"Сумерки: Новалуние" Фильм 2

Такое ощущение, что я очень долго спал: тело затекло, будто за все это время ни разу не пошевелился. Оцепеневший мозг еле работал; странные цветные сны и кошмары кружились в моем сознании. Они были такими яркими! Ужасное и восхитительное — все спуталось в один пестрый клубок. В нем были томительное ожидание и страх — неотъемлемые части неприятных снов, в которых твои ноги движутся не так быстро, как хотелось бы… В нем были целые орды монстров, красноглазых демонов, еще более жутких из-за своей жеманной любезности. Сон проник в сознание настолько, что я даже помнил их имена. Но самое сильное впечатление произвел вовсе не ужас, а ангел с прозрачными крыльями, оставивший в моей душе неизгладимый след. Отпускать его очень не хотелось. Сон будто не желал отправляться в архив, где пылилось все то, о чем мне проще не вспоминать. Но я старался, и сознание, взяв курс на реальность, понемногу просыпалось. Какой сегодня день, я не помнил, зато знал: меня ждут Минато, работа, школа или еще что-нибудь. Глубоко вздохнув, я стал думать, как переживу еще один день. Лба легонько коснулось что-то холодное. Я покрепче зажмурился: сон пугающе напоминает реальность. Еще немного, совсем чуть-чуть, и я проснусь, а Шу исчезнет… Нет, творится что-то неладное, ощущения слишком реальны. Сильные руки, которые во сне сжимали меня в объятиях, слишком материальны. Если пустить все на самотек, потом об этом пожалею. Еще раз вздохнув, я разлепил глаза, полная решимости развеять иллюзию. — Ой! — Из груди вырвался сдавленный вздох, а ладони судорожно метнулись, чтобы закрыть глаза. Очевидно, я зашел слишком далеко, не следовало выпускать воображение из-под контроля. Ну, «не следовало выпускать» — не совсем честно. Я не выпустил, а вытолкнул его из-под контроля, фактически послав в погоню за иллюзиями, вот рассудок и не выдержал. Доли секунды хватило, чтобы сообразить: возможно, я повредился умом, зато могу наслаждаться галлюцинациями, благо пока они приятные. Шу не исчез, его прекрасное лицо в каких-то сантиметрах от моего. — Напугал? — В серебряном баритоне слышалась тревога. Сладостный бред продолжался. Любимое лицо, голос, запах — все это куда лучше, чем тонуть в быстрине. Прекрасный плод больного воображения с тревогой наблюдал за чередой отражающихся на моем лице чувств. Радужка красная, как кровь, под глазами синюшные круги. Странно, раньше в галлюцинациях Шу мне таким голодным не являлся! Я часто заморгал, пытаясь вспомнить последнее стопроцентно реальное событие. Мне снился Луи; интересно, он правда приехал или то было всего лишь начало безумия? Итак, он якобы вернулся в день, когда я сам чуть не утонул… — Черт! — Что случилось, Вальт? Я расстроенно насупился, и на красивом лице Куреная мелькнула тревога. — Я ведь умер, верно? Все-таки утонул! Черт, черт, черт! Представляю, что будет с Кенто… Теперь нахмурился Шу: — Ты не умер. — Тогда почему не просыпаюсь? — удивился я. — Вальт, ты не спишь. — Да, конечно! — покачал головой я. — Ты пытаешься мне это внушить, а потом проснусь, и будет еще больнее. Если вообще проснусь… а этого не случится, потому что я умер. Как ужасно! Бедный Кенто! Чихару, Минато… — Я осекся, содрогнувшись от чудовищности своего поступка. — Похоже, ты путаешь меня с кошмаром! — Мимолетная улыбка Куреная получилась мрачной. — Не представляю, что такого ты мог натворить, чтобы попасть в ад. Признавайся, сколько убийств совершил за время моего отсутствия? — Прекрасно знаешь, что ни одного, — поморщился я. — Да и вместе мы бы в ад не попали! Куренай вздохнул. Сознание понемногу прояснялось. Неохотно оторвавшись от прекрасного лица, глаза метнулись к темному, распахнутому настежь окну, а потом обратно. Я начал вспоминать подробности… и почувствовал, что впервые за долгое время щеки заливает румянец — Шу здесь, со мной, а я по-идиотски теряю время. — Неужели все это правда? Мой невероятный сон — реальность? Уму непостижимо! — Смотря что ты имеешь в виду. Если то, как в Италии нас чуть не растерзали, то да. — Как странно! — вырвалось у меня. — Поездка в Италию… А ты знаешь, что раньше я нигде западнее Альбукерке не был? Шу закатил глаза: — По-моему, тебе лучше снова заснуть, а то болтаешь невесть что. — Хватит, больше не хочу! — Постепенно мысли приходили в порядок. — Сколько времени? Долго я спал? — Сейчас половина второго ночи, значит, получается около четырнадцати часов. От долгого сна ныло тело, и я с наслаждением потянулся. — А где Кенто? — Спит, — нахмурился Куренай. — Думаю, тебе стоит знать, что в данный момент я нарушаю табу. Ну, с формальной точки зрения нет, потому что Кенто запретил переступать порог вашего дома, а я влез через окно… Тем не менее ясно, что он имел в виду. — Папа не разрешает тебе у нас появляться? — Недоверие в моем голосе быстро сменилось гневом. — А разве это удивительно? — Прекрасное лицо погрустнело. От злости мои глаза сузились. Придется поговорить с отцом: возможно, стоит ему напомнить, что я уже совершеннолетний. Конечно, дело не в этом, а в принципе. Что ж, совсем скоро и запрещать будет нечего, а сейчас лучше подумать о чем-то менее болезненном. — Так какова официальная версия? — спросил я с искренним любопытством и в то же время стараясь сделать разговор как можно непринужденнее, чтобы удержать себя в руках и не напугать страстным, неистовым желанием, бушевавшим внутри. — О чем ты? — Что сказать Кенто? Где я был целых… как долго меня не было? — Я мысленно пересчитал часы невероятного путешествия. — Всего три дня. — Его взгляд стал напряженнее, а улыбка, наоборот, потеплела. — Я сам ничего не придумал, надеялся, у тебя есть правдоподобное объяснение. — Чудесно! — простонал я. — Может, Луи подскажет, — попытался успокоить меня Куренай. Я на самом деле успокоился. Какая разница, что случится потом! Каждая секунда рядом с Шу — он так близко, прекрасное лицо сияет в слабом свете цифр моего будильника — драгоценность, которой нужно радоваться. — Итак, — начал я, выбрав наименее важный вопрос. Вернув меня домой, Куренай может в любую минуту исчезнуть, так что нужно его разговорить. Тем более без переливчатого баритона этот недолго вечный рай кажется несовершенным. — Чем ты занимался до приезда в Вольтерру? Улыбка тут же исчезла. — Так, ничем особенным… — Конечно… — буркнул я. — Зачем делать такое лицо? — Ну… — я задумчиво поджал губы, — во сне ты сказал бы именно так. Наверное, у меня воображение выдохлось. — Если расскажу, поверишь наконец, что это не кошмар? — Кошмар! — с презрением повторил я, но Шу действительно ждал ответа. — Наверное… Если пойму, что к чему. — Я… охотился. — И это объяснение? Где доказательство того, что я не сплю? Шу выдержал паузу, а потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова: — Я охотился… не ради еды. Скорее учился… выслеживать, это всегда у меня не очень получалось. — Кого выслеживал? — полюбопытствовал я. — Так, даже говорить не стоит. — Ничего не понимаю… Куренай снова замешкался; его лицо, зеленоватое в свете цифр электронного будильника, было каким-то потерянным. — Должен… — он набрал в грудь побольше воздуха, — должен перед тобой извиниться. Конечно, я должен… да нет, обязан тебе гораздо большим, просто пойми… — слова неслись бешеным потоком, как всегда, когда Шу нервничал, и, чтобы ничего не пропустить, мне пришлось сосредоточиться, — я ни о чем не подозревал. Не подозревал, какой хаос оставил после себя. Мне-то казалось, здесь ты будешь в безопасности. В полной безопасности. Я не допускал, что Виктор… — произнося это имя, Куренай оскалился, — решит вернуться. Признаюсь, единственный раз, когда его видел, я гораздо больше интересовался мыслями Джеймса. Не думал, что Виктор способний на месть, и в голову не приходило, что он так к нему привязан. Теперь понимаю почему: он слишком верил в Джеймса и не представлял, что его планы могут сорваться. Излишняя уверенность и заслонила его истинные чувства, помешав мне разглядеть крепкую связь между Джеймсом и Виктором. Я не пытаюсь оправдаться: по моей милости ты столько пережила в одиночку! Когда я услышал от Луи твой рассказ — да он сам видел более чем достаточно! — когда понял, что тебе пришлось отдать свою жизнь в руки оборотней, незрелых, эмоционально неустойчивых, да они первое зло Форкса, если не считать Виктора… — Куренай содрогнулся и буквально на секунду замолчал. — Не знаю, поверишь ли ты, но ни о чем подобном я не подозревал! Ненавижу себя, простить себе не могу даже сейчас, когда сжимаю тебя в объятиях! Я самый ничтожный… — Не надо! — В глазах Шу столько боли, что я постарался подобрать нужные слова, слова, которые освободили бы его от воображаемого обязательства, причинявшего столько боли. Успокоить его будет непросто; кто знает, выдержит ли моя нервная система? Но попытаться нужно, не желаю нести в его жизнь страдания! Шу должен быть счастлив, чего бы мне это ни стоило! Мне так хотелось отсрочить этот разговор! Он станет последним и разрушит наш недолговечный рай. Благодаря многомесячному притворству и лицедейству перед Кенто мне удалось сохранить внешнее спокойствие. — Шу, — произнес я, чувствуя, как пылает на губах любимое имя. Старая рана в груди запульсировала, готовая вскрыться, едва Шу исчезнет. Не знаю, как переживу это во второй раз… — Не надо! Пожалуйста, не надо так говорить. Нельзя, чтобы… чувство вины разрушило твою жизнь. Нельзя считать себя ответственным за то, что со мной случилось. Ты не виноват, просто так вышло. Поэтому в следующий раз, когда я поскользнусь перед отъезжающим автобусом или что-нибудь в этом духе, не проклинай себя. Не сбегай в Италию, стыдясь того, что не смог меня удержать. Пусть даже я прыгнул со скалы, это был мой выбор, а не твоя ошибка. Понимаю, ты… ты привык винить себя абсолютно во всем, но нельзя же доходить до крайностей! Подумай об Мирай, Широ… Больше не могу, еще немного — и истерика начнется! Старясь успокоиться, я глубоко вдохнул. Нужно освободить его и постараться, чтобы подобное никогда не повторилось. — Вальт Аой! — Красивое лицо Куреная исказила престранная гримаса. Боже, да у него почти безумный вид! — Ты думаешь, я из чувства вины просил Вольтури о смерти? В голове все перемешалось. — Ты не чувствовал себя виноватым? — Виноватым? Ты даже не представляешь как! — Тогда… о чем вообще речь? Не понимаю… — Вальт, я отправился к Вольтури, потому что думал, что ты умер, — тихо сказал парень, буравя меня глазами. — Даже не окажись я замешан в твоей гибели… — на страшном слове он содрогнулся, — даже не будь я виноват, все равно поехал бы в Италию. Конечно, следовало быть осмотрительнее и поговорить с самим Луи, вместо того чтобы слушать Дайго. Но что я мог подумать, когда тот парень заявил: Кенто на похоронах? Какая мне была разница? Разница… — скорее для себя прошептал Шу, так тихо, что я решил, что ослышался. — Разница всегда не в нашу пользу! Надо же, ошибка за ошибкой… Никогда больше не стану осуждать Ромео! — И все-таки не понимаю, почему это так на тебя подействовало? — Что? — Почему на тебя так подействовала весть о моей гибели? Прежде чем ответить, Шу целую минуту буравил меня недоверчивым взглядом. — Неужели ты не помнишь, что я говорил тебе раньше? — Нет, помню все… Абсолютно все, включая ужасные слова, перечеркнувшие все остальное. Холодный палец очертил контур моей нижней губы. — Вальт, ты сплошное недоразумение! — Закрыв глаза, Куренай покачал головой и невесело улыбнулся. — Вроде бы однажды я уже все объяснил. Видишь ли, я не могу существовать в мире, где нет тебя. — Я… — хотелось поточнее выразиться, но мысли испуганно разбегались, — в замешательстве. — Да, верно, не могу понять смысла его слов! В пронзительном, устремленном на меня взгляде не было ни капли притворства. — Вальт, я умею врать виртуозно и убедительно. Приходится… Я так и застыл, тело сжалось в комок, будто от сильного удара. Рубец в груди запульсировал, и от боли перехватило дыхание. Куренай осторожно коснулся моего плеча: — Пожалуйста, дослушай до конца. Я виртуозный лгун, но ты так легко поверил! — Он поморщился. — Для меня это было настоящим… потрясением. Не в силах сдвинуться с места, я ждал продолжения. — Помнишь тот день в лесу… Я сказал тебе «прощай». Нет, не желаю вспоминать! — Ты не собиралась сдаваться, — прошептал Шу. — Я чувствовал и не хотел тебя отталкивать, боялся, что умру, если решусь на нечто подобное! Но при этом знал: если не поверишь, что я больше тебя не люблю, пережить расставание будет куда труднее. Малодушно надеялся: если поймешь, что у меня новая жизнь, тоже начнешь все сначала. — Полный разрыв, — сорвалось с моих непослушных губ. — Я и не рассчитывал так легко тебя убедить. Думал, возникнут непреодолимые трудности и ты будешь настолько уверен в правде, что придется часами выжимать из себя ложь, дабы посеять в твоем сознании хоть зерно сомнения. Я врал… прости меня, прости, что причинил боль, прости, что мой план потерпел крах. Прости, что не смог защитить от самого себя. Хотел при помощи лжи спасти, но ничего не вышло… Только как же ты поверил? Я тысячу раз повторял, что люблю тебя, а ты позволил одному-единственному слову подорвать веру в мои чувства? Я не ответил: потрясение было настолько велико, что в голову не приходило ничего вразумительного. — Тогда я по глазам понял: ты правда поверил, что больше меня не интересуешь. Это же абсурд и нелепость, разве я смог бы жить без тебя?! Я так и не решился пошевелиться. Слова Шу непостижимы, потому что это… это просто невозможно! Куренай снова потрепал меня по плечу, не сильно, но к реальности вернул. — Вальт, — вздохнул он, — о чем ты только думал?! Тут я разрыдался: слезы застилали глаза и стремительным потоком катились по щекам. — Так и знал! Знал, что сплю! — Нет, это невозможно! — раздраженно хохотнул Куренай. — Как же выразиться, чтобы ты поверил? Ты не спишь и не умер; я здесь и очень тебя люблю, любил и всегда буду любить. Во время разлуки я ежесекундно думал о тебе, а закрывая глаза, видел твое лицо. Можно сказать, я богохульствовал, когда заявил, что ты мне больше не нужен… Я качал головой, из глаз продолжали литься слезы. — Ты не веришь? — прошептал Шу, и даже в полумраке я заметил, что его лицо стало бледнее обычного. — Почему лжи веришь, а правде — нет? — Потому что твоя любовь всегда казалась невероятной. — Мой голос срывался буквально через слово. Красные глаза сузились, брови нахмурились. — Я докажу, что ты не спишь, — пообещал Куренай и, не обращая внимания на все попытки вырваться, зажал мое лицо стальными ладонями. — Пожалуйста, не надо! — лепетал я. — Почему? — спросил он, лаская дыханием щеку. Перед глазами все поплыло. — Когда проснусь… — Шу открыл рот, чтобы возразить, поэтому пришлось перестраиваться на ходу: — Ладно, забыли! Когда ты исчезнешь, и без этого будет непросто. Отстранившись буквально на несколько сантиметров, он заглянул мне в глаза: — Вчера на ласку ты реагировал, как раньше, только чуть осторожнее и сдержаннее. Скажи, почему? Потому что я опоздал? Причинил слишком много боли? Или ты по моему совету начал все сначал? Это было бы… вполне справедливо. Не стану оспаривать твое решение, и, пожалуйста, не жалей меня, просто скажи, можешь ли любить меня после всего, что я сделал? — Какой идиотский вопрос! — Ответь на него, пожалуйста! Целую минуту я буравил его мрачным взглядом. — Мои чувства не угаснут никогда. Конечно же, я люблю, и тебе этого не изменить! — Больше мне ничего и не нужно. Шу снова склонился надо мной, и на этот раз отстраниться я не смог. И не потому, что он в тысячу раз сильнее, а потому, что, когда наши губы встретились, сила воли рассыпалась в прах. Поцелуй получился не таким осторожным, как предыдущие, что подходило мне идеально. Раз уж решил себя губить, взамен нужно получить как можно больше. Я сам впился в его губы. Сердце отбивало какой-то рваный, судорожный ритм, дыхание превратилось в свист, а пальцы жадно потянулись к любимому лицу. Прижимаясь к безупречному, как у мраморной статуи, телу, я радовался, что Куренай не послушал меня и не ушел — никакая боль на свете не оправдывала добровольный отказ от такого… Я ласкал холодные скулы, а Шу очерчивал контур моих губ и в перерывах между поцелуями шептал слова любви. От страсти закружилась голова, и он отстранился — для того лишь, чтобы прильнуть ухом к моей груди. Погруженная в блаженный ступор, я ждал, когда дыхание и пульс придут в норму. — Кстати, — совершенно будничным тоном произнес Куренай, — я не собираюсь никуда исчезать. В моем молчании Шу почудилось сомнение. Приподнявшись, он заглянул мне в глаза: — Я никуда не поеду, разве что только с тобой. Всегда мечтал, чтобы ты жил нормальной человеческой жизнью, и лишь поэтому решился на разлуку. Я понимал, чем чревато наше общение: ты постоянно в опасности, отдаляешься от своего мира, каждую проведенную со мной секунду рискуешь… Поэтому нужно было попытаться. Нужно было что-то делать, и единственный выход, казалось, — уехать. Без твердой уверенности, что ты от этого выиграешь, я бы ни за что не решился. Я ведь настоящий эгоист, а важнее собственных потребностей… собственных желаний для меня только ты. Хочу я одного — быть с тобой и теперь понимаю, что уже никогда не решусь на отъезд. Тем более, хвала небесам, причин остаться хоть отбавляй! Похоже, куда бы я ни прятался, как далеко бы ни бежал, безопасность тебе не гарантирована. Вальт Аой физически несовместим с этим состоянием! — Пожалуйста, не нужно ничего обещать, — прошептал я. Если начну надеяться, а потом окажется, что напрасно… я просто не переживу. То, с чем не справились беспощадные вампиры, сделает несбывшаяся надежда. В красных глазах холодно блеснул гнев. — Думаешь, я и сейчас лгу? — Нет, не лжешь, — покачал головой я, пытаясь мыслить логически и обдумать все с холодной объективностью, чтобы не стать жертвой пустых надежд. — Может, сейчас ты правда так думаешь, но что будет завтра, когда вспомнишь причины, которые заставили тебя уехать в прошлый раз? Или через месяц, когда на меня бросится Минато? Куренай передернуло. Я вспоминал последние дни до его отъезда, пытался переосмыслить те события, соотнося их с только что услышанным. Если Шу двигала любовь и он решился на отъезд ради меня, его мрачная задумчивость и молчание приобретают совершенно иной смысл. — Ты ведь и в тот раз как следует все обдумал, верно? Значит, и сейчас поступишь так, как сочтешь правильным. — Ну, ты переоцениваешь мои силы, — отозвался Шу. — А «правильно» и «неправильно», «хорошо» и «плохо» давно потеряли свою значимость. Я так и так собирался вернуться. Еще до того, как Дайго сообщил страшную новость. Недели, да что там, дни казались нестерпимо долгими. Каждый час давил тяжким грузом. Вскоре я постучал бы в твое окно, на коленях умоляя принять обратно. Если хочешь, готов проделать это прямо сейчас. — Пожалуйста, не надо так шутить! — Я не шучу, — прожигая разочарованным взглядом, сказал Шу. — Может, все-таки выслушаешь? Может, дашь объяснить, что ты для меня значишь? Он внимательно изучал мое лицо и заговорил, лишь убедившись, что я сосредоточился. — Вальт, до тебя моя жизнь казалась безлунной ночью, темной, озаренной лишь сиянием звезд — источников здравого смысла. А потом… потом по небу ярким метеором пронесся ты. Пронесся и осветил все вокруг, я увидел блеск и красоту, а когда ты исчез за горизонтом, мой мир снова по грузился во мрак. Ничего вроде бы не изменилось, но, ослепленный тобой, я уже не видел звезд, и все лишилось привычного смысла. Очень хотелось поверить, только это описание больше подходило моему существованию в тяжелую пору разлуки… — Глаза привыкнут, — пробормотал я. — Не могут! В том-то и беда. — А как же развлечения? — Развлечения? Часть моей виртуозной лжи! — невесело рассмеялся Куренай. — При… хм, агонии никакие развлечения не нужны. Целых девяносто лет сердце считай, что не билось, но на этот раз все было иначе: оно будто исчезло, покинув пустую оболочку. Моя душа осталась здесь, с тобой. — Даже смешно… — вырвалось у меня. — Смешно? — Хотел сказать «странно», думал, такое происходит только со мной! Меня словно на части разобрали! Все это время даже дышать нормально не мог. — Я с наслаждением набрал в грудь побольше воздуха. — А сердце билось как-то… вхолостую. Шу снова прижал ухо к моей груди, а я окунулся в его волосы, наслаждаясь их шелковистой густотой и завораживающим запахом. — Получается, слежка отвлечься не помогла? — спросил я не столько из любопытства, сколько стараясь отвлечься сам. Радужные надежды манили и переливались яркими красками. Долго сопротивляться не получится. Сердце бешено колотилось и пело радостный гимн. — Нет, — вздохнул Куренай, — это было не развлечение, а скорее обязанность. — Что это значит? — Это значит, даже не считая Виктора опасним, я бы не оставил безнаказанными егл… Увы, я уже говорил, мои навыки далеко не на высоте. Я шел за ней до Техаса, а потом ложный след увел в Бразилию, а Виктор явился сюда. Даже с континентом не угадал! — простонал Шу. — Подобного я и в наихудшем раскладе не предвидел… — Так ты охотился на Виктора? — потрясенний, вскричал я. Мерный храп Кенг на секунду затих, затем послышался снова. — Без особого успеха, — отозвался парень, смущенно разглядывая мое разъяренное лицо. — В следующий раз будет лучше. Недолго ему осталось портить воздух своим мерзким дыханием! — Об этом… не может быть и речи! — выдавил я. Что за безумие! Даже если помогут Кен или Фри. Даже если помогут Кен и Фри. Это куда страшнее, чем являлось мне в кошмарах: зловещая, по-кошачьи гибкая фигура Виктора наступает на Минато Минари. Представить на его месте Шу я даже не решался, хотя с Куренаем справиться куда сложнее, чем с моим другом-оборотнем. — У него нет шансов! В иной ситуации я, возможно, не стал бы вмешиваться, но сейчас, после того, как он… Я снова перебил, стараясь говорить, как можно спокойнее. — Ты же только что обещал не уходить! — вымучил я, мысленно отторгая слова: нельзя, нельзя, что бы они отпечатались в подсознании. — Разве это совместимо с интенсивной слежкой? Шу нахмурился, с трудом сдерживаемый рык сотряс грудь. — Вальт, я сдержу слово, но Виктор… — рык чуть не вырвался на свободу, — умрет! — Давай не будем принимать скоропалительных решений, — пытаясь побороть панику, предложил я. — Вдруг он не вернется? Вдруг стая Минато его спугнула? Искать его бессмысленно, к тому же у меня есть дела поважнее, чем Виктор. Куренай презрительно сощурился, но все-таки кивнул: — Точно, с оборотнями хлопот не оберешься. — Речь не о Минато! — фыркнул я. — Моя задача поважнее и посложнее своры волчат, которым нравится наживать себе проблемы. Шу уже собрался что-то сказать, однако в последний момент передумал. Судорожно стиснув зубы, он процедил: — Неужели? И что за дела такие? По сравнению с чем даже возвращение Виктора отходит на второй план? — Ну, назовем это второй по важности задачей… — уклончиво ответил я. — Хорошо, пусть так, — с подозрением кивнул Куренай. Я запнулся, не зная, отважусь ли назвать фамилию. — За мной могут прийти другие, — чуть слышно прошелестел я. Шу вздохнул, но отреагировал не так бурно, как я опасался. — Значит, Вольтури всего лишь проблема номер два? — По-моему, они тебя не слишком беспокоят, — отметил я. — Ну, времени на подготовку более чем достаточно. Видишь ли, они воспринимают время совершенно иначе, чем ты или даже я. Годы для Вольтури — то же самое, что для тебя дни. Не удивлюсь, если до твоего тридцатилетия они ни разу о нас не вспомнят, — беззаботно пояснил парень. Я похолодел от ужаса. До тридцатилетия… Получается, все обещания были пустыми… Раз мне суждено стать тридцатилетним, значит, Шу не рассчитывает остаться надолго. Как больно… А это доказывает, что я все-таки начал мечтать и надеяться, хотя так старался держать себя в руках. — Ничего не бойся, — успокоил он, с тревогой наблюдая за слезами, выступившими на моих глазах. — Я не позволю им тебя обидеть. — Пока ты здесь, да… Господи, да какая разница, что случится, когда я снова останусь один? Зажав мое лицо между мраморными ладонями, Шу впился в меня черными, словно ночь, глазами. Как же отвернуться, если они притягивают сильнее любого магнита? — Я никогда тебя больше не оставлю. — Сам же говорил о тридцатилетии! — Прорвав невидимую плотину, по щекам покатились слезы. — Говорил же? Ты что, останешься и позволишь мне стареть? Взгляд смягчился, хотя холодные губы превратились в жесткую полоску. — Именно так я и собираюсь поступить. А что еще остается? Жить я без тебя не могу, но и душу твою губить не намерен. — Неужели это так… — Я старался говорить спокойно, однако вопрос был мне явно не по зубам. Услужливая память тут же воскресила лицо Шу, каким оно было, когда Амо чуть ли не умолял сделать меня вампиром. Отвращение и неприязнь — вот что оно выражало. Чем объясняется его упрямство? Стремлением спасти мою душу — или неуверенностью, что я буду нужен ему до скончания веков? — Неужели?… — напомнил Куренай, рассчитывая услышать вопрос целиком. Пришлось задать другой, не менее сложный. — Что будет, когда я состарюсь и буду годиться тебе в матери или даже в бабушки? — раздраженно спросил я, вспомнив, как во сне увидел в зеркале дидулью. Родное лицо светилось нежностью и участием, а холодные губы смахнули с моей щеки непрошеную слезинку. — Для меня ты навсегда останешься самим прекрасним и желанним, — прошептал он. — Конечно… — на секунду помрачнев, запнулся он, — если с возрастом ты потеряешь ко мне интерес и захочешь большего, я пойму. Пойму и, если решишь уйти, не стану задерживать. Взгляд его был нежен, а судя по тону, Шу бесчисленное множество раз обдумывал свой идиотский план. — Понимаешь, что я рано или поздно умру? К такому вопросу он тоже подготовился. — Я последую за тобой при первой возможности. — Это же самое настоящее… — я лихорадочно подбирал нужное слово, — безумие. — Вальт, другого выхода просто нет. — Давай вернемся на минутку назад! — Оказывается, злость помогает быть сильной и решительной. — Ты помнишь слова Вольтури? Они не дадут мне умереть от старости, появятся в Форксе и убьют. Пусть даже вспомнят о нас лишь в канун моего тридцатилетия, — процедил я, — ты же не надеешься, что они забудут! — Не-ет, — качая головой, протянул Куренай, — не забудут. Вот только… — Что только? Поймав мой настороженный взгляд, он ухмыльнулся. Может, помощь психиатра не мне одному требуется? — Есть у меня кое-какие планы… — И эти планы, — перебил я, и с каждым словом мой голос звучал язвительнее и язвительнее, — все как один основаны на том, что я останусь смертной. Соответствующая реакция не заставила себя ждать. — Естественно, — с открытым вызовом процедил Куренай, а на лице застыла надменная маска. Целую минуту мы буравили друг друга сердитыми взглядами, затем я с тяжелым вздохом расправила плечи и, решив сесть, вырвалась из его объятий. — Хочешь, чтобы я ушел? — Нет, я сам уйду! Под недоверчивым взглядом почерневших глаз я выбрался из постели и, не включая свет, стал на ощупь искать кросовки. — Позволь узнать, куда ты собираешься? — К тебе домой, — отозвался я, продолжав вслепую шарить по комнате. Мгновенно поднявшись, Куренай встал рядом со мной. — Вот твои кросовки! А как доберешься? — На пикапе поеду. — Кенто наверняка разбудишь, — попробовал остановить меня Шу. — Знаю, но меня все равно на несколько недель под домашний арест посадят. Терять нечего. — Тебе — да. Кенто будет винить во всем меня. — Если есть идеи получше, я с удовольствием выслушаю. — Останься! — попросил Куренай без особой надежды. — Ни за что! А вот ты располагайся поудобнее! — подначил я, удивляясь, как непринужденно прозвучала острота, и направилась к двери. Шу опередил меня и загородил дорогу. Нахмурившись, я повернулся к окну. До земли не так уж далеко, да и перед домом почти везде трава. — Ладно, — вздохнул парень, — я тебя донесу. — Как хочешь, — пожал я плечами. — Но по-моему, тебе стоит вернуться домой. — Стоит? Это еще почему? — Потому что ты необыкновенно упрям и наверняка захочешь получить шанс озвучить свое мнение. — Мнение о чем? — сквозь зубы процедил он. — Решать будем вместе. Извини, но ты не центр мироздания. — В тот момент речь шла не о моем маленьком мирке. — Раз решил навлечь на нас гнев Вольтури только потому, что хочешь оставить меня смертной, думаю, твоя семья тоже имеет право участвовать в обсуждении. — Обсуждении чего? — чеканя каждое слово, спросил Куренай. — Моей смертности. Собираюсь выставить его на голосование.