У медали две стороны

Этот мир нас не принял. Он слишком цинично зол. Состраданию чужд — лишь бездушных берёт в себя. Остальных — всех в расход да под чёртово колесо. Мы ему не нужны — слабаки эти — ты да я. Sascha Finsternis *** У нас не будет хэппиэнда, Мы не в дурацкой детской сказке. Отбрось подальше сантименты, Надень улыбчивую маску. Я несмешной и грустный клоун. Юлия Личагина

      Жизнь — та ещё потаскуха, ложится под кого попало и хочет, чтобы другие следовали её примеру. Типа становитесь-ка такими же продажными. Гнилыми. Потому что такие в итоге и выживают, а не все эти добрячки и поборники морали. Какая была мать Тереза, такой и мир: волк в овечьей шкуре.       А ещё в аутентичных сказках не всегда всё заканчивается шоколадно, порой герои погибают, иногда им приходится пережить всякую несусветную дичь, прежде чем прийти к чему-то более важному. Вот и Бет попала в лапы монстра, а он и рад издеваться над ней. Взять хотя бы Рапунцель: по версии Диснея и современной интерпретации вообще её спас распрекрасный мужчина, Золушка тоже встретила принца, Белль так вообще смогла из чудовища сделать худо-бедно человека. Но там предпосылки всё-таки имелись: зло не было на самом деле злом во плоти.       В сказках как: если девушка в беде, её непременно надо спасать. «Так. Где мой принц?» А нет его. Соси и выкуси, как говорится. Вместо принца ей досталось чудовище, которое в человека превращаться как-то не очень торопилось.       А доктор Крейн тут как тут, стоило только Бет прийти в себя. Сидит. Куда ж он денется? Бет привстала на локтях и, сдув волосы с лица, посмотрела в его бессовестные голубые глаза. И где этот Бэтмен, когда он так нужен? То спасает всех направо и налево, то забивает болт. В отпуск, что ли, ушёл?       — Как себя чувствуешь?       Доктор сидел рядом, на краю. Бет не по себе, ей бы не хотелось находиться с ним близко хотя бы в течение дня, раз уж ночью они спали вместе. И всё же еë психика начала потихоньку подстраиваться, внутренний голос сверлил: «Привыкнешь, деваться-то тебе всё равно некуда. Так что устраивайся поудобнее и начинай привыкать к доктору Крейну».       Бет нахмурилась. Но с другой стороны она его… Боится? Опасается? А как себя может чувствовать человек, которого усиленно отправляют на тот свет, а потом не менее упорно возвращают обратно? Вот так она себя и чувствовала: разбитой, опустошённой, обманутой.       — Вы чудовище, — пропустив вопрос мимо ушей, ответила Бет.       — Все мы преступники, потому что даже самый невинный человек хоть раз, но думал о чём-нибудь ужасном. Так что… в своих помыслах каждый по-своему чудовище, — доктор вздохнул так, будто объяснял что-то типичное и довольно тривиальное, что не требовало лишних вопросов.       Бет так и хотелось залепить звонкую пощёчину доктору Крейну, но ради своего же благополучия она сдержалась. Ограничилась тем, что просто фыркнула. Надо же! Да, каждый, наверное, хоть раз да думал о преступлении, типа человек мне не нравится, вот бы его куда-нибудь да чем-нибудь, а потом ещё разок, чтобы уж наверняка. Но ведь люди понимают, что думать об этом и делать что-то подобное — разные вещи! Каждый первый не становится преступником, и это неспроста.       — Есть такая книга замечательная, — сузив глаза, поведала Бет, — называется «Спи, бледная сестра». Читали?       Мужчина усмехнулся и кивнул.       — Читал.       — Чувствую себя её главной героиней.       Бет с вызовом посмотрела на мужчину, типа шах и мат, мистер!       Доктор Крейн развёл руки в стороны и пожал плечами, на мгновение отвёл взгляд холодных голубых глаз, но лишь для того, чтобы снова посмотреть на Бет, но на этот раз с укором.       — Убавь трагизма, Беатриче. К тому же… Мы с тобой проделали большую работу: я узнал, где находятся корни твоего страха.       Дыхание застряло в горле, когда его рука потянула одеяло, стягивая его с Бет. Это что ещё за чёрт?       — Не укрывайся, — приказал он и поднялся с кровати.       Бет следила за тем, как доктор развязывает галстук. Да, за окном уже темно, время позднее, она почти привыкла спать рядом с этим пугающим человеком. Иногда, как в том сне, просыпалась, обнаруживая себя уткнувшейся носом в его тёплое плечо. Или прижавшейся спиной к нему.       — Знаешь, я ведь поработал над формулой, — сказал доктор, вешая галстук на спинку кровати. — Не могу сказать, что токсин полноценно действует на тебя, но... подвижки все-таки есть.       Бет нахмурилась. Какие подвижки? О чем он говорит? Она до сих пор едва приходит в себя после его экспериментов. В полушаге от смерти...       — Я заметил, что тебе плохо спится в последнее время, — продолжал Крейн, расстегивая рубашку. — Снятся беспокойные сны?       У девушки все похолодело внутри. Не столько от того, что она видела во сне, сколько от того, как жутко ухмыльнулся доктор Крейн. Свои сны, которые и снами-то назвать трудно, она едва помнила. Впечатление от них у нее оставалось тревожным, пугающим. Но вот сейчас улыбка этого холодного чудовища заставила ее покрыться мурашками.       — Возможно, — ответила Бет. — Я не помню, что мне снилось. Ваш токсин лишил меня полноценного сна. Все что у меня есть — это туманные и тревожные ощущения после пробуждения.       — Как жаль, — на лице доктора и правда появилось разочарование. — Значит, ты не помнишь того, что тебе снилось? Не догадываешься, от чего кричала во сне?       Кричала? Она кричала? А этот мерзавец подслушивал! Ну конечно! Они же спять в одной постели!       — Моё имя, — доктор снова ухмыльнулся своей пугающей улыбкой. — Во сне ты произносила мое имя... и пыталась, хм, обороняться?       Девушка почувствовала, как в горле у нее застрял склизкий комок. Она наблюдала за тем, как доктор вешает на спинку кровати свою рубашку. И в этом вроде бы нет ничего особенного, но Бет почему-то становится тревожно. Ей хочется бежать. Почему ей хочется бежать?... "Потому что рядом доктор Крейн — вот почему", — язвительно ответила она себе.       — О да-а, — протянул Крейн, и Бет с содроганием заметила, как он облизнулся. Как в его холодных глазах вспыхнул хищный огонек.       Крейн снял с себя брюки и как-то слишком небрежно для себя кинул их на спинку кровати. Бет поняла, что что-то в нём переменилось. Она встрепенулась, когда доктор слишком резко присел на край кровати, рядом с ней.       — Кажется, я знаю, что пугает тебя, Беатриче, — прошептал доктор с придыханием, снял очки, положил их на тумбу, и девушка заметила, как в его холодных глазах мелькнул стальной блеск.       Бет обняла себя руками, не вполне понимая, что за очередное представление устраивает доктор Крейн.       — Со своим страхом нужно встречаться, сталкиваться. Это как прививка.       — О чём вы? — с подозрением спросила Бет и на всякий случай отсела подальше.       Что вообще происходит? Она будто увязла в трясине, прогоняя мысли о чём-то неправильном. Страх мурашками пробежал по коже и скрутил живот, в голову долбилась только одна здравая мысль: зарыться под одеяло, застыть, уснуть. Но пальцы мужчины вывели её из коматозного состояния, прикоснувшись к её руке. Бет встрепенулась, одернула руку. Услышала глухой смешок доктора.       — Тебе неприятно, когда я прикасаюсь к тебе, мышонок? —почти что заботливо спросил Крейн. - Быть может, это тебя пугает?        Она и правда чувствовала себя мышонком. Глупым мышонком, с которым ни с того ни с сего решил поиграть большой и голодный кот.       — Ты так забавно дергаешься, мышонок, — Крейн прикоснулся к плечу девушки, на что та попыталась его одёрнуть. — Пытаешься увернуться, защититься, спрятаться... Словно за всей своей показной грубостью и остротами.        Мужчина посмотрел на неё так, будто бы сам насмехался над ней.       — А знаешь, почему ты это делаешь? Потому что ты боишься. БОИ-И-ИШЬСЯ...        Бет со страхом наблюдала за тем, как в глазах обычно спокойного и надменного доктора начали плясать зловещие огоньки. Его дыхание стало тяжёлым, а речь больше напоминала шипение. Девушка вскрикнула, когда Крейн резко схватил её за плечо и подтянул к себе.       — И твой главный страх, Беатриче, — это Я.        Вот теперь уже в глазах доктора полыхало полноценное пламя. Бет попыталась вырваться из его лап, но не вышло.       — Ты отводишь взгляд, когда я смотрю на тебя. Пытаешься отстраниться, когда я подхожу ближе. Вздрагиваешь, когда я прикасаюсь к тебе. И, кажется, я знаю, как добиться апогея твоего страха!       И он сделал это. Прикоснулся к ней совсем не так, как до этого. Это прикосновение не доктора медицины и не ученого, который собирается ставить эксперименты на лабораторной мышке. Это прикосновение любовника. Его пальцы очертили округлую форму ее груди. И Бет накрыл леденящий ужас.       Бет наконец сбросила с себя руки мужчины и вскочила с кровати. Но и доктор Крейн не промах: он тоже встал, сверлил Бет внимательным взглядом. А ей только оставалось что придумывать, что делать. Соскочив с кровати, она рванулась к двери, готовая в случае чего и к плану «Б» — драться, насколько хватит сил.       Закрыто. Бет даже выругаться не успела, как доктор поймал её и повёл к кровати. Бет закричала. Она царапалась, пиналась, извивалась. Вырывалась как могла. Но каждый раз доктор Крейн просто поудобнее её перехватывал. Силы не равны, Бет и миниатюрнее, и сил меньше. И хоть доктор Крейн не выглядел суперменом, в ответственный момент он показал, на что способен. В итоге мужчина толкнул Бет на кровать и сдул со своего лица волосы.       Снова сон? Это очередной кошмар? Сейчас она проснётся.       — Сейчас я проснусь… Проснусь… — как мантру, сбивчиво затараторила полушёпотом Бет и зажмурилась.       Ну же! Просыпайся!       — Это не сон, мышонок, — мужчина подсел ближе, не давая Бет уйти с кровати. Она попробовала оттолкнуть его, набросилась, намереваясь бороться со своим личным злом, но и тут доктор оказался не промах. Не церемонясь, перехватил её руки и навалился сверху, прижимая к кровати. Глаза его дикие, почти сумасшедшие, источающие вожделение.       Бет задохнулась. Будто окунулась в толщу воды и вынырнула, хватая жадным ртом драгоценный кислород, а горло сковывал спазм. Он так близко. Его губы касались её щеки. И жаркий шёпот обжёг:       — Твой страх… Ты боишься меня и… близости со мной. Разве это не забавно, мышонок? Я прав?       Он поцеловал её губы, всё ещё удерживая её руки прижатыми к кровати. И целовал, целовал, целовал. Бет не может дышать, хрипло втягивает носом воздух и со всхлипом выдыхает. Упирается в плечи мужчины, пытается оттолкнуть, вяло перебирает ногами, пятки скользят по простыни.       Перехватив обе руки Бет одной рукой, второй мужчина коснулся её дрожащего тела.       Она боится. Этого дома, комнату, подвала, доктора Крейна. Ей страшно и хочется перестать понимать, что происходит. Чтобы милосердное сознание отключилось. Отключайся же, паскуда! Вместо этого Бет жмурится и пытается выскользнуть, когда рука снова касается груди, на этот раз сминает. Скудные попытки оттолкнуть мучителя становятся более смелыми, когда приходит осознание, что это не сон и доктор Крейн пришёл не пульс измерить.       — Нет! — в панике шипит она, когда он подтягивает её ближе и наваливается.       Помогает себе рукой, нащупав её тощие колени, просовывает между ними пятерню и раздвигает ноги. Давит коленом.       — Помогите! — вырывается из горла Бет. Она в панике бьётся, сопротивляется, а когда её колени оказываются разведёнными в стороны, кричит снова. — На помощь! Боже!       Она визжит, уже не церемонится, бьёт кулачками мужчину по плечам. Сильно. Попыталась съездить ему по лицу, почти получилось, но он хватает её запястья и прижимает за головой к кровати. Наваливается. Бет снова кричит, зовёт на помощь, выкручивает руки, пытается бить пятками мучителя по ногам.       А он рассматривает её, с каким-то искалеченным удовольствием, её паника и ужас вдохновляют его, и он давит коленями, заставляя раздвинуть ноги шире. И пустить его. Бет приподнимает бёдра, пытается сбросить с себя мужчину, но он давит на её бёдра, прижимает, и она снова кричит. Комната полна её воплями «Не-ет! Не-ет! Нет!»       Она чувствует его давление, как он упирается в неё. Давит. Бет запрокидывает голову и беззвучно кривит губы от боли и от ужаса.        «Сейчас, мышонок», — запыхавшийся, доктор Крейн дотянулся до брюк и вытащил из заднего кармана непрозрачный светло-зелёный тюбик с лубрикантом. Для его использования мужчине пришлось отпустить руки Бет, и когда она напряглась, чтобы воспользоваться ситуацией, доктор с укором на неё посмотрел.       — Я всегда могу использовать парализатор, Беатриче. Но будь уверена, ты ничего не пропустишь, будешь чувствовать всё.       — Пожалуйста… — всхлипнув, Бет попробовала уговорить мужчину не делать того, что он собирался сделать. — Прошу вас…       — Тише, Беатриче. Тише.       Он приподнял её бёдра и раздвинул ноги шире. Бет зажмурилась и тяжело всхлипнула, закрыла лицо руками, кусала губы, но мужчина отнял её ладони и прижал их к кровати. Снова навалился.       — Нет! — взвизгнула Бет, почувствовав его в себе.       Выгнулась, упираясь пятками в кровать.       — Нет… — обречённо простонала она.       На крики уже не осталось сил, и Бет лишь иногда смотрела на доктора Крейна сквозь солёную пелену слёз. Он болезненно возбуждён, рассматривал Бет, а когда она отворачивалась, шептал ей: «Мой мышонок». Это звучало странно, словно он пробовал слова, найдя в них что-то новое. А она, окутанная страхом, пыталась забыться.       Не получалось.       Казалось бы, когда худшее случилось, можно перестать бояться, но страх никуда не делся.       Каждым своим толчком он выбивает из неё всхлипы. Бет бы с удовольствием использовала своё запястье как кляп, чтобы не доставить палачу удовольствие — видеть её мучения. Ей остаётся только стискивать зубы, но это мало помогает, она всё равно болезненно скулит. Теперь, когда это случилось, ей ещё страшнее, потому что раньше она ощущала какую-то невидимую грань, а теперь ни преград, ни сомнений — ничего не осталось.       Он — на ней. И в ней. У него горячее дыхание, глаза горят холодным превосходством. А на её щеках слёзы торят дорожки. Заглянуть в глаза своему страху — всё равно что оказаться в лапах кровожадного Пеннивайза. А дальше — только страх и ужас.       При каждом толчке Бет вздыхала, пыталась представить, что это не она лежит под доктором Крейном или что это не он в ней. Между её ног. Но, открывая глаза, она встречалась с его восторженно-сумасшедшим взглядом. Когда Бет отвернулась, он наконец отпустил её руки и опустился на локти, вошёл до конца и замер. Его дыхание горячее, сбивчивое, он касался губами шеи Бет, обводил кончиком языка почти зажившие следы от прошлой страсти — с Джокером.       Бет попробовала упереться в его рёбра и чуть оттолкнуть, но в ответ мужчина подался назад и двинул бёдрами вперёд. Его лицо влажное от пота, блестит, он тяжело дышит, шумно. И снова начинает двигаться.       То и дело Бет всё ещё пытается оттолкнуться пятками от кровати, но мужчина на её неловкие движения входит резкими толчками, вжимается. Прижимает к кровати. Наваливается. Находит губы Бет, целует, она не хочет отвечать на этот поцелуй страха, но рука доктора Крейна опускается на грудь и больно щипает за сосок. Вскрикнув, Бет открывает рот, и мужчина углубляет поцелуй, уже не позволяя ей сомкнуть губы и отстраниться.       Их тела не переплетаются, это он вплетается в неё, двигается размашисто, не церемонится, размыкает поцелуй, но лишь для того, чтобы коснуться уголков губ Бет, прижаться. Простонать.       Доктор Крейн просовывает руку под голову Бет, сжимает волосы. Его движения напористые, ритмичные, с каждым толчком он стонет, а Бет стискивает зубы. В самом начале больно, она хотела вырваться, чтобы прекратить этот странный сюр, а сейчас она чувствует только его, доктора Крейна, внутри себя. Боли уже нет, но всё ещё какое-то… ненастоящее.       Хоть бы это был сон.       Это не сон. Уже один час, двенадцать минут и секунда за секундой Бет свободна в просторах комнаты от доктора внутри себя. Часы, висевшие над столом, отсчитывали время новой эпохи, произошёл разлом тектонических плит жизни одного маленького человека, и потекла новая эра.       Бет стоит у окна. Простыни смяты, перепачканы спермой, одеяло лежит неестественно сложившейся горой — ни один вымышленный крошечный альпинист не взберётся.       Что-то внутри Бет нарушилось, надломилось. Первые минуты после добровольного секса с доктором Крейном она словно потеряла себя, бродила в бессознательном, словно попала в загробный мир и искала Харона. Постепенно, под робкое тиканье часов, едва слышное, Бет оживала, возвращалась из мира мёртвых в мир обречённых живых. Лежала. Ни живая ни мёртвая. Будто завёрнутая в кокон. Наблюдала, как доктор застёгивал брюки, как всегда собранный и педантичный.       Он проживал случившееся как должное, для Бет же это должно было стать чем-то сродни перерождению в нечто новое, но искалеченное, неправильное. Её лицо в его поцелуях. Хочется не верить, забыть, перестать существовать, окаменеть, провалиться в саму себя и раствориться. Исчезнуть.       Бет чувствует себя распятой, лёжа обнажённой на кровати, разметавшаяся, распластанная. Хочется цианистого калия под язык.       Доктор ушёл, закрыв за собой дверь, и Бет осталась одна наедине с часами. Только и осталось что собирать себя по осколкам, лепить из этого что-то новое, непонятное, неизвестное.       ***       Ни у Брюса Уэйна, ни у Бэтмена на сегодняшний день не получилось распутать ни одну ниточку из клубка. Пока только догадки, догадки, догадки. Оставленный жучок в кабинете Крейна, например, принёс весьма странные плоды: до следующего приёма в кабинет никто не заходил, кроме медсестры. Она каждый день протирала пыль, по надобности поливала фикус — и всё. Больше из посетителей никого, впрочем, как и самого Крейна.       Хм. Брюс задумался, отодвигая от себя тарелку с недоеденным сэндвичем. Кофе давно остыл, а пришедший за посудой Альфред только вздохнул.       — А что камера на окне? — дворецкий указал на один из экранов. Квартира Джокера, в которой он тоже не появлялся с того вечера, когда Бэтмен стал свидетелем их порочной связи с Беатриче.       — Бет как сквозь землю провалилась, — озадаченно ответил Брюс.       Альфред снова вздохнул.       — Что? — повернулся к нему Брюс.       — Да так… Если бы вы женились на Бет раньше, чем её нашли неприятности, возможно, вы бы нашли в ней надёжного компаньона. В переодеваниях так точно.       Альфред приподнял со стола распечатанный листок со скрином, на котором переодетая Бет из недавнего прошлого заходила в тот злополучный банк. Брюс бегло посмотрел на изображение и отвернулся обратно к экранам.       — Её родители не знали о её ряженых похождениях, — пояснил Уэйн.       — А ещё так её не узнавали горожане. Если они о ней вообще знали, — дворецкий вернул листок на место. — Но вы бы хорошо с ней смотрелись, мастер Брюс. Да.       — Иногда мне кажется, Альфред, что ты готов женить меня на ком угодно, — проворчал Брюс.       Альфред усмехнулся.       — Я бы и рад женить вас хоть на Ядовитом Плюще, если бы это помогло вам немного остепениться.       Брюс ничего не ответил. Возможно, в чём-то дворецкий и прав: Уэйну действительно не хватало сна, каждый вечер он обещал себе, что вот завтра точно отоспится, а не полезет на крыши, но жизнь вносила свои коррективы. Недавно Альфред завёл разговор о том, что неплохо бы после спасения Бет взять отпуск. Хотя бы на неделю. Без новостей, без газет, без «Уэйн Интерпрайз».       Брюс пообещал подумать, а кроме этого не обещал больше ничего.       — Есть предположения, где искать девушку?       — Она либо у Джокера, либо у Крейна.       Альфред задумался, Брюс ждал, что скажет дворецкий. Он пользовался его советами, Альфред не раз подкидывал хорошие мысли, исключения данная ситуация, к счастью, не стала.       — Если предположить, что она у Крейна. Зачем он её скрывает? К тому же, как вы говорили — в своём кабинете он не появлялся, значит, это не кабинет, а бутафория. Копайте глубже, мастер Брюс.       — Мне стало хуже, — пожаловался Брюс, закинув ноги на столик.       — Э-э… — Джонатан молча стерпел выходку миллиардера. — И в чём выражается ваше самочувствие?       Брюс скомкал листок бумаги, лежавший на столе, и запустил им в корзину, но промахнулся. Раздосадованно поморщившись, поискал взглядом ещё что-нибудь метательное, и доктор поднял со стола папку с документами. От греха подальше.       — Ну-у, — протянул Брюс, почесав затылок и зевнув, — никак не могу разобраться: мне нравится больше Полин или Ванесса. У Полин хорошая фигурка, задница что надо, а Ванесса развязная тигрица в постели. Боже, что она вытворяет! А вчера я провёл вечер с Челси и понял, что придётся выбирать из троих. Но вот загвоздка, док.       Брюс откашлялся и подсел ближе к Крейну.       — Мне нравятся все три девушки, и я подумал… а что если не выбирать, а как-то… ну… познакомить их? Представьте.       Брюс поднялся с дивана и стал вырисовывать в воздухе картины.       — Огромная водяная кровать, и мы все на ней. Спим втроём. Обнажённые. И никаких ссор!       Доктор задумчиво наблюдал за Брюсом, а тот будто не замечал этого, погрузившись в околоэротические фантазии.       — Слушайте, а если я приведу их сюда, а вы с ними поговорите? — Брюс воссиял, чего нельзя сказать о докторе Крейне.       — Есть гарантия, что не появится четвёртая фаворитка? — уточнил доктор.       — Гарантий нет, — задумчиво ответил Уэйн.        «Сегодня выглядит спокойнее, слушает чуть внимательнее. Что ж, наверняка спрятал свой второй кабинет получше», — размышлял Брюс. Он решил действовать и подошёл к креслу, встал рядом и положил руку на спинку.       — Так и вижу… Мы устроим кастинг! Что-то вроде конкурса талантов, будем оценивать по красоте и умениям! Чёрт, без вас я бы о таком не догадался!       Брюс заулыбался и хлопнул доктора по плечу в знак признательности.       — Доктор Крейн! Вы моё спасение!       Доктор Крейн всем видом показывал, что очень не рад затее, но Брюс не принял никаких возражений и выписал дополнительный чек на кучерявую сумму, чтобы компенсировать потраченное время. Впрочем, приняв чек, доктор, кажется, поменял точку зрения. Что ж, даже психиатров в этом городе можно подкупить.       Уэйн уже собирался уходить, но развернулся в дверях и, постучав пальцем по косяку, спросил:       — А не знаете в городе какого-нибудь хорошего химика?       Доктор Крейн недоверчиво посмотрел на мецената.       — А вам зачем?       — Да у меня кое-какая идейка родилась, теперь ищу химика. Ладно. Извините. Знаю, что это не по вашей части, — Брюс сказал это с некоторой насмешкой, едва уловимой, дескать, что взять с психиатра, только и умеет копаться в мозгах. Но Уэйн также знал, что доктор непременно клюнет.       И доктор клюнул, окликнул Брюса, когда тот уже прикрывал за собой дверь.       — А-а… что именно вы хотели обговорить с… э-э… химиком?       Уэйн без особого интереса сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил сложенный вчетверо лист «А4», небрежно развернул его и без особого энтузиазма протянул подошедшему доктору. Брюс, будучи хорошим актёром, лениво ворочал головой, всем своим видом показывая, что зря теряет время. При этом он хорошо подготовился, заранее попросил у знакомого химика написать одну незатейливую молекулярную формулу, а после переписал её на листок, намеренно допустив две ошибки.       И доктор их нашёл.       — У вас вот тут коэффициент неверный и тут индекс пропущен. Где вы взяли эту формулу?       Брюс растерянно улыбнулся.       — Да вот взял на работу нового химика…       — Увольте этого дилетанта, — не дал договорить доктор Крейн. — Где конкретно вы хотели применить это вещество?       — Я хотел запустить небольшую фармацевтическую кампанию, попробовать себя в этой отрасли…       — И взяли в качестве химика какого-то уличного оборванца? — Уэйн отметил про себя, что на этот раз ответ Крейна, кажется, более искренний.       Брюс несколько беспечно пожал плечами, словно его не сильно волновали диплом и знания химика.       — Сами понимаете… В Готэме не так-то просто найти хорошего специалиста, — Брюс улыбнулся, показывая, что он миролюбиво настроен и готов выслушать доктора.       Но Джонатан не торопился бросаться на очередную приманку.       — Пришлите мне документы на почту. Какие препараты хотите изготавливать, с какими веществами собираетесь работать, какое оборудование планируете закупить.       — А вы… — неуверенно указал Брюс на доктора и удивлённо вздёрнул брови.       — А я, — надменно ответил доктор, — хорошо разбираюсь в химии и готов стать вашим сотрудником.       — Отлично! — Брюс протянул руку, и доктор ответил на рукопожатие. — Пришлю вам всю необходимую информацию, а оклад обсудим при следующей встрече.       Скрепив договорённость рукопожатием, Брюс вышел из кабинета и озадаченно выдохнул. Придётся поднапрячь старину Люциуса, чтобы он подключил нужных людей и помог сварганить для «Уэйн Энтерпрайзис» новое химическое отделение.       ***       Бет лениво ковырялась в тарелке с равиоли, накалывала на вилку, обмакивала в соусе и отправляла в рот. Есть не хотелось, в желудок словно камней насыпали, но доктор повторил прежнюю угрозу, что при объявлении голодовки будет вынужден кормить Бет через зонд. Умножать страдания не хотелось, и она неохотно ела.       — Завтра принесу тебе витамины. Выглядишь бледной, — как ни в чём не бывало сказал доктор Крейн, нарушив тишину.       Бет подняла на него удивлённый взгляд, почти сразу сменившийся на недоумевающий.       — Если бы вы… Если бы… Не насиловали… меня, — Бет едва не растеряла все слова, у неё едва получалось нанизывать их друг за другом на невидимую нить.       — Если бы ты была более послушной, Беатриче, — на её имени он сделал ударение, — всё получилось бы куда лучше. Для тебя.        «Для меня? Он обвиняет в изнасиловании меня?!» Бет бросила вилку на тарелку и отвернулась к окну. Неширокую вечернюю улицу освещал один единственный фонарь: какие-то неполадки, только и всего. Недавно прошёл дождь, в приоткрытое окно то и дело задумал ветерок, приносивший с собой аромат летней влажной земли и мокрых вечерних трав.       — Ешь, — равнодушно велел мужчина.       — Я не голодна, — пытаясь скрыть раздражение, ответила Бет.       — Съела четыре штуки и наелась? — язвительно заметил он.       Дверь внутри дома хлопнула, и Джонатан повернулся к выходу, закинул ногу на ногу и сложил сцепленные в замок руки на колени. Бет замерла и уставилась на тёмный проход коридора. Оттуда, из зияющей темноты, раздавались шаги. Бет вопросительно посмотрела на доктора Крейна: странно, он запрещал без разрешения своим парням заходить в дом после семи вечера, считая оставшееся время до сна личным и неприкосновенным. Только в крайних случаях парням разрешалось звонить ему, и тогда он решал — приезжать парням сюда, отложить дело до утра или давал добро решить всё самим. Не без инструкции, конечно.       — Эхе-хе… Ка-ажется, я пришёл как раз к ужину, — из тьмы на свет вышел Джокер и, не обращая внимания ни на удивлённого Крейна, ни на обомлевшую Бет, выдвинул стул и сел.       — Будешь? — он кивнул на тарелку Бет и, когда не получил ни ответа, ни кивка, забрал тарелку и принялся есть, насаживая равиоли на вилку и запивая их вином. Которое тоже забрал у Бет.Она наблюдала за Джокером, кажется, во все глаза, впрочем, как и доктор Крейн.       — Как ты узнал?..       — Как я узнал, где ты живёшь? — не дожевав, спросил Джокер и сунул в рот следующую порцию равиоли. — Да ощень пгосто. Ты ведь… э-э… не забыл, кто я такой?       — Я-то не забыл, — хмуро ответил доктор Крейн.       Доев, Джокер положил на стол руки и постучал по столешнице пальцами. Сгорбился. Посмотрел исподлобья на Крейна.       — Убери-ка руки из-под стола, Джонни. Оставь «Фобос» для бо-олее подходящего, хм, случая. Тут ведь всё-таки да-ама, — Клоун внимательно посмотрел на Бет, причмокнул и отвернулся. — Убьёшь ещё ненароком. Эхе-хе… На неё ведь твой чудо-газ действует, как дихлофос.       Джокер облизнул губы и ухмыльнулся, рассматривая изумлённого доктора Крейна.