Дышу тобой

      Ему страшно возвращаться назад после двухнедельного отсутствия.              С одной стороны он был безумно рад увидеть родителей, которых из-за высокой загрузки по учебе получается навещать так редко. С другой — ему боязно, что за эти дни та связь, что установилась между ними двумя, истончилась или вообще порвалась.       Что больше не будет этого комфорта и душевности, теплых совместных ужинов и посиделок до глубокой ночи.       Что за время его отсутствия Мью нашел себе другого друга “для обнимашек” — и теперь Галф попросту не нужен.              Уезжал он с тяжелым сердцем — и не только потому, что не хотел оставлять парня одного. А еще и потому, что ему нужно было принять крайне важное решение, необходимость которого назрела после последнего приема у врача.              Пи`Кон держит в руках очередной результат обследований, и по лицу понятно, что ничего хорошего там нет. Это подтверждает и глухой голос, полный сочувствия и выносящий приговор:              — Как я и говорил, мы обсудили с коллегами ваш случай. И после я попросил еще раз пройти МРТ, чтобы мы увидели, есть ли динамика. Положительная или отрицательная.              Галф молча кивает, но уже знает: есть, отрицательная. Потому что с каждым днем кашель все усиливается, и его становится все сложнее скрывать от Мью, который почему-то начинает о нем тревожиться. И усиливается не только по частоте, но и по… результату, если можно так выразиться. Потому что если раньше ладонь или салфетка хранили только отдельные лепестки, которые Галф собирал в качестве “сырья” и высушивал, чтобы затем передать другу для производства его духов, то теперь “материал” стал непригоден для использования. Потому что обагрен кровью, которую теперь исторгают его легкие вместе с лепестками и иногда даже целыми соцветиями.              Конечно, при первом таком случае он испугался и запаниковал, поэтому начал звонить врачу, чтобы узнать, есть ли результаты их мини-конференции. И теперь готов выслушать правду, какой бы горькой та ни была.              — Нонг Галф, к сожалению, у меня нет для вас хороших новостей. Никто из моих коллег с таким не сталкивался, поэтому я не могу давать никаких гарантий, что мы сможем вас успешно прооперировать. А это делать в любом случае надо, так как мы видим сильные ухудшения. С чем они связаны — нам пока неизвестно…              Зато известно ему.       Просто он был эгоистом и позволил себе быть рядом с Мью, пусть даже на правах друга. Только чтобы продлить мгновения рядом — вот и поплатился за это ухудшением.              С другой стороны, не факт, что если бы все это время держался поодаль, то ничего бы не было. Кто ее знает, эту загадочную ханахаки, которой в природе не существует, но которую он умудрился подхватить… Зато теперь у него есть драгоценные моменты рядом с любимым человеком, когда во всем мире не было никого, кроме них двоих — так, по крайней мере, это ощущал Галф.              — Что-то… можно сделать? — голос его не слушается, но ему нужно знать правду.              — Буду честен, — пи`Кон откладывает результаты и сцепляет руки, — я не знаю. Это абсолютно неизвестный науке клинический случай, поэтому любое лечение будет экспериментальным. Мы можем начать с антибиотиков широкого спектра и посмотреть на реакцию организма, будет ли положительная динамика.              — А если нет? — ему нужно знать все варианты.              — Если нет — операция. Мы будем пробовать по частям извлекать из вашего организма все инородные тела. Скорее всего потребуется переливание крови, потому что ваша кровеносная система тоже засорена. Я вообще не понимаю, как вы до сих пор живы… С такими показателями…              Галф и сам не понимает, но против фактов не попрешь: каким-то образом он все еще просыпается каждое утро. Хотя с каждым днем это становится делать все тяжелее: помимо усиливающегося кашля он теперь имеет дело и с болями в сосудах, которые иногда хочется просто разодрать ногтями, лишь бы не испытывать эти мучения. Да, сейчас ему выпишут обезболивающие — это позволит хоть немного имитировать нормальную жизнь, а не быть загадочным человеком-цветком из кошмарных историй, которые начинаются как красивая сказка, а заканчиваются мучительной смертью героя.              И то, что исходящий от него запах незабудки только усиливается, придает этой ситуации флер изящной смерти, которую так любят японцы...              Но врач отвлекает его от и так невеселых мыслей:              — Нонг Галф, вы должны понимать, что раз это экспериментальное лечение, то оно не покрывается вашей стандартной страховкой. И оно очень дорогое.              — Насколько? — голос окончательно перестает ему подчиняться, потому что финансовый вопрос всегда для него был особо больным.              Пи`Кон пишет сумму на листике и протягивает его Галфу:              — Это примерная стоимость одной операции. Сколько их нужно — мы не знаем. Я бы не рассчитывал, что их будет меньше пяти, если я правильно оценил фронт работ по снимкам.              Он считает нули в цифре и понимает: это бессмысленно даже обсуждать, у него нет таких денег и никогда не будет.       Даже если продаст все свои органы — хотя кому они нужны, засоренные цветами...              — Спасибо, я… подумаю. Давайте тогда начнем с антибиотиков и обезболивающих?              Именно поэтому он поехал к родителям с полным рюкзаком лекарств, но так и не смог с ними завести разговор о возможной операции и ее стоимости. Потому что те и так всегда жили более чем скромно, отдавая практически последние деньги на его жилье в Бангкоке и поддерживая учебу сестры. И теперь сказать им, что нужно намного больше? Намного. Он просто не смог…              И пусть не сумел признаться в этом даже самому себе, но где-то в глубине души понимал: он приехал попрощаться. Поэтому обнимал маму с каким-то надрывным отчаянием и проводил с отцом любую свободную минуту, потому что, скорее всего, это и правда была их последняя встреча. Поэтому ему было сложно смотреть в почему-то печальные глаза матери при прощании, как и обнимать любимого папу, который как-то грустно улыбался в ответ.       Как будто они все знают и понимают — вот так, без слов.              Да, за эти две недели они с Мью переписывались в LINE, даже несколько раз созванивались по видеосвязи, но все равно ему боязно вот так просто после длительного перерыва заходить в “лабораторию” своего друга:              — Мью? Ты тут? Я вернулся.              Тишина.       Страх липкими щупальцами обхватывает его грудную клетку и шепчет: “Я же говорил, что тут что-то нечисто. Мью слишком односложно отвечал в последнее время”.              И Галф невольно начинает верить этим пугающим речам в своей голове, потому что его сердце не на месте: этот безумный орган в тревоге за Мью — и он не может объяснить, почему. Но оно заходится в приступе тахикардии, потому что Галф видит парня, неподвижно сидящего на полу, у которого явно проблемы с дыханием: тот хрипит и пытается втянуть в себя воздух, но что-то не получается. Поэтому цвет кожи становится каким-то синюшным, на фоне которого черными провалами зияют безумные глаза.              Галф забывает, зачем пришел, и падает на колени рядом, потому что до паники боится за Мью:              — Мью, что случилось? Ответь мне, пожалуйста!              Он также забывает свои сомнения и отодвигает страхи, потому что в нем сейчас нуждается его любимый, поэтому без стеснения обнимает его и притягивает к себе почти окаменевшее тело:              — Я здесь, с тобой.              Галф вспоминает, что Мью обычно успокаивает, поэтому тут же укладывает голову парня себе на плечо так, чтобы тот уткнулся носом в его шею:              — Дыши! Ты же так любишь этот запах! Эти чертовы незабудки убивают меня, но почему-то спасают тебя... Дыши, Мью, дыши! Давай же: вдох!              Раз!       Рука ныряет в волосы уже привычным жестом.              Два!       Пальцы начинают перебирать пряди, как будто он такими ритмичными движениями сможет задать темп для дыхания.              Три!       Он почти срывает с одной руки рукав ветровки, чтобы освободить кожу и дать доступ на метки на ней.              — Выдох! Смотри: твои любимые родинки! Дыши, родной, дыши…              Магия незабудки действует: Мью и правда каким-то образом замечает россыпь пятен на коже и тут же почти вцепляется в них скрюченными приступом пальцами. В этот раз Галфу больно, потому что давление на его кожу достаточно сильное — вероятно, что останутся синяки: множество мелких пятнышек-отпечатков, которые будут усиливать родимые.              А еще ему больно потому, что семена незабудки каким-то загадочным образом начинают стремиться к объекту его тайной страсти. Его вены, кажется, встают на дыбы, потому что начинают резко выделяться под тонкой кожей, набухают, как будто так и просятся под ласкающие их пальцы.              И это безумно больно, поэтому Галф прикусывает губы, вероятно, до крови, потому что неприятный привкус железа тут же орошает пересохшее горло. Но он не может себе позволить и секунды жалости к себе, так как Мью сейчас намного хуже.       Потому что с его глаз как будто спадает пелена, и он захлебывается от ужаса: руки парня сплошь в синяках, кровоподтеках, царапинах и порезах.              Галф не плакал от собственной боли.       Ни когда кашель разрывал его легкие на кровавые лоскутки.       Ни когда кровеносная система становилась тоннелями страданий.       Ни когда пальцы Мью в агонии цеплялись за его руки.              Зато теперь он плачет — из-за чужой боли, которую он чувствует как свою собственную.       Рыдает, когда целует каждый шрам, каждую незажившую рану, каждое повреждение, что уродует прекрасную нежную кожу.              Зачем Мью это делает?       Неужели ему было так плохо эти две недели?       И поэтому тот так односложно отвечал ему или вообще отмалчивался, хотя Галф видел, что его сообщение прочитано?       Но почему ничего не сказал? Он бы приехал по первому зову...              Сейчас явно не место и не время для таких разговоров, потому что он должен помочь Мью выйти из этого приступа панической атаки. Да, он ни разу не врач, но кое-что читал об этом, чтобы быть готовым к очередному ухудшению, хотя всем сердцем надеялся, что его знания не пригодятся. Но пытается делать то, что узнал: помогает контролировать дыхание, выстроить ритм и отвлечь от самоповреждения. Потому что по запекшейся крови под ногтями Галф понимает: Мью совсем недавно снова отчаянно раздирал свою плоть — отсюда и свежие шрамы.              Он готов подставить свои руки — только бы его возлюбленный не причинял себе боль. А раз он умирает, то несколько царапин или порезов ничего не значат. У него боли куда сильнее… Обезболивающие, конечно, помогают, но ненадолго.              Поэтому Галф даже рад, что сейчас Мью впивается в его кожу, а не в свою, поэтому продолжает нашептывать тому на ухо ритм для дыхания и поглаживать эту страдающую голову, которая пытается перенести муки на тело.       Чтобы стало хоть немного легче.       Чтобы хоть немного меньше болела душа.              Он старается плакать почти бесшумно, чтобы не напугать, чтобы не спровоцировать ухудшение, но озноб напряжения тела очень сложно сдерживать. Поэтому Галф надеется, что Мью этого просто не ощущает, хотя рука под пальцами парня тоже ощутимо дрожит. Но тот вроде бы начинает успокаиваться, потому что хищный захват пальцев ослабевает, и на его место приходят уже знакомые поглаживания.              Мью привычными движениями водит подушечками пальцев по родинкам, прокладывая по ним своего рода маршруты — как это делали моряки в давние времена. И Галф рад быть для любимого человека той самой путеводной звездой, что помогает ему выбраться из бури и вернуться домой, в родную гавань, где тепло и уютно.              Парень как будто и правда возвращается к нему. Потому что взгляд становится все более осмысленным, тот поднимает голову и видит Галфа:              — Ты…              — Тссс, не разговаривай. Давай посидим так еще немного.              Он не уверен, что правильно делает — может, Мью надо, чтобы с ним сейчас разговаривали. Может, это поможет тому удержать контакт с этой реальностью и не свалиться обратно в ту, что так сильно его пугает. Но Галфу нужна пара минут, чтобы успокоиться самому и скрыть предательские слезы. А парень тем временем покорно умолкает и продолжает свои незамысловатые ласки, которые по-прежнему отдаются болью глубоко под кожей.              Галф отворачивается и пытается незаметно вытереть влагу на щеках.              — Почему ты плачешь?              Черт, все-таки заметил!       Он растягивает губы в улыбке и делает вид, что все в порядке:              — Ух, на улице такая пыль, что мне все глаза ею засыпало! Я никак не могу проморгаться — вот и рыдаю как над слезливой мелодрамой. Надо бы умыться… И тебе тоже: валяешься тут на полу.              Галф помнит, насколько Мью брезглив в вопросах личной гигиены, поэтому подкалывает его иногда на эту тему — как и сейчас. Но вдруг понимает, что от парня пахнет. Не гелем для душа или дорогой туалетной водой как обычно, а немытым телом и потом — сильно. И одежду тот не менял несколько дней: вся в пятнах и сильно мятая, как будто Мью в ней спал. Сначала он не заметил этого, потому что на первый план вышла потребность спасти. Но сейчас прямо в нос бьет этот запах, и он изо всех сил старается не морщиться, потому что понимает: если Мью в таком состоянии, то это значит, что тому было действительно плохо.              Поэтому он продолжает гладить спутанные волосы:              — Может давай ко мне? Примем душ, поужинаем, поболтаем — давно же не виделись.              Да, он старается делать вид, что ничего такого не произошло — помнит реакцию Мью, поэтому ведет обычный разговор двух друзей, которые встретились после длительной разлуки. Парень даже улыбается ему в ответ:              — Давай. Но посидим так еще немного — я так соскучился по тебе, по твоему запаху…              Галф снова прикусывает губу — на этот раз от душевной боли, что разрывает его не хуже, чем чертовы незабудки.