Месть Захара

      За окном милицейского участка уже который час лил дождь, можно даже сказать ливень. Крупные капли ручьями стекали по окнам и барабанили по карнизам, создавая нелепую мелодию прямиком из детства, когда барабанишь ложками по пустым кастрюлям. Полковник сидел за рабочим столом, смотря новые серии «Слез сентября». В такую погоду в участок вряд ли кто-то зайдет, а трубка телефона была предусмотрительно оставлена рядом с аппаратом, все-таки занятой человек, ничего страшного не случится. «Все свои дома сидят» как говорится, чужих не пускать и все – можно милиционеров серьезных очень не беспокоить. Настенные часы показали восемь вечера, а значит рабочий день окончен.       Наскоро разобрал бумаги на столе, заточил затупившиеся чернила, чтобы не думать о них завтра, надел фуражку и направился к выходу. И только переступив порог, осознал, что оставил зонт дома. Придется промокнуть, благо от участка не так далеко до дома. Не успел полковник спуститься с последней ступени, пиджак промок до нитки и холодная вода неприятно стекала по рукам, а мелкие капли, оседающие на пышных усах, неприятно щекотали нос, хотелось чихнуть.       Жилин уже собирался побежать до дома, чтобы ненароком не схватить простуду, но среди звуков дождя услышал что-то еще. Невнятные стоны доносились из за угла, с каждым шагом становились все громче. С присущей осторожностью Сергей заглянул за угол, но не обнаружил ничего подозрительного. Стоны не прекращались и, вероятнее всего, их источник находился за мусорными баками, стоящими чуть поодаль. На всякий случай полковник достал табельное оружие и направился к источнику звука. Мелкими бесшумными шагами приблизился и резко прыгнул за одну из стенок, окружавших баки. Выражение лица в мгновение сменилось с напряженно серьезного на испуганное. Перед ним на земле, весь в грязи и запекшейся местами крови лежал Игорь, его бешеный, так часто проводивший вечера на пятнашечке в холодной камере участка. Пистолет Жилин наскоро убрал на место и бросился к Катамаранову. Все тело было покрыто синяками и ссадинами. Полковник приподнял Игоря за голые холодные плечи, ватник на удивление отсутствовал. - Ты чего тут, голубчик, лежишь весь побитый?- стараясь выдавить легкую улыбку, прошептал Сережа, только глаза выдавали его сильную обеспокоенность,- Пойдем скорее в участок, в порядок тебя приведем.       В ответ звучало лишь несвязное мычание, изредка перебиваемое болезненными стонами. Всегда такой неуязвимый Игорь в полковничьих руках больше походил на бродячего кота после схватки со стаей собак. Жилин взял Игоря на руки и, поливаемые холодными потоками, они направились в здание милиции. В кабинете Жилин долго не мог решить, куда уложить раненого, в итоге остановился на своем кресле. На нем особо не полежишь, зато оно мягкое и теплое, в отличие от скамьи в камере. Полковник включил все источники света и осмотрел пострадавшего. Перед ним на кресле, будто тень, полусидел Игорь. Его ранения хоть и были многочисленными, но не смертельными, это радовало. Сергей достал из шкафа в углу аптечку и принялся обрабатывать ранки перекисью, раны побольше перебинтовал, синяки смазал мазью. Катамаранов же сидел без сил, наблюдая за происходящим, иногда шикая от прикосновений к поврежденной коже и мелко дрожа от холода. Заметив это, Жилин направился к шкафу, достал запасной комплект формы, помог Игорю переодеться в сухое, окинул бешеного взглядом. Катамаранов, босой и продрогший, с мокрыми волосами и израненный, в форме красивой очень на голое тело по-прежнему был для него самым красивым, как и годы назад. Двое переместились на скамью в открытой камере. Там было прохладнее, но хотя бы сухо. Жилин накинул на плечи пострадавшего одеяло. - Меньше бы гадость свою, голубчик, пил, вышел бы из тебя хороший милицейский, ухуху. Что стряслось, Горенька?       И Игорь, после дождя протрезвевший и способный внятно говорить, начал свою историю. - Да я… не виноват, начальник… Эт все Захар, собака.. Знаешь же такого? Вот… Пришл ко мне, в уши лить начал, мол жить будешь лучше, Натальич, надо тлько с дельцем одним помочь, что-то со Стрельниковым связано. Чт-то про устранение братца гворил. А я что? В дела семейные не лезу, ты меня знашь. Мне и так хршо… - затих на мгновение, плечи обессиленно упали,- Да зчем мне тебе врать, мент, ничего не хршо… Он мне и скипидара принес, а как напился я, он меня и отлупасил по первое число, я даже сопртивляться не мог. Понимаешь, Серега? Как только этого Захара увижу, ему кршка, и за машину, и за все хорошее… Ты же отмажешь, если что, Жилин?- Игорь постарался выдавить из себя улыбку, но получилось плохо, скулу свело и лицо искривилось. - Конечно, спрашиваешь еще, ухуху. Я добавлю еще, по-министерски, так сказать.       Голова Игоря неожиданно упала на полковничье плечо. Сережа сначала испугался, что Катамаранову стало плохо, но, молча осмотрев того, убедился, что все в порядке. - Почему ты мне помогаешь, Серега? От меня прблемы одни… В неприятности влезаешь, бегаешь по лесам, ищешь, волнуешься… Я тлько помогаю иногда, а в остальном… только мешаю,- по игоревой щеке стекла одинокая слеза и приземлилась на влажное плечо Жилина. Сережа не ожидал такой откровенности от своего бешеного, но почувствовал, что Катамаранов нуждается в его поддержке как никогда. Полковник видел в нем себя, такой же сломленный, но очень мягкий и ранимый в душе. На всю жизнь обреченный помогать другим в ущерб себе. Широкая ладонь аккуратно опустилась на плечо Игоря, от чего тот дернулся, о себе дали знать незатянувшиеся раны. - Ох, Горенька, что же ты за гадости такие говоришь? Никому ты не мешаешь, мне особенно,- Жилин чмокнул лохматую макушку,- А знаешь, чем-то мы с тобой похожи. Все время куда-то бежим, всем помочь пытаемся, а в ответ… - Шиш? - Да, шиш. От Захара нахватался? Мало его втихаря избить… - А знаешь, пчему я гадости всякие делаю, а потом убегаю, как бшеный?- Игорь поднял круглые, мокрые то ли от слез, то ли от дождя карие глаза на полковника,- Только ты обо мне думаешь, заботишься. Внимания твоего хотел. Его мне не хватало… и тебя, милиция, не хватало…       Жилин опешил. Кто-то правда нуждается в его заботе и внимании? В нем, как в человеке, а не блюстителе закона, который и собачек потерявшихся найдет, и волосатиков попросит не шуметь. На полковничьих щеках проступил румянец. Сережа взял себя в руки и сделал то, о чем мог только мечтать все эти годы бесконечной погони – крепко, насколько это позволяло состояние Катамаранова, обнял своего бешеного. Дал ему понять, что Жилину тоже его не хватало, что игоревы слова растопили его душу. - Эх, Горя, Горя, знал бы ты, как ты мне важен. Всегда был важен. Никакая собака тебя больше не обидит, уж я об этом позабочусь, мой хороший.       Случилось то, чего Игорь никак не ожидал. Его не оттолкнули, как бывало раньше. Он НУЖЕН. В ответ он прижался сильнее, не обращая внимания на боль, и тихо прошептал короткое, но самое честное «спасибо». Именно этого ждал полковник, именно то, что он хотел услышать. И сам себе пообещал никогда Игоря не отпускать. Всю ночь они просидели в участке, пили чай с сушками, оставшимися с обеда, говорили, смеялись, вспоминали школьные годы. Сережа понял что принимает Катамаранова любым: как жизнерадостным и трезвым, так и пьяным и безумным. Он по-настоящему любил этого человека.