***
— Товарищ Старший Сержант, разрешите обратиться? — Что тебе? — Разрешаете? Октавия Тагетес осмотрела бункер, в котором пахло кровью, горелым мясом, жжёным порохом и трупными батончиками пополам с прометием. Осмотрела ржавые стальные балки, серые стены с выбоинами, осмотрела хирургические столы… В медицинском отделении бункера была только она и Вольфганг Д’Арт. — Если ты хочешь, чтобы я разделась и овладела тобой на пропитанных кровью твоих мёртвых товарищей бинтах, то… — девушка с удовольствием заметила то, как бесстрашный выходец с феодального мира нервно сглотнул, — То этот поезд ушёл. И в конце-концов, в последний раз ты получил по ебалу за попытку поцелуя… — Во-первых, нос до сих пор болит… Во-вторых, ты очевидно не в настроении, так что я пойду… Гвардеец развернулся, но его остановили: — Нет, постой! — Что такое, товарищ Старший Сержант? — с какой-то хитрой ухмылкой ответил Вольфганг. Октавия посмотрела на это лицо и взорвалась хохотом. Д’Арт поморщился: — Что опять не так? — Ничего… — Октавия наконец подавила смех, — Я просто не спала… Двое… Четверо суток. Всё хорошо. — Четверо суток?! — Ну, плюс-минус… Да. — Э… Мда… — Спрашивай уже, чё хотел? — Ну, вообще-то сегодня твой День Рождения… Глаза Октавии округлились, а сама она застыла на месте, будто парализованная. — Ок? Ок? Товарищ Старший Сержант? Октавия? — Вольфганг не на шутку испугался, и подошёл к девушке, в надежде дотронуться до её плеча. Его шею тут же хватил добрый десяток тонких пальцев, из-за чего парень чуть не свалился. Глаза моментально закатились, а над ухом послышалось шипение: — Ты откуда это вычитал, ублюдок?! — Я… Я ста… Стащил твоё личное дело… — А какой нечистый тебя на это подбил? — спросила гвардейка, продолжая душить сослуживца. — Хотел… Хотел… Хо… Я сейчас сдохну… — Не сдохнешь, не дорос. Тонкие пальцы разжали гортань, и Вольфганг машинально отступил назад. Потирая шею, он обиженно смотрел на Октавию: — За что ты так? — Во-первых, я ненавижу свой День Рождения. Во-вторых, ты украл документы на своего командира. В-третьих, ты украл документы у офицера. В-четвёртых… В-четвёртых, я ненавижу свой День Рождения. — Во-первых, этого я не знал. Во-вторых, я извиняюсь. В-третьих, я вернул всё на место. В-четвёртых… Что там было? — То, что я ненавижу свой День Рождения. — Это было первым пунктом, разве нет? — То же самое, было и четвёртым пунктом, — грубо ответила девушка, — потому что мой День Рождения минимум в два раза хуже, чем всё остальное. — Да к тебе вообще не подступиться… — А ты хочешь? — Хочу… — Перехочешь. — А… А почему? — Знаешь, что положено за неуставные отношения в Имперской Гвардии? — спросила Октавия, вскинув бровь. — Наверняка расстрел, — сухо ответил Вольфганг, — у нас за всё расстреливают. Ты боишься расстрела? — Нет, я боюсь влюбиться. Д’Арт замер. — Молчание — золото, рядовой Д’Арт. Помолчи и сойдёшь за умного… Юноша в ответ на это лишь выудил из вещмешка бутылку амасека: — С Днём Рождения, Октавия…***
Пустая бутылка амасека валялась на полу. На нём же расположились двое солдат Имперской Гвардии, которые курили в вентиляционный люк и смеялись. — А полковником? Хотела бы ты стать полковником? — спросил Вольфганг. — В моём подчинении должно быть пятьдесят человек, а я с одним идиотом не могу справиться, — хихикнула Октавия, прерываясь на длинную затяжку — а полковник… Сколько в подчинении у полковника? — Полк? — А полк — это сколько? — Несколько тысяч. Наверное… Девушка ещё раз хихикнула. — А один идиот — это я, да? — спросил Д’Арт. — А кто ещё? Стащил моё дело у Лейтенанта… — У Капитана. — У Капитана… Притащил алкоголь на моё дежурство, споил, про самокрутки я уж молчу… — Ты против? — Да. Нет. Не знаю… — Уверена? Октавия повернулась в Вольфгангу и в голове пронеслись все те моменты, когда он ещё был зелёным новобранцем, но накрывал своего командира отделения при артиллерийском обстреле; все те моменты, когда он оставался до глубокой ночи, либо писать бумаги, либо завершить операцию; тот случай, когда он отказался от перевода в другое отделение с повышением звания… — Ты плачешь? — спросил Д’Арт. В следующее мгновение горячие губы девушки слились с его губами в жарком поцелуе.