Свежая кровь-3

Как и стоило ожидать, из Чейдинхола шли жалобы на Малу. Ингрид и Гаскар писали в ответ одно: приструнивайте ее любыми способами, что вы как маленькие. Но уже через пару лет Ра’Зафака ее выгнал. Местные потом пояснили, что девчонка уж очень заигрывала с котом, а Джа’Рийя это увидела, рассвирепела, нанесла Мале с две сотни царапин по всему телу, бедняжка чуть кровью насмерть не истекла. Кошка на этом не остановилась и поставила ультиматум: «соплячка» или она. Ра’Зафака выбрал старую знакомую. Малу отказались принять в Данстаре или Бруме, в Фолкрите убежище так и стояло пустым, так что она отправилась в Вэйрест, к Назиру, в недавно занятое пристанище. Там-то работы всегда было навалом. Признаться, убийца из нее была далеко не блестящая. Самые простые контракты она еще могла исполнить, но когда дали чего посложнее — завалила. Назир сказал, что с каждым бывает, через какое-то время дал еще один. Опять все пошло не по плану, но в этот раз хотя бы жертва умерла. Казалось, Мальфриду ждут долгие годы постепенного совершенствования, ну или смерть от руки более проворной жертвы. Но тут через два года ее потребовали в Данстар. Побыстрее и без вопросов. У Назира были сомнения. У всех были сомнения, но пререкаться с Матерью Ночи и Слышащим, тем более таким, как Гаскар, было себе дороже, и Мала села на корабль. Встречать ее должны были тепло, как и всех прибывающих Братьев и Сестер. Запаслись продуктами для ужина, вином. Но увидев ее на пороге, Бабетта очень расстроилась. — Ох, только не это, только не опять… Она быстро заметила округлившийся живот Малы. Беременности в Братстве, по счастью, были большой редкостью. Все же большинство были одиночки, те, что постарше, могли быть вдовами и вдовцами, а в самом Братстве пары не так часто складывались. Но и тогда люди понимали, что младенец в убежище даром не нужен, и предохранялись. Редко кто из Сестер приходил к ней и просил зелье для выкидыша, она их уже не помнила, когда варила в последний раз. Лет пятнадцать назад покойный Ивон вместе с ней их просматривал, он почему-то в этих делах разбирался. Кажется, в Хай Роке он не только кулинарией зарабатывал. Но даже у него были рецепты только для ранних сроков. Мале оставалось только рожать. А Бабетте, скорее всего, придется помогать принимать роды. За три сотни лет жизни ей приходилось делать это дважды. Вполне хватило, чтобы понять, что она это ненавидит. Контракты ей выдавать не стали, лишних вопросов не задавали, просто оставили жить и перебирать бумажки. Но именно в Данстаре Мала начала блистать. Потому что когда-то, в самом начале Четвертой Эры, когда убежище ремонтировали, ныне покойный глава Братства зачем-то заказал пыточную. Поставили дыбы, прибили наручники к стене, положили наборы инструментов — и в последние годы все это ржавело. Даже Ивону не нравились постоянные стоны днем и ночью, а что говорить про Гаскара с его болезненно обостренным слухом. Каэдмиль было все равно, но традиция пытать людей просто как-то не прижилась. Но тут Мала все это нашла, почистила и уговорила принести ей живую игрушку. Так Севериус приволок в убежище котика. Ну, то есть наркошу-каджита. На нем она тренировалась три дня, потом ломка его прикончила. Но остальных зрелище вдохновило, и они стали приносить ей еще подопытных. — Эй, детка, повернись-ка к стене передом, ко мне задом, — нагло предложил рифтенский воришка и попытался подмигнуть. Получилось бы, да того глаза у него уже не было. Мала, впрочем, таки повернулась. — Так-то лучше. Попка у тебя красиво округлилась. Все приятнее смотреть, чем на твое раздутое пузище. Она снова повернулась и огрела его кнутом прямо поперек лица. — Суууукаааа! Что ж за чудище ты родишь! Зато собратья были в восторге. — Истинное дитя Ситиса! Уже на следующий день Мале пришлось отвлечься от пыток: появилась и все нарастала боль в животе. Стало понятно, что день родов настал. Принимать их должны были Бабетта и Гаскар. У первой был, пусть вековой давности, но опыт, а второй хоть что-то понимал в анатомии. На деле Бабетта старалась и вовсе в сторону роженицы лишний раз не смотреть, а Гаскар с ног валился после бессонных ночей среди всех этих криков. Так что отдуваться пришлось Ингрид. Процесс был непростой и долгий. Бедная Мала кричала и ругалась весь вечер и всю ночь. Ребенок решил выделиться и пошел вперед ногами, что тоже ничего хорошего не сулило. Все трое опасались, что Черный Вереск может прямо тут и помереть. Но настоящий ужас их объял, когда ребенка вытащили полностью, и они смогли на него взглянуть. — Ох, Ситис! Да покажи он голову первой, мы бы ее сразу отрубили! До этого казалось, что люди и каджиты не могут иметь детей. Может, и правда не могут, а у ребенка оказалась огромная голова и кошачья пасть из-за какой-то странной хвори, прошедшей незамеченной. Молодой матери его показывать не пришлось: она вырубилась, но вот остальные зашли взглянуть и прониклись. Не только они: Розалинда решила подхватить работу Мальфриды и занесла младенца в пыточную. Ужаса пленника ей показалось мало, и она шлепнула ребенка по заду. Тот раскрыл пасть с уже проросшими двумя тупыми зубами, и заверещал как издыхающая свинья. — Да хватит уже. Тишина — вот музыка жизни, — простонал из соседней комнаты Гаскар. Хотя ребенок Малы уже нашел свое место в Братстве, прожил он, увы, только несколько часов. Уснул и не проснулся. Хотя все были опечалены, они понимали, что человек с такими пороками долго протянуть никак не мог. — Туда ему и дорога, — Мала спокойно отнеслась к смерти первенца. После того как ей показали его во всей красе, покоящегося в прозрачной банке в специальном растворе. Через неделю, снова ночью, Мала опять кричала. На этот раз был короткий, но пронзительный вопль. Потом они услышали бы звякание металла о камень, звук двух падающих тел и всхлипывания — если бы стояли поближе. Прибежав к месту происшествия, Братья и Сестры увидели стоящего на коленях Гаскара, рыдающего над телом Малы. Подходить ближе было страшно: рядом с Хранителем лежали два окровавленных клинка, а ему уже доводилось убивать своих без предупреждения. Одному Ситису известно, что творилось у него в голове: может, просто сошел с ума от шума и недосыпа. Бабетта нашла зелье невидимости, пока Севериус со своим эбонитовым мечом из-за угла приглядывал за Беламоном: как бы тот и на себя руки не наложил или не пошел бы убивать остальных. Банз-Ай выпила раствор и тихонько оттащила подальше клинки: короткий с правой стороны, длинный — с левой. Она успела увидеть, из-за чего началась ссора: рядом с Малой, ныне лежащей в залитой кровью рубашке, нашлись щипцы, а в них — очень гнилой зуб. Гроб Матери Ночи был открыт: видимо, Черный Вереск совершила святотатство и была казнена. Они здорово перепугались, когда Гаскар вдруг резко встал и, взяв свои инструменты Хранителя, принялся зашивать разверстую грудь Малы. Вылечить ее таким образом не вышло бы, скрыть преступление — тоже, он-то точно знал, что они уже здесь и все видели. Но его это не смущало: он сорвал с тела рубашку, вытер кровь, и старательно шил. Потом оставил тело на полу, убежал, вернулся с какой-то женской блузой, нарядил покойницу и начал что-то совсем уж странное. Беламон начертил на полу круг с рунами, расставил по углам свечи, зажег их, снова хлопнулся на колени и исступленно бормотал: «Матушка, матушка». Убийцы заподозрили, что он окончательно свихнулся, и уже по-тихому обступали его, чтобы схватить и повалить. Но жизнь снова их удивила: тело Малы поднялось на ноги. Казалось бы, этого стоило ожидать от мастера Колдовства. Вот только покойница начала говорить, и не своим голосом. — Аххх, ну наконец-то! В кои-то веки все совпало! «Мала» улыбнулась им и развела руки в приветственном жесте. Гаскар умолк, но остался стоять на коленях. — Подойдите поближе, дети мои!