Любить Пожирателя Смерти

       Октябрь 1997 года        Миллисента с Рабастаном шли по дороге, ведущей к Визжащей хижине. Милли напряженно смотрела на профиль Рабастана, думая о том, каким каменным он сейчас кажется. За всеми улыбками и комплиментами Рабастана девушка часто забывала, что он Пожиратель Смерти. Лестрейндж глядел куда-то вдаль и молчал. Милли уже пожалела, что попросила ему рассказать о Лонгботтомах. Наверное, Рабастану неприятно вспоминать об этом… — Это случилось шестнадцать лет назад, тоже в октябре. В Хэллоуин. Мне был двадцать один год, и я уже несколько лет носил Темную Метку, — начал Рабастан.        Его голос был серьёзным и задумчивым, а не как обычно. Он проникал в самое сердце Миллисенты.  — Мой отец, к слову сказать, учился в Хогвартсе вместе с Темным Лордом. Они дружили, впоследствии отец стал его самым приближенным сторонником. Поэтому во многом моя судьба была предопределена. Я вырос с чёткими убеждениями, что магглы и грязнокровки — зло, угрожающее нашему миру. И дело было не только в воспитании. Я видел достаточно примеров, чтобы составить своё собственное мнение. Не буду рассказывать тебе про то, чем грязнокровки угрожают нашему миру — это долгий разговор, да и ты, я полагаю, сама это понимаешь. Если коротко — к моменту окончания Хогвартса я уже был готов с палочкой в руке оберегать наш мир от засилья магглорождённых. К тому моменту война уже шла полным ходом. Члены Ордена Феникса убивали нас, мы убивали их. Рейды, сражения, целые операции… Бывало, что я терял друзей. Бывало, что я и сам кого-то ранил в бою. Может быть, даже кого-то убил, не знаю. Там не до уточнений было, поверь мне. Всё просто: или ты, или тебя. В восемьдесят первом году всё шло к победе Темного Лорда. Это было естественно: на нашей стороне была темная магия, старинные родовые заклинания и проклятья, большие деньги и большая власть. И Темный Лорд знал, что делает. Но однажды Повелителю поступила информация, не на шутку встревожившая его. Он решил лично решить проблему и даже Ближний Круг не ставил в курс этого дела. Поэтому, когда в хэллоуинскую ночь восемьдесят первого года у нас всех внезапно исчезли Метки, это оказалось полнейшей неожиданностью. Шок, неверие, непонимание, что делать… Вся организация погрузилась в хаос и неразбериху. Некоторые, как Малфои, сумели остаться в стороне. Другие, боевые командиры, как Долохов, почти сразу были объявлены в розыск и схвачены. Многие погибли. Мы, Лестрейнджи, не были запятнаны перед законом на тот момент и могли бы остаться в стороне… Могли бы, как Малфои, соврать о том, что подчинялись Темному Лорду из страха или под Империусом. При условии, что кто-нибудь бы вообще добыл доказательства того, что мы связаны с организацией… — И почему же вы этого не сделали? — вырвалось у Миллисенты.        Она никак не могла понять, почему при таких условиях семейство Лестрейндж попало в Азкабан в полном составе. Ведь многие Пожиртатели Смерти сумели избежать заключения. — А как же верность? Как же клятвы, данные нами? — воскликнул Рабастан. — Только самые верные не сдались тогда и решили любой ценой узнать, что случилось с нашим Лордом. Те люди, для которых Милорд был большим, чем просто Повелитель. Рудольфус, его крестник, не только фанатично верный Темному Лорду, но и питающий к нему привязанность как к человеку. Я, также знающий Повелителя довольно близко. Барти Крауч-младший, который видел в Милорде чуть ли не отца. И, конечно, наша прекрасная Беллатрикс…        Про леди Лестрейндж Рабастан ничего не уточнил, и Милли подумала, что эта женщина, вероятно, просто была настолько верна семье мужа, что поддержала супруга и деверя в этих поисках. — Понимаешь, Милли, Темный Лорд ведь тоже человек. Да, в первую очередь он наш бессмертный Повелитель, который возродит Магическую Британию из пепла и восстановит порядок в нашем мире. Но также он и человек. — С трудом в это верится, — честно призналась девушка.        Рабастан пожал плечами. — Конечно, когда у всех на слуху темный волшебник, даже имя которого боятся произносить вслух, трудно поверить в то, что и ему не чужды человеческие качества. Я помню, как он играл с моим отцом в шахматы, сидя у камина, когда я был ещё совсем ребёнком. И Милорд подзывал меня к себе и в шутку спрашивал, как ему спасти ладью. А потом хвалил меня за смышлёность. И как он лично учил меня кое-каким боевым заклинаниям, когда я был в твоём возрасте. И как смеялся над моими шутками за столом, когда оставался в Лестрейндж-холле на ужин. Из таких воспоминаний складывается привязанность и верность. Не говоря уже о том, что я дал клятву быть верным Повелителю, когда получал Темную Метку. Для меня, как и для остальных, не стояло вопроса — искать ли Милорда, или отказаться от него ради мирной жизни. Мы стали действовать. Беллатрикс знала, что Темный Лорд имел намерение расправиться с Поттерами и Лонгботтомами. Дом Поттеров стоял в руинах, о том, что их сын выжил, нам было ничего неизвестно. А вот дом Лонгботтомов был цел, они сами были живы и здоровы. Тогда мы решили, что Милорд, вероятно, удачно расправился с семейством Поттеров, а вот с Лонгботтомами по какой-то невероятной причине потерпел неудачу. Значит, те могли знать правду об исчезновении Повелителя… — Но почему вы не верили в то, что он погиб? — спросила Милли. — Темный Лорд любил повторять, что он бессмертен. И, видя, на какую магию он способен, было трудно в это не верить. У меня, конечно, имелись сомнения — вдруг он всё же погиб, вдруг уже ничем не помочь? У Крауча, полагаю, тоже были такие мысли. Но только не у Беллатрикс и Рудольфуса. Белла была уверена в том, что Милорд жив, и всех нас заражала своей фанатичной верой. Ну а Руди всегда был заодно с женой. Они с Беллатрикс предположили, что Дамблдор устроил какую-то хитроумную ловушку, в которую попал Повелитель. Что он, вероятно, схвачен и очень ослаблен, раз наши Метки пропали. И вот мы подготовили план операции и в определенный день схватили Лонгботтомов у них же дома. Их щенка там не оказалось, его вовремя отправили к бабке. А поскольку угрожать смертью ребёнка не было возможности, мы прибегли к проверенному методу — к Круциатусу. — О, Мерлин! — воскликнула Милли, для которой Непростительные всё ещё были чем-то из рода страшилок. — А как ещё? Была война, там не было места жалости и нерешительности. И муж, и жена Лонгботтомы были аврорами. Они оба знали, на что идут, когда вступали в Орден Феникса. И если бы мы оказались у них в руках, то с нами поступили бы точно так же беспощадно, — жестко и отрывисто проговорил Рабастан. — У нас была чёткая цель — любой ценой узнать, что с Темным Лордом. И мы были готовы идти до конца. Барти Крауч и я помогли скрутить чету Лонгботтомов, Беллатрикс и Рудольфус приступили к допросу. У них было побольше опыта в делах такого рода. Мы с Краучем следили за тем, чтобы не явились нежданные гости — выставили защитный антиаппарационный купол, заблокировали камин и дежурили у окон. — То есть, вы их не пытали? — спросила Милли.        Рабастан нахмурился и бросил на девушку мрачный взгляд. — Миллисента, я делал то, что я должен был делать. Из нас четверых только Крауч не участвовал в пытках. Я сменял Рудольфуса или Беллатрикс время от времени, чтобы они могли передохнуть. Допрос продолжался четырнадцать часов.        Милли ощутила, как по спине пробежали мурашки. Она помнила уроки профессора Грюма и то, как он демонстрировал пыточное Непростительное на пауке. Трудно осознать, насколько чудовищно это проклятье, не испытав его действие на себе. И всё же слова Рабастана напугали слизеринку. Четырнадцать часов пыток… Великий Салазар, разве можно чем-то заслужить такие мучения? — Это весьма неприятное занятие для обеих сторон, так я скажу, — заметил Рабастан, передернув плечами. — И в таких ситуациях люди делятся на две категории: тех, кого тошнит в сторонке, и тех, кому хватает силы воли сделать то, что надо. — Я понимаю, что они были вашими врагами. И понимаю, почему вы это делали, — проговорила Милли, помолчав некоторое время. — Но четырнадцать часов… Разве возможно такое выдержать? — Если ты про меня: да, возможно, когда перед тобой люди, с которыми неоднократно встречался на поле боя. Этот подонок Лонгботтом ранил моего друга Эвана Розье однажды. А его жена чуть не убила моего отца во время очередной стычки. Нет, Милли, боюсь тебя разочаровывать, но моя рука не дрожала. — И они умерли? — Лонгботтомы? Нет, лишились рассудка, — прямо заявил Рабастан.        Миллисента нервно сглотнула. — От боли? — прошептала она. — Да.        Они шли молча какое-то время. Хогсмид остался далеко позади, теперь они двигались по рощице в сторону Запретного леса. — Они были аврорами, врагами. И жалеть их у нас не было ни единой причины, — подытожил Рабастан чужим, жестким голосом. — На нашем месте они бы поступили так же. Авроры и не гнушались пытками и даже Круциатусами, когда схватили нас. Тоже хотели выяснить, где Темный Лорд. Каков парадокс, да? И мы тоже не знали.        Милли с жалостью посмотрела на Рабастана. Неужели его тоже мучили и пытали? Страшным проклятьем Круциатус? Почему-то это поразило её больше, чем история о Лонгботтомах. — Это ужасно, — проговорила девушка. — То, что вам пришлось пережить.        Рабастан посмотрел на неё с нескрываемым изумлением. — То есть, моя несчастная судьба вызывает у тебя больше эмоций, чем дело Лонгботтомов? — не без иронии поинтересовался он.        Миллисента посмотрела прямо в глаза Рабастана. Её лицо было очень серьёзным, и впервые Лестрейндж видел во взгляде девушки такую твёрдость. — Я считаю, что это всё ужасно и неправильно. Война это страшно. И она не обходится без жертв. Тут не может быть компромиссов и жалости. Либо ты, либо тебя. Выживает сильнейший, и я рада, что им оказались вы, мистер Лестрейндж. — Ты правда так думаешь? — спросил Рабастан.        Он надеялся, что дочка Булстроудов должна в достаточной степени ненавидеть грязнокровок с магглами и понимать значение власти чистокровных. Но всё же немного опасался, что ввиду нежного возраста и отсутствия жизненного опыта Миллисента не сможет осознать всю суть этой истории. Из-за юношеского максимализма люди её лет часто делят мир на чёрное и белое, на добро и зло. Относя себя к добру, разумеется. Но Милли явно правильно трактовала всю историю про Лонгботтомов, и поняла, что Рабастан просто делал то, что должен был. — С точки зрения общечеловеческой морали пытать кого-либо — настоящее злодейство. Я бы не смогла, — признала Милли. — Но вы ведь не в первый попавшийся дом вломились, чтобы поразвлечься. Вы хотели спасти Темного Лорда. Вами двигала верность. Думаю, нужно обладать большой смелостью, чтобы в подобной ситуации пойти до конца. Вас ведь могли приговорить к поцелую дементора, и вы, зная это, всё равно не побоялись. Это достойно уважения. Лонгботтомы же были аврорами, они знали, что это опасная профессия. И состояли в Ордене Феникса, значит, и сами проливали чью-то кровь, сражаясь за свою правду. Их я тоже понимаю — грязнокровкам всегда не нравилось, что в нашем мире они второсортные люди. Мне их даже жалко: в мире магглов они уже не смогут жить, а в нашем мире всегда будут оставаться чужими. Всё неоднозначно, и вопрос только один — на чьей я стороне.        Рабастан был поражён тем, что семнадцатилетняя девушка озвучила такую глубокую мысль. Конечно, на его вкус ей не хватало твёрдых убеждений. Ведь очевидно, что магглы и есть люди второго сорта, и что грязнокровок необходимо держать в узде. Но тот факт, что Милли рассуждает так взросло, приятно удивил Лестрейнджа. — И на чьей же ты стороне? — только и спросил он.        Они остановились посреди рощи. — Я на стороне моей семьи и моих друзей, — ответила Милли так, словно это было очевидно. — Я на вашей стороне.        Рабастан улыбнулся. На душе у него потеплело. Выходка этого выродка Лонгботтома не имела никакого значения, если Миллисенте хватило ума сделать собственные выводы. Мужчина протянул руку и погладил Милли по щеке, повинуясь внезапному порыву. Её кожа была шелковой на ощупь, а глаза девушки стали мягкими и ласковыми. — В пекло их всех, только мы имеем значение, — заявил Лестрейндж.        Он привлёк Милли к себе и поцеловал со всей нежностью, на которую был способен. Губы и кончик носа Миллисенты оказались холодными. — Ты совсем замёрзла, — тихо проговорил мужчина, вынимая палочку и окутывая слизеринку согревающими чарами. — Однако же, нам нужно придумать, где встречаться. Скоро станет совсем холодно, не нагуляешься.        Милли кивнула. Чувство эйфории опять заставляло её улыбаться до ушей. Все прикосновения Лестрейнджа действовали на неё гипнотически, и девушка совсем теряла способность трезво мыслить. Вот и теперь, когда он обнимал её и был так близко, Миллисента могла только блаженно улыбаться. — Подумываю над тем, что в «Кобаньей голове» нам будет не так уж и плохо, — сообщил Рабастан.        Ему категорически не хотелось выпускать Миллисенту из рук, и гулять тоже надоело. Он хотел оказаться вместе с девушкой в тепле и уюте, иметь возможность обнимать её или хотя бы держать за руку. Без того, чтобы всех окружающих душило желание проклясть его. — Я никогда не была там, — призналась Милли. — Идём, — решительно заявил Рабастан.        И, крепко взяв Миллисенту за руку, мужчина буквально потащил её к Хогсмиду. — Ученикам не рекомендуется посещать это заведение, — вспомнила Милли. — Только несовершеннолетним, — отмахнулся Рабастан. — Хотя я умудрялся просачиваться туда, начиная с пятого курса. К слову, я знаю, как тихо зайти незамеченными. Если тебя волнует твоя репутация.        Лестрейндж бросил на Милли лукавый взгляд, словно последняя фраза была проверкой. — Мне приятно думать, что и вас волнует моя репутация, — усмехнулась девушка.        Настроение становилось игривым. Посещение «Кобаньей головы» и само-то по себе было настоящим приключением, а уж на пару с Рабастаном Лестрейнджем и подавно! История о Лонгботтомах пока не шла из головы, но Милли решила обдумать её вечером в Хогвартсе. Всё было довольно неоднозначно, но, как не крути, а маньяком-психопатом Рабастан точно не казался. Миллисента видела, какой он весёлый и приятный человек по жизни, была влюблена и могла найти миллион оправданий любому поступку Лестрейнджа. Если события шестнадцатилетней давности и заставили её призадуматься, то ненадолго.        В Хогсмид они вернулись как раз к обеду. У Милли — странное дело — начисто отшибло аппетит. В животе у неё летали бабочки, и она даже не думала о еде. Лестрейндж же, наоборот, проголодался — Милли слышала, как у него урчит живот. — В «Кабаньей голове» любой перекус может стать последним, — предупредил Рабастан. — За чистотой там не очень следят, как и за качеством продуктов. Но «Кабанья голова» выигрывает тем, что там никому нет дела до окружающих.        Лестрейндж привёл Милли к бару какими-то окольными путями. Они даже почти никого не встретили. «Кабанья голова» являла собой разительный контраст со всеми другими заведениями Хогсмида, в которых доводилось бывать Миллисенте. Помещение было очень тёмным, потому что окна, кажется, вовсе никогда не мыли. Пол сначала показался Миллисенте земляным, но вскоре она поняла, что это просто слой грязи на каменных плитах. В помещении стоял не самый приятный запах. Посетители тоже заметно отличались от обывателей Хогсмида, которых Милли привыкла видеть. В основном это были загадочные фигуры в надвинутых до носов капюшонах. Они сидели, сгорбившись к столам, и тихо о чём-то шептались. Несколько гоблинов, кажется, обсуждали какую-то сделку в углу. У бара сидела ярко накрашенная дама преклонных лет.       Рабастан потянул Миллисенту к столику у окна и первым делом приоткрыл фрамугу. Потянуло свежим воздухом. Милли достала палочку и очистила поверхность стола с помощью заклинания Тергео. — Я сяду рядом, не возражаешь? — риторически спросил Рабастан, уже пристраиваясь на скамью рядом. — Рискнем и попробуем что-нибудь тут? — Я не очень голодная, — проговорила Милли, которую опять кинуло в жар от того, что Лестрейндж сидел так близко. — А я дьявольски голодный. Эй, человек! Чем гордишься в своём заведении? — обратился Рабасьтан к неприязненного вида старику.       Видимо, это был владелец бара. Он окинул парочку подозрительным взглядом, который задержался на Милли чуть дольше, чем следовало бы. — Эль неплох. И тыквенный пирог, — пробурчал хозяин. — Ну так и подай их! — Вы что, я не буду пить эль, — зашептала Милли, машинально сжав руку Лестрейнджа. — Тыквенный сок? — предложил он, и слизеринка кивнула. — Один эль и один тыквенный сок… А, к инферналам, два тыквенных сока. И давай тогда уж что-нибудь посущественней пирога. — Есть жаренные сосики, рыба с картошкой и луковый суп, — нетерпеливо отозвался хозяин. — У нас тут не ресторан. — Это заметно, — не остался в долгу Рабастан. — Ладно, подай сосики что ли… Их сложнее всего испортить, — шепнул он Милли. — Забирать на баре, — бросил хозяин и пошаркал к стойке.       Рабастан не без труда подавил в себе желание научить наглеца хорошим манерам. Но всё же от «Кабаньей головы» не стоило ожидать другого. Да и при мисс Булстроуд не хотелось лишний раз на кого-нибудь кидаться. — В следующий раз я найду место поприличнее, — пообещал Рабастан, поворачиваясь в Миллисенте. — В «Кабаньей голове» есть некий колорит, — заметила девушка, чтобы не расстраивать Лестрейнджа. — К тому же, место историческое. Здесь был штаб гоблинов во время восстания в тысяча шестьсот двенадцатом году. — Ого, как хорошо ты знаешь историю магии, — похвалил Рабастан. — А известно ли тебе, Милли, кто командовал авангардом волшебников, разгромивших тогда гоблинов под стенами Хогвартса?       Миллисента призадумалась. Она знала только то, кто возглавлял защиту Хогвартса. — Мой предок, Валериус Лестрейндж, — сообщил Рабастан. — Он сформировал из волшебников три боеспособных манипулы, взял гоблтинов в клещи, а потом решительной атакой обратил их в бегство. Ну а правый и левый флаги в это время совершили манёвр, сработали на опережение, и встретили гоблинов у Запретного леса. — Значит, у вас в крови такая воинственность? — У нас в крови любовь к Магической Британии, — улыбнулся Рабастан.       Домовик, древний, как и сам трактир, принёс два стакана тыквенного сока и поставил на стол перед гостями. Видимо, грозный вид Рабастана убедил хозяина заведения, что лучше обслужить новых посетителей со всем уважением. — А мне говорили, что посуду тут не моют, — проговорила Милли. — Но всё смотрится вполне сносно. — Посмотрел бы я на человека, подавшего мне напиток в грязном стакане, — хмыкнул Рабастан. — Итак, на чём мы остановились в «Трёх метлах»? — На том, что Лонгботтом на вас набросился, — напомнила Миллисента, и отпила глоток сок.       В принципе на вкус он был таким же, как и в Хогвартсе. Она ожидала худшего от этого трактира. — Забудем о Лонгботтоме, — отмахнулся Рабастан. — Вы говорили о том, что нам надо узнать друг друга получше. — Хорошо. С чего начнём? — бодро поинтересовался Рабастан, немного приближаясь к девушке.       Милли не смогла не ответить на его лукавую улыбку, но всё же слегка отодвинулась. — Даже не знаю… Расскажите о своём прошлом. О своей личной жизни, я имею ввиду, — выдавила Миллисента, смущаясь.       Она хотела как-нибудь поаккуратнее выяснить, не было ли у Рабастана чего-нибудь с Алекто Кэрроу. Памятуя о том, как резко вспыхнула безусловная ненависть профессора маггловедения сразу же после того, как та узнала о переписке Милли и мистера Лестрейнджа. — Какая там личная жизнь, я в двадцать один год загремел в Азкабан, — фыркнул Лестрейндж. — Так что я достался тебе почти девственником.       Милли поперхнулась соком и закашлялась, а Рабастан понял, что сболтнул что-то не то. Что уж тут поделать — скабрезные шуточки вечно так и сыпались из его болтливого рта. — А что насчёт тебя? — поинтересовался Лестрейндж.       Милли покраснела. — Я хотел сказать, никто не докучает в школе? — поправился мужчина.       Мисс Булстроуд задумалась, стоит ли говорить о Кэрроу. Это уже было давно, больше двух недель назад. Да и ничего существенного не произошло, по правде сказать… — Нет, всё в порядке, — ответила, наконец, девушка. — Профессор Кэрроу меня невзлюбила, но так иногда бывает. — Алекто Кэрроу? — задумчиво переспросил Рабастан. — Ужасно скучная женщина. Я в своё время насилу от неё ноги унёс.       Милли заинтересованно взглянула на Лестрейнджа. — О, ничего важного. Мы закончили седьмой курс Хогвартса, в школе был бал, а в гостиной Слизерина — вечеринка. Ну и так получилось, что… Словом, мы с мисс Кэрроу приятно провели время, а она трактовала это как предложение руки и сердца. Возникло недопонимание. — Вы с Кэрроу… — поморщилась Миллисента. — Трудно представить. — Она была знойной по юности, — вздохнул Рабастан. — Но, конечно, до тебя ей далеко, — поспешил добавить он, увидев тень негодования на лице Милли. — Значит, с тех пор у вас ничего не было? — спросила девушка, стараясь придать голосу равнодушный тон. — Послушай, девочка моя, всё что было в прошлом — имело скоротечный характер. И как тогда не имело никакого значения, так и сейчас не имеет, — с улыбкой проговорил Басти, которому ревность Милли чертовски льстила. — А если старая стерва будет изводить тебя, ты скажи. Я с ней пообщаюсь. — Нет-нет, не надо, — быстро сказала Миллисента. — Мне её даже жаль. Наверное, у Алекто Кэрроу были к вам чувства… — Не стоит жалеть её, — пожал плечами Рабастан. — Это был её выбор, в конце концов. И не может быть ничего глупее, чем попытки навязать другому человеку твои собственные правила.       Милли неуверенно кивнула. Всё-таки Лестрейндж казался таким прожжённым ловеласом, что нет-нет, а иногда девушка задумывалась о том, стоит ли ему верить. Им принесли сосиски, которые пахли так аппетитно, что на время все разговоры были оставлены. Лестрейндж ел с большим аппетитом и, глядя на него, Милли тоже позволила себе отступить от правила «есть как птичка». — Какую кухню ты любишь? — поинтересовался Рабастан, умяв уже половину порции. — Французскую, наверно, — ответила Милли, проглотив кусок сочной, вкусной сосиски. — Да, она недурна. Но толком не наешься. Я вот люблю итальянскую кухню. Может быть, нам съездить в Италию, когда время будет поспокойнее? — Вы начинаете строить планы? — не удержалась Милли.       В её голосе звучал едва ощутимый сарказм. Ожидаемо, учитывая натуру Рабастана. — Да, конечно, — с вызовом ответил мужчина. — У меня есть на тебя определенные планы, Милли Булстроуд. Я ещё никогда не был так уверен в том, что планы долгосрочные.       Милли не смогла спрятать довольную улыбку и слегка опустила голову, чтобы это не было настолько заметно. Рабастан поймал себя на том, что ему очень нравится видеть живые эмоции Миллисенты. — Что ещё тебе рассказать? — вопросил он. — А что вы сами считаете нужным? — ответила Милли вопросом на вопрос.       Басти устало вздохнул и начал монотонным голосом: — Я родился пятнадцатого апреля тысяча девятьсот шестидесятого года в Северном Йоркшире, в замке моего отца. Моя мать умерла после родов, поэтому не то чтобы я был любимом сыном сэра Сильвия… Хотя грех жаловаться — мне ни в чём не отказывали. Мой брат Рудольфус старше меня на десять лет, и всё моё детство он занимался исключительно тем, что вытаскивал меня из передряг. Вообще-то можно сказать, что это не сильно изменилось, да… В семнадцать лет я получил Тёмную Метку, в восемнадцать закончил Хогвартс с неплохими результатами ЖАБА, потом отец пытался пристроить меня на курсы юриспруденции, но из этого ничего не вышло. В двадцать я на собственные сбережения купил дом в Лондоне. Тебе вряд ли понравится, ремонт там на любителя. Ну а в двадцать один я попал в Азкабан, и про это лучше не рассказывать, уж поверь мне. — У вас как будто был только двадцать один год жизни, — с сочувствием произнесла Миллисента. — Как хорошо, что вы вырвались из Азкабана. — Да, у меня тоже ощущение, что у меня половину жизни украли, — признался Рабастан. — Даже сейчас кажется, что я упустил нечто очень важное… И я спешу жить, спешу восполнить те потерянные годы.       Лестрейндж залпом допил свой тыквенный сок. Потом взял руку Миллисенты в свою и сжал. Ладонь Рабастана была горячая, от неё жар расходился по всему телу. — Как жаль, что со всех сторон пялятся гоблины и прочий сброд, — вздохнул Лестрейндж, слегка придвигаясь.       По телу Миллисенты пробежали мурашки. Близость Лестрейнджа волновала её до такой степени, что впору было попросить холодной воды, чтобы успокоиться. Девушка чувствовала, как предательский румянец уже не только щёки заливает, но и растекается по шее. И это только потому, что Рабастан сидит так близко и держит её за руку? Уж не подсыпал ли он ей какое-нибудь зелье, лишающее рассудка?       Тем временем Лестрейндж как-то так извернулся, что уже обнимал Миллисенту одной рукой, а второй держал её ладонь. Он словно обволакивал девушку, и его грудной, бархатистый голос тёк в уши Миллисенте, как приворотное зелье. — Не знаю, что ты со мной сделала, но я словно под действием Амортенции. Думаю только о тебе, Милли. И, как на зло, столько поручений от Милорда… А ты вообще учишься в Хогвартсе. Мне кажется, легче устроить свидание с узником Азкабана, чем с семикурсницей Хогвартса. Снейп хуже дементора — он чует чужое счастье и наслаждается, отнимая его у нас. Как будто есть что-то дурное в том, что я хочу держать тебя за руку, или целовать эту руку? — Рабастан оставил поцелуй горячих губ на тыльной стороне ладони Милли. — Какая у тебя нежная кожа…       Милли опять ощутила дрожь, хотя где-то на задворках сознания прекрасно понимала, что пора бы успокоить Лестрейнджа. Но было так приятно в его объятиях, и этот чарующий голос над ухом… И крепкое плечо, к которому она уже прислонились… — Мерлин всемогущий, я с ума сойду до следующей недели, — страдальчески простонал Рабастан, сжимая плечо Милли. — Ты ведь сможешь выйти в Хогсмид на следующей недели? — Если мне не поставят какую-нибудь отработку, — ответила Милли, и не узнала свой голос — таким томным и низким он вдруг стал. — Если кто-нибудь попробует, скажи, что Рабастан Лестрейндж отправит его в одну палату к Лонгботтомам, — посоветовал Басти.       Милли сверкнула на него глазами. — Какая мрачная шутка, разве так можно? — Почему это шутка? — хмыкнул Лестрейндж. — Ты не веришь, что я могу отправить в Мунго того, кто встанет между нами? — Скажем так, мне не хотелось бы в этом убеждаться, — уклончиво проговорила Миллисента, вывинчиваясь из объятий Лестрейнджа. — Кстати, уже довольно поздно. Мне пора возвращаться в Хогсмид.       У Лестрейнджа сделались до того печальные глаза, что, если бы Милли знала его меньше, она бы наверняка прониклась жалостью и осталась бы ещё на полчасика. — Мне правда пора возвращаться, — виноватым голосом сказала она. — Я тебя ничем не обидел? — уточнил Рабастан. — Мне часто говорили, что у меня ужасный язык.        Милли не смогла сдержать смех. — Всё в порядке. Но если я не вернусь в школу до семи, на следующей неделе меня могут не отпустить в Хогсмид. — Мерлин всемогущий, Милли, с этого нужно было начинать, — проговорил Лестрейндж и стал подниматься. — Идём, я тебя провожу.        Расплатившись за их перекус, Рабастан помог Милли надеть мантию и они вышли на улицу. Через ту же заднюю дверь, через которую входили в «Кабанью голову».        По пути в Хогвартс Миллисента шла под руку с Рабастаном и понимала, что совершенно не хочет с ним расставаться. Даже не потому, что они так мало поговорили, и ещё было что обсудить. А потому что её со страшной, непреодолимой силой влекло к Лестрейнджу. Хотелось вновь оказаться в его объятьях, и чтобы не нужно было никуда спешить…        Рабастан шёл молча и хмурился. Его страшно бесит тот факт, что по какой-то прихоти паршивого Снейпа ему приходится расставаться с предметом обожания! Ведь потом встречу ждать целую неделю! И ещё не факт, что у Миллисенты не будет отработки, а у него — задания от Тёмного Лорда! Страшная несправедливость!        По мере приближения к Хогвартсу на дороге было всё больше учеников. Многие, замечая Милли под руку со взрослым мужчиной, начинали шептаться. Но Миллисента даже не замечала этого, поскольку хотела напоследок впитать каждое мгновение, проведенное рядом с Рабастаном. А вот Лестрейндж злобно зыркал по сторонам, одним взглядом обещая неприятности всем чрезмерно любопытным особам.        У ворот стояли Филч и Алекто Кэрроу, досматривающие возвращающихся учеников. Проверялись карманы на предмет навозных бомб, а также личности входящих на территорию школы — на всякий случай. Когда зеленые глаза профессора Кэрроу скользнули по приближающейся паре, Милли ощутила холодок. И зачем она демонстративно пришла под руку с Лестрейнджем? Нужно было разойтись после выхода из «Кабаньей головы»! Теперь рыжая фурия её совсем возненавидит.        Заметив Кэрроу и волнение Милли, Рабастан остановился у самых ворот и сказал громким голосом следующее: — Ну всё, до свидания, Милли. И помни: если хоть кто-то будет портить тебе настроение, я отправлю его поправлять здоровье в палату к Лонгботтомам. Привет, Алекто. — Добрый вечер, — процедила профессор маггловедения.        Миллисента очень хотела, чтобы на прощание Лестрейндж её поцеловал или хотя бы обнял, но Рабастан решил не делать это перед таким скоплением людей. — Берегите себя, — попросила его Милли, прежде, чем разойтись.        Басти Лестрейндж только хмыкнул. — Со мной ничего не случится. А вот ты постарайся не получить отработку.        Миллисента кивнула, и Рабастан, развернувшись, пошёл прочь. А Милли, блаженно улыбаясь, направилась в Хогвартс.