Сколько нервов до Асбеста?

Проходя мимо мамы со свертком из коврика в руках, Глеб внезапно целует её в затылок. На пол рассыпается мука, а Ирина Владимировна взволнованно оглядывается на сына, вытирая белые ладони о фартук. - Натворил, что ли, чего?.. - Нормально всё. - Голодный, наверное, уже? Признаться, о еде Глеб и вообще не вспоминал; звенящее в сознании волнение становилось всё более громким и навязчивым, даже пугающим, хотелось спрятаться от мучающих сомнений за маминой любовью и заботой, в которых никогда нельзя было усомниться. - Нее, мам. - Что тогда вьëшься здесь? - Я люблю тебя, мам! Довольно улыбнувшись и смахнув с лица сына кудрявую прядь, запачкав его висок мукой, Ирина Владимировна качает головой: - Точно, натворил. Не крутись под рукой, иди в комнате приберись... - Хорошо. Ещё разок чмокнув маму в лоб, Глеб вышел с кухни и отправился в свою комнату, с царящим в ней непривычным, наведенным ещё со вчерашнего вечера порядком и приятным запахом хвои от еловых лап, стоящих в банке на подоконнике, чуть прикрытых белоснежной тюлью. Он по-детски сильно любил Новый год и ощущение какого-то волшебства, появляющееся даже в привычных окружающих его вещах, запахах и звуках, на которых сегодня никак не выходило сосредоточиться. Усевшись на подоконник и ощутив леденящий холодок оконного стекла, Глеб внимательно всматривался в даль, за соседний дом, на заснеженные вершины далëких бескрайних сосен, в таком убранстве больше походивших на застывшие сказочные облака, раскрашенные огненными всполохами заката. Совсем скоро стемнеет, мама, хлопочущая на кухне с праздничным ужином, совсем закрутилась и не замечает, что Вадик задерживается - возможно, рейс отменили или просто опоздал автобус... А если брат просто не приедет, и всё окружающее - всего лишь иллюзия, детально нарисованная воображением, как и тёмный силуэт, быстрым шагом идущий по улице... Глеба будто током пробивает, подбрасывая на подоконнике, но, словно усомнившись в увиденном, он припадает к стеклу, внимательно всматриваясь в продолжающего свой путь мужчину. Во дворе уже ощутимо стемнело, и, чтобы разглядеть фигуру лучше, Глебу приходится замереть и ждать первого фонаря напротив их парадной, но твёрдый торопливый шаг заставляет сердце Глеба пропустить удар и заколотиться с бешеной скоростью ещё до того, как свет пролился на подошедшего к дому Вадика. Озябший, высоко поднявший воротник куртки, чтобы укрыться от ветра, брат проскользнул в парадную. Глеб срывается с места и вылетает в коридор; открыв было рот, чтобы крикнуть маму, осекается, эгоистично оставляя себе право встретить столь желанного и страшащего его сейчас гостя. Как он должен себя вести, что будет? Расставшись в Свердловске после репетиции, за этот месяц они даже не общались... То есть Вадим каждую неделю созванивался с мамой, а у Глеба находился миллион причин, чтобы отложить пугающий неизвестностью разговор. Но не сейчас. Вот этот момент, неумолимо приближающийся и поднимающий внутри панику. Вадик войдëт и сделает вид, будто ничего не было, или вовсе не станет общаться - что будет страшнее, Глеб для себя не решил. Закрыв глаза и стараясь выровнять нервное дыхание, повторял и повторял про себя, что он сам виноват и, как бы ни повернулось, это он всё испортил и не имеет права и смысла трусить. Стоя напротив входной двери, теряя течение времени, словно проходили не минуты ходьбы до пятого этажа, а мучительно долгие часы, Глеб старался больше ни о чём не думать. Послышавшиеся из-за двери хлопки топающих и сбивающих с ботинок снег ног вновь обрывают дыхание, удары сердца гудят в ушах. Дверная ручка привычно, но сегодня специально незапертой двери медленно наклоняется вниз, вот полоска света лижет пол, проводя дорожку сквозь темный коридор до ног Глеба... Делая шаг в квартиру и щёлкая выключателем, Вадим сходу встречается со взглядом испуганных голубых глаз и, не в силах сдержаться, довольно улыбается, понимая, что брат ждал. К чертям посылая все свои сомнения и страхи, просто в момент осознав, как соскучился по Вадику и больше не силах стоять на месте, Глеб бросается к брату, утыкаясь носом в его шею, сжимая в кулаках кофту под распахнутой курткой и попадая в ответные душащие крепкие объятия, привычно скрывающие его от всего окружающего мира за своим теплом и запахом любимого одеколона. Глеб готов разрыдаться от количества эмоций и счастья, лишь раздавшийся мамин голос окончательно приводит в чувство: - Ну? Дождался наконец? Осторожно отступив назад, Глеб проворно юркнул в свою комнату, не оставляя никаких комментариев. Проходя по коридору и вытерев руки о фартук, Ирина Владимировна обнимает своего старшего сына, довольная тем, что вся семья наконец-то в сборе. - Привет, мам. - Ходишь весь нараспашку... Голова голая... Вот простудишься! Ещё и без перчаток... Стряхивая налипший снег, Ирина Владимировна вешает куртку на вешалку, пока Вадим разувается. - Да мне не холодно, не переживай. Мама кивает на дверь комнаты Глеба. - Что-то ты долго сегодня, думала, весь изведëтся, пока ждëт... Вадик улыбается, довольный полученной информацией и в ответ на заботу: - Да дорога заметена вся, вот и долго. - Иди хоть поговори пока, сейчас картошечка доварится, студень уже застыл, накормлю вас. При словах о домашней еде желудок Вадика, кажется, прилип к рёбрам. - Да, мам, спасибо! Поцеловав маму в висок, Вадик уходит в ванну, а мама, старательно закрывая кухонную дверь, чтобы не распускать по квартире запахи готовки, спешит вернуться к замешанному тесту. Умывшись и чуть отогрев руки, Вадик выходит обратно в коридор, по привычке гасит оставленный свет и не торопясь заходит в комнату брата, тихо закрывая за собой дверь. Глеб вовсе несмело поворачивается, стоя у окна. Вадим остаётся у двери, вновь ласково улыбаясь. - Ну, иди сюда... Голос брата звучит для Глеба с новой, низкой и глубокой интонацией, привлекая, заставляет подчиняться. Пройдя через комнату, он останавливается напротив. Протянутые руки сильно притягивают за рубашку ближе, до невозможного близко. Успев инстинктивно облизать губы, Глеб попадает в нежный, осторожный поцелуй, призванный для того, чтобы ответить на все мучившие его вопросы и разогнать остатки страхов, но не оставить следов происходящего, не зажечь тонкие губы гореть алым цветом, и, как бы Вадику ни хотелось разлохматить мягкие кудри, смять и покорить изящного юношу, заполнив собой вновь, слышать откровенные слова и стоны, чувствовать трепет наслаждающегося тела, он оставит Глеба визуально чистым и нетронутым; лишь, заигравшись, мучительно для них двоих проскальзывает языком в рот Глеба, плавно двигая назад и вперëд, возбуждая и заявляя свои права на обладание им. Весь охваченный порочным поцелуем и готовый отдаться прямо в этот момент влекущему к себе брату, Глеб льнëт к Вадиму всем телом, ответно соблазняя и бесстыдно показывая свою покорность. - Ты же понимаешь, что сейчас ничего не будет... Вадик тихо говорит в поцелуй, уже поймав осознание того, как самому будет сложно остановиться, да ещё и сдержать незаботящегося об осторожности Глеба. - Не-ет... - Да, мой родной. Глеб щекочет дыханием, словно стараясь вдохнуть побольше тепла и ощущений. - Ты же можешь быстро... - Меня не интересует "быстро". - А мои интересы, значит, не учитываешь? Вадик поднимает голову наверх, уходя от поцелуя и жаркого контакта губ - ведь если ещё не поздно притормозить, то это необходимо сделать именно сейчас, - хватает уже теплых прикосновений ладоней, гладящих его грудь и живот, ведь брат непременно решится спустить их ниже, это лишь вопрос нескольких мгновений. - Глебушка, кстати, о твоих интересах: я запись тебе привёз... Глеб сосредоточенно впивается взглядом в улыбающиеся карие глаза, прекратив ощупывать тело Вадика через одежду. - Не закончен ведь? - Не закончен, работы до фига ещë, это только тебе... Заведя руку за спину и вытащив из заднего кармана аккуратно обëрнутую в бумагу кассету, коряво подписанную торопливым почерком Вадима "Агата Кристи" для Глеба", Вадик без боя протягивает её брату, встречаясь прикосновениями пальцев с его чуть дрогнувшей рукой. - С Новым Годом... Милый. - "Агата Кристи"... Для меня... Хм. Глеб, опомнившись, оглядывается на магнитофон. - Успеешь. Пойдëм маме поможем? Так ведь тоже нельзя... - А у тебя никак нельзя... И да, - Глеб гордо выставляет перед Вадиком заклеенный пластырем палец. - Я уже помог! И вот! Демонстрируя ещё один порез уже на безымянном пальце правой руки, Глеб выглядит по-детски гордо. - Сильно? - Не-е... Тут не очень. Здесь посильней... Вадик рассматривает руки брата, убеждаясь в том, что порезы неглубокие, заклеенные не трогает. - Тебе этими пальцами на гитаре играть... - Ну, не знал, что это от нарезания салата и чистки картошки освобождает. Надо было маме так и сказать - сразу бы всë поменялось. Оба смеются, в действительности вообразив эту картину. - Пошли давай, быстрее освободимся! Вадик даже дверь умудрился открыть, заманивая Глеба следовать на кухню. - Иди, я приду. Вадик выходит из комнаты, мельком глянув на брата, прячущего запись к себе под матрас, подобно контрабанде - ну прямо как в детстве, когда мелкий наивно полагал, будто надëжнее места для укрытия его тайн невозможно и вообразить, что вызывает веселую усмешку старшего. В кухне у мамы тепло и пахнет сразу всеми вкусными запахами вместе, начиная с крепкого мясного бульона от студня, с чëрными горошками перца и лавровыми листьями, заканчивая поставленными в духовку и уже румянящимися пирожками на двух противнях - исходя из их различающихся защипов, с разной начинкой. У раковины дымит алюминиевая невысокая кастрюля, ручки которой обвило кухонное полотенце, а по ровным жёлтым картофелинам, мягко потрескавшимся посередине, густо стекает тающее сливочное масло, добавляя свой молочный аромат к поднимающемуся в воздух пару. - Маа... Ты как на роту солдат... - Вас вон кормить, и на работу завтра, в смене вечно санитары голодные... А тут так Новый год. Ирина Владимировна протерла полотенцем последнюю помытую тарелку и убрала в шкаф к остальным. - Ты хоть бы посуду сама не мыла, мы вон с Глебом поможем. Ирина Владимировна, довольная готовностью сына помогать, вытерла руки о фартук и, развязав пояс, повесила его на крючок у раковины. - Ой, он вон все пальцы уже поперерезал себе, непутëвый... Куда ему ещё посуду мыть. А ты вечером мне поможешь. Соскучившаяся по сыну Ирина Владимировна, обхватив за щëки, заставила Вадика наклониться, крепко целуя в лоб и попадая в бережные объятия своего мальчика. - Давайте покушайте, а то его без тебя не заставить было. Столько лет, а всё как маленький... Мелкого Глебку и вправду удавалось кормить без нытья и пререканий только Вадику, с ним доедалась даже нелюбимая манная каша, ведь за быструю и хорошую еду всегда был какой-то приз - брат или забирал его с собой к друзьям, или уводил гулять на карьер, куда мама вообще не пускала, и от этого запретное становилось только более желанным. Ели мальчишки на кухне: Вадик - жадно и с аппетитом, Глеб - задумчиво поглядывая на брата. Ирина Владимировна открыла банку припасëнных огурцов. - Вадюш, бабушкины, ты любишь. Вадик, довольно кивая, с хрустом откусил крепкий огурчик. - Спасибо... Глеб хрюкнул, старательно сдерживая смешок: - А то Танька не кормит его, бедного! Мама внимательно посмотрела на Глеба, которого уже успел пнуть по ноге Вадик. - Мелкий, ты не болтай давай! Глеб скорчил недовольную рожицу и продолжил, ковыряя вилкой, отделять мясо от желе до тех пор, пока брат вдруг не выдержал этого копошения в студне. - Хватит над едой издеваться! Недовольный замечанием Глеб по-детски капризно пробурчал себе под нос: - Там жир... - Ну где? Всё ножом почистила же специально! - Вон, - Глеб ковырнул вилкой белый краешек застывшего бульона. Вадик потянулся через стол и своей вилкой по-хозяйски перегруппировал еду в тарелке брата. - К картошке горячей подвинь, и не будет ничего. Поднявшись из-за стола, Ирина Владимировна только улыбнулась этой привычной возне, по которой сама не замечала, как, оказывается, тосковала. Пока сыновья доедали, включила горелку и поставила кипятиться чайник. После еды довольный Вадик растянулся на диване в гостиной, меланхолично глядя предновогоднюю программу по главному в то время, как мама ответила на звонок подруги и, видимо, надолго зацепилась, болтая с ней по телефону в прихожей, не забыв громко и гордо поведать о том, что она встречает Новый год с сыновьями. Просто не нашедший себе никакого другого занятия Глеб послонялся по квартире и, толкнув брата, заставил его подвинуться, усевшись напротив телевизора и вместо подушки предоставив свои колени для темноволосой кудрявой головы. Впрочем, смотреть на праздничные хлопоты и вдобавок выслушивать какие-то нужные советы из разряда тех, которыми его и так завалила мама, он и не собирался; вначале слегка поправив отдельные выбившиеся пряди волос Вадика и не получив сопротивления, уже в следующий момент уверенно проскользил пальцами в их густоту, ласково поглаживая голову самыми кончиками пальцев. Довольно выдохнув, Вадик закрыл глаза, начав наивно наслаждаться расслабляющими прикосновениями, но, ощутив на себе внимательный взгляд, оглянулся на Глеба. - Поцелуй меня... - почти невесомо прикоснувшись кончиками пальцев к манящим его мягким губам, Глеб прикрыл глаза, представляя поцелуй. - Глеб, ты офигел? Пытливый взгляд снова зажëгся, отражая блики от экрана телевизора. - Почему? - Тебе как, основную и очевидную причину озвучить или общим списком? - Ты вообще, что ли, не скучал? Не выдержав больше своего уязвимого положения, ведь Глеб в любой момент мог и сам наклониться за тем, что просил, или выдать что-нибудь неожиданное, Вадик нехотя сел и, чувствуя нотки обиды в родном голосе, ласково потрепал брата по волосам. - Я и скучал, просто нельзя вот так поддаваться слабостям, когда можно потерять намного больше... Спасением оказывается мамин голос, вначале смолкший, что указывало на прекращение беседы, затем, по пути в комнату, обращëнный к сыновьям: - Давайте-ка потихоньку на стол накрывать! Вадик даже и отодвигаться от брата не стал, настолько на самом деле привычным было нахождение Глеба рядом, лишь озадачено взглянул на вошедшую маму и огляделся вокруг по комнате. - А, э... где? Глеб незаметно вздохнул, чувствуя неизбежно приближающийся пиздец, и, задавая курс, кивнул на дверь. - В комнате у меня, за шкафом. Ирина Владимировна кинула на спинку дивана аккуратно сложенную белоснежную скатерть. - Давайте-давайте, я пока посуду приготовлю, чтобы к десяти уже сесть. Вадик потëр ладони и, придавая себе уверенности, не мешкая поднялся с дивана. - Маа, слушай, а может, не надо, а? Давай лучше кухонный, нас же трое всего... - Глебушка, ну как не надо, там он занят, да и мне неудобно, нужно нормально сделать, зачем же тебе кухонный? Глеб уже обречëнно пробурчал себе под нос, отправляясь вслед за старшим братом: - Он в разы сговорчивей, чем... Оба уже сбились со счета, сколько раз им приходилось преодолевать этот немыслимый путь, менялась лишь траектория, а риски оставались прежними. Глеб доплëлся до комнаты, где покоился неподъемный лакированный красавец со сложенными створками, безмятежно поджидающий свою очередную неосторожную жертву. Передвижение со столом началось вполне бодро и уверенно; направляемый братом Глеб придерживал свой край столешницы и, стараясь лишний раз даже не дышать, семенил к дверному проëму, ещё не представляя, что их тандем потерпит обидное поражение. Давящий своим немалым весом на замотанный пластырем палец Глеба, стол вновь разбередил затянувшиеся края пореза и запачкал кровью лакированное дерево, так что первый несильный, совершённый Вадиком рывок на себя стола спровоцировал падение. Стол буквально ускользнул от Глеба, сильно грохотнув на пороге. Едва успев отдëрнуть ногу от внезапно обрушившихся на пол ножек стола, Вадик испуганно покосился на хищно хлопнувшие в каких-то жалких миллиметрах от его пальцев тяжëлые лакированные створки столешницы. - Бля! Глеб ещё совершал безрезультатные попытки остановить уже совершившееся падение стола, но на сантиметр выступающего края центральной планки было явно недостаточно для контроля за ситуацией. Выдохнув, Вадик расстегнул манжеты рубашки и слегка закатал рукава. - Так, ну вот что... - Оперевшись ладонями о крышку стола и выжидающе глядя на виновато опущенное лицо, Вадик чуть подостыл. - Для начала скажи, что на меня не обижен и не пытаешься меня убить. - Да не обижен я! - Глеб театрально изогнул брови, измученно и умоляюще отвечая на взгляд Вадика. - Если и обижен, то со столом не специально! - Ага, так всë-таки обижен? - Нет... - задумчиво буркнул Глеб, оценив свои ощущения. - Так "нет..." или нет? - Нет. - Хорошо, теперь будем двигаться дальше, давай только через порог переберëмся, и я дальше обязательно что-нибудь придумаю. - Ну переберëмся! Я разве нарочно тут страдаю?! Скользкий, зараза, а на пальцах попробуй удержи! - Глеб в сердцах пнул коленкой брошеный в дверном проëме стол. - Сейчас, стой, - Вадик с трудом протиснулся на сторону брата и встал за его спиной. - Как ты его держишь-то? - Как-как - тут что, варианты есть? Вадик поводил пальцами по низу выступающей столешницы, ощупывая положение рук, задумчиво прокомментировал: - Варианты всегда есть. У меня там удобнее, край шире. Чувствуя тепло в приятной близости к брату, Вадик наклонил голову и тронул губами шею прикосновением на грани между родственной нежностью и сексуальной прелюдией; тут же почувствовал, как Глеб вздрогнул и замер в его руках, даже перестав дышать. - Давай местами поменяемся. Глеб почему-то ответил шепотом, так как имел в виду вовсе не то, о чëм интересовался брат. - Мне и на своëм месте сейчас хорошо... - Давай, родной, он сам не пойдëт, мы так только время зря теряем. Глеб незаметно подался назад, создавая впечатление того, что брат сам к нему прижался. - А куда мы так спешим-то? Вадик наконец понял правила игры, суть всех этих запретных, подогревающих их взаимное влечение касаний, хоть внутри ломала нервы окружающая домашняя обстановка и осознание того, что это его родной мальчик... Но то, что этот "мальчик" вытворял в постели, снова переворачивало всë с ног на голову или же уже наоборот, но никаких сомнений о случайности тут не закрадывалось - это открытая война на поражение, игра с желаниями и ощущениями, в которую могут поиграть и двое. Вадик с готовностью взял дело в свои руки и совершил ответный ход: ласково потерся щекой о скулу Глеба и тепло прошептал ему на ухо: - Мне кажется, ты недооцениваешь сегодняшний вечер. Не разменивайся на пустяки, я уверен, он запомнится навсегда. Вадик осторожно отступил назад, отпустив своеобразные объятия, и уже чëтко и громко сформулировал необходимую к исполнению инструкцию: - Пожалуйста, помоги уже перетащить этот чëртов стол через порог, давай с той стороны. Вполне довольный таким оборотом и заманчивыми перспективами, Глеб юркнул в дверной проём, проскальзывая в щель между косяком и столом, занимая зеркальную позицию напротив Вадика и удобнее захватывая узкий скользкий край стола. - Вот молодец, только на себя не тяни, а то сорвëтся опять. Приподними и отступай, я сам толкну. Глеб согласно кивнул и, перехватив воздуха, изо всех сил потянул наверх. Через мгновение держать стало легче, так как Вадик выровнял центр тяжести, приподняв свой край стола, и натянуто скомандовал: - Давай! Глеб уже ощутил, как стол начинает надвигаться на него, и, совершая мелкие гусиные шажки, попятился назад, опасаясь за пальцы своих ног, оказавшиеся под боковым краем. - Вот, молодец, ещё немного... - подбадривающе зашипел уже взмокший и, по всей видимости, удерживающий основную массу стола Вадик. Стоило им только преодолеть порог, как оба синхронно, даже не сговариваясь, обрушили измотавший их стол на пол. Глеб поправил пластырь на ноющем пальце. - Не стол, а гильотина какая-то... Не руки оторвëт, так ноги отрежет. - Надо его в гостиной и оставить, на фига вы его вообще к тебе перетащили? Глеб закатил глаза в потолок, демонстрируя лучше всяких слов, что добровольной эта перестановка не была. - Пылесосить мешал... Передыхая, Вадик расстегнул, снял и бросил поверх стола свою рубашку. - Смотри, мы с ним сейчас так... - Разрубим и выкинем? За все года мучений и нанесëнных им телесных повреждений! Вадик усмехнулся: - Ну, об этом я в первую очередь думал. Но раз надо, чтобы все остались довольны, придëтся ещё малость повозиться. - Я так точно буду доволен, достаточно вполне! Вадик же, не теряя времени на жестокие фантазии брата, сходил к входной двери и вернулся с ковриком в руках. - Вот. - Ковер-самолёт? - скептически хрюкнул Глеб, не уловивший инженерной мысли. - Ну, почти... Ковëр-вездеход! Приподними-ка немножко свой край. Глеб потянул наверх и, едва ножки оторвались от пола, Вадик перевернул коврик пушистой стороной вниз и скользко загнал его под стол. - Держи, держи, надо ещё выровнять... Задержав позицию, Глеб терпеливо дожидался, пока копошащийся у его ног брат расправит коврик. - Всё! Давай с другой стороны. Вся подготовка стола к переезду, в общей сложности, отняла не больше минуты, и вот уже покорëнный лакированный диктатор, подобно игрушечным детским саночкам, красовался на волшебном ковре-вездеходе. - Ну-уу, погнали! Глеб даже глаза округлил, когда мимо него на запредельной для стола скорости проскользил подталкиваемый Вадиком лакированный монстр. - Ни фига! - Коридор преодолëн в рекордные сроки! - довольно продекламировал затормозивший у двери гостиной брат. - Давай, Глебка, впрягайся, еще порог, и вернемся с победой! Окончательно оттаявший после всех пережитых за недолгий вечер взаимодействий с братом Глеб воодушевлëнно контактировал с Вадиком, сел близко рядом за накрытым столом, хотя свободного места и было предостаточно, но коленом, укрытым скатертью, упрямо касался его ноги под столом, внимательно слушал долгие рассказы о работе на кафедре, хоть и явно предназначенные для мамы, что следовало из того, как Вадик осторожно подбирал правильные слова при описании своей студенческой жизни, опуская те неугодные подробности, которые, очевидно, знал и Глеб, что заметно забавляло последнего и в какой-то мере даже удивляло - неужели брат такой искусный манипулятор или одарённый дипломат... Или слишком обаятельный, очаровывающий верно взятым уклоном беседы льстец. Углубившись в приятные мысли о чужой привлекательности и умении выверять правильный путь, Глеб не обратил внимания, в какой именно момент беседа плавно переключилась на мамины рассуждения о дальнейших планах сыновей, так волнующей её провальной попытке поступления на истфак, ожиданий от Вадика способных вразумить Глеба советов, предложений о том, куда пробовать поступить летом - ведь, по меркам Ирины Владимировны, её младший сын абсолютно не заботился о приобретении востребованной профессии, открыто живя своими мечтами и окружая себя иллюзиями. Вадик молчал, набираясь решимости. То, о чём говорила мама - это единственно верное решение - действительно было у него, как и возможность кардинально изменить чужую и, возможно, свою жизнь. Но было оно максимально противоречащим всем маминым ожиданиям - возможность заработать рубли или рисковать и следовать за мечтой. На подобный вопрос Глеб бы ответил без раздумий, а Вадику этот шаг давался тяжело, лишь близость Глеба неосознанно дарила уверенность в выборе такого важного судьбоносного заявления. И, кажется, абсолютно невпопад маминым прерванным рассуждениям, держа в руке наполненный шампанским бокал, за какие-то считанные минуты до боя курантов Вадик наконец озвучил уже бесповоротное своё решение: - Мам, Глеб теперь у нас в "Агате", скоро уже альбом закончим! Глеб вначале даже решил, что это ему померещилось, но повисшая в комнате пауза подтвердила его худшие опасения: прозвучавшее было реальностью, их реальностью и самой заветной мечтой. Даже Михаил Сергеевич Горбачёв, поздравляющий россиян с наступающим Новым Годом, не отвлëк нацелённого сейчас на Вадика внимания его мамы и брата. Главный колокол на Спасской башне положил начало наступлению Нового года, начав отбивать удар за ударом в наступившем часе, вселив в сказанное Вадиком невообразимый для Глеба пафос. Удары он, как обычно, не считал, просто смотрел на брата, ожидая наступления тишины, и вот где-то на улице послышались крики "ура", подхваченные такими же шумными возгласами из-за стен квартир. - С Новым годом, мальчики! Глеб вздрогнул от маминого голоса и быстро отпил из бокала, от волнения даже не ощущая вкуса шампанского. Неужели тема так вот и закроется, словно сказанное Вадиком не имело особого значения - просто "С Новым Годом"? Поняв наконец, что сидит даже не шевелясь, Глеб попытался вести себя обычно, взять вилку и хотя бы что-нибудь съесть. Ирина Владимировна, ожидавшая встречных поздравлений, услышала в ответ серьëзный голос старшего сына: - Я заберу Глеба к себе в Свердловск. Возникшую после слов паузу на раздумье взорвал звук от упавшей в тарелку дребезжащей вилки, упущенной из руки передëрнувшегося Глеба. Вадик, не отвлекаясь от мамы и не обращая внимания на побледневшего брата, спокойно и рассудительно продолжил: - Он будет играть в "Агате Кристи". Взгляд, метнувшись до мамы и обратно, впился в спокойное, серьезное лицо брата; Вадик же манерно и неторопливо отпил шампанское, и одному богу было известно, каким трудом давалось ему это апатичное спокойствие. - Глебу нужно к поступлению готовиться, а не вашими этими мечтами жить! Рок-музыканты нашлись, без образования и будущего... - Уже осмыслившая услышанное Ирина Владимировна отставила бокал и ровно выпрямила спину. Сидящий как на иголках и, кажется, уже переставший дышать Глеб закусил губу, зная все эти невербальные мамины жесты вдоль и поперёк, заранее уже получивший поражение, но, в свою очередь, так же знающий и видящий мамину реакцию Вадик неожиданно мягко улыбнулся и уверенно поднялся со своего места из-за стола. Перепуганный светлый взгляд с последней надеждой на спасение не отрывался от спокойного, серьёзного лица брата. Глеб боялся, что Вадик сейчас выйдет из комнаты, оставив всё как есть, но последовавшие его действия удивили своей непредсказуемостью даже маму, напугав и заставив осознать серьëзность и неизбежность сказанного. Обойдя стол и остановившись напротив Ирины Владимировны, Вадик опустился перед мамой на колени, взяв её руки в свои крепкие ладони, мягко поцеловал, задержав у губ, и заговорил тоном, который его семья услышала впервые: - Ма, я люблю тебя, я забираю Глеба в Свердловск. Последний неожиданно вскочил из-за стола и буквально вылетел из комнаты, боясь услышать, что, в свою очередь, ответит мама. Сердце трепетало в груди так, что кружилась голова. Закрыв за собой дверь и замерев, вцепившись в дверную ручку, Глеб пытался дышать; в горле пересохло, а по спине сквозь холодный пот кололи мурашки. С каждым новым, трудно дающимся вдохом паника овладевала им всё сильнее. Проклиная брата за то, что не предупредил о таких своих намерениях и наплевал на риск отказа, Глеб уткнулся лбом в гладкую поверхность двери, сосредоточившись на своëм дыхании - Вадик всегда просил его дышать, когда нервы отнимали контроль, но пользоваться этим методом в одиночестве оказалось не особо продуктивным способом, а тон голосов, доносившийся из гостиной, оставался предательски ровным, почти безэмоциональным, не позволяющим Глебу разобраться в смысле и исходе там происходящего, что только сильнее накручивало нервы, растягивая короткие минуты в бесконечно долгие часы, мучающие и пугающие неизвестностью. Ручка двери медленно опустилась под похолодевшими пальцами. Вадик аккуратно заглянул в комнату и неожиданно для себя встретился взглядом с застывшим прямо напротив него братом; быстро проскользнув в комнату и закрыв за собой дверь, взволнованный его бледным, на грани между обмороком и истерикой, видом, подался навстречу. - Глеб? Ты чего? Я думал, тебе тоже есть, что сказать? Прикосновение к щеке оказалось ледяным для ладони. - Ты живой тут вообще?! Вадик, не раздумывая, крепко обнял брата, инстинктивно пытаясь согреть и успокоить поглаживаниями по спине. Его тихое, уверенно произнесëнное на ухо "Дыши..." чудом достучалось до сознания Глеба, что подтвердил его измученный вздох; пальцы вцепились в рубашку на спине Вадика, больно ущипнув за кожу. - Зачем?.. Зачем ты спросил? Буквально у Вадика на глазах всë волнение брата обернулось слезами, заблестевшими в его глазах. - Тьфу, ну ты что? Вадик осторожно подул на ресницы и переносицу брата. На самом деле слёзы пугали его меньше, чем паническая атака - быстрый выход эмоций без вреда для психики, пускай уж лучше плачет, чем ломает себя изнутри. Дыхание пахло шампанским. - Ш-ш-ш... Успокойся, родной, а то мама бог знает что подумает. Я ей про то, какой ты у меня талант, а ты будто на плаху... Глеб шмыгнул носом, стараясь не проронить слëз. - Вадя, она не разрешит ни за что на свете!.. Вадик быстро смахнул со щеки брата предательскую, всë-таки соскользнувшую слезу и снова подул на его лицо. - А я разрешения и не спрашивал, если ты не заметил. Глеб непонимающе искал объяснений. - Но так же нельзя... - Нет, Глеб, именно так и нужно. Надо двигаться дальше, знать, к чему стремиться, и выбирать свой путь. Мама любит нас и желает нам счастья, а счастье у всех разное, и она этого не сможет отрицать, теперь ей осталось только свыкнуться с фактом. Ещё немного времени, и мы вернëмся к этому разговору - надеюсь, что уже втроëм. Глеб уверенней распрямил осанку, чары Вадика и вправду каким-то чудом срабатывали на его контроль. - И сколько ждать? Ещё одну вечность?.. Это же ерунда для нас с тобой, не так ли, милый? Вадик рассмеялся попытке Глеба съëрничать: - Хорошо тебе сейчас на мне отыгрываться, да? - Вадик снова дыхнул шампанским в лицо брата, убеждаясь в том, что слëзы высохли, не оставив за собой и следа. - Лучше готовься распрощаться со своей карьерой лаборанта... "Милый". Оценивающе осмотрев состояние Глеба и оставшись вполне довольным внешним его спокойствием, Вадик тепло взял отогревшуюся ладонь в руку и, ни слова не говоря, увёл за собой в прихожую, где, немного повозившись с курткой, нашёл во внутреннем кармане небольшую прямоугольную коробочку - как Глебу показалось наощупь, слишком тяжёлую для своего размера. - Что задумался? Духи там, знакомому специально заказал, он через Польшу достаёт, пошли маму поздравлять. Глеб повертел упаковку и, задавшись озвученной целью, отправился на кухню вслед за братом. Оставшись в удивительной и столь желанной для сегодняшней ночи, безмолвной тишине квартиры, Вадик расслабленно потянулся на диване. Кажется, что весь город наконец уснул - затихло не только всё в доме, но и звуки с улицы, лишь собственные хмельные мысли упрямо не спешили успокаиваться, усиливая удовлетворение от такой привычной домашней обстановки, словно не было этих пяти университетских лет и невероятных жизненных поворотов. Вначале лишь померещившийся шорох из коридора принëс с собой и еле ощутимый сквозняк, на стене заплясали прозрачные тени от затрепетавшей тюлевой занавески. Глаза уже хорошо привыкли к полумраку, и Вадик смог легко различить силуэт Глеба, бесшумно проскользнувший через едва приоткрытую дверь комнаты. Тот замер, видимо, прислушиваясь, глядя в глухую для него темноту. - Ва-адь? Спишь? Вадик не торопится отвечать, решая, стоит ли выдавать себя, лишь ответно всматривался в темноту, по голосу предполагая настрой брата. - Вадя... - М? Половицы скрипнули, обозначив совершëнный Глебом шаг вперёд. - Ты хочешь? Именно этого и опасался Вадим, решая, отвечать ли брату на его появление, но, хорошо его зная, также догадался, что молчание ровным счётом ничего не изменит. - Мама дома. И слышно всë... - Мы тихо. Вадик бесшумно проводит по лицу ладонью, мысленно пытаясь успокоиться и не поддаться соблазну. - Глеб... Давай спать иди, я реально перебрал с шампанским и устал, честно сказать... - Хочешь, я сверху сяду? Вадик чуть не задохнулся от охватившего его тело стыда и желания, представляя озвученное братом; сжал бедра, чтобы не позволить своему будто по команде возбуждающемуся члену красноречиво поднять лëгкое одеяло. - Хочу, чтобы ты просто пошел спать. Глеб молча помялся на месте, принимая прозвучавший ответ, легко дёрнул плечом, точно скинув с себя невидимое прикосновение, и, хоть Вадим и не мог различить черты лица в полумраке комнаты, но готов был поклясться, что почувствовал поджавшиеся губы, не позволившие сорваться ответным словам. Порывисто развернувшись на месте, Глеб исчез в чёрном дверном проёме, как будто его и не было, оставив после себя лишь нараспашку открытую дверь комнаты. Вадик и сам так же резко сел на диване, готовый догнать и объясниться перед братом, но, боясь за очевидно предстоящий их близкий контакт, понимал, что его самого искушение определенно заведет за черту сейчас возможного, успокаивал и убеждал себя в том, что поступил сейчас разумно, а обидки Глеба быстро сойдут на нет. Стараясь тихо собираться на работу, Ирина Владимировна была неподдельно удивлена, встретившись на кухне со своим старшим сыном, даже поначалу решив, что опоздала на смену и, проверяя время, бросила взволнованный взгляд на часы. - Вадь, а ты чего так рано? Убедившись в том, что время верное и спешить некуда, мама с интересом оглядела гладко выбритого, одетого в домашние брюки и незастëгнутую белую рубашку Вадика. Воротник и плечи рубашки были заметно влажными от ещё мокрых после душа, зачëсаных назад волнистых волос. - Собрался, что ли, куда? - Да нет, просто привычка, наверное, уже... Вадик и сам был удивлëн, проснувшись затемно, но как ни старался уснуть снова, лишь бесполезно проворочался битый час. Плюнув в итоге на свои мучения, отправился в ванную, благо что дома, в отличие от общаги, очередей на водные процедуры не собиралось. - Мам, садись, кофе хоть попьем, не зря же я тут с туркой мучался, а то тебя со сменами и не увидеть нормально. Охотно приняв заботливое предложение, Ирина Владимировна села за стол, пока Вадик разливал дымящийся, дарящий густой аромат напиток. - А может, со мной к тёте Кате хочешь? Вадик усмехнулся: - Я похож на человека, который приехал домой на рождественские, чтобы опять катить в Свердловск? Когда ты собралась? - Ну вот со смены и собралась, отдохну дома и утром на вокзал. Глеб знает, без тебя, сказал, что не поедет, так что оба можете... - Неее, спасибо, дай дома побыть. - Вадик проследил взглядом за вставшей из-за стола и поставившей в раковину пустую кружку мамой. - Оставь, я помою. - Спасибо, родной. - Тепло поцеловав сына в мокрый, пахнущий шампунем, мылом и одеколоном висок, Ирина Владимировна не сдержала улыбки. - Ты как на свидание... Вадик хмыкнул, допивая оставшийся ещё кофе. После ухода мамы время, казалось, что и вовсе остановилось. Успев уже помыть посуду, послоняться по квартире и дважды выйти покурить на лестничную площадку, Вадик зацепился за рассматривание фотографий, стоящих за стеклом трюмо - их было всего пять, мамы с бабушкой, и он даже помнил, как они все вместе ещё в школьные годы выбирались в Тюмень; своё собственное фото с вручением диплома; дальше не обошлось и без дальних родственников с подписью в уголке снимка "Ирочке на долгую память", но задержаться на месте Вадика заставила фотография брата - свежий снимок конца его девятого класса... Взгляд с откровенной наглецой, но в то же время медовой тягучестью бесцеремонно поймал в ловушку.С какой силой можно любить родного брата и есть ли у этой силы рамки - на этот вопрос вряд ли имелся очевидный ответ. Удивляло другое - неужели за несколько последних лет можно было настолько отдалиться друг от друга, чтобы не узнавать сейчас своего мелкого мальчишку, с которым нянчился битых десять лет, и вот сейчас смотреть, будто встретив впервые, завороженно изучать черты взрослеющего тела; даже этой ночью, видя лишь силуэт, отмечать соблазнительность Глеба и свою новую физическую необходимость вдыхать, дотрагиваться, сгибать, сжимать и познавать, наплевав на свои же собственные принципы... Считая себя искушëнным в любви, Вадик мог себе вообразить подобный эксперимент, новый опыт, извращение в угоду своих плотских утех, но не с ним же, в конце концов! Но хотелось исключительно с ним. Впору было только приспустить штаны и подрочить, если уже не просто кончить, ещё немного попредававшись подобным мыслям, но последние подло сменили ракурс... Ладно сам он, наигравшись в любовь не с одной представительницей прекрасного пола, особо искушёнными или в развес невинными особами, как постарше, так и помладше - все они одинаково покорно растворялись в его доминирующем либидо, но Глеб, явно решивший поиграть в нетрадиционную любовь, не вкусив для себя естественной... Чем руководствуется брат? Чувство собственничества молниеносно прострелило сознание скребущей по нервам мыслью: "Что, если кто-то другой уже подвëл его брата к этому желанию?" Сердце ëкнуло, пропустив удар, и лишь до боли сжатый кулак сорвал с Вадика это непривычное для него наваждение. Ошеломлëнный с ним происходящим, Вадик огляделся вокруг, немного отвлекая себя на домашнюю обстановку, но, не найдя достойного себе применения, отправился на площадку в третий за утро раз. Безотказно сработавший никотин слегка успокоил разбуянившийся разум. Вернувшись в квартиру и тщательно вычистив зубы, так как решительно не хотел, чтобы от него пахло куревом, Вадик прошёл на кухню, собираясь вскипятить воды, подставил чайник под кран именно в тот самый момент, когда в дверях непринужденно нарисовался брат, торопливо и молча, как если бы он находился дома один, и, что насторожило старшего, одетый не в домашнюю одежду, а в брюки и футболку с длинным рукавом. Быстро налив себе стакан воды и выпив за несколько жадных глотков, Глеб громко отставил его на раковину, даже не поворачивая головы в сторону брата. - Глеб? Всего считанные секунды их нахождения вместе, и сердце, взволнованное от ожидания, ускоряет свой ритм, Вадик глубоко втягивает воздух, непроизвольно принюхиваясь, а ладони нагреваются, наполняясь жаром. В ответ, лишь вздергивая подбородок, брат молча отворачивается ещё сильней. Вадим, уже оставивший затею с чайником и полностью повернувшийся в его сторону подобно стрелке компаса, отыскавшей свой север, легонько толкает в плечо. - Э? Ты чë? Глеб дëргает плечом, скидывая оставшееся ощущение от прикосновения, бубня себе под нос: - Нормально... - Да я вижу, как "нормально". Что не так? Упрямство заводит, но не раздражение, а желание сломать нахала. Сжав за предплечье, Вадик заставляет повернуться к себе. Вздëрнутый подбородок и ямки на скулах придают Глебу нарочитой наглецы. Столько его обычных эмоций читаются сейчас и воспринимаются Вадиком абсолютно по-новому... - Глеб, хорош исполнять. - Кто тут что исполняет?! - Взгляд, брошенный из-под прищуренных век, полон непривычной серьëзности. Вадик подступает к брату настолько близко, что каждое сказанное тем слово играет ветерком по его губам. Смысла разобрать уже не удаётся, он полностью поглощëн изучением знакомых черт, но с такой жадностью, заново, пока наконец не улавливает чужое взволнованное дыхание, тепло и тонкий запах секса, чертовски влекущий всë ближе. Этот азарт даёт Вадиму почувствовать себя охотником, на уровне инстинктов смаковать момент между недоступностью и покорностью Глеба. Все мысли и догадки, кружившие в сознании утром, легко покинули его, оставив только здесь и сейчас. Вадик дотрагивается осторожно, лишь едва ощутимо, скользя горячими ладонями от плеч до кистей рук Глеба, и вслух признаëтся им обоим в и так очевидном: - Хоч-чу тебя, малыш... Глеб, кажется, снова пытается отвернуться, но жажда внутреннего соперничества легко пересиливает, заставляя дерзить в ответ на слова, которые вызывают в нëм трепет возбуждения, пойти наперекор самому себе. - Ага... Ночью незаметно быыло! Всë чëтко дал понять! Сколько ты рраз будешь от меня отказываться?! Вадик, словно не разбирая колкой интонации и вызова, с которым звучит голос брата, касается губами его виска, тепло шепча на ухо, в то время как руки обвивают талию, приглашая прижаться: - Ни одного. Научись меня слушаться, а не психовать на ровном месте... Сам того не понимая, Вадик просит невыполнимого, хочет отодвинуть ту стену, о которую они будут разбиваться и ломать себя с завидным постоянством, но разной, набирающей оборот силой, не в состоянии что-либо изменить. Не отпустить... Не принять... Но этот фантом из будущего тает между ними так же, как сходит с лица Глеба спесь, проигравшая терпению Вадима, который, пританцовывая перед братом, невесомо поглаживает его по бокам и бедрам, собираясь не спеша забрать свой долгожданный приз и ответно туманя сознание юноши желанием, сладостью похоти во взгляде голубых глаз напротив бездонно-тёмных от возбуждения карих. Оба замирают, чувствуя свой исток, силу овладевшего ими притяжения. И вот уже руки, задравшие наверх футболку, пляшут по нежной коже, умело сжимая, поглаживая; лаская, забирают даже душу. Колено чуть раздвигает ноги, и бедро тут же прижимается к паху, беззвучный стон дрожит на тонких раскрытых губах, блестящих сладкой пошлой влагой. Вадик вожделенно поглощён чужими ощущеньями, стараясь не упустить ни одной ноты удовольствия брата, играет им как хочет, наслаждается его чувственностью и открытостью, не случайно, не второпях, а медленно и со вкусом растлевая чистое тело. - Что притих? Скажи, чего хотел - прыгать на мне со скрипом дивана в тихой квартире? - Вадик усмехается, рисуя эту картину в их мыслях, продолжает жарко шептать заводящие его до предела непристойности. - У тебя губы дрожат при дыхании, как у малолетки, так пошло... Хочу тебя.... - Облизывая палец, Вадик водит его кончиком по подрагивающим, чуть приоткрытым для дыхания губам. - И в те-е-бя-я... Глеб закрывает глаза, чувствуя, как палец проскальзывает глубже в рот, начиная плавные движения назад и вперëд, лаская язык, и знает, что брат внимательно следит за возбуждающим скольжением. Рот быстро наполняется слюной, а на смену пальцу резко приходит язык, толчками гуляющий во влажном поцелуе. Новой волной накатывающее возбуждение и пульсация изнывающего от желания члена вызывают стон удовольствия; кажется, ещё немного, и он кончит только от этих блуждающих, переключающихся ласк. Не в силах больше выносить этой чувственной пытки, Глеб пошло скулит в поцелуй, внезапно разорванный братом. Вадик довольно улыбается. - Давай заберу... Не мучайся... - Быстрыми умелыми движениями рук Вадим расправляется с пуговицей и молнией, бережно приспуская брюки вместе с бельëм, добираясь до возбуждëнной плоти, стараясь не трогать, чтобы не столкнуть в оргазм раньше времени, лишь подталкивая Глеба отступить спиной к стулу, прося сесть и опускаясь вслед за ним на колени. Сбивчивый шëпот и до боли сильно стиснувшие запястья пальцы умоляют притормозить. - Ва-а-дь... Не надо так. Не та-ак... С тобой хочу... Вадик внимательно следит за словами и губами брата, наконец понимая, что так того растревожило, умиляется этой наивности и неопытности, ответно успокаивая и уверяя спокойным, низким от собственного возбуждения голосом: - Я тоже с тобой хочу... Просто напряжение сбрось, мы так иначе далеко всë равно не уедем. Не совершая попытки убрать вцепившиеся в запястья руки, Вадик склоняется ниже, действуя лишь губами, охватывает головку члена и сразу пропускает в рот, роняя капли слюны на его ствол, забирая глубже без остановки. Глеб выгибается, откидываясь на спинку стула, часто прерывисто дыша, не понимая, как остановиться; получает сильный разряд экстаза, сжавший всë тело сладким спазмом, и новым, и ещё одним… Ещё... Не находя даже сил стонать, роняет семя в горячий рот, умирая и дрожа от удовольствия. Оголившийся из-под задравшейся футболки живот то, вздрагивая, поджимается, то поднимается со вздохом, пульсация плоти медленно стихает под губами, хоть член и не торопится опадать вслед за угасшим наслаждением. Пальцы наконец расслабились, выпустив пойманные руки, позволив Вадику подняться с пола и, отступив к раковине, сплюнуть смешанную со слюной сперму. Вадик протягивает руку, приглашая к себе и помогая подняться. - Это ещё не сказочка... Так, присказка. Идëм, поскрипим диваном... Глеб насилу заставляет себя оторваться от спинки, поднимаясь на ноги, свободной рукой подтягивая спущенные к коленям штаны. - Лучше просто сними... - Сам снимешь. На мгновение оторвавшись от брата, Вадик стягивает с себя влажную рубашку и вешает на спинку стула, сразу поймав на своей груди прямой любопытный взгляд. - Не передумал, не? Вместо ответа Глеб подступает на шаг ближе, а вновь поймавший его руку Вадик поворачивает к себе ладонь и прижимает прямо к своему паху, демонстрируя силу желания. Ощутив, как Глеб вздрогнул и нерешительно отстранил ладонь, Вадик испугался, что вроде как принуждает его. - Говори, если что не так... Я окончательно запутался в тебе... А ты молчишь. Глеб лишь саркастически ухмыляется, осторожно возвращаясь ближе к брату. - Тут все запутались, и это охуенно. Вадика словно током пробивает от такого желанного, хоть и еле ощутимого прикосновения. Пальцы медленно скользят снизу вверх по крепко натянутой ткани тонких штанов, явно ощупывая его достоинство, но с оставшейся долей нерешительности. - Опять сделаю что-нибудь не так... Вадик лишь довольно рассмеялся. - Вовремя же ты задумался - мы оба уже делаем всё "не так", а твоего упрямства за двоих хватило, чтобы начать... Вадик устремляется к родным губам, ласково, глубоко целуя, сжимая свою руку поверх руки брата, словно уговаривая быть с собою грубее, активнее, так не церемониться с осторожностью, почувствовав в ответ, как тот снова пытается убрать руку. - Эй? Я не собираюсь тебя заставлять... - Просто не торопи... Вадик всерьёз задумался над колебаниями Глеба только сейчас, ведь тому, вероятно, было достаточно сильно больно, и подобный неудачный опыт вполне мог обернуться сомнениями и нерешительностью. - Если тебе страшно... Глеб фыркает, едва не рассмеявшись и не дослушивая, что там будет "если", утягивает брата с кухни в гостиную, мысленно негодуя на себя за собственную обидную неготовность владеть ситуацией, мастерски умея манипулировать и провоцировать брата, подбивая на нужные ему действия, в силу своей неопытности попросту не зная, как им обладать - фантазии с реальностью разнились кардинально, даже самые смелые проигрывали тому магнетизму и вожделению, которые исходили от завладевающего им Вадика. Чувствовать, а недодумывать прикосновения и ласки было воистину упоительно, страха боли и рядом не возникало в отличие от страха разочаровать брата, оказаться недостаточно хорошим для него. Настолько разный угол восприятия двух братьев рождал недопонимание смысла, единым было лишь удовольствие, сводящее с ума, шаг за шагом стирающее опасения; сам секс стал границей между двух абсолютно разных миров. Не мешкая и прогоняя все ненужные, мешающие мысли, Глеб стягивает с себя футболку, обнажая торс, подступает к Вадику, желая тепла его тела. Вадик буквально впился поцелуем в нежную шею, страстно выводя языком искусные узоры, запоминая вкус кожи, забирая себе пульсацию крови в горячих венах под своими губами. Шумя дыханием, жадно внюхивался в возбуждающий родной запах. - Просто скажи мне остановиться... Скажи, и я не посмею тронуть тебя... - Только не вздумай останавливаться, - ответно взмолился Глеб, чувствующий жар поднимающегося внутри себя волнения. - Прошу, не останавливайся больше... Глеб уже не чувствовал, как они переместились к разложенному дивану, как распрощался с последними вещами на своём теле. Во всем слушаясь ведущих его рук, он опустился под брата, полностью поглощённый упоительными ласками и поцелуями, на которые не скупился Вадик, щедро вознаграждая Глеба удовольствием за его послушание. Смелеющие руки дотрагивались всё более откровенно. Сев перед братом и крепко сжимая пальцами его ягодицы, Вадик крепко притягивал к себе вплотную, шире разводя мешающие колени, удобнее устраиваясь и получая полный доступ к его телу. Тщательно смазав пальцы специально оставленным под подушкой кремом, Вадик осторожно скользнул внутрь крепко сжатого отверстия, мгновенно получив реакцию вскинувшегося и отпрянувшего назад Глеба. - Тише, тише, ты чего? Щеки Глеба забавно порозовели, а привычно нахальный взгляд спрятался за ресницами. - Вадь... Не надо так делать. Ты зачем... Вадик вообще плохо соображал, перекрытый в конкретный момент совершенно определëнным желанием. - Что "зачем"? Глеб, кажется, окончательно смутился. - Пальцами зачем?.. Вадик облегченно вздохнул и ласково улыбнулся, сообразив наконец, что не причинил боли и не сделал ничего насильственного против чужой воли - просто, по всей видимости, сильно смутил брата неожиданными для того действиями. - Так надо, чтобы больно тебе не было. - Мне не больно. - Это пальцем не больно, забыл уже, что ли? Просто мышцы твои нужно подготовить немного, я знаю, что делаю. Глеб с колебанием посмотрел на лежащий рядом с Вадиком открытый тюбик и перевел взгляд к ласково поглаживающей его внутреннюю часть бедра ладони, постепенно спускающуюся обратно, туда, откуда началась вся неловкость ситуации. Пальцы внимательно обвели по кругу рефлекторно сжавшееся отверстие ануса, казалось, невыносимо медленно, скользко втолкнулись внутрь, создав ощутимое давление и непривычное чувство наполненности. - Я от смущения сейчас умру... - каким-то чудом решился признаться Глеб. Вадик заботливо сменил позу, устраиваясь сбоку и позволив Глебу свести колени. В действительности стало менее откровенно, но по-прежнему достаточно неловко. - Дурачок... Пальцы тебя смущают, а член нет? Ты ведь даже не представляешь, как это заводит, - низко прошептал Вадик, жарко дыша Глебу на ухо. - Ты даже для пальцев нереально узкий... Щеки Глеба моментально полыхнули огнём, но, как бы глубоко сейчас не сковывала стыдливость, неподдельное желание брата, чувствующееся в жарком дыхании, опаляющем его шею, томном, звучащем совершенно иначе голосе и красноречиво твердо стоящем члене, прижатом к его бедру, делало свою работу, возбуждая и провоцируя тело отзываться на ласки имитирующей любовный акт руки. Вадик старательно готовил Глеба, игнорируя своё нетерпение, давал привыкнуть, опьянял искусными ненасытными поцелуями, пока не получил ответное возбуждение и ощутимую дрожь взаимного желания близости - только тогда, уверенный в правильности момента, шепча на ухо, что будет осторожен, подмял под себя брата окончательно, перевернув его на живот и помогая себе рукой, целиком вошëл членом, так, что сдержать стон Глеб не смог, как ни старался - но стон не боли, а откровенного удовольствия. Кусая губы, Вадик тут же замер, сдерживая свой внезапный порыв кончить; лишь выровняв дыхание, жадно двинулся в отдавшемся ему партнере, даже не ожидая получить в ответ взаимное яркое участие так изящно, соблазнительно изогнувшегося под ним, покачивающего бëдрами, вожделенно принимающего в себя и просто сводящего с ума Глеба, тело которого целиком поглотили восхитительные спазмы, вторящие толчкам внутри, качающие на волнах экстаза, начинающие в полной мере раскрывать его неземной кайф. Ответно ласкаясь, открываясь и двигаясь навстречу, как в музыке, играя одну на двоих партию, Глеб никак не ожидал спровоцировать на время замолчавший ревностный темперамент брата. Для них двоих произошедшее стало абсолютной неожиданностью, ведь Вадик ещё утром заткнул все назойливо лезущие в голову сомнения, кричащие о неоднозначном опыте его брата, но то удовольствие, которое дарила их близость, буквально кричало об обратном, вновь кидая в лицо страшные сомнения. Не в силах больше выносить этого мучения разума, Вадик с силой одëрнул брата за плечо, выходя из него и заставив повернуться к себе лицом, обламывая ставший общим кайф, буквально рыча в ответ на удивленный светлый взгляд. - Скажи, что это твой первый раз! Глеб захлëбывается жадным вздохом: - Чë? - Это твой первый раз? Подтянувшись на руках и сев на диване напротив брата, Глеб всё ещё тяжело и жарко дышит, не в состоянии столь резко переключиться на неожиданный вопрос, мотает головой, ненароком опуская глаза, хоть и пытаясь скрыть оценивающий взгляд, посматривая на крепкий, налитый кровью член, мгновенье ещë назад глубоко и быстро ходивший в его теле и явно находившийся недалеко от разрядки, но что-то ведь вынудило его остановиться. - Вадь... Я не понимаю, что ты от меня хочешь... Вадик щурит горячие глаза. - Чтобы ты ответил на вопрос! - Про первый раз? Вадик скользит внимательным взглядом по юному возбуждëнному и разгорячëнному внезапно прерванным сексом телу. - Про твой опыт! Глеб, явно сбитый с толку всем происходящим, также внимательно всматривается в эмоции брата. - Ну... Ну так не первый же... На скулах Вадика заиграли желваки, открывая его злость для Глеба. - Ва-адь? Почему первый-то? Мы с тобой же не пер... Вадим резко ловит Глеба за подбородок, властно притягивая к себе ближе, всматриваясь в удивлëнные чистые глаза, и, четко формулируя свой вопрос, чуть ли не по буквам произносит слова прямо ему в губы: - Кроме меня? - Ты чë, вообще, что ли?! Кто, кроме тебя?! Вадик закрывает глаза, сам понимая, что перегибает, необоснованно выдумывая повод, идя на поводу своего темперамента, и так зная всю правду, но почему-то до конца в неё не веря, словно ревнуя к самому себе. - Откуда тогда столько активности? Глеб отрывает от своего лица причиняющую дискомфорт руку и спокойно, не оправдываясь, шепчет в приоткрытые влажные губы, добиваясь поцелуя: - Да я хочу тебя просто! Всё так про-ос-то... Хочу больше... Ещё хочу... Всё, что ты мне сможешь дать... Что я снова-то не так делаю? Вадик словно убит этим очевидным откровением, не понимая собственной же ревности. - Прости... Глеб безумно нуждается только в близости. - Прошу, давай не сейчас... Вадик с силой сжимает и дергает Глеба под себя, оказываясь сверху, между со всем возможным откровением разведëнных колен, бесстыдно глядя во вспыхнувшие льдом светлые глаза, желая вернуть им утраченное единство, вонзается разгорячëнным членом в сводящее его с ума юное тело, намереваясь до конца насытиться покорностью и порочной страстью. Причмокнув, Вадик ласково облизывает тонкие губы брата, уводя его в долгий поцелуй, больше не мучаясь назойливыми сомнениями и вопросами. Возможно, это та же музыка между ними, тот же ритм, умение дополнять друг друга, просто получившее новое воплощение и выражение, интригующее, пугающее и возбуждающее осознание, влекущее без раздумий отдаваться и познавать новые грани их возможностей... Пригревшись и выспавшись в крепких объятиях, лëжа щекой на груди брата и слушая ровный отстукиваемый сердцем ритм, Глеб, лишь едва прикасаясь, ведёт рукой, следуя от солнечного сплетения до ключицы, кончиками пальцев ощущая щекочущее сопротивление жëстких волосков, так же осторожно приглаживает обратный путь, скользя ещё немного ниже к животу, где кожа влажная, согретая под одеялом; задумчиво путешествуя осмелевшей рукой, добирается до завивающихся упругих волос в паху, но, сильно не задерживаясь, уводит касание в обратный путь, пока наощупь не достигает соска, обводя его по кругу указательным пальцем. Проснувшись, но так и не открывая глаз, лишь прислушиваясь к ласковым, почти что невесомо гуляющим пальчикам на своём теле, вызывающим мурашки на коже, Вадик осторожно сообщает: - Я не сплю, если что. Улыбка Глеба никому не видна, но сама трогает его губы и слышится в голосе: - Удивительно, ты хотя бы не сбегаешь от меня... Вадик нехотя повернулся на бок, меняя ставшую уже неудобной позу, отпуская и смещая брата с груди на своё предплечье, получая возможность видеть его лицо, свободной рукой отводит за ухо непослушные завитки русых волос. - Можно с тобой поговорить? Глеб пожимает плечами: - Говори. - То, чем мы занимаемся... - Вторя своим словам, Вадик продолжает перебирать и пропускать сквозь пальцы кудри. - Это статья для меня. Глеб чувствует по серьёзному тону голоса, что брат волнуется, но не может оценить изначальную причину. - Ты мне не доверяешь или боишься? - Да дело-то вовсе не в доверии, нужно быть осторожнее. Ты обижаешься на меня, а я лишь хочу объяснить, что нельзя так рисковать, когда мы не одни. - Мы ведь дома. - Это точно, раньше, чем меня посадят, меня мать твоя кастрирует! - Наша. - Нет, твоя - от меня она, вероятнее всего, откажется... - "Мама любит нас и желает нам счастья." - Издевательски ухмыляясь, Глеб вплетает в их разговор недавние слова брата, копируя сказанное вплоть до интонации, и садится на диване, тряхнув головой и вновь обрамив своё лицо мягкими кудряшками. - Глеб! - Да, милый? - Ну это явно уже не тот случай! - "А счастье у всех разное!.." И случаи, вероятно, тоже... Вадик подтягивается на руках и садится на диване, поравнявшись с Глебом, пытаясь понять, пора ли паниковать. - Ты вот серьезно сейчас это?.. - Ну я дурак, по-твоему, да? - Провокационный смешок назло щекочет нервы. - Ты не дурак, просто не очень хочется это проверять, и не такая это весëлая тема. Глеб лишь фыркает, решив не играть на чужих нервах. - Глеб? - Вадик осторожно треплет брата по щеке, возвращая тепло и доверие при помощи ласки. Там, где путались слова и терялись смыслы, физический контакт срабатывал безотказно - прямой взгляд, наполненный нежностью, послужил лучшим тому подтверждением. - Немного счастья и три года колонии - наш случай?.. - Не прекращая поглаживания ладони, кончиком большого пальца Вадик трогает губы, чувствуя слетающие в ответ слова: - Вадь, а за что? - Да ну как это "за что"? У тебя там что, особые какие-то нормы в голове? За всё... - А откуда ты знаешь вообще? - А ты помнишь Ваньку, в гараж к которому после школы ходили? - Видя утвердительный кивок, Вадик продолжил: - Его мать в армию сдала из-за того, что Маринка о его любви мечтала, а ей пятнадцать было. Глеб не сдержал смешка: - Не дождалась! И не только о его, вообще-то. - Ну это уже дело десятое, я не о том тебе. Он в ответ и не страдал, что не дождалась, а сесть тогда мог влëгкую. Пойди докажи, что она сама за ним бегала. Глеб взял очередную паузу на оценку ситуации. - И к чему подводишь? - Не подвожу, и так всё ясно. Просто сломаю жизни. - Тут же другое! Вадик откровенно удивился чужому упрямству. - Да, Глебка, вообще другое - ты парень, тебе семнадцать, мы ещё и братья, не встать и умереть! Глеб, казалось, что серьезно задумался, переведя взгляд куда то за спину брата. - Ну? Ты это всё хотел услышать или тебе для красочности картины другими словами то же самое описать с содомией, несовершеннолетним, инцестом... И не морщись, отягчающие обстоятельства налицо. Понятнее так звучит? - Можно и без этого, вовсе ни к чему... - Я хочу, чтобы ты меня точно услышал. Нужно понимать и осознавать эту правду, просто подумай. Глеб сам осторожно ласкается щекой к тёплой ладони. - У меня своя правда... Просто обними меня. Вадик и сам с удовольствием обхватывает брата за талию, прижимая к себе, забирает его тепло, но так и не уяснив для себя, понял ли его Глеб, будто бы снова оставшийся при своём противоречивом мнении. - Давай-ка одевайся и пойдём позавтракаем. - Не хочу никуда. Вадик лишь ласково целует в висок упрямого мальчишку, зная, как повернуть озвученный отказ в правильное русло. - А как насчет завтрака в постель? В конце концов, первого января никто никому ничего не должен, валяйся сколько душе угодно, я и сам с удовольствием составлю тебе компанию. Расслабленно вытянувшись во весь диван, обняв и подмяв под себя подушку, Глеб проводил взглядом вышедшего из комнаты Вадика, оставшись наедине со множеством абсолютно биполярных друг другу мыслей, желающих занять главенствующие места в его сознании, но не имеющих достаточно силы для того, чтобы подвинуть в сторону совершенно иное, странное чувство принадлежности, новым вкусом распустившееся в его сущности. Закрывая глаза, Глеб отчетливо ощущал поцелуи, будто запечатлевшиеся на губах, каждое подаренное телу прикосновение искушающих рук; словно в омуте, тонул во взгляде внимательных карих глаз, без смущения познавших и принявших его искреннее желание. И не было смысла в попытках предавать происходящее анализу, ведь сердце упрямо заходилось внутри радостным трепетом, убеждая в важности лишь этих правдивых чувств, готовое до конца отстаивать и биться за любовь.