Доказательство слов

Так сладко пахнет свободой. Цинхуа усмехается про себя и оправляет пыльные полы верхней одежды. Они шли только первые сутки знакомыми дорогами, так что карту выбросили после того, как лорд смеясь обогнал демона и рванул навстречу родным полям риса. В обычные походы, будучи ещё совсем ребёнком, он бы непременно остановился здесь, чтобы подзаработать, но сейчас спрашивать разрешения не стал, а только прищурил глаза от солнца, пачкая в грязи земли импровизированную обувь, состоящую из бинтов и примотанной к ступнями коровьей кожи. Мобэй позади был привычно молчалив и только наблюдал, не сильно стараясь скрыть своего взгляда. А заклинатель его самого-то едва замечал. Он уже не помнил, сколько лет работал на Ань Дин, выбираясь разве что до Цань Цяо, чтобы зализать особо глубокие раны. А сейчас обстриженные волосы трепал попутный ветер, направляя за собой, игрался кисточками на скромном поясе, пока ханьфу развевалось. «Мечты сбываются», — смеялся совсем ещё молодой мужчина. Кто-то в это время наверняка ругался всеми возможными едкими словами на неправильно доставленный товар или небольшую трещинку на блестящих новизной доспехах. Им было недостаточно щедрого дара, а Цинхуа хватило мягкой почвы под ногами для счастья. Этим он вызывал задумчивость в демоне. Впрочем, путешествовать с ним было хорошо. Можно было не беспокоится за свою жизнь. Перед северным королём никакие мелкие демоны не посмеют слова сказать, не то что напасть на человека подле. Даже дикие звери, чуя тяжёлую тёмную ци, обходили двух путников за километр. Жизнь казалась сладким мёдом. Он сидел на давно повалившемся стволе дерева и старательно обрабатывал мозоли на ногах. Кожа на них давно огрубела, но за время работы исключительно около письменного стола и не дальше, успела изнежиться. А кожа была жёсткая, натирала во всех возможных местах, поэтому было принято решение дальше идти босиком. Лорд бережно сложил вдвое разобранную обувь и под начинающий дёргаться глаз демона убрал их в дорожный мешок. Мобэй действительно просто не понимал таких проблем. Больно? Используй энергию и залечись, или лекарства. На крайний случай для облегчения страданий придумали обезболивающее. Но нет. Цинхуа был выше всего этого, и он просто шёл открытыми кровоточащими ранами по траве с миллионом бактерий и другой высокоуровневой дряни. На удивление чудак не чувствовал и капли дискомфорта, наоборот был полностью счастлив, ведь повреждения приятно охлаждались сырой землёй. Он был безумцем во всём. Пил из грязного колодца и не давился, мог есть хоть с пыльных дорог, только об одежду обтирал и легко проглатывал. И не уставал. Вообще. Двигался на чистом адреналине, который током бил в жилах, и съеденном поутру яблоке, которое он сорвал с дерева неподалёку. Оно было из чьего-то сада, но едва ли кто-то заметит пропажу всего одного фрукта. Заклинатель хрумкал им всю дорогу до леса, там же бросил в кусты и продолжил путь, напевая лёгкую мелодию песни, давно забытой им самим. Он знал каждую тропинку здесь, и поэтому демон доверительно шёл след в след, не раздумывая. Цинхуа ориентировался мастерски, удивлённый тем, что до сих пор помнит за какой сосной нужно повернуть, чтобы выйти к деревне. Она была второй, что им встретилась. Даже работающие люди поражённо пялились на статного мужчину, широкие плечи, обнажённые ключицы, крепкую грудь и пару сильных рук с большими ладонями. Одет он был тоже престранно: чернеющий плащ за спиной с белёсым мехом около жилистой шеи распахнут спереди. В разгаре весны человек ходит в зимней одежде? Что за странный тип? К тому же кожа белее снега, а глаза — точно пара бушующих морей. В ушах по два танзанита, они переливаются в свете солнечных лучей и качаются в такт тяжёлым шагам. Но, что интереснее всего в путнике, так это извилистый изящный синий рисунок на лбу, похожий на метку. Он не пах ни дорожной пылью, ни потом, ничем. Но стоило посмотреть дольше обычного, как загадочный человек смотрел в ответ, и становилось ощутимо холодно. Компанию ему составлял мужчина куда меньше, однако доверия к нему было в разы больше. Очевидно, заклинатель, но, похоже, из несильно богатой школы, раз одежда так потрёпана, а ноги босы. На фоне своего компаньона он смотрелся маленьким пугливым зверьком, роста невысокого, узкие плечи, за которыми прячется поношенный дорожный мешок. К тому же вот он явно исходил множество дорог. Вся одежда в пыли, но походка крепкая — знает эти места. Но даже в этом, самом обыкновенном на первый взгляд путнике, нашлось что-то выделяющиеся из общей картины. Причёска. Точнее, небрежно обрезанные волосы, которые острыми концами свисали к ключицам. Странно, может ему их насильно обрубили? Судя по неравномерной длине, похоже, так и было, да в придачу руки и ноги все обмотаны бинтами. Незнакомец подходит к первой попавшейся простой деревенской девушке и улыбается невинно, но выходит откровенно плохо. На него смотрят с сочувствием. Одежда скрывает впалый живот и выступающие кости, но болезненную бледноту и острые скулы не спрячешь так просто. Он жалок. Девчушка даже отшагивает назад пугливо, эта жуткая худоба отторгает от себя. Мужчина перед ней, привыкший к подобному, не смутился ничуть. — Вы не подскажете, где здесь ближайший постоялый двор? — улыбка, в чём-то солнечно нежная, не спадает с заживающих в левом уголке губ. — Т-там, налево по дороге, а потом направо и сразу увидите его. — Благодарю Вас, — деревенщину награждают учтивым поклоном, что она шугается и вытаращивает глаза, пока путник машет рукой на прощание и смело шагает дальше с безмолвным компаньоном позади. Странные они всё-таки оба. Люди ещё долго смотрят им в спины, на развевающийся плащ, что вскоре становится чёрной точкой вдалеке. Его дополняет пыльная зелень ханьфу. И всё шепчутся между собой, горячо обсуждая парочку незнакомцев. — Этот, что во всём зелёном, такой худой! Смотреть страшно! — молодой парень притопывает ногой и активно жестикулирует, воображая себя только что ушедшим. — Да-да! А сзади него, как гора, высокий, но бледный, жуть! — девушка изображает чистейший ужас, хватаясь за сердце. — Эх, да, был бы он одет по-человечески, да кожа позагорелее, на него бы многие девки заглядывались, — с задумчивостью добавляет мужчина средних лет. — Мне кажется, у него там, под плащом мышцы крепкие! Таким был бы прекрасным мужем! — А ты уже губу раскатала, — её подруга смеётся и подталкивает в бок, смотря на обиженно поджатые губы, которые она быстро отворачивает в сторону, делая вид, будто обижена до глубины души. — А тот, первый, что ко мне подошёл, точно бы с нами в поле работать не смог! У него запястья с мой палец, — для наглядности девушка показывает указательный, но под тычки матери снова принимается за работу. — Да уж, плохой из него муженёк вышел бы. Да он оборванец какой-то, босой даже! — Вот высокий куда богаче был разодет, я разглядела даже вышивку! Наверняка серебряная! — Да, я тоже видела! Так переливалась, загляденье! А ещё серёжки с камнями драгоценными. Синими такими, блестели на солнце, глаз не оторвать! — речь быстро подхватывают многие работающие, активно кивая и поддакивая. — Странная всё-таки парочка. Один явно из богатой семьи, а второй бедняк, — вставляет пышная женщина и поправляет волосы в пучке, увидев это, кто-то с задумчивостью произносит: — Да и волосы у него будто насильно обстригли. Может, он слуга того высокого? И провинился в чём-то, вот его и… — Может и так. Только куда они идут тогда? И почему он спрашивал про постоялый двор? — Да кто ж его знает! Люди ещё долго промывали косточки двоим путникам, но так и не смогли догадаться, кто они и куда направляются. А Цинхуа, на слова, что достигали его ушей, лишь снисходительно улыбался. Слух у него был хороший, развил ещё с детства, ведь рос около лесов, бок о бок с дикими волками. Там игра шла на секунды и инстинкты. Мобэй же был по обыкновению молчалив и насчёт обсуждения своей кандидатуры никак не высказался, в отличие от лорда, который выдавал своё отношение тихими смешками или качанием головы. Муж из него и вправду был бы отвратительный. Денег отродясь не водилось, зато работы на годы вперёд. Руки точно по описанию были слабые, смотреть на тонкие палочки, которые были его пальцами, порой страшно. Да и он, по правде, никогда не представлял себя рядом с женщиной и их общими детьми. Нет, они ему нравились. Нежные, изящные, до безумия красивые, точно лепестки лотосов с капельками утренней росы. Но такие искали себе подходящую пару в виде статного мужчины, вроде демона рядом с ним. А Цинхуа не подходил ни по одному параметру, мышц не было, тощий весь, волосы тонкие и хрупкие, губы изранены и сжимаются в тонкую полоску, нос и разрез глаз ничем не примечательный, так ещё и всё тело в шрамах. Разве такой приглянётся кому-нибудь? Навряд ли. Мужчин он начал рассматривать после поступления на Ань Дин. Женщин здесь не было, так что вполне логично, что он начал потихоньку засматриваться и на свой пол. Только вот после первого похода и лица, измазанного в останках братьев, желание искать партнёра исчезло. В шелесте листвы бамбука он слышал дыхание смерти, а мягкие постели запачкала кровь, смешиваясь со слезами. Какие тут могут быть отношения и первая любовь? Он молился лишь, чтобы дожить до рассвета, а позже эти тихие мольбы сменились на просьбы о безболезненной гибели. Как-то не заметно пролетели года и вот он уже глава, мужчина, которому давно пора задуматься о браке. Забавно было, что в истории его пика никто из лордов так и не смог жениться. Только двое, но молодые пары гибли быстрее, чем успевали завести дитя. Старшие на них учились и понимали одно: женишься и скоро жди смерти. Если будешь беспокоиться за чужую жизнь, тебя самого сожрут. Спасаться надо было самому, пока самые крепкие вставали на их защиту и давали несколько секунд, чтобы найти оружие для обороны. Хватались за всё, обречённые души были готовы и с палкой идти в бой. Но если ты знаешь, что плечом к плечу с тобой сидела родная жена, ты будешь спасать её хрупкую жизнь. И вот твоё бренное тело уже грызёт голодный волк под горестный плач возлюбленной. Да даже найти её саму было уже достижением. Кто бы согласился выйти пусть за главу, но самого никчёмного пика хребта Цань Цюн? Разве что простая девушка из провинции, которая при слове «заклинатель» готова подписать все брачные обеты. Это дало бы ей шанс вырваться из круговорота деревенской жизни, но ушат ледяной воды, подготовленный специально для неискушенной души, мог стать смертельным. Здесь пахло гноем, в стены въелись истошные крики израненных душ, а в кладовой на крайний случай всегда лежат крепкие верёвки. Другая бы не попалась на такую обманку, стоило прислушаться к жутким слухам и сразу поймёшь, что на Ань Дин лучше не соваться. А даже если и согласишься выйти замуж за лорда, то будь готова к его нечеловеческой худобе и шрамам по всему телу. И это, считай, джекпот. У Цинхуа например в дополнение были неправильно сросшиеся кости на ногах, которые смотрелись на редкость жутко, и гниющее мясо на голенях. Поломанная психика шла приятным бонусом. Так, в тишине между собой они дошли до постоялого дома по инструкции девушки. Заклинателя сковывали многие мысли, он всё ещё не мог до конца поверить, что своими ногами идёт к смерти, которую вдруг перестал так бояться, а на все отрывистые кошмары пожимал плечами. Его уже грызли. Боль адская, но другого он и не ждал, не смел надеяться, что тихо заснёт навсегда однажды. Такого конца его удостоил он сам, ах, если бы знал. Но сейчас уже поздно ругать себя за то, что из-под ловких на детальные описания пальцев вышел ледяной демон, который за ненадобностью выбросил подчинённого на съедение псам. Как дешёвый собачий корм. Хуже осознавать не своё положение, к нему-то он готовил себя всю жизнь в этом мире и давно свыкся с мыслью, что именно такая судьба его ждёт, а вспоминать комментарии под главой, где Шан Цинхуа умер. Они писали, смеясь: «Наконец-то!», «Ура!», «Думал не доживу, как я рад, что этот никчёмный трус подох!», «Эх, этот король так хорош!», «Больше холодного и неприступного короля, хотим больше!». Никто ведь и не думал представить себя на месте того «труса». А вот автор никчёмной писанины ощутил вполне чётко. И, чёрт, если ему каким-то чудом удастся вернуться в свой мир, то он лёгким мановением руки перечеркнёт те глупые строки. Он напишет то, что чувствовал настоящий Шан Цинхуа. Без приукрас, холодно и чётко. Так сухо, что читатели подавятся историей простого второстепенного персонажа. Историей его маленькой короткой жизни мышонка, но кто знает, может тогда люди заметят красоту хрупких запястий и смогут заглянуть в наполненные тоской глаза, чтобы просто обнять его трясущееся неозвученными всхлипами тело. Но жалеть себя поздно. Он уже здесь и чувствует каждую капельку острой боли, когда ступает босыми ногами за порог скромного домика с обветшалой вывеской. Однако даже здесь доски крепче, чем на его пике. Это вызывает горькую усмешку. Мужчина заправляет за уши мешающиеся пряди, которые обрезаны неровно и потому постоянно выпадают из маленького хвостика, обвязанного похоронной лентой. К ним спешит женщина средних лет, одета в обычное деревенское, но по сравнению с путником гораздо чище и опрятнее. Она, несмотря на вид Цинхуа, доброжелательно ему улыбается. — Чего желаете, господин? — голос мягкий и нежный, тон чем-то напоминающий заботливую мать, которая в хорошем расположении духа докучает любимому сыну. — Две комнаты. — Ах, да, хорошо. Подождите минутку, — хозяйка поспешно идёт по скрипучей лестнице на второй этаж, её голос доносится очень отрывисто, так что ничего не разобрать. Она возвращается смущённая и неловко мнётся около двух мужчин. — Ох, простите, господа, но сейчас свободна только одна комната. Мне, право, очень неловко… — Ничего, там две кровати? — Одна, — женщина становится ещё более смущённой от этого и всё время оправляет подол своего аккуратного платья, которое подчёркивает округлые формы хорошенькой фигуры. Цинхуа зависает в пространстве на некоторое время, раздумывая. — Дело в том, что предыдущие постояльцы испортили кровати в одной из комнат, а у нас их всего четыре, — хозяйка начинает оправдываться, боясь, что путники подумают, будто приняла их за пару. — Две для одного человека и две для двоих? — Всё так, господин. — Так, должно быть занято три комнаты? Так много? — О, нет, господин. Две комнаты с одной кроватью заняты. Одна, что была с двумя кроватями испорчена и на временном ремонте, так что осталась только одна с большой кроватью для двоих. — А, о… — Цинхуа кивает, теперь ему вполне понятно смущение женщины. Но ему бы и в голову не пришло, что про них подумают, как про пару. Они выглядят, скорее, как робкий слуга и его жестокий господин. Заклинатель оглядывается на демона, который не подавал признаков жизни весь разговор, и заглядывает в омуты океанов вопросительно. За окном уже темнеет, он, конечно, сможет пройти ещё сутки, но они дадутся с кровавым боем. Правда, вряд ли это волнует холодного эгоистичного короля. Но тот неожиданно превосходит все ожидания, молчаливо достаёт из кармана плаща кошелёк, извлекает из него десятку золотых и протягивает их компаньону. Цинхуа хлопает ресницами, принимая такой щедрый дар, ошарашенно смотрит на деньги какое-то время, а потом, сглотнув, поворачивается к хозяйке, рассудив, что Мобэй согласен. — Эм, этого будет достаточно? — лорд демонстрирует сумму, которую бережно держит в ладонях лодочкой, не дыша. — О, да, конечно! Я сейчас принесу сдачу, — женщина в миг расцвела, она-то уже подбирала слова, чтобы всё же убедить путников переночевать здесь. Дела у постоялого дома в таком захолустье шли не слишком в гору, потому хозяйка рассудительно цеплялась за каждого потенциального клиента. А оказавшихся богатыми, так тем более. Она сразу разглядела наверняка безумно дорогие серьги и одежду статного мужчины, который показался ей немым, ведь не проронил ни слова за всё время. — Я возьму с вас два золотых и тридцать медяков за одну ночь, — объясняет, пока тщательно отсчитывает три золотых и отсыпает в ладони Цинхуа медяки. Острый глаз закаленного многими походами главы замечает, что она недосчиталась пары монет, он вежливо напоминает об этом, замечая почти искренние удивление, пересчитали вместе и хозяйка с извинениями отдала всё верно. С них и так содрали по тройному тарифу, ему ли не знать цены в подобных заведениях. Он бы поторговался, выбивая каждую монету, но это ведь деньги демона, так что ему есть дело лишь до относительной честности выдачи сдачи. Сжав пальцы покрепче, чтобы ненароком ничего не выронить, заклинатель протягивает деньги обратно их обладателю. Мобэй опускает непонимающий взгляд в его руки, потом смотрит в глаза и просто уходит. Цинхуа остаётся только ошарашенно смотреть ему в спину. — Ваша комната вторая по счёту от лестницы, — кидает вслед не менее удивлённая женщина. А потом снисходительно помогает заклинателю, укладывая всю сумму в платок и накрепко завязывая его. Он благодарит, пока засматриваются на его ловкие, но до ужаса тонкие пальцы. — Я могу принести вам кадку горячей воды прямо в комнату, если хотите помыться. За дополнительную цену моя сестра может сготовить вам ужин, а признаюсь честно, готовит она отменно, — мужчина усмехается краешками губ, он за годы странствий примелькался ко всем зазывающим фразам. Но есть хотелось до ужаса и раз теперь у него впервые появились золотые, то он может позволить себе парочку маньтоу. Цинхуа согласно кивает. — Принесите, пожалуйста, в м-…нашу комнату. Это же бесплатно? — Конечно, господин, я прямо сейчас всё для вас подготовлю, — кажется в женщине проснулось материнское сострадание, раз она так метнулась к двери кладовой. Мышонок, на губах которого расцвела та слабая улыбка, скользнул вверх по лестнице невесомой тенью, под ними даже ступени не скрипели. Тяжёлый вздох хозяйки догнал его на втором этаже, она и в правду испытывала жалость к мужчине, который был с ней почти одного роста, но запястья точно прутики, ветер подует и сломаются. А Цинхуа давно бы забыл про это, если бы не взгляды полные то отвращения, то сочувствия к ненормально худому заклинателю. Он только секущиеся пряди оправил и перешагнул порог общей комнаты. Кровать была действительно большая, бельё белоснежное, застиранное, но вполне опрятное. Только это ложе было уже занято демоном, что не вызвало особого удивления. У подчинённого появились деньги и радость от такого неожиданного щедрого подарка затмила все недостатки жилья. Бамбуковые стены пропускали каждый шорох и практически сыпались от старости, сразу видно, что здание старое, и в нём давно не делали капитальный ремонт, на который очевидно просто не находилось средств. Но вокруг было чисто, протёрта каждая трещинка множество раз залатанных досок. И это подкупало. Цинхуа сам не привык ночевать в каких-то роскошных хоромах и такое место было для него отличным вариантом. Даже если придётся спать на полу. Пока он осматривался и уже думал как бы расположиться поудобнее подле кровати своего короля, вошла хозяйка с большой деревянной кадкой, она поставила её прямо около ног мужчины и вскоре вернулась с двумя вёдрами горячей воды, в этот раз она была как раз отличная и не кипела. Мобэй наблюдал за всем этим сквозь полуприкрытые ресницы, как за назойливыми муравьями, которые путались под ногами и раздражали. Так казалось людям. Женщина быстро забыла о высокомерном господине и переключилась на то, чтобы не пролить воду ненароком, но заметила пару умелых рук, которые поддерживали ведро и страховали одновременно. Они оказались на удивление ловкими, хотя с виду легко подумать, что такие пальцы можно легко переломить парой движений ребёнка. Но Цинхуа с ними выживал, и потому единственным его благодетелем была выносливость, уголки губ невольно поднялись, почувствовав секундный восхищённый взгляд. Жадный до внимания и заботы ребёнок будет радоваться каждому слову, обращённому к нему, так человек, который знал только брань, в момент станет счастливым от пары слов одобрения. Он начинал оживать. Неспешно, тихо, боязливо пытался поднять забитый камнями взгляд на людей вокруг и, получив первую заботу постороннего, готов был поклясться ему в посмертной верности. Но сделать это было нельзя, он знал. Цинхуа отмер под неловкий кашель женщины и перевёл на неё непонимающий взгляд, хотя уже потянулся к завязкам скромного пояса. — Господин, вы наверняка голодны, можете пока поужинать на первом этаже, — тактично предложила невидящая всей картины. Подчинённый, который слишком хорошо знал, что лучше Мобэя и людей наедине не оставлять, иначе всё может кончится плачевно, поспешил отказаться за него: — О, не стоит, мы оба мужчины, так что всё в порядке. Заклинатель легко отмахнулся и постарался выдавить из себя невинную полуулыбку, выходило не очень, зато его словам поверили, и послышался хлопок закрывающейся двери. Он наконец смог выдохнуть и спокойно скинуть на пол верхнюю одежду. Мыться перед демоном скоро станет глупой привычкой. Он даже постарался украдкой подсмотреть, что там делает его король, но поймал ответный взгляд, потому вздрогнул и немного испуганно поспешил спрятаться в кадке с головой, так что вода пошла рябью, а по поверхности расплылись змеями каштановые пряди. В этот раз Цинхуа утопиться уже не пытался и вынырнул быстрее, чем его настигла рука Мобэя, который всё равно потянулся к волосам. Мышонок боялся шевельнуться и лишний раз вздохнуть, жмурясь от страха. Но ничего ужасающего не случилось, только вторая ладонь добавилась. Ему старательно втирали что-то в пряди волос. — Некрасивые, — подчинённый даже вздрогнул от неожиданности. За сутки молчания он успел позабыть как звучит голос ледяного демона. Он вселял ужас и трепетный страх, заставляя застыть статуей, чтобы ненароком не прогневать. Но это прошло быстро, а на губах появилась ухмылка легче весеннего ветерка, который создавал забавные волны на водной глади. Всё-таки его королю не занимать прямолинейности. Крепкие пальцы толкнули на дно кадки и вплелись в скудную шевелюру, промывая на удивление тщательно, скользили по мокрым прядям и гладили с излишней заботой, так что Мобэй быстро поймал вопросительный взгляд заклинателя, но предпочёл ничего не объяснять. Сполоснул руки в воде ещё раз и вытер об принесённое полотенце, окончательно поворачиваясь к Цинхуа прямой спиной. Царская осанка у него в крови. Лорд встаёт в полный рост и спешит закутаться в хоть что-то, комнату продувает, а он заболевает, стоит ступить на холодный пол босыми ступнями. Не то что спать на голых досках с намоченными волосами, там ангина обеспечена. Он вертит головой и останавливает взгляд на откупоренном бутыльке, от которого веяло нежной лавандой. Похоже, на утро от его шевелюры будет пахнуть также. Цинхуа правда не знает почему вдруг начал так тепло улыбаться и даже шёпотом произнёс короткое: «Спасибо». Обращённое то ли к судьбе, что сегодня благоволила ему, то ли к демону, который не отрывал взгляда от приподнятых уголков губ и затягивающегося слева шрама. Но это лишь мгновение. Да, пусть так, но Цинхуа запомнит шелест листвы за окном и махровое полотенце, обёрнутое вокруг тела. Мужчина однако торопится переодеться в своё ханьфу, бережно оставленное про запас. По телу, исписанному шрамами, заскользила ткань, на талии крепко завязан скромный пояс, а порывы ветра играются с изумрудными кисточками на нём. На узких плечах хлопковое полотенце, чтобы одежда не промокла. Так он летит по скрипучим ступеням на первый этаж, а в хрупких пальцах десятка медяков. Этого хватает на небольшой ужин, но приходится вернуться в комнату за ароматной заваркой любимого чая. Запасливый мышонок предусмотрел и это. Он качает ногами под крепким деревянным столом и смотрит за окно, туда, где сгорает солнце на закате, тёплые лучи ласкают его впалые щёки. Впервые Цинхуа ест так мирно, не опасаясь, что еду могут отобрать или придётся затоптать её в грязь в попытке спасти собственную жизнь. Сейчас пение птиц убаюкивает его, как и шкворчание огня на кухне — там готовят для ещё одного постояльца. Так пахнет счастье?