожан. Ошмётки тел, изуродованные трупы, обгоревшие, тут и там камеры показывали, что творилось на месте трагедии. Вой сирен со всех сторон. Пожарные, полиция, со всех сторон стекались «скорые» из других больниц. Всеобщая паника нарастала, город надолго запомнит этот кровавый день, устроенный Джокером. Вперемешку с новостями крутили его обращение, что он очень расстроен и разочарован. Во всех новостях только об этом и говорили, искали людей, чьим родственникам не повезло оказаться в сей неблагополучный час не в том месте и не в то время. Жаль ли всех этих людей Джонатану? Хм, дайте подумать. Нет. Ему не жаль, он рад лишь тому, что его не было поблизости. А может, взрыв — не только демонстрация ярости, что клоун вышел на тропу войны, а показуха для Джонатана, типа послание «я знаю». Конечно, он, скорее всего, знает, ведь доктор выложил ему все-все карты, когда признался, что девчонка ему нужна. Однажды ряженый за ней придёт, ко встрече надо подготовиться как следует. Мало одной проблемы в виде Джокера, так ещё и болвану Уэйну что-то понадобилось. С чего вдруг ему взбрендило записаться на приём к психиатру? Ну как же! Наверняка это Салли его надоумила, не женщина, а проклятие, но пока нельзя выводить её из игры. Через жену мэра Джонатан узнаёт, какая обстановка царит в их доме, а теперь у неё можно выведать, зачем Уэйну понадобился доктор Крейн. Встреча… Сколько всего навалилось! Но Джонатан не станет приглашать миллиардера в свой новый кабинет, на всякий случай стоит обезопасить себя и назначить встречу в прежнем. Теперь все записи велись строго через одобрение времени и посетителя. Прежний кабинет Джонатан решил придержать для форс-мажорных обстоятельств, на случай, если появится кто-то, кого опасно подпускать к себе слишком близко. А вот новый кабинет уже для работы, всё-таки практику никто не отменял, ведь Джонатан до сих пор числился в штате Аркхема. Джонатан не пешка, он вообще вне шахматной доски, если уж на то пошло, но если случится так, что придётся встать на свою клетку, у него есть способ усмирить недоброжелателей.