Сколько нервов до Асбеста?

Мороз, быстро начавший щипать лицо, заставил Вадика натянуть шарф до переносицы, из-за чего пар собственного дыхания инеем оседал на ресницах. Из своего ли упрямства или из сомнений в маминых суждениях, желая подтвердить или опровергнуть очевидно неприятную для себя версию происходящего, Вадик резко развернулся от хищно лязгнувшего замерзшими дверьми автобуса, встав на свою собственную тропу и окончательно откинув прочь чужую оценку, теперь коротким путём, сквозь безлюдные дворы, торопился к дому, пока совсем ещё не продрог и не затерялся в путающихся под ногами наметённых ветром сугробах. Зайдя в пахнувшую в лицо теплой сыростью парадную и протянув уже было руку, чтобы открыть следующую дверь, Вадик по инерции остановился, услышав из-за поворота к ящикам громкую оживлëнную болтовню собравшихся перекурить в тëплом безлюдном закутке подростков. Смешки и звук чиркающих спичек услужливо рисовали в памяти привычную картину, уже не посчитать, сколько таких вот раз сам Вадим грелся зимой по подъездам, разделяя с друзьями курево, пока в рабочее время никто не должен был проходить мимо. Задержавшись из-за своих нахлынувших воспоминаний, он даже вздрогнул от неожиданности, чётко услышав свою фамилию. - И чё Самойлов? Вадик осторожно приоткрыл дверь, выпуская звук голосов вместе с едким дымом, и бесшумно прошёл на площадку первого этажа. Трое пацанов ютились у почтовых ящиков недалеко от лестницы, двое - прислонившись к зелёного цвета стене, а третий - сидя на корточках напротив друзей спиной к Вадиму, жадно затягивался табачным дымом, пока к нему обращался с вопросом показавшийся знакомым паренëк в глубоко натянутой на голову чёрной шапке. Вся ещё вчерашняя школота вымахала и изменилась; да возможно, что Вадим знал и всех троих, стоило бы только присмотреться, но услышанное дальше отняло всё внимание, заставив нервно передëрнуться. Со смешком выдохнув облако дыма, нижний ответил на вопрос: - Опять ноет, как девка, твой Самойлов. Рваный стрельнул и свалил... Заливистый смех эхом прокатился наверх по пустой лестнице, а Вадик так и оставался, переваривая услышанное и понимая - то, что подростки его заметят, дело лишь нескольких секунд. Оба повернутые лицом к двери паренька подорвались с места внезапно, шаркая подошвами по бетонному полу, с перепугу гася свои недокуренные папиросы, юрко огибающие Вадика по разные стороны и так спешащие к входной двери. Третьего заводилу Вадим крепко поймал за рукав куртки, как только тот с ним поравнялся в попытке догнать уже выскочивших на улицу товарищей, и наконец получил возможность разглядеть горе-беглеца. - Эй! Стой! Понимая бесполезность попытки вырваться, пацанчик остановился, молча уставившись в пол с раскиданными по крашенному бетону обгорелыми спичками. - Ты же из соседнего, - констатировал Самойлов, скорее уже для себя самого. - Витëк? - Память Вадима явно не подвела, о чём красноречиво поведал печальный вздох. - Чë, Витëк, не смешно уже? Мальчишка дёрнул на себя руку, освободившись из захвата, и недоверчиво глянул на Вадика. - Я твоего брата не трогал... - А веселишься чего? - Ну просто... Забавно... - Где Глеб? - А я не знаю... Честно! - искренне оправдываясь, поспешил сообщить Витëк. - Хорошо, я поверил. Видел ты его когда? - Ну-у... Ну, с полчаса назад, наверное. - У тебя он деньги стрелял? С секунду помявшись, мальчишка кивнул: - Да, рубль... Вадик задумчиво хмыкнул и, расстегнув куртку, по двадцатке отсчитал долг Глеба. - На, держи. Ты, конечно, не знаешь, на что он занимал... Уже успокоившийся мальчишка довольно улыбнулся, отрицающе мотая головой и высыпая позвякивающие деньги в карман. - Спасибо. Можно я пойду? Вадик кивнул, указывая на оставленный компанией мусор. - Иди, только уберите здесь за собой. Вадик уже было повернул к лестнице, готовый продолжить путь, но нерешительный голос остановил его неожиданной просьбой: - Ты моей маме не говори только... Пожалуйста. - Я и не собирался. - И своей. Вадик ободряюще кивнул мальчику и зашагал наверх. - Тем более. Довольный таким исходом событий и, видимо, решивший в знак благодарности принести ответную пользу Витя окликнул уже поднявшегося на один пролëт Вадика. - А хочешь, мы Глеба поищем?! На мгновенье приостановившись и задумавшись, Вадик громко проговорил в пролет перил: - Нет, спасибо, и если встретишь, не говори, что меня видел. Витя непонимающе пожал плечами, подобрал последнюю обломанную спичку и направился к выходу на улицу. - Ну как хочешь... Дребезжащий хлопок двери оповестил Вадика о том, что он остался один на лестнице, делить с пролётами звук собственных шагов. Дома было непривычно тихо и темно. Не зажигая свет и раздеваясь в полумраке приглушённых оттенков серого, Вадик вначале машинально потянулся к выключателю, но, вспомнив мамины слова, решил оставить всё как есть, не выдавая своего присутствия по окнам, и даже входную дверь запер на ключ, хоть и казалось глупым играть в подобного рода конспирацию; но вдруг мама была права - тогда брат, заметив его присутствие, мог не вернуться домой. Быстро управившись со своим шифрованием, повесил верхнюю одежду в шкаф вместо вешалки, а ботинки пристраивал греться на трубу в ванной комнате как раз в тот момент, когда раздался первый заветный щелчок замка, проворачиваемого ключом. Сердце нервно трепыхнулось в груди; стараясь успокоиться и немного выждать, Вадик притих, бесшумно скользя пальцами по дверной ручке и прислушиваясь к происходящему в коридоре. Звякнула дверная цепочка, ключи громко стукнулись о лакированную поверхность тумбы, щелкнул выключатель - все эти заученные домашние звуки подробно рисовали в воображении своеобразную картину, не требующую визуального подтверждения для того, чтобы понимать происходящее. Спокойно раскрыв дверь ванной и твёрдо шагнув в коридор, Вадик застал брата скидывающим с ног забитые снегом ботинки. Глеб резко вздрогнул от неожиданности и замер, уставившись в сторону брата, ещё не до конца осмыслив происходящее. - Прости, не хотел напугать... - Зачем вернулся? - с внезапно сменившей удивление неприязнью, возникшей в голосе, огрызнулся Глеб. - Не знаю... - честно признался Вадик. - Просто хотел попрощаться. - Пока! Вали теперь! Буквально прорычав слова и больше не поднимая взгляда, а лишь стараясь как можно быстрее миновать стоящего перед ним брата, Глеб повернул на кухню, но, почувствовав, что Вадик развернулся за ним следом, внезапно остановился, меняя направление, решив по обыкновению укрыться в своей комнате. Тут же он был схвачен за плечо и властно развернут. Вадик стремился и все-таки заглянул в так тщательно скрываемое лицо. - Глеб, что, черт возьми, случилось? Попытавшись вывернуться из захвата, но так ничего и не добившись, Глеб шумно выплюнул на выдохе: - Ничего! Усмирение строптивых явно сейчас не входило в планы старшего Самойлова. Вместо бесполезных уговоров и безответных вопросов он, крепко ухватив за подбородок, повернул к себе лицо брата, рассматривая и окончательно убеждаясь в том, что тот плакал. Всегда выразительный взгляд казался болезненным из-за покрасневших глаз. - Глеб, объясни, я не понимаю! Глеб резко мотнул головой, высвобождаясь и отворачиваясь: - Блядь! Давай просто я уйду, и ты отъебёшься! Вадик с силой встряхнул брата, возвращая его на место. - Стой! Никуда ты не пойдёшь, и не матерись! - Тогда сам вали! - Глеб! - Хватит!.. Хватит. Уже. Издеваться надо мной. Это не... Слова то переламывались в середине, то вздрагивали, а сжавший горло колючий спазм и вовсе задушил срывающийся голос, не позволив закончить предложение. Сердце Вадика буквально рванулось брату навстречу, желая успокоить и огородить от всех на свете неприятностей, не способное принять его попыток оттолкнуть, упрямо стремясь обнять и вернуть себе. - Давай поговорим... Неожиданно присев и буквально проскользнув сквозь пальцы, Глеб рванул к себе в комнату, и ещё до того, как брат осознал произошедшее, захлопнул за собой дверь и, щëлкая замком, заперся внутри. Вадик быстро прошёл до закрытой комнаты и, даже не пытаясь постучать или по обыкновению попросить Глеба открыть, понимая бесполезность этих формальных действий, надавил на ручку и грубым толчком по двери плечом вошёл, вырвав вместе с саморезами проклятый хлипкий замок, служивший всегда скорее моральной, нежели физической преградой для входа в комнату брата. - Ты будешь со мной говорить! - Это с хуёв?! - в негодовании и ошеломлении от произошедшего вскрикнул Глеб, уже настроившийся слушать уговоры брата через закрытую дверь, а то и просто надеть наушники, вывернуть громкость на полную и переждать это непрошенное вторжение в своё личное пространство. Но похоже, что теперь вариант избежать общения с братом оставался лишь один... - И с хуёв тоже, если надо! Шмыгнув носом и утерев лицо ладонями, Глеб упрямо ринулся наперерез в попытке выбраться из комнаты, да и квартиры, желательно, тоже. Если в своей силе удержать брата Вадик не сомневался, то вот чужое безрассудство пугало. Ему не хотелось причинить Глебу боль, но тот с удивительной силой и страстью изворачивался и выкручивал свои руки в попытках высвободиться, больно падал на колени, сжимаясь, уходил от объятий и силился отползти к двери, резко вскакивал, ища момент, когда хватка Вадика чуть ослабится, тогда как тщетность этих отчаянных попыток разжигала ещё более бесконтрольное упрямство, не щадившее ни его самого, ни Вадика. - Нет!.. Нет, Глеб! Нет! - Вадик ловил, перехватывал, прижимал, удерживал раз за разом, уже всерьëз понимая, что, стоит лишь ему упустить буяна, до беды останется недолго, эти порывистые действия невозможно ни предотвратить, ни предугадать. Ещё один такой стихийный рывок к выходу, и Глеб умудрился уцепиться руками за дверной косяк, приобретая надежду на победу с опорой на дверь. - Я сказал, нет! - впиваясь пальцами в нежные запястья и оставляя красные отметины на бледной коже, Вадик безжалостно отцеплял руки, когда в груди почему-то внезапно защемило сердце, а виной тому, казалось, давно уже позабытое воспоминание о том, как мама пыталась оторвать от него самого рыдающего и вцепившегося из всех возможных детских силëнок Глебку. В ушах звенели его детские крики, плач, протесты и наивные уговоры; одежда, кажется, трещала нитками, и никакие доводы о том, что Вадику нужно учиться и он будет часто приезжать, не срабатывали на вообще ничего не слышащего в тот момент брата - он готов был умолять и держаться до последнего, разрывая сердце брата своими страданиями. Дальше дядя Лëша, выдернувши Вадима за локоть, буквально выволок его в коридор, а Ирина Владимировна, не мешкая, затащила младшего сына в комнату. Так под жалобные крики "Не уходи! Не уходи!" Вадик, уже и сам чуть не плача, безвольно следовал за дядей, проклиная своё поступление и эту спешную необходимость уезжать в Свердловское общежитие; подобной реакции на свой отъезд он никак не мог представить. Позже, созваниваясь с мамой, Вадик узнал что брат заболел, пролежал с температурой и простудой целых две недели. Связь внезапно надломившегося здоровья с переменами, произошедшими в их жизнях, для старшего Самойлова была очевидна. Он негласно ощущал свою вину, а обиженный на весь мир Глеб наотрез отказывался общаться с ним по телефону, таким образом просто вынуждая выбраться домой на ближайшие свободные выходные. Глеб скучал и сразу простил, а Вадик, как мог, успокаивал младшего тем, что тот и сам скоро закончит школу и уедет из Асбеста учиться в университете. Но стоило выходным дням бесследно сгореть, как Глеб закрылся в комнате, отказываясь прощаться с возвращающимся к учëбе братом, но так уезжать оказалось гораздо проще - обиды уже виделись Вадику детским упрямством, а то и вовсе капризами привыкшего к его вниманию брата. Болезненный тычок локтем в живот и новый стремительный рывок вырвали Вадика из его не вовремя нахлынувших воспоминаний. Слегка заломив тонкую руку за спину и согнув Глеба перед собой в довольно пикантную позу, уперевшись пахом в ягодицы, но зато наконец-то крепко удерживая в одном положении, Вадик вздрогнул от его, казалось, что прозвеневшего на всю пятиэтажку, взвизга: - Ма-ама!!! Вадик, кажется, уже причиняя хорошо ощутимую боль, встряхнул брата, приводя в чувство, боясь ещё и заодно за реакцию соседей, возможно, растревоженных поднятым ими шумом. - Глеб, ты охуел? - Отпусти! Ты специально всё это делаешь! Вадик быстро наклонился, подхватывая брата под живот, так как тот, снова расслабляясь, пытался опуститься на пол. - Что специально?! Я не понимаю нихуя! - Всё! Всё специально! Маме всё рассказал специально! Бросил меня специально! Ты знал! Всё знал!! - Господи, Глеб! Да тебе сколько, десять лет?! Получив от брыкнувшегося Глеба по ноге, Вадик дернул его на себя и в том же виде, держа под животом, оторвал от пола, понимая, что это единственный из возможных способов, чтобы наконец передвинуть того от двери. Осыпая Вадима уже нечленораздельными обвинениями и ругательствами, совершая тщетные попытки лягаться, Глеб повис, перехваченный сильными руками, в каких-то жалких сантиметрах от пола. В таком огненном состоянии, прилагая уже все свои истерзанные силы, Вадик дотащил брата до кровати, резко обрушив его и себя сверху на хрустнувшее под их тяжестью и наглостью спальное место. - А нет! Хер ты теперь куда денешься! В очередной раз пресекая попытку Глеба вывернуться и сползти на пол, подмяв его под себя, сильно прижал спиной к кровати и обхватил колени ногами для крепкой фиксации, готовый уже и рот ему заткнуть подушкой в случае новых попыток кричать, но всё негодование его младшего брата внезапно сменилось слезами. Это была чистой воды, сильнейшая на памяти самого Вадима, истерика; он лежал сверху на брате, вжимая собой в кровать, стараясь сохранить и уберечь его от попыток убежать, ударить или метаться по квартире в порыве уйти от проблем. Слëзы сквозь стоны и всхлипывания мочили шею и подушку под ними, сердце рвалось на части от невозможности прекратить эти страдания. Собирая все свои силы и волю, Вадик мог лишь оставаться рядом, обнимая, прижимать к себе брата, впитывая его болезненные эмоции, испытывая внутри себя жуткий страх за очевидную хрупкость дорогого сердцу человека. Долгие полчаса моральные мучения крупными глотками пили силы его младшего брата, оставляя взамен апатию и опустошение, вакуум без ощущений и эмоций, который страшил Вадика ещё сильнее, чем горе и слëзы. Не позволяя замкнуться в чëрной дыре надломленного подсознания, Вадик осторожно вторгся в чужое пространство дыханием и поцелуями, которыми покрывал всë мокрое от слëз лицо Глеба, ощущая вкус соли и горечи, слизывая с тонких губ гримасу отчаяния. - На хуй... Не поеду, блядь, никуда. Хватит с меня уже. Чтобы ты тут к чертям убился со своим восприятием больным... Придурок... Уже продолжительное время не получая больше никакого сопротивления, Вадик решился чуть привстать на локте, боясь попросту придушить Глеба своим весом и силой фиксации, принялся внимательно и взволнованно разглядывать и вытирать краем попавшегося под руку одеяла зарëванное лицо с покасневшими опухшими веками, мокрое от размазанных слëз и соплей. - Никуда не годится то, что я с тобой делаю... Даже здесь Вадик был готов принять всю вину происходящего на себя, ответственность за душевное здоровье и состояние брата, даже не разбираясь в причинах, послуживших толчком для этого срыва. Не открывая глаз, Глеб медленно дышал через приоткрытый рот, так как нос был забит, а всю слизистую глубоко внутри жгло и щипало, мешая совершать и эти нерешительные вдохи. Голос брата он хоть и глухо, но слышал, а вот смысл сказанного доходил смутно, в висках гудящими ударами пульсировала вызванная недостатком кислорода головная боль. Такую ли цену он готов платить за стихи и вдохновенные тексты, написанные братом? Сейчас, как никогда раньше, Вадик видел, что богатый духовный мир его брата имел разрушительной силы оборотную сторону, безжалостную даже к собственным нежным и хрупким чувствам, сжирающую и поглощающую всë светлое в его сознании за считанные секунды, рисующую густой чëрной краской картины декаданса, не оставляя гарантии на то, что Глеб сможет остановиться в этом полëте собственного воображения. Не менее страшным для Вадика было осознавать, что он являлся своего рода пусковым механизмом для срывов, которые не представлял, как останавливать. Нежный сладкий туман усталого взгляда растëкся теплом в душе Вадика. Приоткрыв глаза, Глеб благодарно всмотрелся в родное лицо и, словно отыскав то светлое во тьме, что возвращало внутреннее равновесие, казалось, на секунду моргнув, просто обессиленно провалился в сон, укрытый и защищëнный необходимыми ему объятиями. Вадик даже невольно склонился ниже к лицу Глеба, прислушиваясь, не пропало ли его дыхание, но, выровнявшись вместе с сердцебиением, оно тихо, умиротворëнно вернулось размеренным ритмом и еле слышным посапыванием. Уже попросту боясь отходить, Вадик тепло прижался к брату, опустив голову рядом на влажную наволочку и касаясь кончиком носа мягких волос, остался лежать, прокручивая в голове самые устрашающие мысли и доводы, пытаясь найти верный для них выход, начиная от своего ухода с кафедры и заканчивая обращением за помощью к специалистам. Возможно, чтобы спасти брата, нужно попросту сломать жизни... Вадик очнулся от лёгкой дымки незаметно завладевшего им сна, физически ощутив на себе взгляд. Глеб не решался будить брата и терпеливо дожидался его пробуждения, изучая спокойные черты лица. - Ты как? На осторожно прозвучавший вопрос Глеб лишь виновато потупил взгляд: - Простишь меня?.. Вадик тяжело вздохнул. - Слушай, ответь мне один раз, но честно. Глеб робко кивнул в подушку. - Я могу что-то изменить? - Меня? - Кривая усмешка пробежала по тонким губам. - Что ты такое говоришь, это ведь я виноват, всë, что... Вадик вздрогнул от лëгкого прикосновения пальцев, закрывших его рот. - Давай не оглядываться назад. Вадик перехватил руку, отводя в сторону, возвращая себе возможность говорить. - Не оглядываться? Да я сейчас на шесть лет назад только что вернулся! Нет, Глеб, не так. Если тебе страшно, я буду сильным за нас двоих, только помоги мне понять, почему... Что ты вообще чувствуешь в этот момент? Вначале показалось, что вопрос так и останется висеть в немой тишине, видимо, возникших размышлений, но всё же, решившись подобрать подходящие слова, Глеб заговорил, сильнее сжав держащую его ладонь руку: - Это как любить и ненавидеть одновременно, только непонятно, что сильней... Ненавидеть тебя за то, что ты меня снова бросаешь, или себя за то, что тебя потерял. - Ты серьезно сейчас всë это говоришь? Глеб закатил глаза и терпеливо продолжил: - А для чего ты тогда задал вопрос? Вадик, никак не ожидавший такого ракурса, сбился с толка, словно, сблизившись с братом, он окончательно утратил способность понимать простейшие его эмоции. По всей видимости, эту науку придется постигать с самых азов. Набравшись решимости, он наконец задал вопрос, который не понимал, как вписать в их общение, но мучался им всë чаще. - А что для тебя вообще сексуальность? Глеб тоже попал в неловкое положение, перескочив с темы, и заметно напрягся. - Тебе слово, что ли, определить? - Ну, для начала хотя бы определи. - П-привлекательность... Вадик видел, что брат волнуется, по-детски сбиваясь в произношении. - Мужика?! Глеб внезапно сел, обиженно оглядываясь на Вадика, задающего совсем не те вопросы, которые он готов был услышать. - Ты на что намекаешь? - На мужика, блядь, с волосами на груди и крепким членом. Вадик успел ухватить брата за запястье прежде, чем тот попытался вскочить с кровати, и, крепко удерживая, сел рядом, готовый идти до конца. Ответное возмущение не заставило долго ждать. - Ты издеваешься?! - Как давно ты понял, что тебя привлекают парни? Глеб нервно хохотнул: - Ты дурак? Никто меня не привлекает! - А как я должен понимать, что вместо общения с девочками ты выбираешь совершенно другие вещи, даже не попробовав хотеть с... Глеб фыркнул, на мгновение закрыв лицо руками, разрываемый между ощущениями смеха и стыда от осознания того, что навыдумывал и напредставлял про него брат. - Вадь... Прекрати, я тебя умоляю. Причём тут хотеть - у меня всё в порядке во всех, бли-ин, смыслах, - Глеб всё же заметно покраснел. - Прости, - извинился Вадик за доставленное смущение. - А как я должен понять? - Да никак ТЫ не должен, это уже моё личное дело! Я вижу разницу между тем, чтобы тупо рифмовать или писать, хотеть или желать - здесь ключевое слово "вдохновение", и не иначе! - Кроме вдохновения, играет ещё опыт! - Так просто же ты не отвяжешься? - Я просто объяснить тебе пытаюсь... - Как надо хотеть? Когда я с Маринкой целовался, я всегда хотел, и Женю когда трогал... Вадик заметно напрягся: - Кого трогал? Глеб обречённо засмеялся, утомлённый чужим упорством: - Это СЕСТРА Илюхина! Вадик и сам ощутил себя виноватым за восприятие, выискивающее скрытый подвох. - Погоди, а это когда? - Можно ведь без предыстории обойтись? К контрольным когда готовились, она сама лезла целоваться, а я засунул ей руку в трусы. Вадик чуть не поперхнулся. - Сам? - Нет, бля, бабушка её помогла! Ты за кого меня принимаешь, мне не понятно? - Да нет, я не ожидал просто, не обижайся. И что? Глебу стало уже не только в равных долях неловко и смешно, а упорство брата ещё и подбешивало, точно тот сам не знал, что прячется в женских трусиках. - Что "что"? - Что ты почувствовал? - невзирая на окончательно залившееся краской лицо младшего брата, уточнил Вадик. - Тепло и влагу, а ещё я кончил в штаны от всех этих совершённых открытий, - поборов смущение, нагло выпалил Глеб, стараясь опередить ещё какие-нибудь идиотские и неуместные вопросы. - А дальше? - Ну вот что дальше?! Мало тебе идиотской ситуации? Дальше я резко вспомнил о том, что она как девочка должна себя уважать, а не позволять всем подряд себя лапать. Я не помню всей херни, которую тогда нёс, но сбежать из этого позора удалось вне подозрений, она через день даже извинилась - наверное, испугалась, что я кому-нибудь расскажу... - Вот ты дура-ак... - наконец-то выдавил из себя обомлевший Вадик. - Тебе чуть не дали, а ты свалил... Надо было дальше лицом под юбку лезть и лизать, девочки от этого кончают. Глеб презрительно фыркнул: - Жаль только, тебя там не было с умными советами... Вадик внезапно расплылся в довольной улыбке, осознав, что на самом-то деле всë у брата происходило как положено - подростковая неопытность, влечение к ПРОТИВОПОЛОЖНОМУ полу, решительные, в общем-то, попытки и соответствующие им результаты, из чего исходило уверенное заключение, что девочки ему нравятся. - Что ты ржëшь, козёл?.. - Не, не... Прости, не смешно. А со мной тогда что? - А с тобой по-друго-о-му, - защищаясь, Глеб, колючий, как ëжик, наигранно пошло оскалился во все свои тридцать два зуба, стараясь уже улизнуть от чересчур личной и откровенной темы. Уловив, как вопрос переводится в шутку, и боясь утратить и так почти отсутствующее расположение, Вадик тягуче нежно потрепал брата по скуле и шее, словно напоминая ему ощущения от их близости: - Ты же захотел... Глеб моментально спрятал взгляд в пол и затих в надежде, что ковыряние в чувствах вот-вот уже окончится, но, вопреки ожиданиям, Вадик лишь теснее придвинулся, продолжая тëплые поглаживания, и перефразировал вопрос: - Когда ты в первый раз заинтересовался парнем? Глеб лишь измученно вздохнул: - Да не интересовался я парнями, вот как будто меня не слышишь... Ты - это ты... - Глеб молчал, абсолютно не уверенный в том, стоит ли вообще открывать такие подробности, не навредит ли это в дальнейшем, но терпение, которое сейчас проявлял Вадик, делало своë дело, и нерешительно тихий голос продолжил: - Я всегда завидовал... Ну, этим всем бабам твоим, и, если что, это я не про "интерес к члену", как ты выражаешься. Ты как уехал учиться, только ради юбок сюда и возвращался! На них всегда было время... - Ерунда, Глеб, ты раздуваешь на ровном месте... - Ты спросил? Вот теперь имей совесть выслушать! Вадик кивнул, прикусывая губу, чтобы не встревать. - Для тех, кто считает, что я раздуваю, могу напомнить, что зачастую после приезда ты отправлялся не домой - по крайней мере, не к нам... - Глеб невольно поморщился, эти воспоминания были, по всей видимости, нескрываемо ему неприятны. - Всë своё тепло, себя, всё им отдавал... А я видел, что они не заслуживали тебя, даже не ждали... Вадик осторожно взял брата за руку, контактом напоминая, что находится он сейчас с ним. - Мне кажется, я старался достаточно времени с тобой проводить, да и по друзьям с собой таскал постоянно... Мне восемнадцать было - как, ты думаешь, всё это выглядело? Но я тебя и в мыслях не бросал. - Достаточно для кого? - переспросил Глеб, проигнорировав тот факт, что брат опять, не сдержавшись, влез со своими ремарками. - Это целая пропасть, если хочешь знать - путаться у тебя под ногами, когда в мыслях твоих абсолютно другие вещи. Наверное, тогда я и предпочëл просто присмотреться к тому, что ты в них находишь. - Продолжая говорить, Глеб смотрел в сторону. - Это, неожиданно, оказалось очень... - Заминка на подбор правильного слова не оставляла сомнений в серьëзности всего описания в целом. - Волнующе. Мне даже нравилось смотреть на твои руки, скользящие под одежду, такие властные, задирающие юбочки, зажимающие в тëмной прихожей... - Ну, хоть что-то не выглядело для тебя отвратительным... А Ирка только обжиматься и позволяла... - Хоть один плюс твоей Ирке, - пробубнил Глеб. - Думаю, тогда мне стало интересно. - Глеб мельком глянул на брата, машинально облизав губы, словно в его любопытстве до сих пор ничего и не переменилось, а Вадик осознал, что суть дела зашла уже о чём-то большем, чем просто о борьбе за его внимание. - Интересно, что они чувствуют от таких прикосновений и насколько сильно ты держишь. Должно быть, очень жарко и стыдно так вот близко... Я стал обращать внимание, как менялся твой взгляд, когда ты общался с подругами, понижался голос; ты часто облизывал губы, улыбался, невзначай касался коленей... Ты вообще весь изменялся, а я хотел именно этого тепла, этой власти, которая способна была удержать тебя рядом, не устанавливая границ и рамок. Глеб так неожиданно прервался и поднялся с кровати, что Вадик не успел остановить, лишь проследил за ним взглядом. - Ты куда? Глеб поправил на себе перекрутившуюся рубашку и кивком указал на дверь: - Я покурю? Вадик поднялся следом. - На площадку? - Ты можешь, а меня-то соседка застукает, сразу маме доложит. Вадик прошёл на кухню следом за братом, пока Глеб открывал окно, принëс пачку папирос из куртки. - Угостить? Глеб усмехнулся, уже вытаскивая из протянутой пачки папиросу. Вадик впервые следил за манерными движениями ловких пальцев, чиркнув кремнем, протянул руку с зажигалкой, дожидаясь, пока брат сделает затяжку через танцующий от сквозняка огонëк. - Когда ты начал курить? Глеб пожал плечами. - Хм... Года два назад. Тонкие губы вновь сомкнулись на мундштуке, не роняя ни капли дыма, тянули его в себя. - Ты так и не ответил мне на главный вопрос... - Давай уже отвечу, какой был главным? - Когда я?.. Глеб задумчиво улыбнулся, вспоминая и сверяясь со своими ощущениями. - Не сразу, на это ушло довольно много времени. Медленно, но менялось восприятие, от чувства злобы на тех, кто тебя отнимал, до внутренней щекотки, которую влекло это тайное наблюдение, и, наконец... - Явно разнервничавшись от своих откровенных признаний, Глеб коротко затянулся. - Возбуждения... Вадик логично пожал плечами. - Ну, собственно, адекватно возрасту... - Я, если что, не позволял себе пользоваться этими образами, вот только что-то внутри имело на этот счёт своё мнение... Первый раз, когда мне приснилось, что ты меня трогаешь, было невыносимо стыдно, страшно, что ты обо мне подумаешь... Испуг прошёл, ты всё равно бы не узнал. На место страха вернулись сны о тебе, а с ними и удовольствие, ощущение дыхания, тепла, настолько реальные, затягивающие, что я не в силах был от них отказаться и наяву. Это мои, черт возьми, мысли и моё право, я сам рисовал историю за историей. Это было несложно - я наперëд знал, как ты можешь это делать... Я прокололся случайно, можешь не верить, но не было плана или попытки открыться, просто минутная слабость от мысли о возможном прикосновении в такой близи к тебе... И я не собирался тебя целовать, по крайней мере, в реальности, а осознал, что происходит, когда уже было поздно... Вадику стало внутренне стыдно от услышанного, но стыдно, скорее, от того, что его начали распалять так внимательно обрисованные Глебом образы. - Но если я мог думать о неправильных вещах, а ты сделать, здесь было что переосмыслить... И да, вот ещё... - Глеб выпустил моментально растаявшее облако дыма в лицо брата. - Мне понравилось. Вадик вдруг вслух сделал для себя открытие: - Влечение... Глеб непонимающе глянул на брата, но, быстро уловив, о чём тот говорил, щелчком пальца отправил докуренную папиросу за окно и уточнил: - Ты всё про сексуальность? И как "влечение к члену"? Вадик прищурил глаза и довольно улыбнулся в ответ, подходя вплотную и даже ближе, наступая на готового принять его тепло Глеба. - Я тогда сам ничего не понял толком. Влечение к тебе, в принципе... Как ты говоришь - как вдохновение. Раньше Вадику и ни к чему было задумываться о том, как выглядели или ощущались его действия со стороны, но сказанное Глебом вполне ожидаемо разожгло воображение. Задирая наверх его застëгнутую рубашку, оголяя живот, скользя пальцами по телу и в нетерпении сжимая кожу, Вадик снова наступал, пока Глеб плотно не упëрся спиной в холодильник. - Ты же, как я понял, целую диссертацию написал по данной теме. Поделись, что они все чувствуют? - Они - опасность... - прошептал Глеб в губы брата. - А ты? - Чувствую твою сексуальность... Как вдохновение... - Глеб довольно закрыл глаза, ощущая, как поднырнувший под скулу Вадик горячо присосался к шее, сжимая пальцами ставшие чувствительными соски. - Наш разговор окончен...