Сколько нервов до Асбеста?

Вернувшись с площадки, не рискуя и не испытывая собственной выдержки, минуя гостиную, Вадик заглянул на кухню к маме на звук льющейся воды. Ирина Владимировна домывала чашки, но открывшуюся дверь услышала и сразу обернулась. — Ну как он, проснулся? Вадик улыбнулся и присел за стол, наблюдая, как, выключив воду, женщина быстро вытирает кружку полотенцем. Что ещё могло оказаться маминым первым вопросом — вполне ожидаемо; радовало то, что в её тоне не слышалось больше обиды. — Да, мам, давно уже. — Поговорили? Ещё на лестнице, докуривая спасительную папиросу, Вадик знал, что следующим шагом попадет именно в этот разговор, в котором, по сути, существовало только два поворота и ни одного выхода. Сказать маме то, что она хотела услышать, или продолжать убеждать её в том, что ничего страшного не происходит? Обещать маме самостоятельно разобраться с ей же выдуманными проблемами брата означало обречь последнего на ещё более деспотичный контроль, а заверения в том, что всё хорошо, были бы кричаще нелепы — Глеб слишком сильно сдал позиции благодаря собственной чувственности и эксцентричности. Нет, оба способа решительно никуда не годились. Прокручивая в голове все возможные варианты хоть немного разбавить матушкину концентрацию на странностях в поведении сына, Вадик не сообразил ничего лучше, чем списать всё на подростковую влюблённость — так, обобщенно, никакой конкретики, но с тонкой натурой её драгоценного Глебушки — вполне весомый аргумент. — Да, мам, ничего серьёзного… — Да как же ж ничего серьёзного! — только и всплеснула руками мама. — Всё хорошо, вот только он сам не свой! Вадик продолжил ещё более тихим голосом, нарочно придав разговору больше секретности и важности, так нужной для подтверждения достоверности его слов: — Есть у мальчиков такие темы, которые ну вроде как с мамами особо не обсуждают… Ирина Владимировна, оторопев от неожиданно новой информации, тихо присела рядом с сыном, словно боясь упустить ниточку открывшегося для неё откровения, и задала вопрос уже шёпотом: — Это что ещё такое значит? С мамой не обсуждают, а с братом… — Мам, а у брата уже есть девушка и есть чем поделиться. — Ах, батюшки… — На лице женщины распустилась то ли улыбка радости вперемешку с недоумением, то ли облегчение от того, что сын не попал в секту или бандитскую группировку. — Вадичка, а кто же, как же? — Мам, я не знаю, мы в общем поговорили. Давай без имён, просто не переживай и не дави. Но мама уже, кажется, была в своих догадках и страстях, глаза сияли от любопытства. — Ну прям так и не сказал тебе? — Ма-ма, ты слышишь? — Да слышу, слышу! Хорошая хоть девочка или… — Мам! — Да, да, да. Просто скажи, из школы или, может, по знакомым? На спасение Вадика, на кухню тихонько заглянул сам виновник торжества. — Чего здесь закрылись и шепчетесь? Ирина Владимировна, словно пойманная с поличным, быстро встала из-за стола и засуетилась у плиты. — Кто шепчется? Ерунду не выдумывай, ужин вот подогрею сейчас. Глеб покосился на брата, не понимая перемен в маме, на губах которой притаилась по-новому лукавая улыбка. — Ща Вадика покормим, он с дороги, а ты, наверное, не будешь? Глеб опять недоверчиво глянул на старшего, ища ответ. — Да, я буду… — Ну вот и чудесно, надо же тоже кушать иногда… Вадик, гордый совершённым чудом, хитро подмигнул Глебу. Мама продолжала хлопотать у плиты, ловко нарезая варёную картошку прямо над раскалённой сковородой с маслом, из которой вырывалось угрожающее горячее шипение. — Вот, Вадюш, картошечки тебе с кровушкой братца… Вадик хмыкнул: — Это что у вас тут за колдовское зелье? — Так опять пол-пальца себе хватанул… Помощник мой… Рука Глеба, занятого наблюдением за странными переменами в маме, уже оказалась у брата в ладонях. Продолжая всматриваться в происходящее всё более пристально, он наконец понял, что заставляло его переводить взгляд с мамы на брата и обратно. Едва различимый вкус тоскливого умиротворения туманом опустился на душу, воображение играло злую шутку — вот они втроем, здесь, в собственном счастливом мирке, где мама улыбается и ежесекундно не ищет подвоха, Вадик рядом, такой по-домашнему заботливый и надëжный, а Глеб… А Глебу не больше десяти, и это его сказка о счастье и беспечности, он, как и раньше, улыбаясь, подшучивает над братом: — Ты чего там, пальцы пересчитываешь? В картошечке своей, если что, поищи… — тепло играют задорные нотки в его голосе. — Ай! С-с-с-с! — Ку-да?! — Ирина Владимировна хлопнула Вадика по руке подвернувшимся ей полотенцем. — Не отдирай, пускай затягивается! Вадик отпустил край пластыря, но не руку, осматривая остальные пальцы. — Ты чем мне играть-то будешь? — У меня их много ещё есть! — А этот, значит, ненужный? Ирина Владимировна поставила на стол тарелки с разогретой едой. — Ничего, до свадьбы заживёт! Правда, мой хороший? — мама потрепала младшего сына по волосам, опять как-то нехарактерно заулыбавшись. — Садись, что посреди кухни-то встал… Вадик кашлянул и решил сразу ухватить за хвост представившийся момент. — «Свадьба», кстати, уже через выходные… Туман прошлого моментально рассеялся, обличая былую тревожность и недоверие. Глеб быстро сел к стене, за плечо Вадика, уйдя с передовой. Мама сразу стала серьёзней и приостановилась, внимательно обратившись к старшему. — Что там у вас? Что опять придумали?.. Вадик, как ни в чем не бывало, пожал плечами. — Просто концерт, мне Глебка нужен, в группе помочь, а вы тут пальцы отрезаете. — Вадик, мы же уже говорили — некогда ему, пусть работает, не отвлекается… По каким кабакам ты, вот скажи на милость, таскать его собрался? — Мам, ну какой кабак? У нас в универе будет, всё серьёзно. Ирина Владимировна недоверчиво посмотрела на обоих, но наконец, хоть и недовольно, но махнула на братьев рукой. — Ешьте, музыканты… Расположенный перед окнами небольшой дворик опустел, в соседнем доме напротив погасли окна — так последовательно и мирно засыпал уставший город, и чем меньше оставалось его огней, тем ярче и свободнее становились звезды. Луна, давно вступившая в свои права, заглянула в излюбленные ей окна пятого этажа, оставляя свой холодный след в обращённых к ней тёмных глазах. За спиной скрипнула и смолкла половица, а Вадик улыбнулся сам себе, как по книге, читая все эти знакомые домашние звуки. — Что не заходишь? Думал, ты уснул уже. Два часа прошли мимолётно после того, как мама, пожелав старшему сыну доброй ночи, закрыла дверь своей комнаты, а Глеб и того раньше, сразу после ужина, ушёл умываться и спать, напоследок чмокнув маму и не обделив брата этой своей своеобразной лаской. Час назад закончилось футбольное обозрение, и на экране телевизора, протяжно загудев, возникла настроечная таблица. Вадик смотрел в окно, преисполненный нехарактерной для него ностальгией. Тихо прошмыгнувший из своей комнаты в гостиную Глеб остановился на полушаге, с интересом засмотревшись на союз брата с луной; для него она была по-разному прекрасной, иногда даже мистически пугающей, но всегда желанной, а сегодня, словно соперница, отражалась в любимых глазах. Так и не дождавшись ответа, Вадик развернулся, стоя у окна. — Иди ко мне. Тебе ведь не надо разрешения, как раньше? Вадик пробежался взглядом по завернувшемуся в одеяло брату, невольно вспоминая, как тот, боясь темноты, каждую ночь просился к нему, стоило Вадику в старших классах перебраться спать из их комнаты в гостиную, так что весь переезд с попыткой быть самостоятельней и получить личное пространство потеряли свой изначальный смысл. — Сегодня как-то странно всё, как будто я никогда и не уезжал учиться… И ты… Глеб снова промолчал, лишь удивлённо всмотрелся в брата — неужели и он чувствует то же. Вадик быстро задёрнул шторы, на мгновение погрузив комнату в глухую темноту и заставив Глеба вздрогнуть от неприятного ощущения уязвимости, но лишь для того, чтобы, щёлкнув выключателем торшера, озарить всё мягким тёплым светом, добавившим уюта и интима, отрезав их двоих от притаившегося за окном любопытного мира. — Вот бы, как в машине времени, обратно… Лет на десять махнуть. — Не дай бог… — наконец нарушив собственное задумчивое молчание, неожиданно для себя самого пролепетал Глеб, так искренне любивший своё детство, но вдруг это предложение вернуться назад остро ощутилось неизбежностью пережить заново самое тяжёлое расставание и потерять уже приобретённое новое чувство. — Тогда тебе можно было не притворяться. Глеб лёгкой рукой скинул одеяло на разложенный диван. В отличие от сцен из прошлого, оно не явило фланелевой пижамы в бледно-голубую клетку, а открыло чарующую наготу изящного юноши. — Можно было не понимать правды — не притворяться можно сейчас. Вадик быстро прошёл к двери в коридор, попутно захватив стул, развернув и умелым жестом подставив его спинку под дверную ручку, и только после позволил себе неспешно приласкать взглядом обнажённого брата, привычно бледная кожа которого согревалась золотом приглушëнного освещения. Тени нежно выделили ямочки под косточками бёдер и ключиц, скользнули по скулам, выразительно мягко подвели веки, подчеркнув вязкий туман хрустальных глаз. Глеб терпеливо дождался, пока брат не подошёл ближе, без видимого смущения разрешая прикасаться к себе взглядом даже в самых откровенных местах, ответно внимательно изучая чужую реакцию на свою открытость. — Побудешь хорошим мальчиком? — Вадик чуть грубо и нетерпеливо потрепал брата по щеке, обходя большим пальцем и сминая точеный контур его тонких губ. — Вообще-то не собирался… — подался навстречу Глеб, уничтожив последнее остававшееся между ними расстояние. И пока старший тактильно наводил порядок в его ещё немного влажных после душа волосах, открывая себе желанный взгляд, руки Глеба хозяйски разбирались с рубашкой; одна за другой, мерцающие в свете торшера пуговицы ныряли сквозь петлицы. Вадик впервые не ощущал торопливости младшего — казалось, Глеб наоборот дразнил, растягивал движения, плавно скользя тканью, спускал с плеч расстегнутую рубашку, пока та наконец не упала у их ног, нарочно подступал столь тесно, касаясь бёдрами, и, окончательно выскользнув из рук, склонился ниже, жадно припав губами к груди брата. Язык скользко обвёл сосок, превращая его в твёрдую бусинку. Играя, прикусывая в мгновения ставшую невероятно чувствительной кожу, Глеб зализывал и посасывал, создавая давление. — Аах, чëрт… — еле слышно насилу выдавил стонущее восклицание старший. Пальцы сами зарылись в глубину русых волос, не желая отпускать от себя, одобряя и умоляя продолжать ласку ртом, от которой крутящим кайфом накатывало желание, дрожью под кожей разливалось удовольствие. Глеб заводил и соблазнял не ставшей уже привычной покорностью, а удивлял приятной инициативой, вызывая тягу отдаться предложенной ласке. Влажно причмокнув, Глеб устремился к другому соску, лаская совсем рядом с бешено зашедшимся от удовольствия сердцем. Находясь в каком-то дурманящем экстазе, Вадик гладил себя свободной рукой через брюки, сжимая пульсирующий от возбуждения член, смешивая внутреннюю дрожь с движениями собственной ладони, отдался порыву получить высшее удовольствие. Глеб так же неожиданно перехватил разогревшуюся руку своей. — Эй! Я сам могу сделать тебе приятно. Выпутываясь из захватившего сознание наваждения, Вадик обнял брата и уткнулся носом в его висок, совершая глубокий вдох, восстанавливая собственное шумящее дыхание. — Стой… — Не нравится? Вадик простонал беззвучным выдохом, обжигая дыханием и уже увереннее удерживая Глеба за руку, мешая ему расстегнуть брюки: — Слишком нравится… Сейчас нам нужен контроль! Прошу тебя, всё должно быть тихо, веди себя хорошо… При словосочетании контроля с просьбой вести себя хорошо тонкие губы дернулись в кривой ухмылке отвращения, обиженно опустились их уголки. Как же чертовски хорошо Вадик считывал все спрятанные эмоции брата по в мелочах изученной мимике — не требовалось никаких слов, чтобы понять, как уязвила его вынужденная просьба и как он не согласен со всеми давящими на происходящее между ними обстоятельствами; как желает собственной инициативы, насилу дождавшись возвращения старшего из Свердловска, и вряд ли с мамой за стенкой получит подходящее для своевольного бунтарства время… Не дожидаясь катастрофы, Вадик запечатал кривящиеся в негодовании горячие губы влажным и жадным поцелуем, завладел своей привычной ведущей ролью, глубоко целуя и тесно привлекая в свои объятия, сгорая от нетерпения получить желаемое, но получил неожиданный укус за губу. Отстраняясь, Глеб вздëрнул острый подбородок и стрельнул в брата преисполненным наглецой взглядом. — И что сделать, чтобы вести себя хорошо? — Возьми в рот, — взмолился так старательно подогретый щедрыми ласками Вадик, заливаясь румянцем от возбуждения и стыда за собственную развратно звучащую просьбу. Глеб не сдержал жадной улыбки в ответ — ведь эту просьбу, в отличие от навязываемого контроля, был готов исполнить с нескрываемым удовольствием. Выпутывая из ткани трусов несгибаемо твёрдый член, доводящий своим желанием до неизбежной потребности стонать от прикосновений, Глеб без излишнего томления обхватил блестящую от напряжения и влаги выступившего предэякулята головку. Забывшись в экстазе от вожделенных прикосновений, старший сдавленно застонал и немного подался бёдрами вперёд, прося забрать вздрагивающую плоть глубже. Решившись на более откровенное проникновение, Глеб помогал себе рукой и языком, чтобы не царапнуть брата зубами, отчего выходили довольно пошлые влажные причмокивания, а к кулаку стекала слюна, щедро увлажняющая скольжение члена в плену сжатой ладони. — А-ах, блядь… — Вадик закатил глаза, ведь всё равно потерял связь с реальностью из-за расфокусировавшегося взгляда, а звуки и жаркие фрикции губами неумолимо подталкивали его к скорой разрядке. Он позволял себе тихо постанывать на пиках накатывающего наслаждения и, ощутив взрывающую изнутри волну оргазма, попытался отстраниться, чтобы не кончать в рот, но лишь перепачкал спермой губы и руку брата, не успевшего так неожиданно войти в унисон с порывистым движением от себя и упрямо поймавшего головку члена губами как раз в тот момент, когда уже брызгало семя. — Понравилось? — наполовину стерев ладонью, наполовину слизав беспорядок со своих губ и подбородка, глянув в глаза, осторожно осведомился младший, игнорируя все ненужные ему извинения. — Ты так хотел… Вадик виновато усмехнулся, потрепав пальцами скулу Глеба. — Да я не этого вовсе хотел, как-то неуважительно вышло. Глеб туда-сюда погонял воздух за щеками, раздумывая над смыслом. — Но тебе понравилось? — Говорю же, не хотел я… — Я про отсос. Вадик, сам не замечая, недовольно искривил уголок губы. — Рот бы тебе с мылом помыть, — решив более конкретно уточнить, за что, добавил: — За словечки эти грязные, которые ты ещё и так «уместно» вставляешь. Глеб переполз с пола на край дивана, ближе к брату. — Это ты ВСТАВЛЯЕШЬ, — довольно и пошло заулыбался младший, увидев долю смущения в родном взгляде. — Как ты хочешь, чтобы я сказал? Ора-альный секс? — Ты форменный пиз-дец, — наконец осознав провокацию, заулыбался и Вадик, приближаясь к губам, только что подарившим ему удовольствие. — Минет. — Хо-ро-шо-о… Сделай мне… — закрыв глаза, прошептал Глеб, чувствуя, как оба их дыхания жарко сплелись в одно, и влажный поцелуй, накрывший губы и влекущий долгожданным продолжением. Больше не говоря ни слова, требовательно придвинувшись вплотную, Вадик заключил брата в тесное объятие, оглаживая и собственнически сминая руками, опустил на спину поперёк разложенного дивана, вырвал ломаный выдох в глубокий, возбуждающий поцелуй из-за тяжести, с которой навалился сверху. Не затягивая ласки, смещая посасывающие поцелуи на шею и плечи, Вадик сдвигался ниже, пока не коснулся коленями пола и смог приподняться над Глебом, целуя живот; легонько прихватил губами головку члена, чувствуя его стремительно добираемую твёрдость и размер; сильней склоняясь, облизал, забрав глубже. Сотни мурашек побежали по рукам и спине Глеба. Он рвано втянул воздух носом и, умоляя, зашептал: — Сто-ой, Вадя… Вадя… Вадя… Чувствуя, как брат, охваченный желанием, трепещет в его власти, но при этом просит прекратить, Вадик прервал движения и вопросительно поднял взгляд. — Прошу, не торопись, я же сейчас… Довольно большие перерывы между их близостями делали своё дело, мешая смаковать удовольствие. Вадик понимал, что может довести брата до оргазма буквально за несколько глубоких движений ртом и насколько сильно может разочаровать слишком быстрая, хоть и яркая, разрядка. Глеб попытался приподняться на локтях. — Лежи, лежи, не будем торопиться. Отстранившись и нагнувшись к своим брюкам, валяющимся возле дивана, Вадик быстро нашарил в кармане наполовину скрученный тюбик с кремом, ловко открутил крышку, надавливая, забрал густую каплю на пальцы, поглаживающими движениями распределил на мгновенье показавшийся холодным крем по моментально сжавшемуся анусу; второй рукой, прихватив в ладонь и потягивая, начал гладить яички, а палец, скользко преодолевший сопротивление, уже гостил в чужом теле. Глеб, не дыша, выгнулся, резко вздрогнув, поджался его живот, а Вадик, специально игнорируя прикосновения к члену, продолжил эту новую ласку. Вот уже два пальца осторожно скользили по мягкой и нежной стенке горячего нутра, где возбуждение тактильно ощущалось набухшим плотным бугорком простаты, достигнув которого, пальцы на мгновение остановились, а левую руку сменили губы, обхватившие своим жаром подтянувшиеся яички. Исследуя пальцами взведенные нервные окончания, Вадик скользил по простате бессчетное количество раз, вырисовывая знак бесконечности, меняя только силу нажима от резких толчков до подобных щекотке скольжений. От головки по стволу крупно вздрогнувшего члена сбежали мутные капли смешанного со спермой предэякулята. Глеб застонал, теряя контроль в сильной, тянущей волне удовольствия, закрыл ладонью рот, пытаясь шумно отдышаться носом. Вадик с интересом наблюдал за новой для него реакцией на стимуляцию — казалось, Глеб сейчас кончит, но, вынырнув из близко подступившего кайфа, брат подмахнул бёдрами, прося ещё движений. Вадик послушно толкнулся пальцами, вновь зацикливая поглаживания, до тех пор, пока со стоном не пролились новые капли. Глеб, спохватившись, притянул к лицу подушку, понимая, что выходит непристойно громко. На животе собралась мутная лужица, а бёдра опять подались на пальцы. Возбуждённый таким откровением, Вадик ощутил свой с новой силой вернувшийся голод и уже безотрывно следил за процессом; щëки полыхали, и становилось нестерпимо жарко. Набравшая новое возбуждение собственная эрекция мешала сосредоточиться на чужих ощущениях. Принявшись неловко ласкать себя левой рукой и сбиваясь со взятого ритма, он вынудил брата двигаться к пальцам самостоятельно. Развратно извивающийся в руках старшего, Глеб всё сильнее провоцировал завладеть собой. Вадик спешно отдернул руку, вынув пальцы, и, торопясь, набрав на них новую порцию крема, не мешкая, приподнялся над братом; умело подстраиваясь под положение его тела и разведя колени шире, за один жадный толчок оказался в нём членом, дав передышку лишь на один вздох. Бёдра, подобно поршню, с выдержанным жарким темпом заходили взад-вперёд, наверстывая упущенное удовольствие. Глеб заскулил, закусывая губы, а Вадик, боясь, что причиняет боль, принялся виновато шептать извинения, щекотно касаясь словами уха. Сперма брызнула, содрогая всё существо младшего, и он захлебнулся исступленным стоном, оборванным глухой ватной удушающей тишиной. За несколько последовавших глубоких толчков Вадик выплеснулся в до безумия тесно сжимающее его нутро, тяжело накрывая собой, спешно высвободил из-под подушки полупридушенного брата. — Эй, ты как? Совершая первые, еле заметные вдохи, Глеб невнятно пробормотал: — Ты меня так серьёзно придушишь… Вадик дунул в лицо, разметав в стороны тонкие кудри. — Что мне делать, если ты сам себя не слышишь? Тут даже часы слишком шумят, а ты со своими ахами-вздохами! Наконец продышавшись, Глеб фыркнул. — У меня уже в глазах потемнело! Что вот тебе важней — жизнь брата или мамино мнение? Вадик сдержанно засмеялся: — В этой ситуации — мамино мнение, однозначно! Это чтобы ты не питал себя никакими иллюзиями! — Вот как! Тогда придумай, как будешь объяснять тот факт, что я умер под тобой, с членом в… — Ш-ш! Ты умрёшь раньше оттого, что договоришься! Вадик осторожно сдвинулся, покинув чужое тело, но, продолжая обнимать брата, лёг рядом. — Обстоятельства меняются. — А суть остаётся… — Кто в душ первым? — Давай вместе. — Ага, размечтался! — Тогда не пойду, я сегодня уже был, — дерзко заявил Глеб. — Ой, ну и как знаешь, тогда я первый. Узнаешь ещё, как кайфово дома после общажных очередей… Глеб уселся на диване, скрестив под собой ноги и прикрыв наготу краем небрежно накинутого на бёдра одеяла. — Вадька, разбуди меня утром, когда встанешь. Вадик оглянулся на брата, стоя у шкафа с банным полотенцем в руках. Даже Глеб ощущал распространившийся по комнате плотный запах выглаженного белья вперемешку с запахом мыла, лежавшего в шкафу между постельным бельём и полотенцами. — Тебе зачем? — Я провожу до автовокзала. — Поспал бы лучше, чем опять расстраиваться зазря. — Я не буду! Глеб сдержал данное обещание, встрепенувшись в шесть утра от тёплого поцелуя в лоб и ничем не выдав Вадику скребущую внутри тоску от ощущения неминуемого расставания — даже отходя от закрывшего двери автобуса, начавшего свой путь до Свердловска, не позволил себе оглянуться. А спустя обозначенный двухнедельный срок, в субботу, Сашка с Вадиком встречали Глеба на автовокзале Свердловска, следуя как по нотам продуманному и отработанному до малейших нюансов плану. В рабочей для Ирины Владимировны версии лабораторные работы по химии были перенесены на среду, и, совместно с братом отпросившись у недовольной мамы, Глеб отправился помогать Вадику с концертом. На самом же деле, проявляя недюжинное красноречие, навыки убеждения и заверения, Глеб попросту слинял с уроков, ещё в пятницу приготовив всё необходимое для лабораторных оборудование.