У каждого из нас есть только одно истинное призвание — найти путь к самому себе. Герман Гессе
Музыкальное сопровождение к главе: In New England - Max Richter
POV Бенджамин
— Ты и вправду думаешь, что она не принимала таблетки? — поинтересовался у меня Гарри, когда врач зашёл в спальню Бет и попросил подождать его внизу. — В такой ситуации человек редко когда может лгать. Хотя, если дело касается Бет Хармон, я уже ни в чём не уверен, — не кривя душой ответил я. — Хорошо, что ты зашёл, а то мне даже представить страшно, что было бы, — произнёс он с искренней благодарностью, пока мы оба ходили из одного угла комнаты в другой. Как те самые папашки, ожидающих появления ребёнка на свет в роддомах. Элизабет Хармон была способна и не такое вытворять с мужиками. А ведь ей даже двадцати не исполнилось. И самое страшное, что кажется, что она даже не прилагала никаких усилий, чтобы добиться подобного эффекта. — Да уж, — произнёс я, бросая нетерпеливый взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж. Но там не было никакого движения. — Ты позвонил её подруге из детдома? Может, она в курсе, что произошло? — Оставил сообщение. Она куда-то уехала. — А Таунсону? — очередной дебильный вопрос сорвался с его губ. От фамилии знакомого соперника костяшки пальцев невольно побелели. А в памяти вспыхнул запах разбросанных красных роз. Только Таунс мог подарить ей их. Да, я знал, что он гей. Все знали. Ну почти все, кроме Хармон, вероятно. Я так и не понял, что меня бесило больше: то, что, чёрт возьми, Бет была влюблена в этого гомика, или то, что он был гомиком? Твою мать, да кого я обманываю, мне было глубоко наплевать, с кем спал этот парень. Да и я не был ярым гомофобом, хотя чего греха таить, это не одобрялось. Клео проболталась о чувствах Бет, когда зачем-то позвонила мне, как раз после второго проигрыша Боргову Бет в Париже. Я не удивлюсь, если узнаю, что это Клео во многом подбила Хармон выпить. Нет, понятно, что она не вливала Элизабет водку в глотку насильно, но я всё равно во многом винил её. — Позвонил. Он сказал, что приедет завтра, — процедил я сквозь зубы, прекращая свои ни к чему не приводящие метания по гостиной. — И хватит задавать вопросы, на мозги действует. Гарри как по команде заглох. Хотя, судя по его выражению лица, было понятно, что он был готов вывалить на меня с десяток других вопросов. — Прости, думал отвлечь, — произнёс он совершенно спокойным голосом. Хотя можно было с уверенностью сказать, что он также очень сильно переживал за Элизабет. — Я понял, но это хреновая идея. И вокруг воцарилась гробовая тишина. Всё вокруг пропиталось ожиданием. Вероятно, без всего этого погрома эта комната должна выглядеть иначе. Но сейчас передо мной был не дом, в который хотелось бы вернуться. Всё вокруг скорее напоминало берлогу. И даже светлые стены, мебель, шторы на окнах не придавали должного уюта. Потому что часть гостиной скорее напоминала картину после ограбления: разбросанные и разбитые вещи, осколки, разлитая вода, опавшие лепестки роз. Та ещё картина. Но если бы я постарался убрать всё это и стереть из памяти жуткие картины лежащей без сознания Бет Хармон, то мог бы сказать, что здесь должно было быть достаточно уютно. Никаких лишних деталей, но при этом всё сделано и расставлено со вкусом. Через некоторое время наконец-то послышались шаги доктора, спускающегося по лестнице со второго этажа. — Как она? — тут же задал вопрос Кентуки. — Сейчас всё в порядке. У неё, вероятно, резко понизился пульс от перенапряжения или сильного стресса, что привело к короткой остановке сердца. Судя по признакам, она недолго была без сознания. Все функции организма в полном порядке. Я поставил ей несколько кубиков успокоительного. Оно не вызовет привыкания или других побочных эффектов. Сейчас она отдыхает, — по-деловому произнёс он. — Может, требуются какие-то лекарства? — поинтересовался на этот раз я, на что мужчина лишь ответил полуулыбкой. — В её случае лучшее лекарство — это сон. Сегодня и, вероятнее всего, большую часть завтрашнего дня она будет спать. А вообще говоря, в таком случае организм сам знает, когда ему прийти в норму. Поэтому не переживайте, если она проспит и весь завтрашний день. Повторных приступов быть не должно. А потом постарайтесь первое время уберечь её от сильных волнений. Если нужно, я могу прописать поддерживающий комплекс витаминов. — Да, давайте, я запишу, — тут же спохватился Гарри, ухватившись за лист бумаги. Я же просто-напросто мог нормально дышать. Но в голове тут же возник другой вопрос. «Неужели эта поездка в Союз и стала причиной срыва?» Чёрт, надо было послать к чертям собачьим эту чёртову гордость и поехать с ней! Сука, Бенджамин Уоттс, ты же мог поехать! Конченый мудак! Стоило нам попрощаться с доктором, как вновь наступила тишина. Мы оба словно по команде взглянули наверх, на лестницу, но никто не сдвинулся с места. Мы хотели одного и того же — пойти к ней. Но что-то останавливало нас. Элизабет Хармон была дорога нам, но имели ли мы право быть так близко к ней? — Ты надолго приехал? — поинтересовался Белтик, отрывая взгляд от заветной лестницы и уверенно смотря на меня. — Судя по всему, да... — выдыхая ответил я. — Пока она не поправится, я точно буду здесь, а там посмотрим. И опять мы как два дурака погрузились в молчание. Чёрт! Нам определённо было неловко находиться друг с другом. Если в Нью-Йорке нас связывала общая цель — помочь Бет победить Советы, то теперь эта причина сошла на нет. Победа была одержана. Шахмат поблизости не было. То есть были, конечно же, но разбросанные по всей комнате. И теперь мы оба мялись как два болвана в доме девушки, которая была нам обоим небезразлична. Но никто из нас не мог здесь хозяйничать. — Я оставлю тебе свой номер. Позвони, как она придёт в себя, ладно? Мне пора ехать на работу, — произнёс Гарри спасительные слова. Я был несказанно благодарен ему уже за то, что эта пытка неловкостью была официально завершена. — Конечно, — ответил я совершенно искренне. Наверное, он тоже чувствовал себя неловко, потому что практически за пару мгновений начеркал на бумажки нужные цифры и, пожав мне руку, удалился — и уже через пару минут я услышал пронзительный лязг шин. — Твою мать, Хармон, ты мне будешь должна по гроб жизни, — пробухтел я, присаживаясь на один из барных стульев, стоящих на кухне, и устало запуская пальцы себе в волосы и откидывая чёлку назад. Пока я сидел там в одиночестве, до меня всё больше и больше доходило: я мог её сегодня потерять. Мог не успеть. Задержаться на какое-то мгновение в аэропорте, не там перейти дорогу, машина могла чуть дольше простоять на светофоре, чёрт возьми, да я мог и вовсе не прилететь! И я даже не хотел думать, что было бы, не успей я! Даже от одной мысли меня бросало в дрожь. — Да пошло оно всё, — прорычал я, откидывая все свои страхи и сомнения, поднялся на второй этаж и, промедлив от силы пару-тройку секунд, повернул заветную ручку от её спальни. Всё было окутано тишиной. А Бет мирно спала в своей постели. Комната утопала в солнечных лучах, и всё вокруг было так, словно ничего и не произошло каких-то тридцать-сорок минут назад. Да, конечно, теперь, когда я более-менее познакомился с её домом, стало понятно, почему она с таким ужасом в глазах отреагировала на мой подвал. Здесь на полу лежал ковёр, были просторные окна, гардеробная и двуспальная кровать. А вместо серо-коричневого тона преобладали светлые краски. Как можно бесшумнее я пробрался к шторам и задвинул их. Не знаю, почему, но в этот момент мне показалось, что яркий солнечный свет причинял Бет дискомфорт. Хотя, вероятнее всего, он причинял дискомфорт скорее мне. Я отвык от такого количества света в комнате. Но Бет, возможно, считала иначе? И когда я уже хотел было одёрнуть себя и убрать руку, то увидел, как Бет во сне буквально накрылась одеялом с головой и повернулась в противоположную от окна сторону. Не буду скрывать, что в этот момент я мысленно себе поаплодировал. Закрыв окна тяжёлыми шторами и погрузив комнату в более привычный для себя полумрак, я подошёл к кровати Бет и присел на край. До покалывания в пальцах мне хотелось прикоснуться к ней. Но я сдержался, уверяя себя, что ей был необходим полный покой и что она должна хорошенько выспаться. Я смотрел на её умиротворённое лицо, на её огненно-красные волосы и всё яснее понимал, что не могу позволить ей скатиться в ту самую дыру, в которую она с каждым разом погружалась всё больше и больше. Да, шахматы — суровый вид спорта, они порой не прощают такого. Играя в них, ты порой балансируешь на грани безумца и гения. И так было всегда. И когда человек не справлялся с этим самым балансированием, он уходил. И иногда навсегда. Уходил туда, откуда не вернуться. За свою пусть и достаточно недолгую ещё по меркам шахмат карьеру я успел увидеть и тех, и других. Я тоже порой борюсь с этим. Но, как мне кажется, я уже выбрал свою сторону. И Бет стала одной из тех, благодаря которым я выбрал своё определение. Бет была выдающейся, гениальной, и я не мог позволить ей скатиться в состояние обезумевшей шахматистки. Сейчас, находясь рядом с ней, я был готов принять роль баланса. Роль той самой клетки на шахматной доске, которая всегда должна разделить белого и чёрного короля по правилам шахматной партии. Да и я должен вывести количество своих побед и поражений в ничью. Ведь однажды я уже умудрился просрать жизнь одного близкого мне человека из-за наркотиков; жизнь же Бет Хармон я всеми правдами и неправдами надеялся сохранить. И что нож в этот раз мне не понадобится.