Во время гнева не должно ни говорить, ни действовать. Пифагор
Музыкальное сопровождение к главе: Histoire d'un amour Historia de un amor - Hélène Ségara
POV Бенджамин Я проснулся оттого, что не почувствовал под своей рукой Бет. Резко распахнув глаза, быстрым взглядом окинул совершенно пустую комнату. Всё было точно так же, как и вчера, даже шторы всё так же плотно закрывали комнату. Но главным отличием от вчерашнего дня было то, что рядом не было Хармон. Встав с постели, резко отбросив одеяло, я вылетел из спальни. Когда я, чуть ли не перепрыгивая через две ступеньки, сразу спустился вниз, то увидел Хармон, мирно восседавшую на высоком стуле на кухне. — Ты прямо спайдер-мен, — как бы невзначай отметила она, при этом не отрываясь от чашки, вероятно, с кофе. — Не замечала твоих физических данных. — Очень смешно, — буркнул я, расслабившись. — Почему ты меня не разбудила? — не скрывая своего недовольства, поинтересовался я, следуя на кухню и между делом пытаясь хоть как-то уловить состояние Хармон. — Я подумала, что принять душ я смогу без посторонний помощи, — пробурчала она в ответ, разворачиваясь ко мне лицом. Да, выглядела она определённо лучше, чем в нашу первую встречу. Огненные рыжие волосы ещё не высохли и благодаря этому были темнее обычного. А свой пижамный костюм она сменила на чёрные брюки и лёгкую кофту цвета кофе с молоком, с короткими рукавами и небольшим вырезом. Её босые пятки выглядывали из-под длинных штанин. Её взгляд стал более осмысленным и, наверное, впервые за несколько месяцев я видел Бет такой… умиротворённой… спокойной. — Будешь завтракать? — неожиданно поинтересовалась она, прерывая мой мысленный анализ её состояния. Увидев мой удивлённый взгляд, Хармон легко улыбнулась. — Яичница на плите. Стараясь выглядеть как можно спокойнее, я прошёл вглубь кухни, переложил яичницу в рядом стоявшую тарелку, сел напротив Бет и всё в том же, надо признать, весьма гнетущем молчании принялся поглощать завтрак. При этом иногда бросая заинтересованные взгляды на девушку. — Не смотри на меня как на бомбу замедленного действия, — нарушила тишину Бет, продолжая ковыряться вилкой в тарелке. — Я не собираюсь вскрывать себе вены. — Я нормально на тебя смотрю. — Ты на меня смотришь как на котёнка, который нассал тебе в тапки. — Твой уровень самокритики просто зашкаливает, — заявил я, откладывая вилку в надежде поймать прямой взгляд Элизабет, но безрезультатно: она чуть ли не носом касалась своей тарелки. — И почему именно в мои тапки? — Если учитывать обстоятельства, единственными посторонними тапками в моём доме были твои, — заявила она, словно продекламировала саму истину. И вот она наконец-то подняла на меня взгляд. — Если учитывать обстоятельства, мои тапки простоят в твоём доме ещё очень долго, потому что ты абсолютно не в состоянии держать себя в руках! И тебе просто необходим кто-то, кто будет вовремя давать тебе по рукам, а может, время от времени и давать тебе по заднице, — не отступал я. Надо было видеть, как и без того огромные глаза, которые из-за исхудавшего лица казались ещё больше, увеличились просто до невообразимых размеров. — А не поздно с воспитанием? — Бет... — Какая тебе разница вообще? Почему тебя-то так это волнует? «Потому что я люблю тебя! Чёртова идиотка!» — так и хотел прокричать я, при этом хорошенько встряхнув эту дуру, которую каким-то образом занесло в столь интеллектуальный вид спорта, как шахматы. Но я лишь со злостью отшвырнул вилку, лежащую рядом, и та со звоном ударилась о тарелку, да так сильно, что Хармон подпрыгнула на месте. — Ты действительно не понимаешь? — поинтересовался я, с вызовом вставая со стула и через пару мгновений оказавшись около неё. Мы неотрывно смотрели друг на друга. Сердце стучало в груди как сумасшедшее, казалось, его удары можно было услышать из любой точки мира. Напутствие доктора о полном покое для Бет моментально стёрлось из памяти, что не есть хорошо. Но я хотел, чтобы она поняла, почему я, мы все, нет, чёрт возьми, почему именно мне было не наплевать на неё! И на её жизнь! Но фраза из трёх слов никак не желала срываться с моего языка. Вдобавок ко всему, находясь в непонятном даже для самого себя совершенно неожиданном приступе гнева, я глядел на Хармон и видел перед собой абсолютное спокойствие, граничащие с неким безразличием. Что бесило ещё больше. — Что ты хочешь от меня услышать, Уоттс? — спросила она меня совершенно спокойным голосом, при этом заглядывая своими бездонными глазами в самое сердце. — Почему ты не борешься?! Почему, когда кто-то пытается тебе помочь, ты не принимаешь эту помощь? Ты нужна всем… — Кому всем, Бенни, не смеши меня! — Ты нужна мне, чёрт тебя возьми, безмозглая идиотка! — воскликнул я, встречаясь с ошарашенным взглядом. Я так и не посмел даже дотронуться до неё. Единственное, чего бы мне хотелось — это уйти отсюда поскорее. И когда я уже было хотел уйти, убежать, уехать, при этом проклиная свою поездку сюда, до меня донёсся всё такой же спокойный голос Элизабет Хармон. Одной из лучших шахматисток мира. Которой наплевать на любую помощь и на меня в принципе. — Я не хочу быть человеком, который, возможно, будет тянуть тебя на дно. Ты не заслуживаешь этого, — услышав это, я остановился как вкопанный. — Потому что ты лучше, чем я. И никакая победа на Борговом не изменит моего мнения, — ничего не понимая, я повернулся к ней лицом, едва переставляя ноги. — Да, ты был прав, когда сказал, что я поступила, гнусно поддавшись своим слабостям, — заявила она безапелляционно, глядя на меня в упор. Не было никакой утайки. Не было стыдливо опущенных глаз. Она смотрела на меня так же, как она смотрит на шахматы. Уверенно. — Но иногда мне действительно легче так. Потому что я не умею по-другому. Меня не научили, как иначе, а если и учили, то я этого не помню, потому что это было давно, — продолжила она свою пылкую речь. При этом даже ни один мускул не дрогнул на её красивом лице. — Да, я знаю, что всё, что я творю, не одобряется и, возможно, рано или поздно это приведёт к какому-то хреновому финалу для меня, — всё продолжала и продолжала она, встав со стула и медленно приближаясь ко мне. И когда между нами оставалось лишь пару дюймов, она дотронулась до моей щеки своей хрупкой ладонью и погладила меня по лицу. И впервые на её красивом, почти что кукольном лице я увидел столь красивую улыбку. Такую мягкую и открытую. — Но не для тебя, ты не должен перекраивать свою жизнь из-за одной сумасшедшей девчонки, Бенни, — последние несколько слов своей речи она прошептала мне на ухо. Она нежно провела своими руками по моим плечам и на мою щёку словно из ниоткуда обрушился кроткий поцелуй. Что окончательно убило меня. — Не переживай в случае чего, Кентуки будет тебе присылать ежедневные отчёты о моём состоянии, расписывая во всех красках, — произнесла она, посмеиваясь, отходя от меня на несколько шагов, разворачиваясь ко мне спиной и подходя к раковине для мытья посуды. Но даже столь мизерное расстояние между нами теперь приносило жуткий дискомфорт. За эти несколько дней, что я провёл у Хармон в доме, я уже привык, что она всегда рядом. Руки привыкли к её коже и её волосам. Я весь пропитался её запахом. В холст моей жизни вновь привнесли огненных красок. Тишину кухни оглушил звуки воды и звон посуды. Мир продолжил своё существование. Одна из лучших шахматисток мира вклинилась в очередной виток своего жизненного цикла. А я стоял как самый настоящий идиот. Кажется, впервые в жизни я ощутил, каково это, когда твоя жизнь утекает у тебя сквозь пальцы. Я возненавидел это чувство всем своим существом. — А ты не думала, что раз я нахожусь сейчас здесь, раз приехал сюда, то готов помочь тебе? Ведь это мой выбор... — Никогда не замечала в тебе мазохистские наклонности, — опять заявила она безэмоциональным голосом, что окончательно вывело меня из себя, а она всё продолжала и продолжала давить на больное. — Хотя учитывая твой порыв с поездкой в Нью-Йорк… — весь свой спич из размышлений она сопровождала обтиранием мокрых тарелок полотенцем. Мелкая зараза достигла своего. Я окончательно дошёл до ручки. Кухню оглушил сильный удар моего кулака о барную стойку. Звук получился настолько резким и сильным, что Бет вновь подпрыгнула от неожиданности, и из её рук выпала тарелка, которая через мгновение соприкоснулась с полом и разбилась вдребезги, как и моё терпение. — Прекрати сейчас же! — прорычал я. В ответ Бет лишь развернулась ко мне лицом. Она выглядела ошарашенной, и где-то в самой глубине её глаз я увидел страх. Уже много лет никто не доводил меня до подобного. Но Бет Хармон была способна на всё. Я хотел подойти к ней и хорошенько встряхнуть в надежде увидеть ту Бет, которую знал, которую увидел, когда она пришла в себя после этого чёртового приступа, но Хармон меняла свою личину быстрее, чем по шахматной доске шахматисты двигали свои фигуры. — Дура, — устало облокачиваясь на стойку и продолжая смотреть на неё, просто произнёс я. В ответ была лишь тишина. Я только прикрыл глаза, сдаваясь. Принимая очередное поражение от Элизабет Хармон и уходя с кухни в надежде успокоиться. Сделав несколько тяжёлых шагов и присев на диван, я начал раздумывать о том, что делать дальше. Вполне себе разумной идеей было вернуться в Нью-Йорк и оставить всё как есть. Любил Бет? Может, она и была права по поводу мазохиста? Даже врачи говорили, что пятьдесят процентов всего выздоравливания зависело от самого пациента. А был ли я готов ежечасно, ежеминутно вытаскивать Хармон из дерьма, в которое она раз за разом наступала по собственной воле? Моё решение быть той самой границей для Бет уже перестало казаться мне столь верным. Сидя в тишине, оглядывая более или менее убранную гостиную — по приезде Таунс, я и Белтик более-менее привели гостиную в порядок — мой взгляд упал на небольшой журнальный столик, на который мы положили все присланные приглашения и письма, присланные Бет. Помимо той корреспонденции, что валялась на полу, Белтик вытащил с несколько десятков писем из мусорного ведра. Ведро было заполнено исключительно ими. И на глаза попалось письмо. В отличие от большинства писем, оно было не в конверте — обычный лист бумаги, исписанный корявым подчерком. Такое ощущение, что отправителя накрыл Паркинсон. Без задней мысли я взял листок, но, когда я уже хотел было окунуться в чтение, в дверь кто-то постучал.