Доказательство слов

Его бёдра сводило судорогой. Цинхуа мог смотреть в одну точку часами. Он ни о чём не думал, и это было так хорошо. Должно быть, пошла третья стадия посттравматического стрессового расстройства. Как хорошо, что в своё время прочёл достаточно книг по психологии. Это было время, когда он собирался писать что-то действительно стоящее и активно готовился. В итоге всё скатилось в роман, такой же никчёмный по своей структуре, как и сам заклинатель сейчас. Стадия…да, прошло уже две, это, считай, прогресс. Отрицание. Нет, это был не я, это не моё тело, это произошло не со мной, я не помню их лиц, это всё пустяки, мне не страшно. Ему не хотелось принимать это. Нет. Это всё привиделось в страшном кошмарном сне. Сложная стадия, учитывая, что он здесь один наедине со всеми своими мыслями. Сбегал так долго, насколько это было вообще возможно. Если бы не то зеркало, до сих пор бы мотал головой на фразы о насилии. Какое насилие? Не было ничего. Агрессия. Сволочи. Все. И те, кто насиловал, и те, кто не отозвался на его отрывистые крики. Сволочь демон, что приволок его сюда. Даже он сам, потому что зачем-то написал этот проклятый роман. Но он больше не отрицал. Да, с ним это сделали, и Цинхуа помнит каждую деталь произошедшего, за что ненавидит себя всё больше. На кой чёрт ты запоминал их голоса и лица, руки и то, что сапоги были с рифлёной подошвой? Ах, да. Они ведь отпечатались на низе живота, поставили клеймо, на котором темнел взгляд Мобэя. А теперь и третья. Самая прелестная. Депрессия. Красивое слово, которое в его время часто романтизировали, на деле это — самая жуткая шутка подсознания. Цинхуа смирился со своей агрессией и признал факт изнасилования тремя демонами. Хорошо, а что дальше? Да, было, да, сволочи. Делать-то с этим что-то надо. Но, хах, психологов здесь нет, справляйся, как хочешь. Заклинателю хотелось, только вот мозг последнее время упорно подкидывал лишь заманчивую мысль топить горе в алкоголе. Эффективно, но на короткое время, а ему надо навсегда и поскорее. Ещё была идея просто продолжать жить существовать. Может, оно само собой как-нибудь пройдёт, главное — не обращать внимания. Прошло почти четыре месяца, а он не сдвинулся с мёртвой точки ни на миллиметр. Симптомов становилось только больше. По многообещающим ощущениям — катился в яму отчаяния. Из приятных бонусов в последние несколько недель: ухудшение сна, фантомные прикосновения к низу живота или внутренней стороне бедёр, также на кистях рук и лодыжках, за них его держали во время насилия, возвращение тошноты после кошмаров, головные боли, постоянная тревожность. Большое спасибо, так он мысленно говорил своим насильникам. А это ведь только третий этап, дальше будет ещё веселее. Понравилось? Смотреть, как он извивался и выл загнанной псиной, на израненное тело с отметинами когтей, затоптанное сапогами, будто он грязный ковёр в прихожей, а не человек. О, эти глаза наверняка приносили им удовольствие. Широко распахнутые, будто сейчас выпадут глазницы, и бегающий взгляд с немой мольбой. Не надо, пожалуйста, нет. Жалкое создание могло лишь молить о пощаде и рваться в чужих руках, не более. Их больше, они сильнее, сожмут руками покатые бока и скалясь подхватят под коленки, в зрачках блеснёт растущая луна и животный страх, но человеческий мальчик не успеет даже закричать, переполненный ужасом. Так отвратительно, что почти не верится. Его эмоции тогда отделились, они существовали отдельно, сознание отключилось, пока его тело использовали. Дешёвая игрушка, не имеющая права голоса, не сможет противостоять. Судьба немилосердна ко всем, а у слабенького дохлика, истекающего кровью, оказался покровитель. Цинхуа никогда не спрашивал у него о телах демонов, всё, что он мог узнать, было от Лан Цина, но и та информация ограничивалась: «Там было много крови и кусочки тела». Дальше он сам отвернулся от страха, а заклинатель к тому времени уже был в отключке. После не было желания узнавать, что с ними. Судя по описанию демонёнка — тел целых явно не осталось. Это было жутковато, как раз в характере Мобэя. Забавно осознавать, что, фактически, Цинхуа должен был быть на их месте. Это ещё одна загадка. С чего вдруг северный демон решил изменить своё решение, учитывая, что, как ему казалось, сюжет шёл ровно к логическому завершению. К этому времени король уже узнал всё, что требовалась, а это значит, в маленьком мышонке — шпионе больше нет надобности. А что надо делать с мусором? Правильно, утилизировать. С чего вдруг ему проявлять милосердие по отношению к человеку? К никчёмному парнишке без особых талантов и с внешностью…не сильно модельной? Вопрос. Ответа Цинхуа конечно же не знает, спрашивать он пытался, но ответом стал тяжёлый взгляд, и больше заклинатель так не экспериментировал. Но это не так уж и страшно. Его кормят, дают выспаться и не подпускают северных демонов слишком близко. Даже позволили бродить почти свободно, если прикрыть один глаз на извечного стража позади. Это был либо один из воинов, причём, как он узнал от лекаря, весьма элитный. Ну да, стоило понять из-за отношения к нему. Демон выглядел как великомученик и, наблюдая за Цинхуа, непроизвольно морщился. Бывший лорд не особо злился, лишь усмехался одними глазами и шёл дальше распугивать северных демонов. Иногда стражника заменял сам Мобэй, тогда все разбегались на расстояние десяти чжанов. Сложно было сказать чьё общество приятнее, но король хотя бы не тронет и…он смотрит по-другому. Сейчас точно не сказать, когда это началось, Цинхуа был в слишком глубокой апатии, чтобы замечать подобные мелочи, а пока начинал из неё выползать это первое, что бросилось в глаза. Мобэй смотрел. На лицо, глаза, волосы и покатые плечи, но будто чувствовал что-то и ниже не спускался. Под белой тканью и не разглядеть ничего, да и он видел, что греха таить, но всё равно стабильно ограничивает себя. Это приятно. Не как комплименты от лекаря, но всё равно. А ещё он мыл руки. Звучит странно, особенно если вспоминать, но так забавно, что Цинхуа улыбнулся тогда, прикрывая рот рукой, чтобы демон ничего не заметил. Прежде чем коснуться его король всегда мыл руки. Такой жест впервые очень удивил, но потом постепенно он привык. И тоже смотрел всегда, даже осмелился поинтересоваться, зачем. Мобэй тогда глядел крайне ошарашенно и не нашёлся с ответом, неопределённо пожимая плечами. Цинхуа не стал выпытывать и просто махнул рукой. Демону было позволено прикасаться к его плечам через ткань, рукам и волосам. Большего он не требовал. Эти границы они выстраивали постепенно. Всё началось с попытки коснуться его спины. Заклинатель так и не разобрался, что тогда Мобэй пытался сделать, но непроизвольно отшатнулся от испуга. Король сделал выводы, что там касаться нельзя и через пару дней продолжил небольшой эксперимент. В этот раз действие было вполне определённым: помочь завязать пояс. Но мышонок под его руками затрясся так обречённо, что пришлось звать лекаря, чтобы успокоить. Вывод: живот и талию трогать строго запрещено. Груди коснулся, когда выправлял аметист на тонкой верёвочке, помогая вытащить его поверх одежды. Дрожи не было, но Цинхуа неоднозначно повёл плечами и дёрнулся. Значит шею и грудь лучше тоже не трогать пока что. К шее заклинатель относился ещё строже, замечая любое поползновение к ней, отпрыгивал на три чи. А вот на руки на своих плечах реагировал не так остро, прикосновения сами по себе не особо любил, в особенности от Мобэя, но стерпеть без дрожи мог вполне. Лечение шрамов пошли на пользу им обоим. Как казалось Цинхуа, демон теперь ценил его тело гораздо больше и его взгляды спихивал на то, что просто любуется проделанной работой. А посмотреть там было на что. Шрамы за исключением рубцов и особо сложных исчезли, теперь кожа была практически чистой. Заклинатель не знал точно из-за чего, но волос на теле практически не было, должно быть, из-за постоянных ран и шрамов им просто негде было расти. Вот, одна позитивная новость уже есть. Всё не так плохо. Цинхуа старался напоминать себе об этом каждый раз при очередных загонах, когда в комнате становилось совсем тихо, а он тупо смотрел в стену и зарывался пальцами в копну волос. Мобэю они нравились необычно сильно. Вот уже пол месяца, как его заплетает сам некоронованный король. Чёрт его знает чем, но демону они и вправду приглянулись, особенно после принятия ванны. Пряди пушились и топорщились в разные стороны, так что он выглядел, как настоящий маленький львёнок, а Мобэй бережно смазывал их чем-то у корней, пахло травами и сухоцветами, прямо как и сам Цинхуа. И к вечеру волосы послушно укладывались в высокий пучок. Лента все ещё была белая. Так к наряду больше подходит. Да.

× × ×

Оставаться наедине со своими мыслями было тяжело, потому он обычно сидел на мягком диванчике в медпункте. Там был лекарь и поили горячим чаем. Цинхуа там нравилось, прикрывая глаза на иногда особенно нетерпимых к нему демонов. Они закоренелые в своём мышлении слишком сильно, чтобы поверить своим глазам. Цинхуа был обычным. Единственное, что его отделяло от обитателей севера — это глаза и отсутствие рогов, а так — одно лицо. Ну и по росту он походил на мальчика лет четырнадцати, ему прямо так и сказали при первой встрече, фыркнув, чтобы малолетка и не пытался играть роль врача. Цинхуа ошарашенно уставился на них, искренне не понимая, с чего такие выводы, с протянутыми руками, на которых лежали аккуратной стопочкой бинты. Лекарь смеялся за спиной. Заклинателю всё чаще казалось, что тот держит его при себе исключительно ради таких сцен. Ах да, и его имя. Бингху Фу. Такое странное, что Цинхуа переспрашивал несколько раз. Ладно, «ледяной» вполне вписывалось, но причём был талисман? На многочисленные вопросы любопытного мышонка лекарь упрямо улыбался и качал головой, произнося противное «всему своё время». Эта фраза резала по ушам, пришедшая из фильмов, после этого обычно персонаж умирал, так и не успев рассказать истину. На таких моментах в кинотеатре Цинхуа морщился и тяжело вздыхал. Позже в своей писанине он делал точно также. Но заклинатель предпочитал не вспоминать об этом, чтобы противные мысли не поедали его изнутри с ещё большим энтузиазмом. Сбегать не выход, но и сделать он сейчас толком ничего не может. Он заперт в этом мире. В начале были мысли убить себя, возможно так он вернётся, но что, если нет? Просто так умереть после стало заманчиво, но так, чтобы без возвращения в свой мир. Это всё, конечно, может быть какая-нибудь иллюзия или что-то из научной фантастики, но даже если так — это самый ужасный эксперимент. Нельзя было поместить его в какой-нибудь милый мирок с розовыми пони или сказку на худой конец? Там, где в конце всё у всех хорошо, а не в ужасную часть его писательской жизни, к сожалению, она оказалась даже слишком реалистична. Несправедливость, смерти, насилие и самоубийства, всё точно также, как и в родном мире. Вот только там Цинхуа смотрел на это по телевизору или читал в сводке новостей, а здесь он непосредственный участник. И даже не по своему желанию. Его в принципе на протяжении жизни здесь не особо спрашивали. Цинхуа роняет голову на ладони и тяжело вздыхает. К ночи становилось всё страшнее, как бы он старался не думать обо всём этом, навязчивые мысли так и лезли к нему, оплетали тело противной паутиной и заставляли живот поджаться от страха. Не желаешь ли вспомнить лица своих насильников? Ой, ты уже вспомнил, не благодари. А как тебе ощущения их рук в промежности? Незабываемые ощущения. Вроде его личное подсознание должно помогать, а не добивать окончательно, но сейчас занималось исключительно вторым. Сам себе спасай, даже его мозгу это было не нужно. Цинхуа массирует пальцами виски и обессиленно качает головой. Он даже не работает, помощь в медпункте исключительно по его желанию, приходит и уходит сам. Но отчего-то так выматывается, просыпается уже уставшим и в некоторые дни просто лежит, иногда не открывая глаз, изредка читает сутками напролёт, чтобы завлечь мозг чем-то кроме напоминаний о том, какой же он кусок говна по жизни. Сил подняться с постели порой не находит, не то что перелистывать страницы и вникать в текст. Благо, никто не против. Мобэй навещает его всё реже, как Цинхуа узнал от лекаря, то его отец совсем захворал, так что обязанности короля практически полностью теперь на его плечах. Стоит подождать пару месяцев, и будет официальная коронация. Заклинатель не хочет думать об этом, потому что тогда придёт его дядя и будет масштабный бой. Да и встречаться лицом к лицу с Ло Бинхэ нет ни малейшего желания. Говоря откровенно, он сможет убить мышонка одним взглядом, а Мобэй ведь по сути тоже будет его слушаться. Смотря на своего короля, Цинхуа кажется это странным, но, допустим, что, когда он писал, в его голове было то, что расчётливый Ло сможет подмять под себя Мобэя, пользуясь мозгами исключительно. Не то чтобы у северного короля их не было, но он в большинстве своём полагался на физическую силу, чем лесть и продуманные планы мести. Если ему надо было кого-то прирезать, Мобэй просто шёл и делал это, было очевидно, что убийца он, но демон, как никто знал, что мстить ему если и полезут, то их убьют стражи, ему даже не придётся пачкать руки. Цинхуа не был уверен сошлись бы эти двое в пытках, потому что Ло Бинхэ определённо чувствовал экстаз от страданий жертвы, а вот его король…он едва ли получал удовольствие от этого, скорее выпускал свою злость. Эти выводы сделаны лишь на основе поведения после изнасилования. Он не приказал пытать их, убивая постепенно или точно также насилуя, нет, Мобэй растерзал на месте. Жестоко, но явно без влечения к мукам. Это можно назвать относительной благостью, потому Цинхуа может верить, что живёт не с полным психом. В книгах это всё так весело и радужно, он ревнует тебя к каждому столбу от большой любви, и он так горяч, так груб. Заклинатель презрительно фыркает от таких воспоминаний. На страницах это может и привлекательно, но в жизни совсем не весело. Чёрт его знает, когда во взбалмошную голову стукнет молча прирезать тебя. И тут никакая любовь не поможет. Они не любят, они одержимы, и в этой одержимости смерть — тоже проявление безграничной привязанности и любви. Ты ведь теперь будешь навсегда рядом с ним, мёртвым правда, но навсегда. Сдержал обещание о вечной любви. Цинхуа устало потягивается. Мысли теперь более ленивы, должно быть, действует успокоительное, которое обычно подмешивает в чай. Это к лучшему, можно немного расслабиться. Он поднимается с ковра и откладывают книгу в чёрной кожаной обложке и золотом выведенным названием, загибая страницу, на которой остановился. Ворсинки приятно щекочут голые ступни, пока заклинатель ковыляет до кровати, как и хотел, перетащил её поближе к камину и обзавёлся утеплённым одеялом, потому что ночи были до дрожи холодные и даже камин не всегда спасал. Постепенно он привыкал к такому климату, но не мог упустить возможность облагородить среду, в которой обитал, тем более, что в средствах был не стеснён. О них смело можно забыть. Странно выходило на самом деле, Цинхуа был какой-то неправильной содержанкой. Его вылечили, одели, накормили и охотно дарили, всё о чём просил. А он взамен…дышал? Мобэй, на деньги которого собственно и жил, ничего не требовал, послушно принял правила личных границ и не позволял себе большего. Не было даже попыток. Это было приятно, но нутром чувствовался какой-то подвох. Впрочем, на аккуратные вопросы лекарь легко отвечал, что король просто развлекается и спешно добавлял, что это не в плохом смысле, и загадочно улыбался. Цинхуа нервно поглядывал на Бингху, но ничего не говорил. Роль игрушки не особо притягательна, но если она означает, то что он сможет здесь жить за просто так, то хорошо. Украшение коллектива, да? Так обычно говорят про женщин, но его со спины вполне можно с ней спутать. Гордость его умерла ещё давно, так что пусть называют, как хотят, лишь бы не били и не насиловали, а остальное он стерпит. Цинхуа стягивает с плеч белые одежды. Они были ему большеваты, но благодаря поясу относительно держались. По словам лекаря, для него уже шили что-то, заклинатель особо не вникал. Это всего лишь тряпки, спасибо, что хоть какие-то дали. Он бы сам подшил, но боялся испортить в конец, всё же опыт ограничивался перешивом обычных футболок или кофт под себя, а тут одежды древности. Поначалу было очень непривычно, Цинхуа постоянно заплетался в них, было жарко и невыносимо одеваться, благо, что он жил на самом нищем пике, где не было дополнительных украшений, вышивки или ещё чего. В походах они и вовсе одевались, как простые рабочие, так было проще лазить по деревьям за фруктами и спасаться от диких животных. Рубаха да штаны. После, когда он стал главой, пришлось привыкать к чуть более роскошным одеждам, но он снимал их изредка, чтобы принять ванну, или на пике Цаньцяо. Теперь они не то чтобы стали особо роскошнее, просто слоёв добавилось, это была вынужденная мера, их на скорую руку переделали, чтобы Цинхуа банально не ёжился от холода. Делать подкладку было бы дольше, не нагишом же ему ходить это время. Отчасти даже любопытно, что создадут для него, приходили пока что лишь пару раз, чтобы снять мерки, а второй раз, дабы удостовериться. По бегло брошенным словам лекаря, они были прекрасны и очень пойдут ему. Цинхуа скептично покачал головой, выражая надежду, что швеи не переборщат с украшениями. Ответом стал тихий смешок. Его тело медленно возвращалось в тонус. Правда, ему все ещё нельзя ни острое, ни сладкое, ни солёное. В основном питается супами, рисом с тушёным мясом и баоцзы. Изредка в рационе проглядывается лапша, но без специй, просто пресная. На таком особо не наберёшь, но цвет кожи постепенно возвращался, как и мышцы. Цинхуа впервые смог нащупать пресс у себя и потом ещё неделю этим хвастался. Ноги перестали выглядеть, как две соломинки, на них проглядывался рельеф зарождения крепких мышц и сухожилий, которые активно восстанавливались. Это же касалось и рук. Ногти перестали расслаиваться, а волосы выпадать, но стоило ему немного перенервничать, как Мобэй находил на гребне пару лишних волос и следующие дни в Цинхуа буквально силой запихивали двойную порцию. Этот заботливый демон иногда мог переусердствовать, на что заклинатель открыто высказывал своё недовольство, получал хмурое лицо, но больше насильно его не кормили. Рубцы так и остались, как и тонкий шрам на шее, прямо на сонной артерии, с ним связана грустная история прошлого владельца тела. По началу Цинхуа хотел прописать прошлое и этого персонажа, но оно так и осталось в заметках. Нельзя портить красивую картонку, ведь тогда люди начнут ей сопереживать, а ему это было не нужно. Хотелось просто есть, а если для этого придётся отказаться от своих принципов, то пусть. Как он понял по снам, то эта предыстория всё же оказалась воплощена в жизнь, с самого начала в жизни маленького мышонка всё пошло наперекосяк. С такой судьбой удивительно, что он не свихнулся раньше, но теперь отчасти понимает, почему попал в тело именно в момент похода. Тогда настоящий Цинхуа умер. Его единственной надеждой стал хребет Цанцюн, но и здесь его ждало разочарование. Он снова услышал крики, а на одежды брызнула алая кровь. Заклинатель морщится и встряхивает головой в попытке забыть про это. К ночи самое то вспоминать о смертях. Он бережно складывает одеяния ровной стопкой на стул, который стоит здесь исключительно для этого. Зевает, прикрывая рот рукой и спешит к шкафу, потому что начинает подрагивать от холода. Добрые северные демоны выдали ночную рубашку, по фасону видно, что женская, горловина и подол в кружевах, но только она не слетала с его узких плеч, потому Цинхуа особо не возникал. Ему в принципе всё равно в чём спать, а вещица шёлковая, к телу приятно. Мышонок стягивает ленту с прядей волос и треплет их, доросли чуть ниже плеч, неожиданно оказались густыми и вполне приятными на ощупь. Обычно на ночь его вычёсывал Мобэй, но сегодня у него опять работа, так что стражник стоит снаружи. Без короля немного непривычно, но спокойно. Цинхуа не успел привязаться достаточно, чтобы скучать по чему-то такому. Но желания причёсываться нет совсем, потому просто оставляет ленту на столике около зеркала. Чёрт его знает зачем ему стол, Цинхуа использует его в качестве склада и всем доволен, но, возможно, он пригодится, если бывший лорд решит написать на свой пик. Он бы начал писать хоть сейчас, если бы знал, что письмо кто-то доставит. Цинхуа застывает на пару секунд перед зеркалом, с которым они подружились. Лекарь по утрам писал на нём комплименты чернилами, что обязательно подтекали и от того запись становилось неряшливой, но не менее приятной. Бингху находил такие вещи, которые обычно считают пороками, а он даже в них видел красоту и хвалил. Каждый день. К обеду их стирали, когда прибирались в его комнате, а Цинхуа успокаивал себя лишь тем, что к завтрашнему утру там снова появится запись аккуратным почерком в уголке. Это было приятно. Он действительно начал находить в себе что-то кроме уродливого немощного. Мог даже влюбиться в одну из частей. Ей стали волосы, мягкие, он пропускал пряди сквозь пальцы, мокрыми накручивал на кисть для письма, а потом улыбался с того, какая смешная кудряшка вышла. Цинхуа улыбнулся отражению и шёпотом пожелал спокойной ночи, а после завалился носом в мягкую постель с огромным утеплённым одеялом, в которое быстро закутался и поджал коленки к животу, скручиваясь в позу эмбриона. В ней он чувствовал себя комфортно, по крайней мере бёдра не так часто сводило. Такое было не только во сне, например, в присутствии сильных демонов. Цинхуа не знал, как определял этих «сильных», но ещё ни разу не ошибся. Должно быть, интуиция и внутреннее чутьё. На удивление, на Мобэя это не распространялось, заклинатель склонялся к версии, что это потому что мозг запомнил, как король фактически спас от продолжения насилия, потому угрозы в сексуальном плане не видел, но подсознание также прекрасно помнило, что этот демон избивал его, потому к рукам он не ластился и принимал прикосновения неохотно. Заклинатель натянул одеяло по глаза и смежил веки, он засыпал под треск огня, который раз за ночь приходил проверить стражник, подкидывал дров и проверял, всё ли в порядке у Цинхуа. В царство Морфея он провалился неожиданно быстро. Сон был странным, похожим на воспоминания, которые снились раньше. Но этот был куда чётче размытых образов из детства настоящего Цинхуа. Он медленно начал осматриваться, какой-то дом, деревянный и довольно ухоженный, наткнувшись взглядом на окно, понял, что уже ночь. Лестница противно заскрипела под чужим весом и заклинатель повернул голову на звук, там стоял мужчина. Что хуже всего, Цинхуа безошибочно узнал его лицо. А когда он заговорил, ноги снова свело. — Ты уже готов? — настолько приторно сладкий, что тянет блевать. — Да, — голос чудом не надломился, но это говорил не он, язык шевелился сам собой, и Цинхуа быстро догадался, что здесь он безвольный наблюдатель от первого лица. Мужчина протянул к нему свою толстую мозолистую руку с чернеющими волосами. Затошнило. Цинхуа же покорно вложил свою в раскрытую ладонь. Тогда его руки были даже красивыми, они уже приобрели бледность и выступающие вены, но казались утончёнными, будто он какой-то аристократ, которому настрого запретили гулять под солнцем. Его ведут на второй этаж, и только сейчас Цинхуа замечает своих братьев, которые спят, ютясь на двух циновках. На одной трое, на второй сразу четверо, они буквально вжимаются друг в друга, чтобы не замёрзнуть. По его воспоминаниям тогда была поздняя осень, а они всё ещё ходили в летней одежде. Цинхуа возвращает свой взгляд на спину и морщится. В этот раз они с его ранней версией едины в эмоциях. У бедного коленки трясутся, а в воздухе почти слышно желание вырвать руку, и бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого мужчины. Но ему нельзя, и это давит. Тогда Цинхуа уже познал, что такое смерть, это был один из самых жутких походов за долгое время. Учитель, смотря на четверо вернувшихся, был бледнее похоронных одежд. Заклинатель вздыхает про себя, а Цинхуа теряет равновесие, ступени закончились слишком неожиданно. Он бы предпочёл вечно подниматься по этой лестнице. Его хрупкое тельце подхватывают и ставят на место, усмехаясь так противно, что внутри загорается острое желание плюнуть в наглое лицо. Но Цинхуа ничего не делает, лишь опускает голову ниже и беспомощным щенком плетётся за мужчиной. Лучше не смотреть. Уже тогда он думал также. Дверь скрипит и его пропускают внутрь, заставляя побледнеть ещё больше. Посередине возвышается добротная двуспальная кровать, крепкая деревянная ажурная спинка и витые ножки. Если бы не осознание, что сейчас с ним будут делать, то он бы наверное даже смог оценить интерьер. — Ну, как тебе? — мужчина вновь натягивает на лицо эту отвратительную ухмылочку и интересуется так невинно, будто это не он предложил мальчишке раздвинуть ноги за еду и ночлег. — К-красиво… — это всё, что может выжать из себя Цинхуа, он упорно смотрит в пол и сжимает в тонких пальцах края рубахи. Сейчас даже нельзя думать, что лучше бы этот мужик никогда не родился, а его проклятый домишка сгорел к чертям. Это спасло жизнь его шиди и шисюнам, так что он должен. — Ну-ну, не боись, я ж тебя не убивать пришёл, — тот смеётся со страха. «Лучше бы убил» — думается Цинхуа, но вслух он озвучивает лишь скромное: «Простите». На что получает смешок, и в спину толкают, заставляя сделать несколько шагов к кровати. Он мелко дрожит, смотря на аккуратно застеленную постель, но не сопротивляется, знает, что ему нельзя. Его разворачивают за плечи и бесцеремонно усаживают на матрац, начиная медленно раздевать. Парнишка жмуриться и сжимает губы в тонкую полоску, плечи напряжены до предела, будто он сейчас с кем-то сражается, на деле лишь молит, чтобы это всё поскорее закончилось. Беспомощный наблюдатель может до сих пор дословно озвучить те мольбы. Но вселенная глуха. И руки доходят до низа живота, оглаживают бережно, а после грубо толкают, так, что он падает на спину, подтаскивают за тонкую талию к середине кровати, пока наглые руки лезут в штаны. Цинхуа сжимает в пальцах простынь, но упорно молчит. Юношеское тело реагирует на ласку, за что он готов проклинать себя. Ему отвратно осознавать то, как его касаются, то, где проводят пальцами и нажимают на сжавшийся анус. То, что у него закономерно встало, не значит, что он расслаблен. Тогда это испугало Цинхуа. Как он может возбудиться от подобного кошмара? Только после от старших услышал фразу, которая всё объяснила: «То, что ты был возбуждён, не значит согласие». Штаны летят бесформенным комком на пол, его берут под коленки, заставляя самому держать одной рукой ноги и прижимать их к груди, пока мужчина пристраивается сзади и с напускной нежностью убирает пряди с лица Цинхуа. Он еле сдерживает себя, чтобы не укусить за эти пальцы, но покорно держится. Первый крик слетает с губ, когда его рвут. Парнишка пачкает кровью выбеленные простыни и бьётся раненным животным, но его крепко держат за плечи и вжимают в постель. Хуже становится, когда начинаются толчки. Цинхуа по началу обещал себе, что не будет кричать, вдруг напугает братьев с первого этажа, но сейчас не может сдержать свой голос. Ему страшно и больно, он боится открыть глаза и марает подушку под головой слезами, пока толчки только ускоряются. Волосы разметались по постели, живот болезненно поджался, а он свободной рукой зажимает хотя бы одно ухо, чтобы не слышать похабных комплиментов его телу. Оно ещё совсем юное, бинты лишь на одном плече, да и шрамов практически нет, кожа белая, с детской нежностью. От того становится ещё более отвратительно. Цинхуа не ощущает, когда потерял сознание и как только это случается то наблюдающий за всем этим резко садится на кровати, обливаясь холодным потом. Приснится же такое. Как хорошо, что он тогда не смотрел на него. Но лицо всё равно помнит до сих пор. Мышонок дрожит и вплетается пальцами в волосы, оттягивая их у корней, чтобы поскорее привести мысли в порядок. Обычный кошмар, но страшно, как в тот раз. Он нервно оглядывается, огонь мирно трещит в камине, убаюкивая, в комнате тишина. Цинхуа тянется рукой к бинтам, которые всегда кладёт у ножки кровати, чтобы были под рукой, наскоро бинтует ступни, чтобы успеть добежать до кабинета Мобэя. Лекарь сейчас уже спит, не хочется снова его тревожить, потому лучше посидеть рядом с королём, он наверняка снова работает ночью. Он выпутывается из одеяла и бесшумно скользит к двери, аккуратно открывает её, благодаря себя из прошлого за то, что смазал петли и, теперь она не скрипит. На его счастье стражник внаглую спит, заклинателю не шибко хочется проверять, насколько крепко, потому он прикрывает за собой и, еле касаясь ступнями льда, ковыляет к лестнице, только на середине осознаёт одну проблему. Цинхуа не имеет и малейшего представления, где сейчас обитает Мобэй. Его пустили погулять не по всему дворцу, он был слишком огромный, да и даже в том крыле, где он сейчас, некоторые комнаты были закрыты. И где ему, спрашивается, искать короля? Заклинатель уже стал нервно озираться, потому что подсознание подкидывало картины того, как над ним расправятся ночные стражники. Коленки начинают дрожать, ситуация такая же. Ему страшно, и он поднимается по лестнице. Словив не самое прекрасное дежавю, Цинхуа кусает нижнюю губу, пока рукой одёргивает подол ночной рубашки. Холодно. Так ещё и теперь он пугается каждого шороха и завывания ветра за ажурными окнами. В тени мерещатся силуэты грозных демонов. Он так долго не продержится, уж лучше было вообще остаться в комнате. А теперь в темноте без свечи едва ли обратно дойдёт. Цинхуа уже был на грани отчаяния, как заметил до боли знакомую макушку и рванул к ней, что было сил. Лан Цин почти вскрикнул от неожиданности, но заклинатель зажал ему рот прежде, и испуганные глаза демонёнка медленно наполнились облегчением, кивнул, а Цинхуа убрал руку. — Господин, что-то случилось? — Лан Цин обеспокоенно смотрел на него, а заклинатель зарывался пальцами в его волосы и только сейчас наконец успокоился. От парнишки пахло свежеиспечённым хлебом, Цинхуа опустил взгляд и понял почему. В тонких руках был свёрток из которого и доносился приятный аромат. — А-Цин, можно? — заклинатель указывает на маленькие булочки, завернутые в выбеленную ткань, похожую на скатерть. Демонёнок следит за его взглядом, а потом почему-то улыбается и кивает. Они стоят посреди коридора и жуют насухую хлеб, так хорошо и спокойно. За окном луна только пошла к полуночи, значит ещё успеют выспаться. Цинхуа прижимается по ближе к демонёнку и облизывает губы от крошек. — Так что стряслось, господин? — требовательно спрашивает Лан Цин, явно обеспокоенный тем, что в ночи на него налетел перепуганный до полусмерти заклинатель, а потом попросил простого хлеба. — Можно просто «Цинхуа». Мне приснился кошмар. Ты не знаешь, где кабинет короля? — Простите, Лао Цинхуа, привычка. Да, я слышал сегодня на кухне где он, мне отвести вас? — Если тебе не трудно, — заклинатель мягко улыбается, смотря на демонёнка и протягивает ладонь, в которую вкладывают руку поменьше и они идут по многочисленным коридорам. Для Цинхуа загадка, как Лан Цин умудряется ориентироваться в совершенно одинаковых поворотах и лестницах. Но каким-то чудом они выходят к большой, в два человеческих роста, двери. Демонёнок морщится, должно быть, тут энергетика сильных демонов чистой крови. — Мне запрещено здесь ходить, особенно ночью, стражники не то подумают. — Иди. Доброй ночи, — Цинхуа треплет его по голове под конец, и улыбается как отец, у которого ребёнок принёс очередную награду. — спасибо за еду. — Да что Вы, пустяки, надо бы Вам оставлять что-то на ночь. Доброй ночи, — демонёнок качает головой и спешит прочь, опасаясь, что его поймают в запретных коридорах. Не факт, что у Цинхуа получится позвать кого-то на помощь или оттянуть время до утра. А демоны здесь жестоки, убьют обоих в считанные секунды. Заклинатель трясёт головой, отгоняя такие мысли и шепчет себе под нос, как мантру, что с парнишкой, который так ему полюбился, непременно всё будет хорошо. А после заходит без стука. Дверь тяжёлая, приходится толкать обеими руками, а когда закрывает, то на всю комнату гремит, потому моментально ловит на себе взгляд короля, который выглядит непривычно измотанным. В одной руке документ, в другой печать, которую демон на время опускает. С подозрением смотрит на Цинхуа, но быстро замечает, что он практически босиком, пальцы на ногах поджимаются от холода, да и в целом вся фигурка чуть подрагивает. Манит рукой, а заклинатель послушно подходит к огромному столу из тёмного дерева с крепкими ножками, которые напоминают взвившиеся волны во время шторма. Мобэй стягивает со своих плеч плащ с мехом. Один раз он уже укрывал мышонка им, и это тоже было ночью. Цинхуа кончиками пальцев придерживает его, а потом, едва сдерживая тихий смешок, наблюдает за взглядом демона, который озирается в поисках кресла или стула. Заклинатель прекращает эти метания, положив ладонь на коленку. Король на секунду вскидывает брови, но после покорно сводит бёдра вместе, позволяя усесться на них поудобнее. Цинхуа садится, так что он тоже сидит на коленях, прижимая голые ступни к пятой точке. Ему так комфортнее. Мобэю наверняка наоборот, но против он не высказывается, лишь ждёт, пока мышонок закутается в его плащ. Руки теперь лежат на груди, а носом он утыкается в пушистый мех и медленно отогревается, отдавая одежде своё тепло, а теперь он в коконе, так что тепло сохраняется. Голова устало падает на плечо демона, тот вздрагивает, глядит ошарашенно, но после отводит взгляд снова в документы. Даже не спросил ни о чём, просто укрыл с головой, пряча под мехом ещё и волосы, и поставил руку на стол, так, чтобы Цинхуа фактически полностью лежал на нём без страха свалиться на спину — там было крепкое предплечье. Мышонок засыпал под мерное дыхание Мобэя, чувствовал, как его грудь вздымалась и опускалась, это было сродни колыбельной. Прошли считанные секунды, а он притих и сопел в мех, пока демон вчитывался в текст очередного договора, стараясь не шевелиться лишний раз, чтобы не потревожить хрупкий сон Цинхуа.