Сколько нервов до Асбеста?

Лёжа в постели и задумчиво всматриваясь куда-то сквозь потолок, Глеб так долго слушал доносившиеся с кухни голоса мамы и брата, что происходящее за тонкой стенкой стало казаться туманным производным сна. Но лишь стоило им наконец разойтись по комнатам уже глубоко за полночь, безмятежная тягучая тишина, воцарившаяся в квартире, ничуть не помогла отключиться, а лишь, наоборот, назло убила желание спать. Смяв всю постель, бессчётное количество раз перевернувшись в бесполезных попытках удобнее устроиться и суметь наконец уснуть, Глеб как о спасении вдруг вспомнил о запрятанной под матрас кассете - единственно верном решении, чтобы прервать мучения от одолевшей его бессонницы. Глеб быстро перевернулся на живот, пальцы ловко юркнули за край постели в изголовье, вытаскивая подоткнутую простынь, но первым, на что наткнулась ощупывающая рука, оказался запихнутый при быстрой уборке тюбик с принесенным Вадиком кремом. Внутри тут же защекотало любопытство; машинально оглянувшись на прикрытую дверь комнаты и сев в постели, Глеб повертел в руках светлый металлический тюбик - в тусклом свете фонарей из-за окна надписи абсолютно не читались. Отвернув юркую пластиковую крышечку, продолжая изучать содержимое, осторожно понюхал выделившуюся из тюбика жирную каплю, забрал её на руку и скользкими круговыми движениями распределил между большим, средним и указательным пальцами. Густой, оказавшийся знакомым запах распространился вокруг, добавляя в мысли теперь ещё и свежих воспоминаний. В своих даже самых смелых фантазиях он и не воображал, какими же в действительности окажутся ласки желанного ему человека, сколько стыда и возбуждения будут насквозь прошивать жаром желания его тело, а пристальный с привычным тёплым прищуром взгляд брата заставит буквально таять от вожделения, наслаждаясь томным шёпотом адресованных ему откровенных слов. Безудержно хотелось дарить столько же упоительного удовольствия в ответ, добиться открытых стонов взаимного удовлетворения. Глеба так легко и естественно увлекли и завели эти мелькающие в воображении мысли, что он буквально физически ощущал на себе и в себе взвинчивающие до предела касания брата - или это были уже собственные пробравшиеся в бельё руки, повторяющие все действия Вадика, дразнящие новыми ощущениями от развязных движений пальцами изучающего себя мальчишки. Луна, затопившая своим холодным бледным светом всю комнату, внимательно всматривалась в лицо спящего, так и норовя разбудить, но проигрывала соперничающему с ней этой ночью мальчишке; глубокий крепкий сон, в свою очередь, не торопился уступать свою долю отключенного сознания, тогда как физически телом овладели прикосновения и всполохи волнующего удовольствия, пожалуй что слишком поглощающего для простого сновидения. Вадик вздрогнул от нового сильного накатившего прилива возбуждения. - Вадя... Это я. Тяжело глотая чудом не вырвавшийся стон, настолько сильно тело прошило волной удовольствия и дрожи от желанных, но максимально неуместных сейчас прикосновений, Вадик разобрался с реальностью. - Поверь мне... Я догадался... Опустившийся перед диваном на колени Глеб отодвинул в сторону одеяло, а его тëплая нежная ладонь уверенно и осторожно тëрла отвердевший член Вадика через трусы. Прикусив губу и, насколько было возможно, пытаясь задержать дыхание, старший отвернулся в сторону в поисках своих внутренних сил, способных помочь ему остановиться и не делать глупостей... Но рука брата настойчиво уводила его в другую реальность без возможности отказаться от рискового, опасного контакта. Глеб склонился к брату, тепло тронув дыханием и губами его ухо, зашептал уверяющим тоном: - Мама спит, я проверил и дверь закрыл. Я всё понял, что ты мне говорил... Но я хочу тебя, больше просто не могу думать ни о чём другом. Я буду молчать, если скажешь, только не прогоняй меня! Будь со мной ещё... Вадик совершил попытку повернуться и глянуть на дверь, желая удостовериться, как это Глеб её закрыл без наличия замка или задвижки, но лишь с головой угодил и утонул в бездонных омутах голубых разбавленных лунным светом глаз, а губы страстно приняли жадный, наполненный желанием поцелуй безрассудного упрямца. Окончательно сдав позицию и показав слабину лишь на одно мгновенье, в следующее получил Глеба, без приглашения оседлавшего его бëдра, буквально сорвавшего в сторону мешающее одеяло, освободившего плоть от оков белья, сводящего с ума своей решимостью и откровенностью. - Господи... Где же я так согрешил? - задохнувшись от желания немедленно и властно войти в брата, измученно простонал Вадик. - Сейчас согрешим о-оба, - еле слышным шёпотом ответил Глеб в любимые губы, наклонившись за новым поцелуем, старательно поддерживая в брате огонь страсти, которой так безудержно желал вкусить снова. Вадик жадно припал к наглым соблазнительным губам, привычно забирая себе инициативу, проникая в горячий рот языком и скользя ладонью под живот Глеба к возбужденному, стоящему почти вертикально члену, но стоило его ладони обхватить твёрдую плоть, как тот дëрнулся назад, останавливая ласку и умоляюще шепча: - Нет! Я не хочу так быстро кончить! Захваченный животным желанием взять, Вадик, переворачиваясь, резким рывком подмял под себя застонавшего от удовольствия, добившегося своего Глеба, удобнее устраиваясь между стиснувших его бëдра ног, собирался подготовить к проникновению пальцами, но, проведя рукой между ягодиц, бросил удивлëнный взгляд на нетерпеливо ерзающего под собой брата - кожа была влажной от нанесенного крема. Вот тебе и продуманное безрассудство... - Просто возьми... - жарко взмолился младший и, ближе приподнимая бëдра и захватив рукой член Вадика, помог уверенно направить в себя налитую кровью головку, легко раскрываясь под её нажимом. - Ты доигрался! - Стиснув зубы от бьющегося внутри желания, Вадик всем телом резко навалился сверху, втолкнувшись в тесное нутро за одно сильное скользящее движение, не жалея заскрипевший диван и не намереваясь больше ждать, жадно задвигался, вбиваясь в выгнувшегося под ним брата, будто пытаясь наказать за непробиваемое упрямство, удовлетворяя свою собственную страсть, невольно срывал с тонких губ прерывистые возбуждающие вздохи, вторящие каждому новому глубокому толчку. - Тебе хорошо со мной? - не сдержавшись, простонал Глеб, нарушив собственное обещание молчать своим нерешительным вопросом, оказавшимся лишь началом его словесной ласки, пикантно подогревающей их ощущения возбуждающей искренностью. Щëки Вадика полыхнули огнём из-за откровенных слов, горячо выдыхаемых братом прямо ему на ухо, а родной голос стремился раскрыться всем спектром неприкрытого экстаза; слоги растягивались в словах, бессильные против сдерживаемых стонов наслаждения. Бесшумно всхлипывая дыханием, безудержно дрожа в жарком плену глубоких ритмичных движений, Глеб начал умолять не останавливаться, просил входить глубже и наконец зациклился на фразе "Хочу тебя-я... Хочу-у... Хо-очу-у...", шёпотом выстанывая её в ухо брату уже бессчëтное количество раз, сжимаясь вокруг терзающего его изнутри члена и готовясь кончить, так жарко и пошло, что Вадик, и сам больше не в силах терпеть это чувственное насилие тишиной, уткнулся лицом в подушку и с очередным глубоким толчком, буквально вжавшись в до умопомрачения тесное нутро, взорвался в оргазме, извергая внутрь своë семя и глуша откровенно громкие стоны удовольствия от каждого нового накрывающего его спазма. Чуть только вынырнув из отключившего сознание экстаза, понимая, что финишировал первым, крепко сжал влажный от выделенной смазки и пота между их обнажëнных горячих тел член брата, резко задвигал рукой и бëдрами, буквально вбиваясь в измученное сексом тело, торопясь, прежде чем начала угасать эрекция собственной пока ещё каменной плоти. Окончательно сдавшись умопомрачительным ощущениям, Глеб выгнулся, схватил губами воздуха и, забыв обо всех данных брату обещаниях тишины и осторожности, завыл, сорвав связки на блядский фальцет, тут же оборванный крепко зажавшей его рот и нос рукой Вадика. Стон глухо дрожал в ладонь, пока сперма брызгала между их разгоряченными телами, пачкая грудь и живот Глеба. Измотанный и полностью насытившийся полученным кайфом, Глеб расслабленно вытянулся под братом, на глазах бессовестно ускользая от него в крепкий сон. Приподнимаясь и сдвигаясь рядом, Вадик удовлетворенно покинул его тело, устроившись удобнее, за край подтянул отброшенное на пол одеяло, укрыв себя вместе с братом, и недоверчиво прислушался к безмятежной тишине квартиры, которой они изрядно потрепали нервы своей откровенной любовью. - Вот тебе и сказочка на ночь... Изо всех сил не позволяя себе уснуть ещё некоторое время, Вадик лежал рядом с братом, но чувствуя, как упрямо тяжелеют веки, пожалев и решив не будить своего ночного гостя, заставил себя переползти через мирно посапывающего Глеба, подняться с дивана и наощупь собрать брошенные на полу вещи. Лишь удостоверившись, что на виду не осталось никаких непредвиденных сюрпризов, поправил одеяло на брате и пошёл к двери, под ручку которой был плотно подставлен стул, своей высокой спинкой не позволяя ручке опуститься вниз. Оставшись довольным подобной идеей, Вадик прикрыл за собой дверь гостиной и ушёл спать в комнату Глеба, специально оставив его дверь нараспашку, чтобы мама не удивлялась на утро, путаясь в том, кто где ночевал, и понапрасну не будила младшего. Утро для всех наступило по-разному и в разное время: у Ирины Владимировны, привычно проснувшейся в шесть - с хлопот и сборов, у старшего Самойлова - перед маминым уходом, в половине девятого, - с выслушивания инструкций о кормлении себя, Глеба и поливе цветов, в то время как у его брата, по обыкновению, вообще не торопилось начинаться. Проводив маму до автобусной остановки и помогая донести две довольно тяжёлые сумки с вещами и подарками, предназначенными маминой подруге и её семье, дежурно продрогший и окончательно взбодрившийся морозным воздухом вкупе с продолжительной прогулкой, Вадик вместо постели отправился прямиком в горячий душ. Закончив свои утренние процедуры, не забыл позаботиться о завтраке, вскипятив чайник и порезав картошку на сковороду; прежде чем разогревать, решил поинтересоваться у брата, намерен ли тот вставать. Укутанный с головой в тёплое одеяло, Глеб безмятежно спал, никак не реагируя на происходящее вокруг. Скупое полуденное солнышко вплеснуло свой холодный свет в комнату, лишь стоило занавескам, звякнув кольцами, до конца разъехаться в стороны. Вадик немного постоял у окна, задумчиво глядя на морозный пейзаж, который так чётко подчёркивал леденящий холодок от оконных стёкол, и уже более решительно подошёл к дивану. Опустившись на корточки рядом, мягко приподнял край одеяла. Осторожно поцеловав спящего брата в уголок губ, Вадик заметил, как дрогнули его закрытые веки и по губам проскользнула довольная улыбка. - Вставать собираешься, лунатик? - Вадь, давай ещё... С усмешкой в голосе Вадик уточнил: - Целовать тебя ещё? Перевернувшись на спину, Глеб мягко потянулся на диване, приподнимая подбородок, приблизился к улыбающимся губам брата, будто специально не позволяя отвлекаться от себя. - Целуй ещё... Слова растворились в ощущении тепла и трепета от пробежавшего по губам дыхания, столь осторожного, будто спрашивающего разрешения на любовный поцелуй, прикосновения мягко сомкнувшихся губ. Вадик не спешил - целовал, скорее, по-детски невинно и сладко; таким мог быть самый первый поцелуй в жизни, любопытный и испытующий. Глеб скользнул пальцами по гладко выбритым скулам, в нетерпении разомкнул губы, провоцируя перейти к более откровенным, глубоким и томительным ласкам, ответно посасывал, заигрывая с искусными губами брата, добавляя возбуждающего влажного скольжения в разгорающийся поцелуй, увлекая Вадика наклониться ближе, отпустить себя на волю желаний. Вроде ещё ничего и не сделав, лишь крепко связав нетерпеливое дыхание в неудержимый порыв к близости, отчётливо ощутив опустившееся к низу живота тяжёлое томительное возбуждение, Вадик, причмокнув, прервал затянувшийся поцелуй, чуть отстраняясь, натягивая тончайшую ниточку слюны между вспыхнувших желанием губ, привычно уже утопая в обволакивающем нежностью открытом взгляде сказочных глаз. - Вадь... Научи меня целоваться. Ласковая улыбка сама собой тронула пухлые губы. - Ты очень хорошо целуешься. - Тебе приятно? Лёгкие домашние штаны даже при необходимости не смогли бы скрыть явного возбуждения, сильно натянутая ткань красноречиво подчёркивала и без того очевидный факт. - Да, мне однозначно приятно. Глеб податливо сел на диване вслед за выпрямившимся братом и мягко уткнулся в его живот лицом, не мешкая, ловко приподнял рубашку, добираясь до тела, заговорил, касаясь губами кожи: - Научи меня сосать... Собиравшийся что-то произнести, но буквально захлестнутый сказанным вместе с ощущением своего греха и стыда от уже взыгравшего воображения, нарисовавшего Глеба с членом во рту, Вадик сумел лишь втянуть в себя глоток воздуха и сдавленно прошептать: - Господи... Прости меня, Глебка... Куда я тебя веду?.. Мгновенно уловивший смену настроя в изученном голосе, Глеб удивленно поднял взгляд, словно проверяя, что он неправильно сделал. - Ты не хочешь? Не выдержав, Вадик виновато опустился перед братом на колени. - Я хочу, но ТЫ не этого должен хотеть... Поднявшись с дивана, Глеб смахнул с себя оставшийся край одеяла, а заодно, кажется, и последние сомнения с нерешительностью. Оказавшись перед братом полностью обнажённым в солнечном свете, не позволяя себе и капли смущения, заявил: - А я много чего хочу, и хочу, чтобы тебе было хорошо со мной! Мысленно крича себе немедленно прекратить, Вадик жадно пожирал глазами так откровенно ему предложенное прекрасное, юное, возбуждённое тело, поднимаясь с пола и оказавшись привычно чуть выше Глеба по росту. - Мне хорошо с тобой. С чего ты взял, что это не так? Я ведусь на тебя и даже скрыть не могу, насколько сильно, просто... - Просто научи! Глеб уже сделал этот шаг, обволакивающе прижавшись к Вадику, всем телом позволив им двоим физически ощущать обоюдное возбуждение. - "Просто"... Это же не на пианино или гитаре учиться играть. - Вот и не надо усложнять. Покажи, как тебе нравится, я пойму. В последнем Вадик почему-то даже и не сомневался. - А нет ведь разницы, парень или девушка тебе сосёт? Вадик от недоумения даже слегка отстранился, заискивающе ловя открытый взгляд. - Чего? - Ну, есть разница, парень или... - Я услышал вопрос, а ты с чего взял, что я знаю? Глеб задумался, не находя разъяснений своему внезапному любопытству и как-то неоднозначно прозвучавшему вопросу. Из раздумий его вывел подытоживший общую суть брат: - Эй? Теоретически-то нет, наверное, разницы, но мне парни, если что, не сосали. Вадик медленно, пуговица за пуговицей, расстегнул рубашку и пропустил к себе моментально юркнувшие к телу ласковые ладони, буквально захватившие своими любопытными прикосновениями. Ненасытно изучающие тело игривые ручонки скользили по коже без малейшего намёка на былую неуверенность, приятно разогревая аппетит, внимательными поглаживаниями лишь усиливая сладко ноющее желание внизу живота. Поймав ладонь Глеба в свою руку, Вадик поднёс её к губам, тепло целуя, не отрывая своего пылающего желанием взгляда от глаз брата, развернул наверх, приближая к его тонким губам. - Плюй... - Ритуал? Вадик только рассмеялся: - Давай, не выдумывай. Глеб немного наклонился, выполняя просьбу, сплюнул на свою ладошку, в то время как Вадик свободной рукой приспустил домашние штаны вместе с бельём, освободив от оков одежды свой ожидающий ласки, напряжённо вздрагивающий член и за руку потянул брата опуститься вниз. - Это почти как себе, я думаю... Глебу понравилось, как Вадик довольно прикрыл глаза и задержал дыхание от первого прикосновения влажной ладони; пальцы, продолжая движение, послушно обхватили упругий ствол, а рука брата так и осталась поверх его собственной, управляя действиями, совершила два небрежных порывистых движения по всей длине члена, увлажняя ласку, и остановила скольжение, спрятав головку в ладони, сильнее сжав пальцами. Едва различимый рычащий стон удовольствия вызвал ответную, пробежавшую по телу Глеба, волну возбуждения. - Давай не скромничай, - взвинчивающими движениями руки Вадик продолжил ритмично ласкать ладонью брата свою налитую кровью плоть, то увеличивая, то сбрасывая нажим, умело играя собственным возбуждением, плавно перемещая пальцы вверх к головке, затем так же плавно вниз, сжимая член у основания до откровенного желания стонать, и вновь продолжая неспешные движения, очерчивая большим пальцем головку, чувствуя, как Глеб внимательно повторяет ласку, доводя до играющей во всём теле дрожи. - Вадь...Хочу видеть, что делаю. Шумя дыханием и касаясь приоткрытых губ брата своими, словно нарочно намекая на то, каким будет его следующее прикосновение, Глеб пошло облизнулся, прикусывая губы и наполняя рот слюной, плавно опустился перед Вадиком на колени и сходу влажно поцеловал выглянувшую из кулака налитую кровью блестящую головку члена; тактильно изучая языком, скользко обвёл по контуру чёткий упругий изгиб, следуя вверх по уздечке, добрался кончиком языка до тонкой щёлочки в центре, осторожно пощекотал, водя вверх-вниз, и, чуть углубляя прикосновение, ощутил новый для себя солоноватый вкус предэякулята. Дрогнувший глухим гортанным стоном выдох лучше любых слов уверил Глеба в том, что Вадику хорошо. Получив своеобразное одобрение своим действиям, он мягко обхватил головку губами, пробуя влажно посасывать, снова вкруговую проходя языком, привыкал к удивительно твёрдой от возбуждения плоти. Чувствуя, что вот-вот наконец кончит, Вадик сосредоточенно на ощущениях закрыл глаза и взял быстрый ритм движений их рук, буквально через несколько мгновений переступая за грань удовольствия во взорвавший тело оргазм, отключивший его осторожность и заставивший со стоном облегчения жадно толкнуться в горячий плен покорных губ, импульсами роняя семя в запретный рот. - Не обязательно глотать... - больше похоже на просьбу прокомментировал Вадик. Наскоро утерев губы ладонью, Глеб бросил наверх быстрый взгляд, неожиданно наградив брата колкой пошлой ухмылкой. - Можно, я сам разберусь... Одним осторожным направляющим движением усадив на диван, легко раздвигая колени горячими касаниями ладоней, продвигаясь ближе и склоняясь к брату в его столь откровенной позе, Вадик продемонстрировал свою благодарность за подаренное удовольствие. В крайней степени возбуждённый и поглощённый процессом, Глеб с нетерпением отдался плену захвативших его плоть губ, но не боясь ответно прикасаться к брату, а, напротив, запустив пальцы в густоту тёмных волос, ласково перебирая и поглаживая по голове. Буквально чувствуя на себе взгляд, Вадик не спеша ласкает член губами, пропускает глубоко в рот, нарочно не поднимая глаз - наоборот, прикрывая веки, позволяет Глебу, не смущаясь, наблюдать за процессом. - Ва-а-дя-а... Кончая, Глеб расслабленно откинулся на лежащие позади подушки, так пошло и блаженно прокрутив на языке его имя, что Вадик не смог не раскраснеться, благо младшему в этот момент было далеко не до чужого смущения. Время, которое братья проводили вместе, окончательно переписало весь жизненный уклад, чётко поставив акцент на взаимном влечении, заставило без слов открыть друг другу свою откровенную правду. Получив взамен новую форму доверия, Вадик привыкал открыто ощущать присутствие брата рядом с собой, без его привычных недомолвок или эмоциональных всплесков, на смену которым пришли прикосновения и смелые прямые взгляды. Можно было подумать, что всё ограничится именно этой близостью, но всё же дело шло дальше. Плавно подсев на колени к брату и собственнически обвив руками за шею, Глеб, словно вдохнув чужое существо полными лёгкими, мягко поинтересовался: - Вадь, почему ты больше не спрашиваешь про стихи? Непонятно для себя самого, старательно откладывавший эту трудную беседу Вадик невольно напрягся. - В смысле - не спрашиваю? Просто... Я не хочу тебя заставлять. - Заставлять что? Ты даже не говоришь, какие песни ты решил оставить в альбоме... И насколько этого будет достаточно. - Я не хочу терять ни одной, просто под конец как-то лично слишком стало. - И кому об этом понять? Вадик задумчиво всмотрелся в удивившегося и встрепенувшегося брата, приобняв за спину, удержал его порыв. - Не-не... Ты сиди. - Вот, скажем, если строки просятся, то как же можно о другом?.. - Не надо о другом, это я так... С гномиками просто полегче было, - Вадик сам себе усмехнулся, обдумывая ту разительную разницу смыслов, которым суждено стало повстречаться в новом альбоме. - А как тебе идея этакой тайной слежки? - За кем? - Да ни за кем. Ну, то есть, не за кем-то конкретным, а за всеми в принципе, как своеобразное хобби, которому посвящаешь жизнь... - Как твоя любимая Раиса Семёновна? Глеб, прикинув предложенный типаж соседки снизу, прыснул со смеху. - Это я не про неё, но подошло бы неплохо! Вадику нравились задорные смешливые нотки, звучащие в родном голосе, ставшие лукавыми повеселевшие глаза. - И что предлагаешь спеть про бабу Раю? Шмыгнув носом и изо всех сил пытаясь побороть предательскую не сходящую с лица улыбку, Глеб пихнул брата в плечо и поднялся на ноги, манерно разводя руками, точно отрезая любую его провокацию. - Вадь! Я серьёзно! Про разведку, оппозицию, а ты... Серьёзность в тон голоса так и не вернулась, но Вадик решил сжалиться, скорее уже собственнолично заинтересовавшись новой идеей. - Ну всё, всё, бог с ней. Глебу хоть и потребовалось время на то, чтобы отделаться от упорно лезущей в воображение Раисы Семёновны, но свой уклон мысли он всё же восстановил, уже с меньшей решимостью сходил в свою комнату и, вернувшись с хорошо знакомой Вадику тетрадью в руках, сел напротив, на мгновение застряв в немой кухонной тишине. - Дашь? Очнувшись от своих мыслей, Глеб пошло улыбнулся. - Дам, не вопрос. Вадик мягко усмехнулся: - А прочесть? В один момент окончательно решившись, Глеб раскрыл заложенную пальцами страницу, перевернул и протянул тетрадь брату. - Так, ладно, давай читай. Пожалуй, больше всего на свете Глеб не любил ожидания чужой оценки. Пока брат читал предложенный текст, он неотрывно следил за пробегающим по строкам взглядом, изредка цепляющимся за отдельные слова и тогда повторно возвращающимся к началу предложения, уже более уверенно проходя через написанное. - Вадь, ты не молчи. - Я не молчу, я читаю. Или вслух? - Нет! Вадик прервался и медленно перевёл взгляд на брата. - Всё ещё сомневаешься? Глеб отрицающе помотал головой. - Нет, просто ты сам пишешь по-другому, и кажется, что каждый мой текст выбивается слишком... - И это плохо? Глеб, сбитый с толку внезапным вопросом, лишь пожал плечами. - Ага... Так, ну вот что... - Вадик быстро закрыл тетрадь и со шлепком положил на стол рядом. - Тут ведь нет какого-то общепринятого формата, это своеобразный поиск правильного пути через вдохновение. Я точно могу сказать, что ты легче пишешь. Пока я был занят идеей благозвучности по смыслу, ты просто и открыто подал чувства. Меня такая нарочитая откровенность пугает, а чёрт его знает, может, так и надо. Вадик вопросительно кивнул на продолжающееся молчание. - И я оставил все песни, которые есть. "Ты уходишь" тоже будет на альбоме, именно такая, ну ты понимаешь, - вернувшись к началу разговора, Вадик постучал пальцем по тетрадке. - Вот это ведь игра с ситуацией, гиперболизированная, колкая своей правдой. Не знаю, если честно, как ты вдохновляешься, но мне определённо нравится, и на первый взгляд песня очень лёгкая к восприятию. Это достойная точка к альбому. - И материала хватит? - Да, уверенно. Глеб немедля поднял со стола тетрадь, веером пролистал её до нужной песни и, одним лёгким рывком уверенно оборвав страницу, протянул к руке Вадика. - Значит, у неё теперь будет своё место. Свои места также незаметно обретали новые ощущения: открытости, тёплого дыхания брата, крепко спящего рядом на смятых простынях, увлеченных выразительных рассказов об американской разведке, и если вначале Вадик даже пожалел, что стал расспрашивать о содержании детектива, то на третий вечер рассказов о Нате Пинкертоне готов был признать, что конкретно втянулся в запутанный сюжет "Пинкертоновщины". Трепетных поцелуев, вместо слов желающих доброго утра, если они приходились в губы, опасных стонов и скрипов старенького дивана, лишь подстегивавших стихийные вспышки желания, от каждого столкновения ненасытного для секса возраста против опыта умелого любовника. Переписанные страницы ценностей и восприятия заново заполнялись уже иными смыслами, словно выходившими из-под карандаша вдохновлённого поэта, в порыве страсти меняющего ход своего произведения. Точь-в-точь как Глеб, который всё чаще возвращался к своей тетради, увлечённо открывая новые строки. Точь-в-точь как в детстве, когда можно было просто улыбаться и чувствовать себя счастливыми за просто так, не зная ещё грызущей суеты, чужих оценочных ожиданий, оглядок на свои поступки, страха осуждений, безденежья, вечной нехватки времени, усталости, невпроворот работы с давящим долгом впридачу. Этот мираж, выстроенный в оборванном отрезке времени, неумолимо таял, лишь на короткое время позволив братьям забыться друг в друге. Не спеша и тщательно вдевая свой выбившийся из шлевок брюк ремень, Вадик довольно разглядывал раскинувшегося на его диване Глеба. Подобного всецелого собственного удовлетворения он, пожалуй, не только не испытывал раньше, но даже и не думал, что такое возможно. Приятное ленивое физическое опустошение шло вразрез с эмоциональным подъёмом и вдохновением, разом охватившими всё его существо, а вид измотанного, выжатого в буквальном смысле слова брата вселял чувство гордости за собственные мужские силы. Наконец закончив с ремнём и закатав манжеты рубашки, Вадик наклонился к зацелованным припухшим губам, чтобы ещё раз ощутить их волнующую нежность, по своему обыкновению поблагодарить поцелуем за подаренное удовольствие своего едва восстановившего дыхание брата. - Ещё? - Ты что, умереть подо мной решил? - Вадик вскользь бросил взгляд на часы. - Авансом до приезда мамы я уже не смогу - боюсь, не встанет. Через десять минут выходить... Застегивая на запястье массивный браслет часов, он упустил из внимания тучей пробежавшую по лицу Глеба тень печали от осознания того, что только их время, без оглядок и масок, последними крупицами просыпалось в прошлое, не оставив за собой ни обещаний, ни определённости. Уже вечером, собравшись втроём на кухне для того, чтобы просто попить чай, хрупкость своих закрутившихся иллюзорных отношений ощутили оба брата. Глебу в полной мере подтверждались самые яркие его опасения - он не мог поддерживать нужный ему контакт тянувшейся невидимой лентой энергии от него до брата, не подпитывался тактильной лаской и не имел возможности задерживать взгляд на любимых лицемерно спокойных глазах, не понимая, как Вадику удаётся будто бы ни в чем не бывало слушать мамины рассказы о поездке, пить, кажется, потерявший для него вкус и цвет чай... Наконец, сдавшись, теснее прижав колено к ноге брата, Глеб отодвинул чашку и обречённо оперся локтями о стол. На мгновение показалось, что его Вадик вернулся, ответно мягко потрепав мягкие кудри на его затылке, но, с надеждой оглянувшись на брата, Глеб не встретил желанного взгляда - тот вовсе смотрел в окно, на пушистыми хлопьями летящий к стеклу снег. Пока мама говорила о празднично украшенном Свердловске и зимней сказке, хотелось выть от одиночества. Попав в заточение своего воображения, Глеб всё больше уверялся в реальности собственных разыгравшихся страхов, но при маме даже не мог спросить у брата, отчего тот снова от него отдалился. Прилипшие к оконному стеклу снежинки, нагреваясь, таяли, стекая вниз изломанными, блестящими в свете уличных фонарей дорожками. Вадик уже осознал, что окончательно утратил понимание хода беседы - Глеб снова нарушал его пространство невидимыми прикосновениями под столом, заставляя размышлять о том, как выдержать эту тонкую грань приличия и не вызвать невольных подозрений со стороны мамы. Забавляло только то, что они, кажется, всегда были чересчур близки друг другу, но предательски переиначившиеся ощущения грозили выдать Вадика с потрохами. Ласково перебирая волосы брата, он так и не решился взглянуть в его сторону, опасаясь, что зальётся краской от вида его наглых глаз, таящих в глубине позорную правду. Раздавшийся из коридора телефонный звонок пришёлся как нельзя кстати. Вдребезги расколотые перегородки из хрупкого стекла, разграничившие пространство между братьями, градом мельчайших частиц осыпались вниз. Стоило Ирине Владимировне поспешить в коридор, как оба Самойлова нервно развернулись, проверяя присутствие друг друга. Первым не выдержал Глеб: - Всё рушится к чертям! Вадик быстро взял дрожащую руку в свою. - Всё в порядке! Глеб отрицающе замотал головой. - Ты отдаляешься... Вадик хмыкнул и, если бы не эта всепоглощающая паника, зародившаяся в светлых глазах, его позабавил бы подобный надуманный максимализм. - Нормально, и должно быть так. Я с тобой. О какой херне ты опять думаешь? Губы Глеба дрогнули, но он упрямо смолчал, скрывая от брата свою правду. - Да попробуй ты меня по-другому ощущать, на доверии, и необязательно меня при этом за член держать... Я с тобой! - Тепло улыбнувшись, Вадик прислонился лбом ко лбу брата, замер, сплетая вместе два дыхания. - Мне так же странно, но это наша правда. Мама вернулась на кухню, когда Вадик тепло поцеловал брата в лоб. - Вадюш, там Саша звонит, с Новым Годом поздравляет, иди поговори. Кивнув, Вадик поднялся из-за стола, не заметив, что всё ещё сжимает руку брата, осторожно разжал ладонь, торопясь выйти. Разговор с Сашей и хорошие новости ударили своеобразной неоднозначностью. Уже дослушивая эмоционально вспыхнувшего друга, Вадик согласно мычал в трубку, чтобы тот не решил, что связь оборвалась, хотя собственные мысли главным образом замкнулись у дилеммы о том, как преподнести полученную информацию Глебу, а ещё точнее, какой реакции от него ожидать, и здравый смысл просто оглушительно приказывал не проверять этих фактов при маме. Замаячившее на горизонте февральское выступление группы, о котором, как заведённый, вещал Санёк, обязано было состояться. Они и так долго ждали подобной возможности, и Вадик готов был в лепёшку расшибиться, только бы не упустить подвернувшийся группе шанс, успеть представить в рок-клуб новый, уже почти скомплектованный в альбом материал, но нужно срочно возвращаться, вызванивать парней и собирать группу на запись в самый разгар праздников. Тогда всё виделось вполне выполнимой по срокам задачей, и никаких промедлений. Сомнения, говорить ли сразу Глебу, пришлось отбросить в зачатке. Идти на подобный риск при маме никак нельзя, нужен более спокойный, безопасный момент. Стоило Вадику появиться в дверях кухни, испытующий внимательный взгляд брата ожидаемо затрепал по нервам. - Как там, Вадь? - П-порядок. С Новым годом тебя, мелкий! Вадик помял за плечи неожиданно поднявшегося навстречу брата. - Спасибо, я к себе. - Саша такой молодец, не забывает звонить, хороший, воспитанный мальчик. Вы бы заезжали вместе, - мама переключила на себя внимание старшего сына, когда вышедший наконец из кухни Глеб предоставил, кажется, самый подходящий момент, чтобы наедине с ним объясниться. Наскоро собрав и поставив в раковину оставшуюся на столе посуду, Вадик поторопился поцеловать маму и последовать его примеру, но дверь комнаты брата оказалась неожиданно запертой на внутренний замок. Безрезультатно постучавшись и понажимав на дверную ручку, Вадик устало вздохнул: - Глеб? Брат, скорее всего, был в чёртовых наушниках и не мог его слышать, а поднимать излишний шум совсем не хотелось. - Ой, Вадь, не ушёл ещё? Погоди чуток! Мама, выглянувшая в коридор, на мгновение скрылась на кухне и вернулась уже со стулом в руках. - Сделай доброе дело, достань коробку с антресолей, сейчас тебе ещё табуретку принесу. - Угу... И мыло заодно давай. Вадик взял стул и переставил его под вешалку, чтобы получить опору о соседнюю стенку, табуретку же расположил сверху, стараясь установить её ножки как можно дальше от краёв. Скинув тапки и удерживаясь за стену, Вадик, внимательно оценивая устойчивость конструкции, поднялся наверх и открыл верхние дверцы, пока мама подстраховывала, не позволяя стулу качаться. - Сказала бы, завтра мы бы с Глебом достали, он легче... - Так там коробка тяжёлая, не стащил бы! - Эта? - Вадик отодвинул в сторону пустую коробку из-под ёлочных игрушек и потянул за верёвку, которой была перевязана следующая. - Ага, только осторожно бери. Вадик с трудом подтянул коробку ближе к краю, перемещая тяжесть на себя. - Ох нифига... Камни храним? - Ой, только не упади, книги там! Вадик задержал дыхание, переложил край коробки на своё плечо и, осторожно нащупывая ногой стул, совершил шаг вниз. - Вот молодец, спасибо! Спустившись на пол со следующим шагом, Вадик тяжело выдохнул и поудобнее перехватил картонный край. - Ну, куда тебе их? - Давай на кухню, сразу переберу. Выполнив мамину просьбу, Вадик поставил коробку на стул. - Спать лучше бы легла, что тебе вдруг книги ночью понадобились? - Я в электричке выспалась, а соседке давно обещала отдать, всё забывала, вот пока ты и время есть... - Помочь? - Нет, спасибо, иди отдыхай. - Быстро протерев коробку от собравшейся сверху пыли, Ирина Владимировна принялась осторожно развязывать крепко затянутый на замотанной накрест верёвке узел. Пожелав маме спокойной ночи, Вадик вернулся в коридор, закрыл антресоли и отнёс на место стул с табуреткой. В комнате Глеба по-прежнему было всё так же тихо. Ещё раз удостоверившись, что дверь заперта, Вадик ушёл к себе, решив не откладывая в долгий ящик рассказать о поменявшихся планах сразу за завтраком. Вновь встретившись поутру с дежурно запертой дверью, эмоционально Вадик был готов сорвать замок. Мама выглянула в коридор на поднятые шорохи. - Вадь, кушать идите, пока завтрак горячий. Оставив свои бессмысленные противоречия с дверью, Вадик отправился на кухню к маме. - Доброе утро! - Доброе, садись, мой хороший. А Глеб? - У него закрыто. Быстро управившись у плиты, мама поставила на стол перед сыном тарелку с омлетом, положила столовые приборы. - Спит ещё, наверно, сейчас... Ты кушай пока. Вадик взял кусок булки и принялся размазывать сверху сливочное масло, прислушиваясь к тому, как мама громко постучала в дверь к брату. Наверное, ещё через минуту щёлкнул замок. - Давай-давай, всё остывает, позавтракаешь и поваляешься! Мама вернулась к плите, наполняя вторую тарелку едой для Глеба. - Ма... Мне чуть-чуть... Ещё не проснувшийся голос пробрался на кухню раньше брата. Вадик оглянулся на дверь как раз в тот момент, когда в проходе вяло возник заспанный, весь помятый Глеб в одной длинной футболке и трусах. Ирина Владимировна поставила на стол вторую порцию, а Вадик быстро подвинул тарелку на место рядом с собой, обозначая, куда садиться. - Просил же, немного... Я вообще ещё есть не хочу. - Садись. Опять, наверное, полночи не спал, раз не проснуться. Глеб нехотя опустился на табуретку и обречённо взял вилку, лениво покручивая в пальцах. - Покормить? - Мягко усмехнувшись, Вадик поправил за ухо брата закрутившийся завиток волос. - Вадь, отстань! - Недовольно бурча и бросив вилку в тарелку, Глеб двумя руками растормошил все свои перепутавшиеся волосы. - Я чай просто попью. - Чай после попьешь. Чтобы всё съел, специально вам готовила! - Мама включила свой правильный, уверенный тон, не обращая внимания на капризы младшего сына. Вынужденный поднять вилку, Глеб разделил омлет, выбрав в сторону обжаренную колбасу. - Горячий... Невзначай наблюдая за мучениями ещё, кажется, спящего брата, Вадик закончил со своей едой и взял в руки чашку. - Спасибо. Ирина Владимировна забрала пустую тарелку. - На здоровье. Делая над собой неимоверные усилия, Глеб наконец-то начал есть, осторожно пробуя кусочки омлета, боясь обжечься. Подползая тапком под босую ступню брата, Вадик поставил его ногу на свою и легонько покачал, привлекая внимание. Глеб поднял взгляд и задумчиво рассмотрел любимое лицо, пока наконец не услышал осторожный вопрос: - Поешь, выйдем пройтись? Хочу поговорить с тобой. Глеб неопределённо пожал плечами, а Ирина Владимировна, севшая за стол к сыновьям, будто торопясь, сообщила старшему о своих планах: - Я вчера книги отложила, нужно будет Оксане Николаевне на второй отнести, и ещё там сумка большая у меня в комнате, тоже спустить, а Оксана тебя очень просила посмотреть, почему звук на телевизоре пропадает... Не зная ещё, что через миг пожалеет о своём невольном любопытстве, Вадик удивился: - Куда с утра планов-то столько? - Вот ты лучше вначале сделай, а потом гулять уйдёте, а то потом не дождаться вас. - Мам, я только с телевизором не обещаю... - Посмотри для вида хотя бы, она давно жаловалась, я всё тебе сказать забывала. Опять завтра уедешь и... - Блядь... - Вадик?! Внутри резануло таким волнением, что Вадик не сразу понял, что сматерился вслух. Вилка Глеба, полетевшая в остатки недоеденного омлета, звякнула по тарелке. - Спасибо, мам! Я больше не хочу! Вадик дёрнул рукой, с опозданием накрывая руку брата, но жест был молниеносно отброшен. Не желая никого слышать, за доли секунды перепрыгнув через свою табуретку, юрким зверьком он вышмыгнул за дверь. Вадик порывисто поднялся следом. - Вот спасибо, мама! - Что спасибо?! - Зачем нужно было сейчас говорить? Ирина Владимировна, лишь покачав головой, собрала посуду в раковину. - Я ещё вчера сказала. Быстрее успокоится, не маленький. Вадик замер, переваривая услышанное и складывая уже абсолютно другую, более ясную картинку. "Порядок", блин... Хоть с чего начинать, но нужно было самому говорить. И вот с какого бока теперь подступить к брату... Оставленная посуда услужливо предоставила шанс немного собраться с мыслями. - Помою, мам... Мысленно Вадик старался не злиться на друга. То радостное настроение, которое исходило вчера от тона его голоса, оправдывало нетерпеливость; безусловно, Саша желал поделиться наклевывающейся удачей со всем белым светом, и не подозревая, что беззлобно разболтанная информация станет подобным боком, пошатнув и без того нестабильное равновесие между братьями. Дверь комнаты Глеба, вопреки всем ожиданиям, оказалась противоречиво открытой настежь. Отбросив все сомнения, Вадик прошёл по коридору и остановился на пороге, не торопясь входить, а попросту оценивая ситуацию. Глеб сидел, развернувшись спиной к своему рабочему столу, и медленно покачивался на стуле, на немного отрывая ножки от пола и мягко возвращая статичную опору. Такого тяжёлого взгляда Вадик не смог припомнить за всю историю их общения - Глеб смотрел внимательно, с какой-то глухой занавесью во взгляде, не позволяя прочесть ни одного из своих молчаливых вопросов, которых, по всей видимости, было немало. Вадик наконец шагнул вперёд, не останавливаясь, прошёл до брата и, медленно опустившись на пол, сел у него в ногах, на что Глеб ответно стянул с себя наушники, оставив их висеть на шее. Решив уже начинать прямо с сути, Вадик тепло положил ладонь на голое колено. - Прости, что сразу не сказал, просто хотел наедине поговорить. Глеб молча кивнул, но так и не проронил ни слова. - Я сам не ожидал, что так получится, но это ведь хороший для нас шанс, осталось только в рок-клубе материал представить и о выступлении договориться, - Вадик успокаивающе мягко, по кругу поглаживал острое колено, тепло глядя на брата. - Не молчи. - Подвинувшись ближе, коснулся губами второго, довольно обратив своё внимание на то, как проступили мурашки на бледной коже его бёдер. - Хороший мой, у нас есть готовый материал, альбом будет закончен, появляются и станут ещё и ещё появляться возможности выступать. Я хочу видеть твою радость вместо сомнений. Крепко обняв худые ноги брата, прижавшись чуть колючей щекой, Вадик наконец почувствовал, как Глеб легко погладил его по волосам, и ощутил пришедшее невероятное чувство облегчения от возобновленного контакта. - Сейчас понемногу втянемся, это всё рабочие моменты, и за все наши старания будет и достойная отдача... Начав с проникновенным вдохновением описывать их дальнейший путь к успеху, на ходу отметая и собственные сомнения в том, что вообще может быть иначе, Вадик дал Глебу почувствовать, насколько важно его участие, не торопился с выводами и полностью отдал брату всё своё по минутам расписанное на сегодня время. В его суждениях не было никакой другой правды, как и не должно было её оставаться в нестабильном восприятии Глеба. Даже вошедшая проверить своих сыновей мама не заставила Вадика отвлечься от брата, лишь недовольно нахмурила брови, уже по обрывку услышанного поняв неугодный ей уклон разговора, и покинула комнату, тактично не вмешиваясь. Лишь время, не считаясь ни с чьими интересами, спешило вперёд. Учтя и выполнив все обязательные для себя формальности, Вадик отправился помогать маме с доставкой вещей соседке со второго этажа. Дожидаясь, пока женщины попьют чай, обнимаясь с лакированным коробом пятой "Весны", развернул телевизор на тумбе и вдумчиво открутил его заднюю крышку. На счастье, для починки обозначенной "поломки" даже не понадобились инструменты - Вадик лишь развёл в стороны два перемкнувшиеся проводка на динамике и сдул скопившуюся на кинескопе бархатную массу серой пыли. Поднимаясь домой до пятого этажа, мама буквально сияла от счастья и гордости за своего ребёнка. - Вот видишь, какая профессия хорошая! Вадик усмехнулся, оглядываясь на маму. - Какая? Телевизоры чинить? Мам, это всего лишь навык... - Но сделал ведь, а ты представляешь, сколько мастеру платить? - Да там и не сломано ничего, просто по крышке стучать не надо... Вадик остановился у квартиры, придерживая дверь и пропуская маму вперёд. - Это ты понимаешь, потому что разбираешься, а мастер придёт - заплатила бы, сколько сказал! - Бутылку бы поставила! Ирина Владимировна, утомлённая принципиальным упрямством, тяжело вздохнула, прекрасно чувствуя, к чему подводит сын. - Не преувеличивай! - Опасная работа, можно спиться... - Вот ты сейчас специально подтягиваешь! Это уже предрасположенность к алкоголю. Где у тебя электриков спаивают? - Ну так и музыканты тоже, представь, непьющие бывают. - Вот тут с трудом уже верится, по притонам и кабакам - непьющие, чудеса какие... Мама, не желая продолжать бессмысленную беседу, прошла на кухню, неся в руках завёрнутый в полотенце, ещё тёплый пирог от благодарной соседки. Вадик же, как всегда, оставшийся при своей непоколебимой позиции, завернул в ванную комнату - счищать с рубашки налипшую на рукава пыль. Глеб из своей комнаты отчётливо слышал, когда вернулись мама с братом, их противостоящие друг другу голоса - раздражённый и усталый против усмехающегося бархатного, который уже завтра погаснет в этой квартире, будет звучать для других. Именно в этот момент вся так красиво и красноречиво выстроенная Вадиком концепция, пошатнувшись, рухнула в никуда, оставив лишь голую очевидную реальность: Глеб, остающийся в Асбесте, и возвращающейся в Свердловск брат- туда, где кипит жизнь, шаг за шагом открываются новые возможности и перспективы, расцветает юная группа, музыка сливается с проникновенными текстами, кружит голову и соблазняет, уводя за собой к славе, не даёт оглядываться назад, туда, где Глеб, кажется, вечно будет тормозить своими обстоятельствами. Конечно, это же очевидно - это чужая жизнь, жизнь его брата, а сам он - словно якорь, не вписывающийся и тормозящий запланированный путь к успеху. Кажется, что даже не способный выбраться из-под родительского контроля, не говоря уже о большем... Глеб нервно поворачивал в руке ещё чуть тёплую после магнитофона кассету с собравшейся на правой катушке лентой. Вот он, почти законченный альбом брата, то, что он так желает получить и пойдёт до конца, пока не достигнет цели. Глеб закусил губу - это война, война за цели и мечты, война, которую нельзя проигрывать... Да он и не собирался! Внезапно раздавшийся из глубины квартиры гулкий удар перевернул мирное течение времени. Вадик взволнованно выглянул из ванной и замер, стараясь определить направление шума. Как только мама открыла дверь кухни, сомнений в источнике не осталось. - Что тут у вас? Вадик пожал плечами и поспешил по коридору до комнаты брата. - Сейчас разберусь, не переживай. От увиденной картины у Вадика буквально пропал дар речи. Перевёрнутый, засыпанный проводами и книгами со стола, в ногах Глеба покоился магнитофон. - Глебка? Не зная, с чего начать, Вадик быстро подбежал к брату. - Ты не ушибся? Глеб как-то только по-своему ухмыльнулся, скорее, любопытно заглянув в карие глаза. - Что случилось? - Он упал... - Глеб обречённо театрально развёл руками. Вадик опустился на пол, стараясь, не навредив ситуации, перевернуть магнитофон, придерживая одной рукой колонку, а другой отодвигая мешающие провода. - Ладно, не переживай. Видимых повреждений, кроме выбитой из пазов крышки кассетоприемника, видно не было. Вадик отложил крышку в сторону и щёлкнул кнопкой воспроизведения на удачу. Еле слышно скрипнув, закрутились рабочие катушки. - Глеб, дай кассету. Глеб громко положил на край стола всё это время находившуюся у него плёнку и, развернувшись, бесшумно отошёл за спину брата. Умелыми движениями надев плёнку на катушки, Вадик включил воспроизведение, дожидаясь начала ленты, но даже через выдержанное в ожидании время звуков музыки не последовало - плёнка плавно бежала, сматываясь на пустую катушку в абсолютной глухой тишине из динамика. Стало ясно, что легко это падение не окончилось. Последовательно прощёлкав кнопками от воспроизведения до стопа, Вадик дополнительно обнаружил срывающуюся с нажатой позиции кнопку обратной перемотки; со вздохом несколько раз перепроверил, но предварительный приговор, пожалуй что, был вынесен. Какой только силой можно было так умудриться свернуть магнитофон, тут и нарочно-то не придумаешь. Вадик вдруг взглядом проследил предполагаемую траекторию полёта - на такое расстояние от стола да ещё случайно... - А как, ты говоришь, он упал? - Вадик оглянулся к брату, уже непонятно сколько времени отсутствующему у него за спиной. - Глеб?.. Вот чёрт! Оставив место происшествия и бегло заглянув в гостиную, Вадик раздосадованно завалился на кухню, но, к своему удивлению, встретил только маму. - Мам, ну и где он?! Ирина Владимировна закрыла холодильник и внимательно взглянула на сына. - Да что вы туда-сюда носитесь? Что там случилось? - Магнитофон "упал". - Ай, как так? - Я не знаю, как, вот хотел Глеба спросить, куда он... - Так он же ушёл! - В смысле, куда?! Вадик быстро вылетел в коридор, где, как подтверждение, его ожидала пустая вешалка, которую он второпях не заметил по пути на кухню. Ирина Владимировна вышла вслед за сыном. - Стой, стой, не бегай! Вадик же нырнул обратно в комнату брата в надежде в окно увидеть, как тот выйдет на улицу, и постараться догнать, поняв направление. Мама, всплеснув руками, остановилась, разглядывая лежащий на полу магнитофон. - Сломался, да? Ой, Глеб, наверное, расстроился, он же от него не отлипал... - "Р-растроился", да... - раздражённо прорычал Вадик, всё ещё всматриваясь в тихий двор. - А ты починишь? Может, получится? Вадик с надеждой оглянулся на маму, находясь где-то глубоко в своих мыслях. - Ма, а что он сказал, куда пошёл? Ирина Владимировна пожала плечами. - Просто пройтись - я думала, что он из-за твоего отъезда бесится, а тут, оказывается... Вадик завыл от безысходности - бегать по Асбесту в бесполезных поисках было бы пустой тратой времени. Да что же вытворял мелкий гадёныш, и как только можно было на такое пойти! Чувства слайдами сменялись от злости к волнению, произошедшее просто не лезло в логические рамки. - Да не переживай ты так. Как будто Глеба не знаешь - успокоится, придёт. Больше будешь вокруг него бегать, только хуже сделаешь. Хоть Вадик прекрасно понимал, что случай кардинально отличается от того, о чем говорит мама, но слепо бежать вдогонку и вправду было безрассудством. Глубоко вздохнув и вернув своё внешнее мягкое спокойствие, он уточнил у мамы: - А где моя сумка с отвертками? - В коридоре, в тумбочке, принести? - Да, ма, спасибо. Битых полдня проковырявшись с магнитофоном, Вадик наконец нашёл и припаял все сорванные провода, идущие от динамика, перебрал и накинул в пазы пружины в кнопках, перепроверил чистоту вернувшегося звука и, вполне довольный проделанной работой, подклеил крышку кассетной деки на изоленту, чтобы избежать её срывания из паза при полном открытии. Наконец магнитофон смог занять своё прежнее место на левой тумбе рабочего стола, и кроме алой полосы изоленты и густого яркого запаха олова и смолы янтарной канифоли, поселившихся в комнате, ничто не напоминало о случившемся. Глеб вернулся поздно вечером, тихой тенью проскользнув к себе и закрывшись в комнате, пока мама с братом находились на кухне. Первым обнаружив его возвращение, Вадик осторожно постучал в дверь, но, вместо ожидаемой реакции, на стук пришла мама. - Вадюш, оставь. - Я просто хотел убедиться, что всё нормально... - Он дома, и всё нормально. - Мама, как назло, охраняющая покой своего младшего сына, не оставила никаких вариантов, кроме как сдаться и уйти в свою комнату. Уже не скрывая удивления, Вадик зашёл на кухню к маме, не замечая своего тяжёлого вздоха, опустился на табуретку. - Маам? Молча пожав плечами, Ирина Владимировна разлила по чашкам свежезаваренный кофе и с серьёзным видом села напротив сына. - Вот ты мне, будь любезен, объясни: что вдруг изменилось? У Вадика в голове толпилось целое множество возможных ответов, ни один из которых он не решился бы произнести вслух. - Когда я звоню и рассказываю о проблемах с твоим братом, ты говоришь, что я накручиваю, так почему сейчас ты... - Потому что это не одно и то же! - Нет, ты ошибаешься, сейчас всё очевидно! - Очевидно что? Тебе очевидно, почему его нет дома в шесть утра?! - Разве странно? Ты знаешь, как я это вижу, и уже много раз просила тебя не забивать Глебу голову этой ерундой! Ты всегда так или иначе будешь примером для брата и, вместо того, чтобы объяснить, как важно поступать, учиться, думать о дальнейшей карьере, что делаешь ты? Носишься вокруг со стихами, гитарами, выступлениями, выстраиваешь какие-то иллюзии, а теперь ещё участие в группе - что дальше?! Вадик нисколько не пасовал перед тяжёлым маминым взглядом - наоборот, именно старшему из её двух сыновей посчастливилось унаследовать этакий стальной стержень уверенности в своей правоте, и там, где Глеб молча прогибался под авторитарным домашним строем, Вадик всегда знал, что ответить. - Дальше - жизнь! И иллюзии здесь - это телевизионный мастер, который любит свою супер-профессию. Карьеру нужно выстраивать из того, что тебе дано. Ты, серьёзно, видишь, как он учится на историческом? Словно на себя в зеркало, глядя в глаза сына, Ирина Владимировна, желая того или нет, видела, насколько он повзрослел. Этот противоречивый диалог мог бы длиться ещё очень долго, и вряд ли кто-нибудь из них сдал бы позицию, но время, остающееся до начала смены, не позволяло продолжать этот укрытый за спокойными жёсткими тонами голосов спор. - Ты завтракать будешь? - Я не хочу завтракать, я хочу, чтобы ты мне ответила. - Вижу ли я его на историческом? - Нет, знаешь ли ты, где он? Уставшая от поразительного упрямства, Ирина Владимировна вздохнула и нервно убрала со стола чашки, свою опустевшую и полную Вадика, к которой он даже не притронулся. - Если решил не есть, собирайся, выходить уже пора. - Маам? Я не поеду, решил его дождаться. Чашки, громко опущенные в раковину, глухо звякнули краями, подчеркнув чужую нервозность. - Поедешь, - комкая полотенце и наскоро протерев забрызганные руки, Ирина Владимировна раздражённо кинула его на стол перед сыном. - Поедешь, и разговаривать тут не о чем! Хочешь, чтобы я ответила? - Предупреждающе указав на сына пальцем и задержав жест, мама дала самый понятный ему ответ и, не оглядываясь, вышла из кухни одеваться. - Он там, где не нужно с тобой прощаться, где не нужно чувствовать, как рушатся все твои сказки. Ты поедешь и позвонишь через два дня, и всё, как всегда, будет в порядке. Собирайся. Недовольный хрустящий скрип снега сопровождал две фигуры, одиноко идущие вдоль Советской улицы, утонувшей в грязно-пепельной мгле. Город, казалось, не собирался пробуждаться, а ровная гладь свежего нехоженого снега глухо укрыла тротуары. Опасаясь поскользнуться и крепко придерживая маму под руку, Вадик повторял её торопливый шаг, пока они оба не добрались до проспекта Ленина, так и не проронив ни слова. Дальше их пути расходились. - Мам, тебя проводить? - победив своё упрямство, поинтересовался Вадик. - Нет, спасибо, родной, не мёрзни. Ты же знаешь, тут пять минут до остановки. - Сделав вид, что вовсе ничего и не происходило, поцеловав старшего сына в лоб, попрощалась Ирина Владимировна. Коротко проводив маму взглядом, Вадик перешёл через проспект до остановки идущего на автовокзал автобуса, по счастью, показавшегося из-за поворота уже через несколько коротких минут. Непонятная тревога, шевелящаяся внутри, не позволяла ощутить даже тепла пустого салона автобуса, со скрипом раскрывшего свои двери. Задумчиво и отрешенно Вадик вёл взглядом по морозным узорам, затянувшим оконные стекла ледяной живописью, жёлтому свету потолочных светильников и туманному облаку пара, поднимающемуся в дверном проёме и тающему перед ним в воздухе, пока сложившиеся двери не разделили всё на до и после.