Два капитана

Всю ночь пиратский фрегат мотался из стороны в сторону, сражаясь с гневом морской пучины, и лишь к рассвету небеса сжалились, пропуская сквозь плотные облака первые лучи солнца. Дождь прекратился, а ветер стих, оставив после себя лишь легкий бриз, как напоминание о недавнем шторме. Измученные, мокрые, как бродячие псы, и растрепанные пираты валились с ног от усталости — всю ночь они не смыкали глаз. Дилюк обессиленно осел на палубу перевести дух. Деревянные доски были покрыты водой, а кое-где валялись водоросли и другой мусор, намытый волнами. Винодела совершенно не волновало то, что он сидел в луже — граф и так был насквозь мокрым, хоть выжимай, как половую тряпку. Алые волосы, когда-то аккуратно собранные в хвост, теперь представляли из себя полнейший хаос и колтуны. Рагнвиндр фыркнул, откидывая спутанную челку с лица, и поднялся — пора за работу. Окинув взглядом бездельничающих моряков, он посмотрел на шканцы, откуда, к немалому удивлению британца, до сих пор не донеслось ни единой команды — капитану это было не свойственно. Однако, стоило бывшему дворянину присмотреться внимательнее, он сразу же понял, в чем дело. Альберих пытался прочистить горло, облокотившись о громоздкий штурвал, но, увы безуспешно — голос хрипел и отдать громкий, веселый приказ не представлялось возможным — Кэйю попросту не услышат. "Все-таки сорвал голос. А нечего было так кричать!" Дилюк коротко усмехнулся оплошности капитана, и крикнул: — Эй, хватит разлеживаться, господа! Палуба сама себя не вымоет! Пираты вяло оглянулись на него, но все же нехотя поднялись, принимаясь за работу. Может, у англичанина и не было такого авторитета, как у Сэра Кэйи, однако, как его приближенного и делового партнера, а также боевого соратника, Рагнвиндра уважали. Мельком словив на себе обиженный взгляд Беннета, граф тоже присоединился к общему делу. Тряпка уже привычно лежала в руке, и винодел отточенными движениями натирал палубу. Казалось бы, еще месяц назад он и подумать не мог о том, что когда-нибудь будет драить полы, как какая-то прислуга, но вот он, Дилюк Рагнвиндр, стоит на коленях с грязным тряпьем в руках, до блеска начищая пиратский корабль. Солнце уже ярко сияло в синем небе, которое, наконец, покинули черные тучи, оставив после себя лишь тонкие белые полоски, когда с уборкой было покончено, и "Павлин" вновь засверкал чистотой. Вымотанные пираты едва не валились с ног, но, к их счастью, Кок и его сегодняшние помощники, Эмбер и Рэйзор, не заставили себя ждать, поднявшись на верхнюю палубу с подносами в руках. Вся команда сразу же оживилась — теперь каждый был занят тем, чтобы отхватить себе порцию побольше. Сегодня на завтрак были немного черствые лепешки с овощами и уж очень маленьким кусочком рыбы, но, что поделать, продукты имеют свойство заканчиваться, так что приходилось есть то, что дают и пока дают. Получив свою лепешку, граф захватил с собой еще одну для капитана, которому было свойственно забывать о еде, особенно, когда он пребывал в задумчивости, а сегодня был именно один из таких дней. "Зато о выпивке он никогда не забывает..." Поднявшись по лестнице, Дилюк застал Альбериха устало облокотившегося о штурвал, склонив голову. Его лицо скрывала синяя челка, поэтому нельзя было точно сказать, спит ли Кэйа или просто решил расслабить уставшее от бурной ночи тело. — Сэр Кэйа, вы спите? — спросил британец. Капитан вздрогнул и, вскинув голову, изнуренно взглянул на партнера. — А? О..Граф, это вы, — выдохнул он, расслабляясь. — Завтрак уже готов, поешьте, — сказал Рагнвиндр, протягивая еду собеседнику. — Благодарю, — все еще немного хрипло ответил Альберих, принимая порцию. Его синие волосы спутались, а фигура осунулась, буквально источая вселенскую усталость. Слабая улыбка с ноткой самоиронии, казалось, вот-вот треснет, и пират рассыпется на мелкие осколки, словно фарфоровая кукла, брошенная на пол избалованным ребенком. — Вам нужно отдохнуть, капитан, — слегка укоризненным тоном заметил граф, словно мать отчитывала непослушное чадо. — Предлагаете мне бить баклуши, пока остальные трудятся не покладая рук? — криво улыбнулся Кэйа, расправляя плечи. — Вы нездорово выглядите, — настаивал на своем бывший дворянин. — Спасибо за заботу, Граф, но этого не случится, — упрямо заявил капитан, но, встретившись с пылающе обеспокоенными рубиновыми глазами, добавил, — У нас есть еще день в запасе, я отдохну сегодня вечером, обещаю, — мягко улыбнулся он. Дилюк тяжело вздохнул, но согласился: — Хорошо. Берегите себя, Сэр Кэйа. — Обязательно.

***

День промелькнул на удивление быстро. Фрегат шел полным ходом к своей цели, гордо расправив паруса, а пираты были заняты привычной, ничем не примечательной морской рутиной. Небо было безмерно голубым и чистым настолько, что казалось плоским, но в то же время невероятно далеким, стеклянным куполом. Как ни странно, весь день прошел в относительной тишине: никто не пел и не плясал, возможно, из-за отсутствия главного зачинщика — капитана, а, может, от всеобщей усталости. "Павлин" резал морские волны, как мертвый корабль, потому что в какой-то момент единственными звуками, раздававшимися на верхней палубе, были шелест парусов и скрип такелажа. Графу даже показалось, что он мог слышать собственное сердцебиение. После заката счастливчики, которым не нужно было нести ночную вахту, радостно спустились в кубрик, спеша занять свои гамаки и погрузиться в глубокий сон. Те же, кому "повезло" бодрствовать еще одну ночь, разбрелись по своим постам, клюя носом в попытках держать глаза открытыми. Этой ночью за штурвалом стоял Рагнвиндр, искренне благодарный небесам за то, что не решили устроить им еще одну бурю, чтобы проверить команду на прочность. Прежде чем заступить на пост, он накормил Рэйвена и запер того в клетке до рассвета, а вместе с тем проследил, что Сэр Кэйа действительно пошел спать, а не испытывать лимиты своей выносливости очередной бессонной ночью. Бывший дворянин не мог объяснить, откуда взялись эта иррациональная забота и навязчивое беспокойство, но неведомые самому Дилюку инстинкты взяли верх. Невольно в голове всплыли воспоминания из таверны: низкий шепот над ухом и тепло ладони пирата, скользнувшего пальцами по руке англичанина. Как бы он ни не хотел этого признавать, бывшему дворянину хотелось большего: хотелось видеть улыбку на тонких губах, предназначенную только ему, хотелось чувствовать тепло тела Кэйи больше, дольше, снова и снова. Хотелось касаться самому, хотелось узнать все секреты и зализать старые, но все еще болезненно кровоточащие раны, которые капитан так тщательно скрывал под фарфоровой маской притворства. Инородное, непривычное, греховное, желание запретным плодом распускалось где-то в груди, и Рагнвиндр прекрасно знал, что это было за чувство, но уперто не хотел признавать его существование. Стоя на шканцах и вглядываясь в белесую россыпь звезд, разбросанных по черному небосводу, винодел глубоко вдохнул свежий морской воздух и расслабился. Да, было немного непривычно провести целый день без песен и прекрасного голоса Альбериха, но такие перерывы тоже были необходимы. Ночная тишина умиротворяла, лаская слух шумом волн и лепетом ветра. "Не хочу, чтобы это кончалось..."

***

Кэйа мерно покачивался в гамаке, уставившись в потолок своей каюты. Он не любил тишину. Она, словно тягучая трясина, обволакивала сердце тревогой, заставляя тонуть в этом мерзком болоте ожидания. Ожидания того, что разрушит безмолвие, бури после затишья. Буря всегда приходила. Рано или поздно, она рушила хрупкое счастье, которое Альберих вновь и вновь пытался собрать из осколков, забирала все, что он имел, все самое дорогое, бесценное. Ночь, когда испанцы пришли в Каэнрию, тоже была тихой. Принц никогда не забудет, как лежал в своей кровати, прислушиваясь к каждому шороху, зажмурив глаза. Из его памяти никогда не сотрутся первые взрывы и крики, в клочья разорвавшие тишину. Стоит закрыть глаза, как перед ним встают образы его народа, который он покинул, его отца, возлагавшего на него надежды, матери, сестры. Тишина беспощадна. Она всегда приходила к нему с целым мешком кошмаров, каждый раз подсовывая новые, заставляя вновь и вновь проживать худшие дни его жизни в мельчайших подробностях. Хуже всего было, когда они смешивались. Тогда Кэйа уже не мог вычленить отдельные события, страхи — все соединялось в одно целое — панику. Жуткую, хаотичную, жестокую панику на грани истерики. Она душила, сжимая горло своими когтистыми лапами, ломала ребра одним точным ударом и с корнем вырывала сердце из груди, а потом... А потом Кэйа просыпался. Просыпался в очередной давящей тишине, давясь собственными слезами и молясь не проснуться в следующий раз. Как и всегда, сегодня усталость опять утащила его в глубокое болото ненавистных сновидений, однако в этот раз было одно отличие: раньше капитану всегда снилось прошлое, то, что происходило с ним на самом деле, но в этот раз видения были смазанными и неразборчивыми, но это точно было будущее. Почему-то Альберих был уверен в том, что сон обязательно сбудется, а предчувствие никогда не подводило его.

***

Было тихо, даже тише, чем в каюте. Да, Кэйа понимал, что это сон, но легче от этого не становилось — подступающий страх был сильнее здравого смысла. Он тонул. Нет, не тонул в истерике или своих чувствах, там он уже давно опустился на самое дно — Альберих по-настоящему тонул. Сердце гулко отдавалось в ушах, с каждым ударом выбивая из легких последние пузыри воздуха, что поднимались куда-то к свету, лившемуся с поверхности. Горло спазмами сжимала судорога, а тело постепенно немело. Где-то там, вдалеке, полыхал огонь. Яркий, красивый, необузданный. Пламя сжигало остатки корабля, тонущего вместе с капитаном. Недалеко от себя Кэйа заметил черный флаг с черепом и пером на нем. Капитан усмехнулся. Так вот как погибнет "Павлин"... Очень жаль... Грустная улыбка переросла в истерический смех, который выдавил из трепыхающегося тела последние останки жизненной силы. Конечности перестали слушаться, и пират замер, глядя на поверхность и ощущая, как душа покидает тело, а окружающий мир тускнеет, погружаясь в кромешную тьму. За секунду до того, как взгляд синего глаза окончательно потух, перед Кэйей мелькнули огненные волосы, словно языки пламени обжегшие кожу. Нет... Только не ты! Он попытался дернуться, потянуться, спасти, но все безуспешно. Видение потухло, как и его жизнь, выпихивая Альбериха в реальность.

***

Кэйа глубоко, рвано вдохнул, сгибаясь пополам и буквально выпадая из гамака. Где-то в углу, в бронзовой клетке, всполошился сокол, напуганный внезапным шумом. Сердце стучало в бешеном ритме, а кровь гремела в висках. Дыхание сбилось, и немного кружилась голова — уже давно привычные для капитана ощущения при пробуждении. Пират задушенно всхлипнул, и вытер застывшие в уголке глаза слезы, утыкаясь лбом в деревянный пол. Сиплый, едва уловимый, жуткий смех разлился по каюте. Принц Каэнрии смеялся над собой и над тем, каким жалким он стал. В какое грязное подобие человека он превратился. Ему так осточертело собственное существование, кошмары, страхи, эмоции и притворство, что все чувства уже давно покинули его, оставив после себя лишь злорадный смех и треснутую улыбку. Когда, наконец, получилось нормально выдохнуть и разогнуться, Сэр Кэйа горько усмехнулся и прошептал: — И снова чертова тишина.