Сколько нервов до Асбеста?

Собравшийся с мыслями, заспанный и помятый Самойлов тихо выходит в коридор всё ещё спящей общаги, отправляясь в душ. Имея предостаточно времени в запасе - раз уж сегодня не нужно идти на факультет, то и торопиться ни к чему, - Вадик спокойно собрался и до наступления кухонного аншлага наделал бутербродов, заварил чашку чая для брата и крепкого кофе для себя, перенёс припасы в комнату на свой рабочий стол, догадываясь о том, что Глеб и в помине не намерен просыпаться, и тихо ушёл к коменданту, прихватив заодно и коробку конфет. Распространившийся по комнате запах еды не дал Глебу возможности доспать до упора, в первую очередь пробуждая аппетит. Немного поворочавшись и потягиваясь поперёк кровати, он наконец пробегает взглядом по комнате, вспоминая, где и как уснул. Знакомая обстановка комнаты брата, приятная тишина, смешанные запахи кофе и колбасы делали утро приятным, поднимали настроение. Всё ещё стараясь не шуметь, Вадик, насколько это вообще возможно, тихо пропихивается в комнату с раскладушкой и сложенным, сползающим вбок матрасом подмышкой, запыхавшись после подъёма по лестнице, переводит дыхание. - Помочь? Удивлëнно переводя взгляд на брата, Вадик ногой толкает дверь захлопнуться. - Нифига себе, кто проснулся... Не надо, дотащил уже. Расправляя плечи, Глеб садится на постели. - Как утро? - Феерично! - Иронично усмехаясь, Вадик, больше не переживая за тишину, скидывает раскладушку у окна, звеня пружинами, и набрасывает матрас сверху. - Знакомься, твоë спальное место на неделю. - М-м-м... Мило. Вадик рукавом вытирает вспотевший лоб. - Всё для тебя. Завтракать будешь? Глеб оживляется, начиная нащупывать тапки босыми ступнями. - А что покушать? - Иди садись, перекусим, а на обед в столовку сходим. Некогда готовить, тут по выходным не протолкнуться на кухне... Глеб устраивается с краю стола рядом с братом. - А цветы кому? - Тебе, "конечно". Глеб хищно откусывает бутерброд, продолжая говорить с набитым ртом. - А красивые... - Ага, но бесполезные. - Розы под наркозом, - Глеб внимательно всматривается в алые, плотно скрученные лепестки. - Тебе подарили? - Не, это Таньке, но теперь всё равно не возьмëт... Пусть стоят. - А чё не возьмëт-то? - Да забей, я вчера забыл на фиг обо всëм, с ней сложно объяснить... Глеб будто понимающе кивает: - Хорошо, а играть когда? Приятно удивлëнный вопросом Вадик не спеша пьёт свой почти уже остывший кофе. - Доедаем и будем собираться, для нас ключи от аудитории и репетиционной оставлены. Саня в процессе подтянется, ещё Кузнецов на неделе приедет, думаю, в четверг... Наше дело прииграться, чтобы на запись выйти. Внимательно слушая брата, Глеб доедает остаток бутерброда и крутит в руках теплую чашку. - А мы успеем? - Ну, как будешь стараться. То, как Глеб будет стараться, оказалось сюрпризом даже для него самого. Первые два дня, собранный и внимательный, он следовал тенью за братом, буквально впитывая в себя каждое его слово и замечание, в том числе сказанные и не на его счëт, а о звучании партий в целом. Время утекало сквозь пальцы, а часы казались минутами. В те моменты, когда брат с Сашей настраивали привезëнные из рок-клуба синтезаторы в поисках нужного звука, всë больше склоняясь к скрипичному звучанию, Глеб отдавался гитаре и просто уходил в себя, кайфуя от глубины звучания, трепета инструмента в руках, с каждой атакой по струне посылающей глухой глубокий гул, резонирующий в его теле. Поглощенный выверением точности своей динамики в партиях и создания необходимого ритмического рисунка, он не замечал наблюдающих за ним парней. Решившие не отвлекать охваченного процессом игры Глеба, Саня с Вадиком привычно спустились в курилку. - Ну чего там, когда полный состав? - К четвергу Саша вернётся. - А что про брата ему скажешь? - Давай посмотрим, что-то скажу... Самому-то как? Саша тушит докуренную папиросу о край стеклянной банки, выставленной у двери. - Если твой и дальше так будет стараться, то... Задушенный в порывистых объятиях старшего Самойлова, Саша, смеясь, так и не успевает договорить своë очевидное одобрение. - Эй! Ты сильнее него радуешься, вот и похвали... - Не! Пусть не расслабляется, нельзя. Следующий примеру друга Вадик избавляется от папиросы и, потирая озябшие ладони, кивает на вход, предлагая возвращаться к работе. - Ещё немного, и снег... Совсем к вечеру подмораживает. Соскучившийся в одиночестве Глеб воодушевлëнно встречает вернувшихся: - Вадь, а давай вместе, в две гитары! Саша усмехается, начиная уже потихоньку собираться. - Кто не устал, может здесь ночевать, у тебя, Вадик, теперь компания будет. Это, наверное, черта семейная у вас - ночами работать. Вадик стягивает кофту, оставшись в рубашке, вешает её на спинку старенького кресла, удобно впихнутого между пультом и усилителем. - Эта черта называется нехватка времени. А ты, Глеб, тормознись, уже в ушах от струн гудит. Проверив, снято ли питание с оборудования, Саша козыряет друзьям. - Ну, до завтра, семейный подряд! Если успеете, по тексту пробегите, особенно те, которые одарëнные, со свежим взглядом... Вадик устало садится в кресло, вытянув перед собой ноги, действительно вспоминая о своих недоработках по причине "творческого кризиса". Только Саша успел выйти за дверь, "Кризис" решил не медлить. - Вадь? А что с текстами? Даже спрашивать не приходится, Глеб сам загорается желанием почитать. - Да никак не допишу... Вон тетрадь на клавишах, смотри. Усевшись на место за синтезатором, Глеб затихает, медленно, задумчиво листая страницы, перечитывая по несколько раз, очевидно, погружаясь в истории. - Хм... А что ты хотел сказать? - В смысле - что? Глеб тихо подходит и подсаживается к брату на подлокотник кресла, чтобы не объяснять на пальцах, раскрывает перед ним тетрадь. - Тут лист вырван, дальше перечëркнуто, вот здесь: "Ты уходишь в белом платье, в алых пятнах, полночь... Белый ангел, я, распятье..." - библейское что-то? Вадь, общая задумка какая? Вадик задумался, вспоминая, какой сумбур мыслей носился в голове, когда он последний раз пытался дописать начатое - так и бросил, понимая, что не туда зайдëт; даже неловко стало за то, что Глеб читает, хорошо хоть, не покраснел. - Это про невинность и запретность и про то, как память может мучить, не желая останавливаться. Аллегория... "Я - порок", ну или распятье для невинности, не по Библии, просто ассоциация так зашла. - Давно написал? - Недавно... А что? - Помнишь ещё, чем всë по задумке закончилось? - Ничем не закончилось, потому и не дописал. Глеб какое-то время молчит, раздумывая, потом согласно кивает: - Про невинность и запретность я подумаю, можно? Если не понравится, свой финал придумаешь. - Ну попробуй, я сам забыл, к чему подводил... - А распятие как казнь и пытка? - Не, ты чё? Ну, скорее, как точка невозврата, чистота... - Типа целка? - Отвратное словцо, но если тебе так понятнее, то да, непорочность физическая и в целом... Вадик с расстройством осознал, что этот разговор приятно волнует, отдалëнно напоминая флирт, хочется ещё возбуждающей откровенности. Глеб фыркает, хитро усмехаясь: - Пфф, ну вот вообще не исключающие друг друга понятия! Целое - не значит, что непорочное... - Ты сам спросил, к чему я подводил, и целую дискуссию тут мне развëл. Я ТАК вижу! Глеб кивает, облизывая губы, на мгновение привлекая внимание Вадика к чуть промелькнувшему кончику языка и влажному блеску, оставшемуся на губах брата, и посылает ему в ответ фирменную лукавую ухмылочку: - Ок, я услышал. Высвободившись из ботинок, Глеб ставит ступни на сиденье между немного разведëнных ног Вадика и, удобнее устроившись, продолжает переворачивать листы. - О! "Пантера"! - Да, я не говорил? Мы тут её доработали - вообще не узнаешь, завтра сыграем. Открыв следующую страницу, Глеб сосредоточенно читал, потом вытащил вложенный в середину тетради простой карандаш, чуть сползая с подлокотника к Вадику, поймав опору для тетради на своих согнутых коленях, зашуршал грифелем по клетчатой бумаге, в довершение мягко вывел в углу листа фразу, продублировав её дважды: "Расколол трон твой второй фронт". - Красиво звучит, да? Нервно сдëрнув со спинки кофту и бросив её к себе на колени, Вадик сообразил, что Глеб развернул к нему тетрадь. - Замëрз? Вадик глубже вздохнул, боясь покраснеть. - Устал. Тебе посидеть больше негде? Глеб пожал плечами, кажется, ещё больше сползая к брату на колени. - Так ты зато видишь сразу... Вадик дёргает ногой, не позволяя устроиться теснее. - Так, подъём, я курить! Дописывай, если хочешь, и домой будем собираться. Глеб нехотя поднялся, отпуская Вадика и усевшись на его месте в раздумьях, хочется ли ему ещё что-то добавить в текст. Резко развернувшись, на выходе из аудитории Вадик вытаскивает заправленную в брюки рубашку и оставляет её на выпуск, отправляясь вниз в курилку. Работать с Глебом, в общем смысле, оказывается вполне возможно, особенно при выборе правильной тактики. С напускной серьëзностью, полностью погрузившись в настройку и отладку аппаратуры, сократив все возможные контакты до минимума, Вадик, кажется, даже смотреть в сторону брата перестал, чем вызвал удивление Саши, хоть и промолчавшего на этот счëт. Сам Глеб, казалось, принял такие условия репетиции и даже переключился с вопросами по партиям баса к Сане, который, в противовес Вадику, не отмахивается от новоиспечëнного басиста, а напротив, воодушевлëнно разъясняет задумку звучания струн, позиционируя бас как фундамент, создающий ощущение заполненности в их музыке, связующее звено между барабанами, гитарами и клавишами. К вечеру забежали ребята из лектората с сообщением о том, что Вадика вызывают к Набойченко по каким-то не терпящим отлагательств вопросам. Вернувшийся после почти часового отсутствия брат, хоть и с недовольным лицом, но со странным облегчением в голосе сообщил, что завтра его вызвали на кафедру и справляться нужно без него. Желающий посочувствовать и пожалеть брата Глеб подарил ему самые тëплые, крепкие объятия, за что был удостоен сурового взгляда. Всë менялось в непонятную сторону. Молчаливый и будто рассерженный на него Вадик в очередной раз без объяснения своего недовольства ушёл курить в компании Саши. В довершение вечера уставший и сонный Глеб срывает на себя злой крик, умудрившись запутаться в проводе ногой и вырвать из "джека" кабель, чудом удержав гитару от казавшегося неминуемым падения. И хоть Вадик и сухо извинился по дороге в общагу, сославшись на усталость и недосып, на душе осталась тоска и обида. В голову лезло всë больше мыслей о том, что брат бесится из-за того, что жалеет о предложении участвовать в репетициях группы. Упрямо решив утром стараться сильнее, Глеб заставляет себя встать пораньше, не обращая внимания на то, что Вадик ни свет ни заря улизнул на кафедру, и его никто не контролирует и не подгоняет, сумел собраться без опоздания и использовать время в пользу разучивания новых для себя гитарных партий "Пантеры". Таким явным успехам был нескрываемо рад Саша, отложивший свои дела и с Глебом на пару терпеливо повторявший композицию до тех пор, пока младший Самойлов не наградил его чисто сыгранной историей. - Эй! А давай-ка мы попробуем с "Водой"? Глеб внезапно сник. Саша предложил то, чего он так сильно ждал от брата, но по холодности Вадика осознавал, что песня ему не нужна. - Не, Сань... Не надо её. - Как это не надо? - "Вода" не альбомная, вы еë не берëте. Саша искренне удивился, владея абсолютно другой информацией. - Это с чего же ты взял? Удивительным также было почувствовать Глеба расстроенным, явно захотелось его подбодрить. Что за глупости вообще такие - не успело всë начать налаживаться, как весь его азарт и воодушевление сникли? Приобняв за плечи молчащего на вопрос Глеба, Саша продолжил, чуть приоткрывая для него карты и дальнейшие перспективы, особенно чëтко расставляя акценты на нужные слова: - Ну это же правильно, что работают все члены группы. Почему ты не хочешь отдавать песню? Глеб буквально заставил себя объясниться, испытывая острое желание уйти от этих задевающих его самолюбие фактов. - Вот вы и работайте. Вадик сам уже передумал. - Чего? Кто это ещё сказал? - А тут всë и так очевидно! Саша вовсе не собирался нянчиться с подростковыми капризами Глеба, но тот звучал вполне себе серьëзно. - Да твой брательник наоборот радуется, что ты тут! Я от него всë время похвалы слышу. Глеб бесшумно усмехается. - Ну да, сразу видно, как он рад... Саша и сам вдруг осознаëт, как происходящее выглядит для Глеба. - Эээ, ты, братец, на свой счёт-то не воспринимай. Он уставший, а там ещё и на личном фронте минус, вот он и раздражительный. Знай только Саша, как сильно сейчас ошибся в первопричинах, не утверждал бы обратного, но вроде даже на Глебе сказанное отразилось положительно. Хоть заниматься "Водой" он однозначно отказался, но к струнам вернулся с новым дыханием. Приятным сюрпризом для обоих оказалось неожиданное появление Кузнецова, гордого тем, что ухитрился приехать раньше намеченного, оказавшегося прекрасным подспорьем в выверке звучания и даже успевшего побренчать на гитаре с Глебом. Он сумел успокоить его на тему динамики игры, объяснив суть работы компрессора для её сглаживания. Настрой, так старательно взращенный Сашей, моментально испарился, стоило вернувшемуся Вадику безапелляционно отправить Глеба домой. К вечеру открытым оставался лишь один вопрос. Вадик волновался, будучи неуверенным в реакции возвратившегося Саши на смену ролей в группе, поэтому изо всех сил старался придумать правдоподобную причину, чтобы спровадить Глеба и не задеть при этом его самолюбие. Видя и понимая напряжение Вадика, Козлов предлагает посидеть у него "за встречу", что почти единогласно, без присутствия Глеба, одобрено на очередном походе в курилку. Глеб молча принимает тот факт, что брату он не нужен, и объяснения о том, что ребята ненадолго и Глебу не стоит пить, а лучше вернуться в общежитие и выспаться, звучат как откровенная отмазка. Хоть внешне и упорно проигнорировав молчаливую обиду брата, Вадик всë же опасается его непредсказуемой реакции, а вернее, последствий - ведь предоставленный самому себе на целый вечер Глеб мог выкинуть какую-нибудь глупость, на его благоразумие вообще не получалось полагаться. Так Вадик и остаëтся между волнением перед неминуемым разговором с Кузнецовым и желанием проконтролировать происходящее дома, надеясь на то, что Глеб хотя бы до него добрался. Оба Санька вообще отключëнно болтают, на скорую руку накрыв на стол и подшучивая друг над другом, точно соскучившись за выходны; Кузнецов выложил уже все мельчайшие подробности своей поездки к родителям. - А вы как? - Да вон, Самойлов же не даст расслабиться... - А два Самойлова? Вадик залпом опрокидывает в себя полную до краëв рюмку, словно и не почувствовав обжигающего тепла, игнорирует закуску. - Двое уже посложнее, для них самих, кажется. Да, Вадь? Кузнецов разливает водку по рюмкам, забавляясь мыслью о том, что братья могут друг другу мешать. - Глеб вон прям старается... Я-то ещё не уволен? Саша больно пинает под столом потянувшегося за рюмкой Вадика. - Алë? Какие планы на жизнь, кроме как напиться? Вадик внимательно поглядывает на Кузнецова, заряжаясь его позитивным и расслабленным настроем. - Нуу... Планы есть - на твои, Сань, звукорежиссëрские навыки и умение Глеба сочинять, только я не до конца пока разложил всë... Очередной подстольный тычок от Козлова заставляет перефразировать: - Ты, Саш, чë скажешь? Ведь ты в последнее время больше со звуком работаешь? Кузнецов довольно быстро врубается во все эти замысловатые, косвенно озвученные перспективы и оценивает прозвучавшее для себя предложение. - А мне-то что, пускай себе тренит, как раз опыта наберëтся. Мне вот лично за пультом всегда комфортнее. И Глеб твой вроде серьëзно так настроен, при мне с гитарой не расставался... Вадик расслабленно выдохнул: - Но ты, если что, всё равно... Саша прервал беспокойный вопрос, звонко чокнувшись о рюмки, буквально заставив выпить и быстро закинув вслед обжигающей воде маринованную помидорку, и резюмировал: - Если что, я никуда не делся, разберëмся! Козлов же не вовремя залюбопытствовал о неуверенном тоне старшего Самойлова: - А что "если что"? Значит, прав всë-таки Глеб? Я тут стараюсь, подбадриваю его, а ты уже и не уверен ни в чëм? Вадик оставляет рюмку и удивлëнно оборачивается к другу: - Почему Я не уверен? Саша лишь руками разводит, кивая на Кузнецова, доливающего остатки водки по опустевшим рюмкам. - А кто? Я-то понимаю, вопрос серьëзный и ваш, возможно, семейный, но давай нас-то тоже в курсе событий будешь держать. Почему я только сегодня узнаю, что ты от "Воды" отказался?! Тогда на альбом материала вообще мало, даже с "Пантерой"! Захмелевший уже Вадим кашлянул от неожиданности. - Как это я отказался? Ты чë, Сань? Я просто не понимаю, как его работу с репетициями совмещать - покатайся-ка ты с Асбеста, а бас нам нужен не через раз... - Во! Ну нормально, а с Глебом-то поговорить не, никак? Ты вон реально даже при мне от него отгораживаешься, что тут ещё надо подумать. Кузнецов ненавязчиво встревает, двигая наполненные рюмки обратно. - Я, короче, всегда подстрахую, если вы там с Асбестом не успеваете. Вон Мая ведь вызываете на выступления, а ему аж из Сургута кататься... Вадик лезет в карман за пачкой папирос и кладëт её перед друзьями на стол. - Я не отгораживаюсь, не привык просто... - Так быстрее бы привыкал! Ты пока тут водку глушишь, он уже обратно в Асбест уехал... Так и будете кота за яйца тянуть. Вадик чуть не подавился, собравшись сделать глоток, но сбитый неуместным комментарием. - Эй, да шучу я! Но поговорить бы стоило, а то только тебе план ясен - это я про Глебаса, разбирайтесь уже в своëм триллере... "От Свердловска до Асбеста", бля... Один обижается, другой огрызается. Раньше, честное слово, как-то легче общались, как неродные прям стали. Вторая пустеющая бутылка и постепенно сменившая уклон беседа изрядно подвыпивших ребят мягко завершили вечер. Уставший с дороги Кузнецов начинает собираться домой, подстëгнутые предстоящей завтра работой друзья вынуждены наконец разойтись по домам. Общажная комната отрезвляет Вадика холодом. Ледяной сквозняк из нараспашку открытого окна, выстудивший всю комнату, но так и не выветривший резкого запаха алкоголя, свободно разгуливает в помещении. Голову ведëт от выпитого, а тут ещё и шампанское заполняет воздух, как если бы им полы протëрли. Вадику и вовсе невдомëк, что примерно так и сложились обстоятельства сегодняшнего вечера. Глеб, пытавшийся покурить в форточку, стоя при этом одной ногой на подоконнике, второй на краю рабочего стола брата, выдыхающий дым на улицу, ненароком задел всё ещё не убранную Вадимом бутылку игристого, о чем его оповестил громкий хлопок и пенная, с шипением растëкшаяся по полу лужа, испещрённая мелкими колкими пузырьками. От резкости поднявшегося запаха защипало в носу. Спешно избавившись от недокуренной папиросы путëм отпускания её на улицу, Глеб через кровать, боясь наступить на разлетевшиеся осколки бутылки, спускается на пол. К сожалению, собрать стëкла и протереть разлившееся вино оказывается недостаточной для заметания следов мерой - запах стоит такой, что и в общем коридоре ясна его природа. Вынужденный открыть всю раму, передëргиваясь от врывающегося в комнату холода, Глеб идёт на крайние меры, надеясь, что до возвращения Вадика запах соизволит выветриться; натянув на себя тëплый свитер брата и укутавшись в одеяло, пригревается в кровати, в то время как по комнате расползается морозный воздух. Плотно закрыв двойные рамы, поправив свои растрепавшиеся от ветра волосы, нечётким шагом Вадик доходит до кровати. Действительно... Где же ещё-то спать, как не в его постели. Какая, по сути, ирония - складывалось впечатление, что чем более выраженно он избегал контактов с братом, тем ближе они становились. Ещё и эта пьяная обидная тоска по их лëгкому общению. "Как не родные" - это Саня больно, прямо в точку попал... Да бог с ним, с выпитым вином, Вадик даже и ругаться не намерен, а могли бы вообще выпить вместе, обсуждать дальнейшие планы, шутить на только им иногда понятные темы. И Саша ведь по сути прав: о том, как он рад, что брат рядом и естественно вливается в их коллектив, знают все, кроме самого Глеба - о том, как горд его стараниям, вдохновлëн стихами, но... Это НО стоит между ними непоколебимой каменной стеной, старательно воздвигнутой Вадиком, - сомнение к запрету, норма к морали, стандарт к клише, - призванной выдержать это ломающее его изнутри влечение. Чтобы переступить такую оборону, не существует аргументов, зато существует алкоголь, который и не толкает что-либо переступать и переламывать, а лишь манит обойти её по боку... Не в силах сопротивляться бесам, влекущим хотя бы сейчас, когда Глеб крепко спит, чуть приблизиться к своему родному мальчику, даже не церемонясь с плавностью и осторожностью движений, уверенно стягивая в сторону одеяло, Вадик опускается на пол рядом с кроватью. Рукам приятно от исходящего от брата тепла - кажется, он уже целую вечность не обнимал Глеба, с такой тоской ощутив, что дико соскучился, желал просто по обыкновению прикоснуться, но, едва уловив слабину, организм предательски возжелал взять - с непробиваемым упорством, магнитом тянущий к объекту вожделения, скручивающий внутри возбуждение и страсть, как по команде, вскипающую кровь. Дыхание Глеба - еле слышное и даже чересчур ровное, что на трезвую голову непременно вызвало бы подозрения о том, спит ли брат вообще, но предполагаемо выпитое Глебом количество алкоголя сомнений не оставляет. Немного приподнимая край кофты, приближаясь губами к горячей обнажившейся коже живота, забыв про всякую осторожность, Вадик вслух признаëтся себе в страшном: - Я... Хочу... Ммм, как же хочуу... Вдыхая родной запах, щекоча дыханием и словами нежную кожу, покрывшуюся мурашками, Вадик залезает лицом под кофту, медленно проводя переносицей вверх по беззащитному животу. Сколько же ещё его будет мучить неприкосновенное искушение в виде невинного, но в действиях развратного мальчишки - эдакая коллаборация чувств, заставляющая безоговорочно вестись и возбуждаться от близости к нему. Оставив на животе невесомый поцелуй, Вадик резко, уверенно поднимается на ноги, с трудом ловя равновесие и покачиваясь, быстро покидает комнату. Этого недолгого контакта с объектом его страсти уже вполне достаточно для того, чтобы доставить себе удовольствие и наконец скинуть напряжение. Решившийся вдохнуть и распахнув удивлëнные глаза, Глеб шустро сел в постели. О боже мой! Он только что присутствовал при чем-то тайном? Нет, вовсе не так всë понял!.. О, как же ещё горит кожа живота, внутри огонь, желание чувствовать родные руки, влажные губы, ещё и ещё... Но нет же! Вадик пьян, что бы он там ни творил; вполне возможно, слова и вовсе не адресовывались Глебу, да как же о таком спросить на трезвую голову? Буквально заставляя себя ровно дышать, Глеб решает, что всë может быть гораздо проще и прозрачнее, чем он сейчас себе накрутил, но как решиться на прямой вопрос?.. Новый день даëт возможность пересмотреть подход. Отодвинув мешающие работать обиды, Глеб кардинально меняет тактику. Вадика, проснувшегося с туманом в голове и больной спиной после сна на раскладушке, ожидает чашка горячего ароматного кофе. Не заметивший пробуждения брата Глеб тихо пишет, ссутулившись и низко склонившись к тетради со стихами Вадима, в раздумьях прокручивая ручку вокруг пальцев; в следующий момент уверенно закрывает страницу, не позволяя себе сомневаться. - Доброе утро, - Вадик запнулся, сам не узнав свой хриплый и кажущийся чужим голос, но Глеб уже вынырнул из своих мыслей и переключил внимание на закашлявшегося в попытке вернуть голос брата. - Сколько сейчас времени? Довольным тоном, получив возможность показать, что умеет рано просыпаться, Глеб сообщает о том, что ещё всего лишь семь утра. Чашка поданного в постель кофе согревает ладони, сам напиток правильно крепкий и очень сладкий, явно созданный для приведения Вадика в чувство. - Спасибо... Глебушка. - Пожалуйста. Я тебе там текст дописал, если засомневаешься - почитай. Мягко разрывая бумажный край конвалюты, Глеб протягивает на раскрытой ладони две таблетки цитрамона. - Как голова? Поймав непослушными пальцами и, не церемонясь, запивая таблетки кофе, Вадик усмехнулся. - Ты и сам догадался, как... Мама научила? Глеб, неожиданно придвигаясь, раньше, чем Вадик успел осознать происходящее, крепко прижался губами к его лбу, как если бы хотел заботливо проверить температуру, но следующий короткий чмок прямо в губы убил всю логику произошедшего. - Пройдëт... Не дожидаясь реакции брата и быстро забрав из его рук опустевшую кружку, Глеб решительно вышел из комнаты, отправляясь на кухню и оставив после себя полный хаос в гудящей тëмноволосой голове. Глядя в потолок и по кусочкам складывая картинку вчерашнего дня, Вадик решает придерживаться всë той же рабочей тактики, доверив брата в надëжные руки парней, уже посвящëнных в предстоящие группе перемены. Сам взваливает на себя хлопоты вне репетиционной, отправляясь в рок-клуб за магнитофонами, обещанными им для предстоящей на следующий день записи, тем самым сводя риски возникновения неоднозначных ситуаций к минимуму - меньше контактов, взглядов и мыслей, сбивающих с толку; всё чисто и вне подозрений - даже Глеб, послушно отправившийся домой по окончанию репетиции, не обижен и не дерзит. Да, заметно волнуется перед рекорд-сессией, но на то он и первый раз. Вадик специально выдерживает время, прежде чем вернуться в блок, прогуливается по студгородку, неспешно выкуривая несколько папирос. Проходя мимо своего корпуса, внимательно оглядывает здание, находя тускло освещëнное окно - брат по привычке спит со светом, лишь отворачивая настольную лампу вниз к столешнице, о чём говорит красноватый отсвет от лакированной поверхности. Можно возвращаться, последний рубеж пройден. Приподнимая дверь за ручку, чтобы та не скрипела, Вадик тихо входит в комнату. Пальцы озябли от долгой прогулки, с курткой и обувью пришлось немного потрудиться, но свернувшийся и с головой замотанный в одеяло брат никак не реагирует на его возню. Всё, что требуется - это сходить умыться и лечь, не разбудив брата. Отличник Самойлов готовится получить высший балл, день можно вычеркнуть из календаря как безупречно отработанный по схеме. Мягко отворачиваясь к стенке и утопая головой в перьевой подушке, Вадик устало и довольно закрывает глаза. Не тут-то было. Несколько секунд выигранной тишины разрушают быстрые шаги. Глеб буквально перебегает через комнату, сходу запрыгивая в постель к Вадиму, прижимаясь со спины в попытке заглянуть в лицо, скользит ладонью по руке, легко переплетая их пальцы в замок. - Вадичка... Чего ты хочешь? Вадик нервно вздрогнул. Не туда завернули абсолютно все мысли, начавшие с близости и прикосновения, закончившие вопросом, который он понял только в одном смысле, ощутив, как от смущения за собственные мысли загорелись щëки. Да как же теперь вообще общаться с братом, если во всëм видеть притяжение?! Злость на себя за упрямую физиологию, видимо, чëтко отразилась во взгляде. Хоть бы немного крови к мозгу, чтобы адекватно выйти из этой западни... - Глеб! Смирëнный неожиданно сердитым взглядом, брат растерянно садится на краю кровати, подобрав к себе колени. Вадик, изо всех сил спокойно чеканя слова, звучит очень грубо для привыкшего к его заботе юноши, под конец и вовсе переходит на повышенный тон. - Я хочу? Хочу, чтобы ты лёг спать и выспался перед завтрашней записью! Хочу, чтобы ты наконец уже оценил свой шанс и понял, чего ты хочешь! Нужно выбрать, что тебе нужно, работа или... - Отцепив и откинув от своей руки руку Глеба, Вадик разрывает замок и последний между ними контакт. - Или ЭТО вот всë! Сумбурно помахав рукой в пространстве между ними и не зная, как обозначить жестом то, что сейчас имелось в виду, отворачивается к окну, лишь бы не встретиться сейчас с растерянным и обиженным взглядом, щемящим тоску и сожаление в груди за свои вырвавшиеся слова. Глеб сжимает губы в тонкую полосу, вздëргивая подбородок, но, закусив язык, порывисто разворачивается, так и не проронив ни слова, возвращается на свою раскладушку, крепко дëрнув на себя одеяло, уходя куда-то в ватное пространство, глушащее все звуки. Ударив кулаком по матрасу, Вадик резко встаëт, сгребая вещи и обувь, вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью. Больше ни слова не прозвучало между братьями, даже за всё время рекорд-сессии. Грустный, задумчивый и сосредоточенный на установке сыграть партии баса, Глеб терпеливо тянет дубль за дублем, не жалуясь, повторяет снова и снова, сколько потребуется раз, стирая струнами непривыкшие к такой продолжительной игре нежные пальцы. Переночевавший у Саши Кузнецова и появившийся только к началу записи Вадик отгородился работой и даже не решался взглянуть в сторону брата, осознав и остро ощутив вину за свой срыв - ведь всегда контактный с ним Глеб, по сути, и не сделал ничего нового, чтобы заслужить такое обращение, не имел ввиду того, что жарко ощущалось телом. Но общаться так дальше, вечно пытаясь скрыть завладевающее сознанием желание, пользующееся даже незначительными их контактами, чтобы терзать Вадика возбуждением без разрядки, оказалось настоящей пыткой, ломало всë тело, рождало накапливающееся раздражение, выливающееся в нервозности и срывах на окружающих, тогда как алкоголь вообще грозил полной потерей контроля над ситуацией. Стонущее дрожание струны наконец смолкает. По репетиционной ощутимо прокатывает электричество. Парни настолько измотаны, что чувствуют эйфорию за этот удачный дубль записи, а кто-то и гордость за безупречную партию на бас-гитаре. Пауза повисает в рубке, будто никто не решается прервать воцарившуюся тишину. Но всё и так понятно - чисто сыграно, не придерëшься. Кузнецов со старшим Самойловым в качестве похвалы констатируют без того очевидные всем факты: - Два часа ночи... Чисто. - Все вытянули, лучше не будет. - Вадим поднимается с табурета, на котором сидел. - Запись окончена. Отставив гитару и выпрямившись, довольный Вадик, решившись, устало, но гордо оглядывается на Глеба, неожиданно встречаясь с внимательно следящими за ним голубыми глазами. Взгляды сами вцепляются друг в друга, не спрашивая разрешения, поневоле заставляя Вадима сосредоточиться только на одном ощущении, которое затмило собой все остальные. Ему хотелось снова чувствовать тепло брата своей кожей, так же, как он ощущал сейчас его мягкий уверенный взгляд, вызывающий колкие мурашки по телу. Просто внаглую играя не по правилам, уголки тонких губ дергаются и застывают в улыбке-ухмылке, тогда как заплутавший среди собственных ощущений Вадим, словно в замедленной съёмке, следит за приближающимся к нему Глебом, который, по всей видимости, собрался пройти его насквозь - лишь в последний перед столкновением момент проскальзывает мимо брата, нарочито толкнув его бедром и позволив почувствовать всю силу крепко стоящего под одеждой Глеба члена. Младший Самойлов как ни в чем не бывало направляется к выходу из аудитории, коротко бросая напоследок: - До завтра, ребят. Я домой! Засуетившийся и окончательно проснувшийся Саша оживился за клавишами: - Да... Давай, Глебс, до завтра... Вадик, так и не переварив произошедшее, окликает уже отсутствующего среди них брата: - Какое "до завтра", а сводить? - Вы валите уже отдыхать, задолбали... Завтра сведем. - Щелкая кнопками, Кузнецов отключает питание с пульта. - Смерти моей хотите? - Ага, иди, Вадь, ты лучше бы с Глебом пообщался. - Подошедший к другу Саша настойчиво подталкивает к выходу. - Серьезно, дай передохнуть. - И это о чём вдруг? - Можно подумать, что не о чем... Вчера вон собирался же... Дерзай. Вадик останавливается на ступенях института, не решаясь выходить под мелкий колючий снегопад. Весь тротуар уже плотно укрыт мокрым снегом, превращающимся в слякоть под ногами. На ступенях отчетливо видны следы только что прошедшего Глеба. Подняв воротник куртки, Вадик бегом спускается с лестницы и торопливо бежит привычным маршрутом студенческого городка в сторону общаги, только на подходе к пятиэтажке сумев разглядеть скрывшийся под козырьком здания силуэт. В столь поздний час общага давно спит. Еле слышно обходя вахту, уже утомившийся от беготни Вадик спокойно поднимается по лестнице, по пути стряхивая налипший на одежду снег и одергивая воротник куртки. Намокшие от растаявшего снега волосы завились чёрными змеями кудрей, покусанные ветром щеки порозовели, дыхание сбилось, став тяжёлым. В середине длинного коридора Глеб всё ещё возится с замком, никак не удаётся провернуть ключ. Услышав шаги и оторвавшись от скрупулезного занятия, Глеб облегчëнно протягивает ключ брату. - Чё? Не попасть? - Да, руки замëрзли... - Чего убежал, не подождав? Глеб задумчиво пожимает плечами: - А я знаю, идешь ты или нет... Щёлкая замком, Вадик отпирает и открывает дверь комнаты. - Так мог бы и спросить!.. Первым проходя вперёд, Глеб сразу снимает ботинки, зная, что брат будет рычать из-за испачканного пола, стягивает мокрую от снега куртку и, стараясь обойти также раздевающегося Вадика, собирается пройти в комнату. - Подожди... Вадик, быстро повесивший куртку, тормозит Глеба, преграждая проход и останавливая у двери, как дома, заперев его руками. - Поговорить надо! Глеб, ничуть не удивленный, а, скорее, ожидавший негативной реакции брата на своё сегодняшнее поведение, смирно остановился, легко опершись спиной на дверь, но, с секунду поразмыслив, неожиданно вздëрнул подбородок и выжидающе всмотрелся в карие глаза напротив. - А я не боюсь! Давай поговорим! Вадик тепло улыбнулся этому колючему выпаду в свою сторону и, не спеша убрав руки, предоставил Глебу свободу действий. - А ты и не должен... Выслушай нормально. Глеб же, на удивление, остаëтся на месте, не совершая попыток сбежать, продолжая с вызовом смотреть на брата, не разрывая вновь рекордно затянувшийся контакт взглядов, в то время как его осторожные, дрожащие от волнения пальцы пуговица за пуговицей расстëгивают рубашку Вадика. - Глеб... И что ты, по твоему, сейчас делаешь? Последняя пуговица проскальзывает в петлицу. Глеб с нежностью разводит полы рубашки в стороны, так завороженно глядя, словно перед ним иллюзионист, выпускающий вырваться в поднебесье стаю белоснежных голубей. - Ты хотел поговорить - я слушаю. И... Отпустив рубашку, Глеб кладёт ладони на обнажённую грудь брата, то ли даря, то ли получая искрящее между ними тепло. Первое же обжигающее кожу прикосновение родных рук сразу и с головой захлëстывает Вадика желанием обладать, до дрожи в уставшем теле, равно как сознание приказывает остановиться... Хватая Глеба за запястья, чтобы убрать от себя его руки, вместо этого прижимает осторожничающие ладони крепче, стискивает и, скользя, ласкает свою грудь и затвердевшие от возбуждения бусинки сосков. Получая новую накатывающую волну, Вадик тихо рычит, запрокидывая голову и закрыв глаза от удовольствия. Всё его существо балансирует на грани между здравым смыслом и умопомрачительными ощущениями. Горячий, обжигающий влажную кожу поцелуй приходится на шею под скулой. Глеб посасывает кожу, ощущая вкус одеколона на языке, сам льнет к горячему обнажённому торсу; заводя ладони за спину брата, пробегает пальцами вниз по его позвонкам. Робкое, еле слышное, смешанное с выдохом Глеба слово "Хочу-у…" подытоживает начатые ласки. - Ненормальный... Я же не сдержусь, - тяжело выдыхает Вадим, совершая попытку вразумить брата. - А тебе и не надо... Просто скажи, что тоже хочешь меня. Скажи это себе, чтобы я услышал тоже... Скажи, как тогда говорил. Как стонал и хотел... МЕНЯ хотел... - ТАК нельзя, чего бы я там ни хотел. Ты даже не понимаешь, о чëм тебе говорю... - Какой я, оказывается дурачок, - смешок холодит влажную от поцелуев кожу шеи, а горячий язык скользит от ключицы до уха Вадика. - Ты мне, глупому, и объясни... Сколько можно было ещё терпеть эту игру физиологии с разумом... Отказываясь всерьëз воспринимать конкретные действия брата, но вписавшись за одну из команд, Глеб кардинально менял исход. Легко поворачиваясь перед Вадиком и спиной отступая в комнату, он, словно магнит, уводит за собой брата, даже не прикасаясь, а лишь нарушая личное пространство, в котором между ними вспыхивали обжигающие искры. Осознать, что вожделенно наступает на брата, Вадик успевает в момент, когда младший останавливается, уперевшись в кровать за спиной, попавшись в собою же и созданную западню. Сколько таких знакомых Вадиму раз - ударов сердец, взглядов, слов, обстоятельств и миловидных девичьих лиц... Этот же - диаметральный, пропитанный пороками, запретами, сомнениями и рушащимися принципами - оказывается сладостно манящим, переворачивающим всë сознание. С каждой расстëгнутой на одежде Глеба пуговицей, молнией, мягко снимаемой одеждой разжигалось более сильное желание Вадима, быстро стягивающего и отбрасывающего на пол свои вещи. Замерший в опытных ведущих руках Глеб лишь шумно дышит, пронзая партнёра испытующим туманным взглядом, послушно опускаясь на кровать под брата, поглощëнный прямым контактом их обнажённых тел, дрожащий от удовольствия и предвкушения. Колено умело, настойчиво врезается между бëдер, разводя его ноги. Устроившийся сверху и подобравший удобную позицию Вадик животом прижимает пульсирующий в возбуждении член Глеба, не смотрит, а действует наощупь, упорно отводя взгляд в сторону. Быстро сплюнув на ладонь, без лишних ожиданий, за несколько фрикций увлажнив свою возбуждëнную плоть и подстраиваясь под положение Глеба под собой, одним толчком начинает туго входить в его тело, вызывая вскрик боли, звучание которого внезапно обжигает, поднимает внутреннюю панику, заставившую одуматься и попытаться выйти из горячего, узкого тела. Но крепко обвивший его руками и ногами Глеб выгибается и, болезненно шипя, вопреки своим ощущениям, прогибаясь, поднимает бёдра, фактически насильно проталкивая в себя немалых размеров член. - Подожди... Подожди... Ты торопишься. Ты... - Вадик давится словами, не зная, как остановить упрямца, изо всех сил прижимает собой к кровати пытающегося двигаться под ним брата, морщась и отказываясь смотреть на Глеба, чтобы не взглянуть правде в глаза - ему и так хватает сомнений от нерастянутых и не готовых впускать его член мышц, вызывающих болезненные ощущения у обоих. - Расслабься... Не должно быть больно. Ты зажался очень сильно... Мне так член оторвешь... Глеб расстроенно закусил губу, понимая, что всё происходит не так, как он это себе представлял, и что теперь делать, не знает. - Ты ещё расплачься... Отпусти меня. Вадик, вновь попытавшийся выйти из вцепившегося в него брата, не добился ровным счëтом ничего, кроме упрямого непробиваемого шёпота: - Как расслабиться? - Просто... Наверное. Это же любовь, а не насилие... Не совершая ни единого движения бедрами, чтобы не причинить нового дискомфорта, Вадик толкает переносицей скулу Глеба, открывая для влажного поцелуя бледную шею. Губы умело пускаются в путешествие по нежной коже, неторопливо играя с чувствительными нервными окончаниями, опаляя шумным, горячим дыханием. Глеб закатывает глаза и сильней поворачивает голову, ласкаясь щекой о прохладную ткань подушки, предлагая брату большую свободу действий, в то время как рука Вадика добирается до его промежности, обхватывая пальцами начавший опадать член явно не готового к причинëнной боли Глеба. Тонкие губы дергаются в улыбке и стоне, стоит только крови с вернувшейся в тело волной возбуждения устремиться к ласкающей его руке. В голове, как наваждение, кружится голос брата: "Это же любовь..." Уверенней и ритмичней двигая рукой, Вадик осторожно выпутывается из крепкой хватки брата, выпрямившись и сев между его разведëнных ног. Набравшая полную силу эрекция и глубокое дрожащее дыхание Глеба открыто говорят о его удовольствии. Набрав в рот слюны, склоняя голову, Вадик сплëвывает к своему члену; лаская свободной рукой, распределяет влагу вокруг, лишь слегка толкнувшись вперëд, помогая заскользить. Входить глубже в тесное нутро удаëтся без сопротивления. - Эй?.. Глеб с трудом открывает затуманенные удовольствием глаза, реагируя на шëпот, опускает взгляд вниз, к руке брата. На скулах проявляется еле различимый румянец то ли смущения, то ли возбуждения. - Не больно? - Нет... - Значит, уже и не будет... Вадик медленно прижимается бедрами к промежности Глеба, входя до упора, коротко посматривая на реакцию брата и закусив губу, чтобы сдержать свой стон удовольствия. Крепко и горячо захваченный член оказывается в раю, пульсирует, требуя удовлетворения. Первая фрикция осторожна, страх причинить боль уходит не до конца. Глеб ухмыляется, перехватив воздуха: - Не смотри так. Ты меня смущаешь... Мне не больно... Второй толчок задаëт глубокий и осторожный ритм. Гуляющие назад и вперëд движения больше не останавливаются, чëткие, как в музыке, покачивающие Глеба на кровати, охватывающие его целиком. Вадим с лëгкостью овладевает юным телом, чувствуя, как Глеб дрожит от удовольствия, сам заводится сильней. Ещё один скользящий толчок, и острое наслаждение ощутили оба; мышцы непроизвольно заплясали вокруг глубоко ворвавшегося в тесное нутро члена. Глеб пошло заскулил, кончая себе на живот, выгибаясь от удовольствия, сжимая в себе член Вадика с такой силой, что, зарычав от вожделения, тот срывается в оргазм, кончая в брата, даже не успев совершить попытку вынуть член. Как же прекрасно! По телу прокатывает наслаждение, забирая остатки сил и страхов, обрывая дыхание... Опускаясь сверху на тяжело дышащего Глеба, расслабляясь и растворяясь в удовольствии и сердцебиении родного человека, Вадик лишь на мгновение закрывает глаза, ещё успев ощутить ласковые руки, обвившие его спину, пока сон полностью не отключил сознание. Ещё не открыв глаз, но просыпаясь, Вадик тянет на себя одеяло, чувствуя, что лежит раскрытый; заползая под одеяло с головой, проводит ладонью по кровати - смятая простыня ледяная на ощупь, рядом нет ожидаемого тепла. Приходится приоткрыть глаза, убеждаясь в очевидном: в постели он один, а, судя по тусклому свету из окна, ещё слишком раннее утро. Кто вообще добровольно просыпается до зари? Превозмогая себя, Вадим садится в своём тёплом коконе из одеяла, оглядываясь на раскладушку и в момент приходя в себя. В комнате он один. - Глеб?! Взгляд пробегается по полу с разбросанной одеждой - вещи только его. Нехорошее предчувствие назойливо заползает в душу. Вскакивая с постели и подлетая к шкафу, Вадик резко распахивает лакированные створки: ни сумки, ни вещей Глеба словно и вовсе не бывало, будто всё приснилось, и этой недели просто не существовало. Тетрадь Вадима, с которой брат буквально не расставался в последние дни, грубо брошена на столе, зияя криво, порывисто вырванным листом на месте Вадимовой "Ты уходишь" с иронично незадетым названием - вот какую дописал, а ведь Вадик так и не успел прочесть, но финал, по всей видимости, окончательно поменялся. Сердце испуганно ëкает в груди - всë сломано... Просто рухнуло в никуда. Даже не понимая, что собирается, в принципе, делать, Вадик, не разбирая, хватает с пола первые попадающие под руку вещи, натягивая на себя в хаотичном порядке. Панику прерывает привычный скрип входной двери. Застëгивающий брюки Вадим резко оглядывается назад на звук. Вопреки ожиданиям, увидев Козлова вместо брата, в лёгкой растерянности, но не сбавляя скорости одевания, ныряет в свитер прямо поверх незастегнутой рубашки. - Сань, ты Глеба не видел? Сам заспанный и помятый Козлов разводит руками: - А ты думаешь, я так просто сюда к тебе притащился? Как раз по этому поводу... - Саша отступает в коридор, не мешая переполошенному другу обуваться. - Не поговорили, да? Вадик срывает с вешалки свою куртку. - Где искать его теперь? Саша ухватывает Вадика за рукав, всё же сумев на мгновение затормозить. - Эй! Пять утра - сбавь обороты! Он ко мне зашёл, ключи от 237-ой взял, чтобы гитару забрать. Вот сейчас только. Я решил сразу к тебе... Вадик аж передернулся от услышанного. - Я, походу, испортил всё! - Испортил - значит, чини! Сделай уже хоть что-нибудь разумное... Вадим, одним резким движением пихая свои ключи от комнаты в Сашину руку, со всех ног бросается прочь по коридору, уже на бегу пытаясь попасть в рукав куртки. Три часа до начала лекций, УПИ встречает запыхавшегося Вадика пустым безмолвием и эхом его собственных шагов, отражающихся от высоких сводов потолка. Не обращая внимания на грохочущее в висках сердце, собирая остатки сил, он летит вверх по лестнице; минуя первый пролёт, останавливается, вцепившись в перила и пытаясь хоть немного отдышаться. Оставшуюся половину этажа приходится пройти шагом. Уже повернув по коридору, издалека виден и прямоугольник света от нараспашку открытой двери 237-ой аудитории. Стараясь уже подходить спокойнее и не нарушать окружающей тишины, Вадик проходит к репетиционной, сразу найдя глазами брата и понимая, что даже не представляет, что говорить и делать дальше, лишь бесшумно закрывает за собой дверь. Сидя на коленях, Глеб бережно застегивает чехол вокруг гитары. Вот его сумка с вещами, прямо у ног Вадима, брошенная рядом на стуле куртка. Болезненный от слёз взгляд ярких глаз... Вадик не ожидал, что брат так внезапно оглянется, а Глеб, уже вскочивший на ноги, привычным жестом перекидывает ремень от инструмента через плечо. Слова слетают с губ Вадика непривычным умоляющим шёпотом: - Глеб... Прости. Что я натворил... Мне оправдания нет... Мне ничего не изменить... Глеб неожиданно фыркает и подхватывает фразу, но, вопреки восприятию брата, с нарочитым сарказмом и издевкой в голосе: - Да! Ты не хотел... Какая ты свинья и извращенец!.. Теперь вообще на всякий случай забудь о моём существовании... Глеб сдергивает со стула свою куртку и, поравнявшись с Вадимом, поднимает сумку. - Корроче, я домой, а ты тут переигрывай, как хочешь... Я всё ещё вчера решил - миг счастья лучше жизни в муках. Дай пройду... Вадик вжимается спиной в дверь, будто собрался держать оборону не от хрупкого подростка, а от роты солдат. - Нет!.. Ты ненавидишь меня? - Кто?.. Я-а?! - Глеб удивлённо поднимает брови, наморщив лоб. - Ты что, дурак? Я... Глеб уже осознаёт, что собирается сказать, только вот упрямые слова обрываются болью, губы вздрагивают, плотно сжавшись, и он, резко отводя взгляд в сторону, отворачивает голову. Пелена накативших на глаза слёз размывает контуры предметов, горло сжимает колкий комок. Борясь с подступившей истерикой, он хрипло резюмирует: - Я... Люблю... Тебя. А Вадик получает такой силы адреналиновый толчок, подобно выстрелу, вдребезги разбивший его сознание, возвысивший над кажущимися теперь мелочными моралями, стереотипами и нормами... Да, Глеб плакал из-за него, но не из-за унизивших или причинивших ему боль действий, а от призванных его успокоить извинений и раскаяний брата. Громко шмыгнув носом и наскоро стерев с лица предательские слёзы, младший Самойлов решается продолжить свой путь, уже настойчиво заявляя: - Дай пройти! И не надо мучить никого... Не надо жертву из меня делать... Не надо в извращенца себя превращать. Вообще ярлыков никаких никому не надо! Единственный разделяющий их с братом шаг дался Вадиму с удивительной лёгкостью, без лезущих в голову сомнений и страхов. Мягко касаясь щеки Глеба пальцами, он повернул его лицо к себе, скользнув кончиком большого пальца по сомкнутым губам, начиная создавать давление, немного приоткрыл его рот, ощущая тепло тихого дыхания и влагу на коже, легко пославших волну возбуждения, по-хозяйски прогулявшуюся по телу Вадика. - Я сам не знаю, что ты делаешь такое. Я та-ак хочу тебя... Просто плевать уже на всё... Ловким движением перехватывая соскользнувший с плеча Глеба ремень и спасая от падения гитару, Вадик чуть приседает, бережно опуская инструмент на пол, находясь внизу, разжимает зажавшую лямку сумки ладонь, отставляя вещи к ногам; бросает куртку сверху, словно разоружив опасного преступника. Двигается без резких движений, стаскивая и бросая на пол следом свою куртку, и возвращается взглядом к озадаченному брату. - Не отпущу тебя никуда... Заберу и спрашивать не буду! Поднимаясь в полный рост и подступив вплотную, Вадик заключает брата в объятия, одновременно разворачиваясь и меняясь с ним местами, прижимает его спиной к двери, всей позой показывая своё доминирование и уверенность в том, что будет происходить. Этот первый искренне подаренный поцелуй расцветает между ними именно сейчас, подогретый жаждой Вадика и надеждами Глеба: нежное касание горящих губ - невинное и осторожное, проникновение языка и ощущение вкуса - ласки изучающих, познающих друг друга ртов, нетерпеливый захват губами, рождающий сладкий, сводящий Вадика с ума стон Глеба, дрожащий сквозь поцелуй, невозможность насытиться их близостью, подталкивающая к жадному насилию и укусам нежных губ, от которого они расцветают алым цветом, в то время как бедра вжавшихся друг в друга братьев двигаются, притираясь и толкаясь друг к другу, откровенно демонстрируя свою страсть и добравшееся до пика возбуждение восставшей ради акта любви плоти. Глеб скулит от удовольствия, изо всех сил вцепившись в спину Вадика руками, почти стащив его распахнутую под кофтой рубашку, задыхаясь в поцелуях и толчках. - Я... Я кончу... Сейча-ас... Щеки Вадика заливаются развратным румянцем. Он только познает, как звучат такие откровенные признания от Глеба, как срывается в стон голос и как они жгут и крутят внутри него собственную жажду. Нарочно сильнее приседая и крепко лаская его снизу вверх собственным стоящим членом, Вадик находит четкий ритм, понимая, что и сам не продержится долго. - Давай же... Давай, родной... - Вадик мурлычет Глебу на ухо, нетерпеливо и измученно выдыхая слова. - Скажи... Нужно сильней?.. Не дожидаясь чужого ответа, Вадик резко захватывает член брата через брюки, сжимая пальцами и сосредотачивая всё своё внимание на его удовлетворении. - А-а... Ма-а-м... Ладонь поспешно глухо накрывает рот. - Ш-ш-ш... Давай, красавец... Ударившись о дверь, Глеб крупно вздрагивает от накатившего оргазма, трепещет во власти брата, а Вадик, упоенный зрелищем и ощущениями, улыбается, продолжая легонько поглаживать сокращающийся под ладонью член. Едва отошедший от блуждавшего в теле удовольствия Глеб напрягся, будто натянутая струна. - Вадь? Уткнувшийся в плечо Вадим постарался выровнять своё дыхание. - М? - И что мне теперь делать? Явно не готовый анализировать дальнейшие события прямо в этот момент, Вадик всё же выпрямляется, нуждаясь во взгляде. - Что... Домой ехать... Голубые глаза удивляют внезапно появившимися во взгляде жёсткостью и несвойственным для Глеба холодом. - Вещи же нужно приготовить, и... Глеб нервно передëргивает плечом, кивая за спину брата. - Вещи я уже собрал, как видишь!.. Вадик толкает сделавшего попытку отойти Глеба обратно к двери, ощутив, что тот либо побежит, либо расплачется. - Стой! Да не эти, дурачок! - Интуитивно чувствуя, что на Глеба лучше слов срабатывают действия, Вадик прихватывает его губы коротким поцелуем, шумно и горячо выдыхая через нос. - Не психуй, я всё обдумаю, как лучше, поверь мне... Тем более с группой тоже нужно что-то решать... Замерший в плену нежных объятий Глеб и перед собой признал, что не представляет, что делать дальше, но четко чувствовал, что Вадика так просто не отпустит. Тяжёлая дверь аудитории резко толкнула Глеба в спину. Скрипя, задëргалась дверная ручка, а следом прозвучал недовольный громкий голос Саши Козлова, не понимающего, почему аудитория не открывается: - Чё за фигня? Вадик моментально отпускает брата, стараясь отступить на максимально возможное расстояние, испуганно глядя на помятого, заплаканного и зацелованного Глеба, такого же растерянного в этой ситуации, как и он сам; оценивая масштаб катастрофы, обреченно проводит ладонями по лицу. - Вот и пиздец... Изо всех сил налегший на дверь Саша фактически ввалился в помещение, дверью оттолкнув Глеба в сторону и почти что налетев на Вадика. - Вы чего за... ? - Кажется, Саня забыл, что хотел спросить, переводя взгляд от одного брата к другому. - Вы?.. Обогнув дверь, с проворностью воробья Глеб вылетел в коридор, не позволяя рассматривать своё состояние. Вадик же замер, подобно оленю, попавшему в свет фар, не зная, в какую сторону податься, в то время как Саша безуспешно вспоминал хоть какие-нибудь разговорные слова. - Сань, всё нормально... - Нормально ли? Саша только приподнял брови и покрутил в воздухе рукой, указывая на растерзанный вид Вадика и его чуть ли не до колен висящую рубашку. - Хм... Да... Спасибо. Это... Поспешно стараясь хоть немного привести одежду в порядок и одергивая задранную наверх кофту, Вадим вылавливает из кармана пачку сигарет. - Саш... Давай выйдем... Покурить. Саша согласно кивает и ждёт, пока Вадик накинет на себя куртку, чтобы отправиться в курилку во внутреннем дворе УПИ. Разговор ожидаемо не вяжется. Вадик нервно выпускает тонкую струйку сигаретного дыма, не решаясь смотреть на друга. Саша задумчиво крутит в пальцах подожжëную, но так и не затянутую папиросу, и наконец не выдерживает первым: - Я не буду спрашивать? Вадик кашляет, прочищая горло: - Я не знаю... - Нет, буду! - Решительно подходя к другу, Саша останавливается напротив. - Какого черта ты сделал?! Вадик глубоко затягивается и, выпуская дым вместе со словами, осторожно поднимает взгляд. - А на что это похоже? - Ты что, еврей - вопросом на вопрос отвечать? Тебе сказать, на что похоже, да?! Если бы я сейчас не пришёл, ты бы его убил нахрен? Вадик всплëскивает руками: - Ты чё, я пальцем его не (ладно, трогал...) Не обижал я его, короче!.. - А что насчёт насилия? - Да не... Не насиловал его никто!.. Саша дёргается и отбрасывает в сторону догоревшую и обжëгшую пальцы папиросу. - Интересно, а если у Глеба спросить? - Пф-ф... Я бы не стал... - А что так? Может, он уже в ближайшем отделении милиции... - Саш! До Вадика, кажется, медленно начало доходить, что, что бы там Сашка ни увидел, но он скорее поверит во что угодно, но только не в очевидное... Впрочем, братоубийцей становиться оказалось чертовски обидно. Уже намного увереннее себя ощущая, Вадим ухмыляется, глядя на в немом вопросе смотрящего на него Козлова. - Саш, вот ты сколько лет уже нас знаешь... Я люблю Глеба, на что только для него не готов... Ни за что я его не обижу! Саша неуверенно пожимает плечами, ведь и вправду происходящее не очень увязывается и укладывается в рамки увиденного. Вадик потирает озябшие от стояния на холоде ладони и мысленно молится, чтобы Саня прекратил так досконально копаться в случившемся. - Я же видел, что он плакал... Вадик всё же решился дожать свою правду и, по совету брата, в первую очередь самому в неё и поверить. - Вообще-то, уже не плакал... Ты в первый раз его слёзы увидел? Думаю, что тебе не надо про переменчивое настроение Глеба говорить. Давай-ка наверх поднимемся, всё себе уже отморозил... - Вы где пропали вообще? - Глеб как ни в чём не бывало оглянулся на вошедших. - Курить ходили, где же ещё... Поднырнув подмышку Вадику и обняв брата за спину, Глеб положил ладонь на его плечо. - Просто время уже... Не хочу уезжать, так и не услышав, что получилось... Вадик, гордый за непринуждённое поведение брата, потрепал его по кудрявой голове. - Конечно... Только это ещë не то, что получилось, без сведения сложно динамику уловить. Саша же зацепился за сказанное. - Всё же уезжаешь? Глеб удивлённо усмехнулся: - Ну, мне, так-то, на работу возвращаться... Это вам по десять часов туда-сюда кататься не надо... Недоверчиво поглядывая на братьев, Саша всё же направился к пульту. - Сам понимаешь, запись сырая, нужно ещё с Вадиком и нашим новоиспечëнным звуковиком поработать - это ещё пара дней минимум. Впечатлëнный и вдохновлëнный услышанными результатами, Глеб задумчиво промолчал всю дорогу до автовокзала, разрываемый творческим вдохновением с одной стороны и осознанием факта своего вынужденного возвращения в Асбест - жизни, которая казалась мечтой, и однотипным течением дней без какой-либо определëнности в дальнейшем. Подъехавший к остановке и распахнувший двери автобус уже поджидал своих пассажиров, когда братья торопливым шагом вошли на территорию вокзала. Вадику показалось, что Глеб вот так и уедет, не проронив ни слова на прощанье. Мягко приостанавливая его за локоть, разрушает тишину: - Не попрощаешься? Глеб останавливается у дверей в салон, обернувшись к брату и тут же заставив его пожалеть о желании прощаться - родной грустный взгляд щемит внутри тоску. Наплевав на все условности, Глеб утыкается переносицей в шею брата и замирает так, укрывшись от окружающей действительности за теплом и запахом. - Я не хочу прощаться... Вадик осторожно пропускает пальцы в мягкие завитки русых волос, чуть ощутимо сжимая и разжимая руку, успокаивающе поглаживает. - Тогда просто до скорого. Прошу тебя, не выкини там больше ничего, просто дождись новостей. Глеб еле слышно шмыгает замëрзшим носом. - Там время стоит, Вадь... Это будет целая вечность, мучительная, молчаливая и... Короткий гудок автобуса напоминает о скором отправлении. - Вадь! Я не хочу уезжать! Не выдержав, Вадик целует брата в макушку. - Мама ждëт, давай, береги её! Используй вечность, чтобы писать, только не сбегай никуда!.. С рычанием заведëнный двигатель прерывает затянувшееся расставание. Вадик снимает с плеча гитару, быстро возвращая её брату и протягивая лямку сумки. Не глядя в глаза, Глеб кивает и отступает к автобусу, поднимаясь на подножку. Уже готовый развернуться и отойти от остановки Вадик дëргается на окрик: - Вадь! Погоди, это твоë! Протягивая руку к руке брата, Вадик выхватывает замятый после путешествия в кармане брюк листок, а на ходу закрывший двери автобус разворачивается на свой предстоящий, долгий рейс. Пятая песня с альбома трепещет на ветру, крепко зажатая в задрожавшей от волнения руке, скрывая от Вадика лишь своë наискосок оторванное название, но смело дарящая финал.