Доказательство слов

Он кричал. Он сорвал голос. Демоны с отчаянием смотрят на фигуру щуплого парнишки в рваном платье, с запёкшейся кровью на щеке. Он смотрит прямо, больше не прячет своих глаз. Пряди мокрой тряпкой спадают на плечи и едва-едва достают до лопаток, обрезанные фривольно. В руках два клинка. Холодно. Босой, ступает по раскалённому льду, танцует, обнажая шёлк кожи. Волки вторят воем его пению. По руке бежит тонкая-тонкая струйка вина аль крови. Сколько силы в этом существе?

× × ×

Кто он? Ох, это хороший вопрос. Молодой аристократ, на вид хрупкая девчушка с тонкими запястьями да узкими плечами. Но этот образ обманчив. Его закутают в шелка и меха, точно фаворитку короля. Впрочем, и такие слухи ходили. Не может слабенькая душонка добиться высокого положения не через постель, видно, как аметистовые глаза смотрят на его профиль, как следят за взмахом ресниц. Не было чего-то определённо привлекательного. Он манил своей загадочностью, лицо скрыто под резной маской, видно лишь губы и кончик носа, оценить же его в полной мере не представляется возможным. Изящные изгибы тела скрыты под тончайшим шёлком и покрыты плащом с мехом, в которые король старательно кутает, замечая, как малейший кусочек кожи показался глазу. В ушах звенят серьги, в прядях заколка. Женская. Многие до сих пор сомневаются касательно пола этого юноши, по голосу мужчина точно, но походкой да повадками уж слишком изнежен в томности, открыто подставляется под хищные взгляды и игриво прикрывает рот тонкими пальцами. Смеётся. Его имя? Все говорят по-разному. Северный координатор постепенно переросло в северного кардинала. А про настоящее имя остаётся лишь слагать легенды. Говорят, отпрыск влиятельной семьи. Быть может, последний наследник. Если так, то он определённо прославит весь свой род. Однако отношение к нему соответствующее, интерес животный, не будь за спиной короля, набросились и разорвали бы в клочья дорогие ткани, за ней и кожу. На приёмах «господин», за глаза «шлюха». Особенно пальцы грызут девушки из поистине богатых семей, демоницы, которых с детства растили, обещая беззаботную жизнь в деньгах мужа. А что теперь? Какой-то выродок занял их законное место под негреющим солнцем. Только вот всё ему нипочём. Охотно принимает яд из чужих рук и осушает пиалу до дна, улыбается беззаботно, заставляя скрипеть зубами от ненависти. Не боится обрезанных волос, лишь жмёт плечами и говорит, что пустяки, отрастут. А смертоносный раствор кислоты никак не может задеть хоть кусочек кожи. Будто бессмертный. Это раздражает. Скользкий по-змеиному, должность списывают на умения в постели. Проще говоря, фаворит, который возомнил о себе слишком много. И лишь немногие в подобных разговорах хранят молчание. Потому что они знают. Они видели. Кардинал — не просто прозвище, придуманное в насмешку. — Сколько он уже здесь? — оседает на мягкие подушки рядом с человеком в чёрных одеждах. Он держит спину идеально ровно, смотрит цепко, руки холоднее вечной мерзлоты и белее снега. Пояс расшит серебром, там птицы высокого полёта. Прямо, как он сам. — Шестой год, — отвечает, даже не взглянув на собеседника, отвратные манеры. Придерживает пиалу и медленно пригубляет. — Уже шестой год, — вторит задумчиво, потирая подбородок. — а так и не проявил себя? — Почему же не проявил? — взгляды наконец встречаются. Чернота и алое зарево. — разве вы не слышали слухи? — И что из них правда? — глядит с детским любопытством, подпирает голову руками, ставя локти на стол. Он всегда вёл себя развязно, обнажал грудь, вызывая вздохи потрясения у демониц. Так и сейчас, не скрывает скуки от высшего общества демонов и откровенно бездельничает, не вникая не в речи главных, ни во что конкретно. Все знают о силе в этом молодом теле, но это не мешает старшим поучать раскалённую кровь. И приводят в пример лишь одного. Молодого короля севера. А где он, там и тихий смех, звон аметистов и лисицыны глаза. — Как знать, — фыркает, неприкрыто осуждая. — Вам неизвестно о его шраме на руке? Птичка напела, будто он точь-в-точь клятва на крови, — наконец, рубины загораются искренним интересом. — Какие же птички поют вам о таком? — вот он, собственной персоной, ещё более распущенный, садится на стол и заглядывает в глаза с любопытством, качает лодыжками в воздухе скучающе, из-за отсутствия резкой реакции на выходку, однако загорается вновь, ловя изучение собственного тела. — Певчие, — взгляд останавливает на манжете на кисти, он шёлковый, кружевной, а поверх меха. — покажете? — Как-нибудь в другой раз, — обещает с лучезарной улыбкой на кровавых губах и спускается обратно на пол, опираясь на услужливо подставленное крепкое предплечья его короля. Звон аметистов умолкает, когда скрываются в залах две тени. — Разве он демон? — полукровка, смотрит вслед, а после возвращается глазами к изначальному собеседнику. — Разучились читать ауру? — Она странная. — У вас тоже странная, — резонно замечает и пришпоривает взглядом. Молодому демону с шилом в заднице всё нипочем. — Но я наглядно продемонстрировал свои способности, — это правда, своё первое появление ознаменовал поджогом и заливистым смехом безумца, с порога обозначив, кто он такой и как к нему обращаться. — а он даже не говорит с кем-то слишком долго, и скрывает всё своё тело. Фыркает забавно раздражённо. У демона в чёрном даже приподнимаются уголки губ, что ему совсем не присуще. — У всего есть причины, вы думаете, что раз он не идёт по вашему пути показа силы разрушениями, то он её не имеет. Это очень наивно, — снова отпивает из пиалы и наблюдает за диалогом короля и слуги. Единственный, с кем объект всеобщего интереса говорит свободно и сколько угодно — эта молодая ледяная скала. — Видите в нём скрытую опасность? — взгляд его направлен туда же, оценивает возможность того, что эти тонкие ручки принесут смерть. К чести, что-то такое в нём было. Улыбки слишком натянуто игривые, почти безумные, а как глаза блестят изредка, это видеть надо. — Северные демоны жестоки по крови, — заключает и теряет весь интерес к происходящему. Приём продолжается. Взгляды прикованы к фигуре в белом, он идёт покачивая бёдрами, прельстиво тянет губы в улыбке и томно прикрывает глаза в своей привычной маске, которую хотят все присутствующие содрать вместе с кожей. И разломить, чтобы с треском, с криком беспомощности. Ах, если бы они знали. Но слепы, точно люди. Лишь несколько взглядов осмысленные, вдумчивые, рассматривают куколку на сцене, что щебечет о чём-то сладко. Речь ни о чём, самому рассказчику скучно до ужаса, он ждёт лишь конца, чтобы шагнуть вниз и зажмуриться от острого чувства мимолётного падения. Ловят жилистые руки, придерживают на сгибе, позволяя найти опору в качестве плеча, а после отпускают обратно на пол, мимолётно обнажая лодыжки. Стыд и срам. Демоны продолжают обсуждать сущие мелочи за вином, и медленно расходятся. Король отходит по делам, обещая оставить на считанные минуты, но и их хватает, чтобы обзавестись компанией молоденького демона. — За сколько отдашься, милашка? — в руках вино, улыбка обворожительная, крепкие мышцы груди обнажены. — А сколько предложишь? — опирается бёдрами о столб и покачивает пиалу в руке, так что вино омывает стенки. Смотрит на неприкрытое тело откровенно скучающе. Ему такое предлагают далеко не впервые, перестал удивляться наглости. — господин Ло. — Как страшно, что вы знаете моё имя, взгляните, коленки дрожат, — неприкрыто смеётся прямо в лицо. Лицо северного кардинала не меняется, он лишь тихо вздыхает и смотрит в сторону зала для совещаний. Молчаливый король и то занимательней, чем эта ошибка природы. — Ну-ну, не отводи взгляд, крошка. Я ведь дыхну и переломишься, — подходит непозволительно близко и берёт за подбородок, поднимая голову. — Так дыхни, — тоска во взгляде заставляют злиться. Почему этого выродка не пугает его сила? У него действительно есть туз в рукаве? Туза не оказывается. Оказывается нож. Приставленный к руке, что сжимает его горло. Глаза демонстративно прикрыты, будто ему совсем не страшно, будто он не задыхается сейчас, прижатый вплотную к каменной стене. Момент. Щеке тепло. Всему остальному холодно. Ло Бинхе смотрит на проткнутую кисть и ледяную глыбу перед собой, что разъединила его и северного кардинала. Тот не выказывает и капли боли, лишь брезгливо стирает кровь с себя, но пятнышки всё равно остаются на белоснежном шёлке. Эта картина странная, нежный образ летящего демона, смех, которого точно звон колокольчиков, а походка лебединая, невесомая, сопровождаемая звоном украшений, опорочен. Теперь стоит крепко, видно, уроженец севера. Жестокость во взгляде можно пощупать. Скрежет режет уши. Сталь клинка начищена, так что видно отражение. Драки не будет. Пара нежных ладоней ложится на сгиб локтя, не удерживает, но невесомого касания хватает, чтобы меч опустился, а демон выпрямился и посмотрел обескураженно. — Цинхуа? — шёпот, что услышит лишь обладатель имени. А Цинхуа выступает вперёд. Ступает босой по льду так же легко, даже не шелохнётся. Привыкший. Смотрит секунду в алое зарево, оно непривычно обжигающее, но горит-по другому, яростью, неприкрытым гневом и желанием беспощадной мести. — Я прошу прощения, если имел неосторожность чем-то оскорбить вас, — льёт воду на оголённые нервы. — я не хочу войны. Можете убить меня, но не троньте мой народ. Некоторые нервно ведут плечами от интонации. Слишком холодно стало, атмосфера сгущалась. Сейчас начнётся. Но Ло Бинхе снова нарушил все планы. Рассмеялся звонко, сгибаясь от хохота и сымитировал, что даже слёзы в уголках глаз выступили. — Вы и правда не понимаете шуток! А каким серьёзным стал, что, растерял всю свою игривость? — отрывает руки от лица и смотрит совершенно нешуточными глазами. Это станет проблемой, если Цинхуа ничего не уладит. — Если бы я не умел так, то не занимал бы должность советника, — жмёт плечами, а демоны тихо кашляют. Этот парнишка за вечер разбил множество слухов. Грязные языки обожглись о правду. Изящные пальцы умеют убивать. Однако большинству твердолобых индивидов и это было не доказательством. Подумаешь, руку проткнуть, это не такой уж и подвиг, что правда. Откуда было им знать все планы кардинала. Затаившиеся умы по углам смотрели с живым интересом. Как он выкрутится? — Ты так уверен, что все здесь поверят в то, что ты достиг этого не через постель? — провоцирует, почти умело, знал бы больше, да давил посильнее, Цинхуа, может быть, и напугался бы. — Я никогда не отрицал, — прищур и лёгкая игривость возвращается в движения, плечи заметно расслабляются. Но зрачки впиваются в огонь глаз напротив. — а вы хотите третьим? Снова смех. В этот раз почти искренний. — Как стелишь, милашка. Что, если да? — демоны вздрагивают, замечая, как сгущается взгляд короля. Цинхуа же не выказывает оскорблённости и лишь протягивает руку, предлагая обсудить всё в более интимной обстановке. Противореча, все трое идут на выход в снега. В этот раз приём был зимним. Кардинал опускается на помост, волк охотно срывается с цепи на призывно протянутые руки, укладывает голову на острые коленки и ластится не хуже домашнего кота. — Мобэй? — на голос приходит демон вместе с утеплённым плащом, в который кутает своего человека. Ло Бинхе смотрит на них с открытым отвращением, ему и с голой грудью не холодно. — Ты ведь аньдиновец? — говорит как нечто само собой разумеющееся. — А ты с Цин Цзин, — Цинхуа вплетает пальцы в свалявшуюся шерсть и шепчет Мобэю, чтобы напомнил потом вычесать. Тот кивает и приобнимает за талию, прижимая ближе к себе, будто беспокоится за безопасность. Молодой демон не замечает воркования северных, его взгляд впивается исключительно в профиль кардинала. — Я не хочу знать, откуда у тебя эта информация, — голос режет слух. Цинхуа пожимает плечами непринуждённо. — Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить, — чешет волка за ушком, тот едва ли не мурлычет. Ладони приятно греются о кожу животного. — ты хочешь найти Шень Цинцю? — Занятно. — Я не знаю, где он. — Лжёшь. — Если тебе хочется так думать, то это не обязательно истина, — замечает Цинхуа и впервые за весь диалог смотрит в пожар рубинов. — Что на самом деле случилось тогда? Это ведь был ты? — Я, — согласно кивает и чуть склоняет голову, пока холодные пальцы убаюкивающе поглаживают его под рёбрами. — формула не тушимого обычной водой пожара, вот что случилось. Ло Бинхе притихает на время. Мобэй сохраняет молчание, не желая лезть в диалог. Это его не касается, он здесь, лишь чтобы защитить своё солнце, которые доверчиво жмётся ближе к крепкому телу от пробирающего холода. Демон теперь носил амулет, который подавлял в нём природный холод и делал кровь горячей. Вещица безвредная, создавалась изначально, чтобы в северных не признавали нечисть, только дотронувшись. Ему понравился эффект, Цинхуа охотнее шёл на контакт, он тоже похвалил и попросил оставить навсегда. Мобэй не нашёл причин отказывать, заимев возможность нежить в объятиях и ощущать, как бледные руки тянутся к нему, чтобы согреться. Но действие амулета делало из него подобие человека, потому руки становились холодными на холоде и, соответственно, согревались в тепле. — Где он может быть? — Бинхе наконец подаёт признаки жизни, приманивая к себе сразу две пары глаз, одинаково ледяных, одинаково глубоко синеющих. — Без понятия, — честно отвечает Цинхуа и чешет волка под мордой, снова запуская пальцы поглубже в шерсть. — скажу одно, иди к людям. Такой, как Шень Цинцю, прославится, где бы он ни был. Бинхе молчит ещё немного, кивает заторможенно и уходит, забыв попрощаться. Никто не ждёт от него вежливости. Кардинал устало ложится на колени демона и прикрывает глаза, зевая. Надо бы больше спать, всё же приёмы очень истощают его, скорее морально, чем физически. Однако это неотъемлемая часть политики, так что, хочешь не хочешь, а присутствовать нужно. Мобэй распускает волосы, вынимает заколку и прячет её в сумку, помогает ослабить хитросплетённые застёжки дорого расшитого ханьфу, убирает пояс и оставшиеся побрякушки, укутывая Цинхуа в меха. Тот не против, молчаливо рассматривает шрам на правой руке. У демона есть точно такой же. — Скоро, — жёсткие подушечки пальцев касаются кожи, поглаживают. А после снимают наконец маску. Кардинал вздыхает с облегчением. Самый неприятный атрибут образа. Он отнимает неприлично много сил, а теперь кожа наконец дышит и Цинхуа снова Цинхуа. — Поехали домой, — мышонок подбирает ноги под себя и скручивается калачиком, чтобы плащ накрывал всё тело. Волк обжигающе дышит ему в живот и продолжает ластиться к изредка высовывающимся из тепла рукам. — Поехали, — его поднимают на руки, волк начинает резвиться вокруг в ожидании долгожданной поездки. А Цинхуа, разморённый, засыпает, укутанный по глаза, но даже их наполовину застилает мех и щекочет щёки. Мобэй прижимает хрупкое тельце покрепче к груди, волк покорно ложится на землю, чтобы было удобнее сесть, а после поднимается и срывается с места, сходу переходя в галоп. Демон сводит резкие движения к мерным покачиваниям, стараясь сохранить сон своего чуда. А Цинхуа уже привык, тычется покрасневшим на холоде кончиком носа в крепкую грудь и успокаивается, когда пальцы поглаживают по спине. Король бережно убирает пряди с белоснежного лица, губы трогает едва заметная полуулыбка. Мышонок мило сопит во сне. Он приходит в себя на мягкой постели. Охотно позволяет переодеть. Они дошли до достаточного доверия, все шесть лет Мобэй держал клятву беспрекословно. Пока не встанет на колено и не сделает предложение руки, сердца и королевства приятным бонусом, Цинхуа не коснётся. Поцелуев это тоже касалось. Только объятия, поглаживания выше бедренных косточек и кормление с рук. Иногда помогает мыться, что ограничивалось потиранием спины или намыванием волос. Он учился, и кардиналу нравилось это. Больше не сдерживал в поездках, скрывая радость от возвращения за полуприкрытыми глазами или отведённым взглядом. Ценил силу, уважал личное пространство. Шли года жизни бок о бок, они привыкали друг к другу. Цинхуа как-то сам собой переехал к королю с концами, но бывали моменты, запирался у себя в кабинете, что было самым худшим наказанием. Действовало прелестно, демон своих ошибок никогда не повторял. Дошли до того, что может по взгляду определить, какой у них будет завтрак. Готовил почти всегда Мобэй, за исключением, когда он был ранен или в отъезде. Расчёсывал волосы поутру, Цинхуа мог бы справиться сам, но король научился делать щенячьи глазки, которым отказать невозможно, пожимал плечами, мол, ему не сложно, если уж это делает его таким довольным. Сытым котом, пожалуй. В общем и целом Мобэй был доволен уровнем развившихся отношений. А кардинал своим положением. Это открыло множество возможностей, кто бы мог подумать, что ему так понравится играть на публику элитную шлюху, на деле проворачивать хитросплетённые махинации, о которых знало демона два от силы. Объяснял свою страсть тем, что это очень забавно, наблюдать, как ведутся на острые коленки и аппетитные бёдра, в упор не замечая, как он змеёй вьётся по рёбрам, приникая к сердцу. Вырвет в одночасье. А когда станут искать негодяя, будет стоять в укромным уголке и утирать слёзки шёлковым платком. Никто ведь не подумает на красивого, но беспомощного недодемона, верно? Естественно. Вот где его сила. Цинхуа переворачивается на живот и утыкается в подушку, дрыгая ногами в воздухе в порыве то ли скуки, то ли искренней озабоченности. На нём рубаха да штаны домашние, поверх Мобэй набрасывает тёплое шерстяное одеяло, мышонок охотно укутывается в живой кокон и садится в ожидании законного ужина. Заготовки были заранее, так что это не занимает привычно много времени. Убивает скуку перебиранием бумаг, полученных на совещании. В целом, ничего нового, демоны по-прежнему не умеют читать до конца, подписывая иногда совсем не выгодные им предложения. Магия обнажённых ключиц и бёдер. — Этот Ло Бинхе силён, — Цинхуа поднимает голову на голос, отрывая взгляд от текстов, тут же загорается, облизывая губы в предвкушении. Кладя руку на сердце, Мобэй научился прекрасно готовить лапшу. Супы ещё немного страдали, сладости не давались никак, но вот чай и лапша получались каждый раз всё лучше и лучше. Кардинал разглаживает одеяло на коленях, на них ставится деревянный поднос, а рядом, на пол и кровать, несколько грелок, чтобы высунувшиеся из кокона руки не мёрзли. Стучит палочками, пока ест, отвечает, уже прожевав первую порцию. — Пожалуй, слишком. Хорошо, что он довольно самонадеян. Это спасёт не одну жизнь, — Цинхуа сказал бы больше, но ему нечем это обосновать, кроме как «я просто знаю». — И не одну погубит, — резонно подмечает демон, усаживается рядом, опирается о спинку кровати и тоже пьёт чай, удовлетворённо наблюдая, как его кулинарный шедевр охотно поглощают. — Твоя правда, — утирает губы, запачканные в соусе, платком, смотрит в ответ и приподнимает уголки губ в улыбке. Мобэй думает, что готов умереть за эти редкие, но искренние полуулыбки. Он фантомно тянется к лицу и заправляет прядь за ухо, невесомо касаясь щеки. Цинхуа расслабленно сам льнёт к ладони, позволяет перебирать пряди и притихает, занимая руки тёплой пиалой, опирается спиной о грудь. — У кого лучше пресс? — вопрос очевидно шуточный, но, судя по взгляду, демона это правда волнует. Приревновал что-ли? — У меня, — смеётся одними глазами, а губы скрывает, старательно, медленно отпивая чай. Он приятно обжигает горло. — есть новости от Лан Цина? — Очень скучает по тебе, обещает приехать на полнолуние, всё так же работает поваром, даже прославился относительно, — Цинхуа всегда загорался, когда приходили письма от его любимого демонёнка, тот стал уже совсем взрослым и нашёл место в этой жизни. Но старается приезжать по возможности, и все праздники они отмечают вместе, это традиция. Он сам, однако, не спешит рассказывать всем и вся, что знаком с самим королём, а когда посылают за ним стражу с волками, оправдывает тем, что на предстоящем пиршестве уж очень нужна его помощь, и вообще со многих селений собирают поваров. — М-м, больше никаких вестей? — Нет, — Мобэй качает головой, и скрещивает пальцы на уровне живота своего мышонка, методично поглаживает, вызывая довольное мычание. Но волнение демона не ускользает от чутких глаз. — Тебя так волнует этот Ло Бинхе? — Он странный, — король неопределённо пожимает плечами, не зная, как точно выразить своё нехорошее предчувствие. — Какая разница? У него к нам никаких дел, он одержим этим Шень Цинцю, вот пусть и гоняется за ним, пока найдёт, может пройти ни один год, искренне надеюсь, что за это время он подохнет. — Вижу, Ло тебе понравился, — в голосе усмешка. — Влюбился с первого взгляда, — фыркает в ответ и пихает локтем. Цинхуа часто засыпал на чужой крепкой груди, а по утрам ходил в белоснежных носках, ступни изнежены перинами, подвязывал тяжёлые шторы бархатным шнуром и, будучи ещё сонным, медленно одевался, белоснежный шёлк выгодно подчёркивал бёдра. Солнце игралось зайчиками на потолке, пряталось в прядях волос, и его миндальные глаза так красиво светились. Демон наблюдал за милым копошением из-под ресниц. Кардиналу нужно сегодня зайти к умирающему генералу, уже после он позволит накормить себя. Солнце затухает с хлопком двери.