Любить Пожирателя Смерти

Декабрь 1997 года        Как оказалось, ко всему можно привыкнуть. И к новым жестким правилам, и к Круциатусу в качестве наказания. Сперва подобные методы вызывали бурный протест среди профессоров Хогвартса и возмущение у студентов. А потом в Хогсмиде появилась пара десятков расквартированных Пожирателей Смерти, в основном молодых и завербованных не так уж давно. Они были готовы прийти на помощь Снейпу и Кэрроу в случае чего, а по ночам над школой кружили дементоры… Как Рабастан объяснил Миллисенте на одной из встреч, Хогвартс — объект стратегической важности, поэтому Милорд предпочитает держать его под тотальным контролем. Так или иначе, а возмущения после предпринятых мер поутихли.        Как ни удивительно, но к зиме у Миллисенты уже не сжималось сердце, когда Кэрроу назначали «отработки», и к виду мрачных стражей в Хогсмиде она тоже привыкла. По крайней мере на уроках непростительные больше не применяли, что служило пусть и слабым, но утешением. Прогноз Пэнси Паркинсон подтвердился — ни разу заклятие Круциатус не обрушилось на слизеринца, и даже чистокровных с других факультетов почти не наказывали подобным способом. Разве только они сами этого добивались, как Лонгботтом, ставший завсегдатаем отработок и у Амикуса Кэрроу, и у Алекто Кэрроу. На слизерине даже стали зло подшучивать, что Лонгботтому это просто нравится.        Вскоре после первого свидания с Лестрейнджем Миллисента получила разгромное письмо от отца, в котором тот весьма недвусмысленно давал понять, что он не одобряет её выбор, но всё же уважает его, поэтому постарается не вмешиваться (ровно до тех пор, пока Милли ведёт себя благоразумно). Далее следовал выговор за скрытность, совершенно неуместную в таких вопросах, и строжайшие нотации. Внизу был постскриптум, приписанный бисерным почерком мамы. Розамунд Булстроуд сетовала на то, что дочь не была с ней откровенна, но добавляла, что они с мужем любят Милли всем сердцем, желают только ей добра и рассчитывают на послушание и примерное поведение. Миллисента, по правде сказать, скорее ощущала облегчение, что родители приняли её выбор. Поэтому в ответном письме не могла скрыть своей радости и, конечно, обещалась вести себя совершенно примерно.       Чтобы сдержать это обещание приходилось прилагать титанические усилия…        Встречи Миллисенты и Рабастана имели нерегулярный характер. Бывало, что они встречались каждую неделю, когда можно было выходить в Хогсмид, и проводили вместе все выходные. Миллисента первая выбегала из ворот Хогвартса утром, и всегда её поджидала плечистая фигура Рабастана. Вечером Милли последняя возвращалась в школу, и Рабастан оставался у ворот и смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрывалась за деревьями. Случилось и так, что у них не получалось увидеться почти месяц, потому что Лестрейндж в выходные был занят поручениями Тёмного Лорда. Дважды Милли не смогла пойти в Хогсмид из-за отработок, оба раза их назначала Алекто Кэрроу.        Так прошла осень и началась зима. С приходом холодов Миллисента всё больше тосковала по объятиям Рабастана, по его горячим поцелуям и по жаркому шепоту у ушка. Мысли её были далеки от учёбы, как никогда. В голове у Милли властвовал Лестрейндж, заполняя собой весь её рассудок. Их встречи можно было перечесть по пальцам одной руки, но Миллисенте казалось, что они знают друг друга целую вечность.        Миллисента держала слово, данное родителям, и вела себя благопристойно. Но не от высоких моральных принципов, а попросту потому, что уединиться не было никакой возможности. А тело, объятое жаром первой любви и юности, жаждало чего-то неизвестного и запретного. Часто встречи с Рабастаном превращались в пытку для них обоих. Природа брала своё, притяжение было настолько мощным, словно к этим двоим применили заклинание вечного приклеивания. У Милли по телу шли мурашки от любого самого невинного прикосновения Рабастана, а Лестрейндж, увлекшись, доходил до такого состояния, что ему приходилось придвигаться вплотную к столу, дабы скрыть от посторонних глаз возбуждение.        Незадолго до начала рождественских каникул атмосфера в Хогсмиде была особенно романтичной. Вся деревушка мерцала праздничными украшениями и сияла огоньками. Идя под руку с Рабастаном по улочке Хогсмида, Миллисента ощущала распирающее грудь счастье. Всё ей казалось удивительным, как во сне. Последние месяцы, полные любовной переписки и томительного ожидания новых встреч, уютные вечера в «Кабаньей голове», трепетные, но пышущие жаром прикосновения… Милли уже забыла тревоги первых месяцев их отношений и теперь ей казалось, будто Рабастан всегда будет рядом и впереди их будет ждать только хорошее. — Какая ты сегодня радостная, — заметил Лестрейндж, весело наблюдая за тем, как Миллисента улыбается ему, всем вокруг, и даже парящим снежинкам. — Я счастлива, — уронила Милли и, отчего-то смутившись, тихонько рассмеялась. — Даже не думала, что можно быть такой счастливой.        Рабастан тоже чувствовал в себе изменения, произошедшие с ним за последние месяцы. Поначалу он пытался сдерживаться, его пугало растущее с каждым днём чувство. Но чем дальше, тем сложнее было огораживаться от него. Спортивный интерес и любопытство уже сменились чем-то большим. Возможно, основу составляло желание, потому что Рабастан с детства особенно страстно хотел заполучить то, что ему даже трогать запрещалось. Как, например, ту искусно сделанную модель корабля на каминной полке, с которой отец запрещал ему играть, и которую шкодливый Басти как-то раз всё же достал и нечаянно сломал, за что был выпорот. Но к похоти, сводящей его с ума, примешивалось и другое. Вот и в тот солнечный, декабрьский день, мужчина вдруг понял, что получает удовольствие даже от того, что видит перед собой Миллисенту. Видит, как снежинки ложатся на её пушистые ресницы, видит сияющие глаза и улыбку. И сам Рабастан невольно улыбался, тоже чувствовал счастье, распирающее грудь. Забывал, сколько ему лет, и чувствовал себя совершеннейшим мальчишкой, до того легко и светло было на душе. — Это ты делаешь меня счастливым, мой ангел, — ввернул он красивое словцо по привычке. — Но идём скорее внутрь. Я просто с ума сойду, если не смогу обнять тебя сейчас же.        Зимние мантии из толстого сукна не позволяли прощупать тепло чужого тела. Рабастану же хотелось прижать Миллисенту к себе, чтобы под тканью платья ощущать её горячее молодое тело, чувствовать её трепет… Руки он пока особо не распускал, сдерживая себя титаническими усилиями, но хотя бы обнимать Милли имел полное право.        В «Кабаньей голове» их столик был отполирован до блеска. Кто-то даже поставил новую свечу на него. Постоянных посетителей уже ждали.        Сняв тёплые мантии, они сели за стол рядом. Миллисента, едва Рабастан поднял левую руку, сама прижалась к нему, нежась в объятиях. Она могла бы век вот так сидеть, прильнув к Рабастану, чувствуя запах его одеколона, дурея от близости возлюбленного. В такие моменты девушка сама себе казалась беспросветной идиоткой, потому что даже слова вдруг давались с трудом и она начинала мямлить что-то невразумительное. Почувствовав, как рука Рабастана легла на её плечо, и мужчина прижал её к себе, Миллисента разве что не замурчала как кошка. — Соскучилась? — самодовольно полюбопытствовал Рабастан.        Он сам соскучился за последние три недели до такой степени, что больше всего на свете ему хотелось стиснуть Миллисенту в объятиях, запустить пальцы в её густые волосы, начать целовать лицо, покатые плечи, шею, груди… Рабастан смиренно опустил глаза, не давая волю фантазии. Ещё ни одну девушку он не добивался так долго, и поэтому даже мечтать о Милли становилось болезненно. Убивал тот факт, что она была так близко, и в то же время оставалась недоступной. — Очень, — застенчиво шепнула мисс Булстроуд, поглядывая на Рабастана.        Обе её руки, покоящиеся на колене, уже были сжаты ладонью Лестрейнджа. Милли казалось, будто Рабастан её обволакивает, что она растворяется в тепле его объятий. А Басти едва держался, чтобы не соскользнуть ладонью с маленьких ручек на округлое манящее колено… Свою сдержанность он мог объяснить разве что искренним чувством и уважением. — Когда уже ты поймаешь Поттера? — вдруг недовольно спросила девушка.        Они уже были на ты некоторое время. Рабастан чаще всего вёл себя как двадцатилетний юноша, свободно общаясь с Миллисентой на любые темы, шутя с ней и много смеясь. Он был не из тех людей, которые выстраивают вокруг себя границы, а Милли смертельно хотелось быть ближе к нему в обращении.       Вопрос о Поттере рассмешил Рабастана. Последний раз они не смогли встретиться именно потому, что он караулил Поттера на площади Грюммо. — Какой воинственной ты стала, Миллисента, — шутливо проговорил Басти. — Совсем не осталось жалости к врагам Тёмного Лорда?        Милли стыдливо опустила глаза. Она как-то поделилась своими сомнениями касательно преподавательства Кэрроу. Это расстроило Рабастана и всё свидание он объяснял ей, что с предателями и магглолюбами иначе нельзя, что хамскую выходку Лонгботтома было необходимо пресечь так жестоко, дабы подобное не повторялось. Добавил, что сам бы он ещё не так отделал мерзавца. — Поттера мне точно не жаль, — уверенно заявила Миллисента. — Он мне никогда не нравился, постоянно хамил преподавателям и делал что вздумается. И теперь только из-за него в школе столько строгих правил, а ты вечно обязан за ним гоняться… И это вместо наших встреч!        Рабастан расплылся в улыбке, как чеширский кот. Сколько бы раз Миллисента не говорила, что соскучилась, или любым иным образом выказывала свои чувства, он преисполнялся довольства и гордости. Ещё никогда Рабастан Лестрейндж не чувствовал себя настолько нужным и любимым. — Но, по правде сказать, Кэрроу иногда перегибают палку, — проговорила Миллисента, понижая голос. — Даже первокурсников стали наказывать, а ведь они совсем дети…        Рабастан нахмурился. Это и ему казалось лишним. — Круциатусом? — уточнил он.        Миллисента отрицательно помотала головой. — Нет. Лёгкими пыточными, но всё равно… — И многих наказывают? — Только тех, кто выказывает приверженность шрамоголовому.        Лестрейндж тяжело вздохнул и, убрав руку из-за плеча Миллисенты, обеими ладонями сжал её кисти. — Милли, малышка, но ведь предательство нужно выкорчёвывать с корнем. Увы, иногда требуются крайние меры. Лучше уж легкие пыточные сейчас, чем Авада через несколько лет, когда эти детишки подрастут и вольются в сопротивление. Тем более Амикус неплохо владеет пыточными и его наказания не понесут вреда здоровью, не беспокойся.        Миллисента помрачнела. В душе у неё всколыхнулось противоречие. Время от времени любовный дурман спадал, и она со всей ясностью видела жестокость Кэрроу и несправедливость в Хогвартсе. — А если бы меня так наказали? — вдруг спросила она, резко вскинув глаза на Рабастана. — Этого бы никогда не случилось, — спокойно отозвался тот. — Почему? Может быть, завтра я плохо отвечу урок или допущу другую оплошность? — с вызовом спросила она.        В темных глазах Рабастана сверкнуло раздражение, но он тут же улыбнулся и проговорил: — Ты можешь хоть оседлать Пивза и обстреливать навозными бомбами Снейпа. Ничего не будет. Потому что каждый преподаватель в Хогвартсе знает, что, если хоть что-то с тобой случится, появлюсь я и участь Лонгботтомов покажется им благословением.        В такие моменты Миллисента чувствовала какое-то злорадное торжество и гордость. Она была абсолютно уверена, что Рабастан в случае чего претворил бы свои слова в жизнь. Всех бы испепелил за неё. Улыбаясь, девушка сжала его руки в ответ и озорно взглянула на Пожирателя.        Им принесли по глинтвейну, на несколько минут пришлось отвлечься от разговора. Миллисента отстранилась от Рабастана и села ровно, чтобы спокойно отпить горячего напитка. На спину ей легла большая и тёплая ладонь, скользнувшая вверх до основания шеи и ниже, до поясницы. Помедлив, ладонь всё же не решилась продолжить свой путь и убралась. — На каникулах сможем видеться не только здесь, — негромко заметил Рабастан.        Сердце Милли взволнованно трепыхнулось. Всякий раз, когда слышался хотя бы тончайший, едва уловимый намёк, она одновременно смущалась, волновалась и радовалась. — Где же ещё? — спросила она ровным голосом, не выдавая своего волнения. — Ну, первым делом в доме твоих родителей. Полагаю, нам предстоит некое семейное мероприятие. Это будет запоминающимся событием, поскольку мне придётся как-то смотреть твоему отцу в глаза. С недавних пор это не так уж просто, — заговорил Рабастан весёлым голосом. — Затем тебе придётся побывать в Малфой-меноре. Очередная блажь моего брата — якобы требуется официальный обед с ним и Беллатрикс. Если бы Лестрейндж-холл был в надлежащем состоянии, был бы устроен званый ужин в твою честь или что-то в этом роде. Но всё равно будет любопытно, потому что ты сможешь увидеть других Пожирателей Смерти и, возможно, Тёмного Лорда… — О, Моргана, — испуганно пискнула Миллисента. — Самого Тёмного Лорда? — Если он будет в меноре и найдёт время — да, — серьёзно проговорил Рабастан. — Наша семья особенно близка к Милорду. Поэтому вполне может статься, что он захочет взглянуть на мою избранницу. — Я же умру от страха, — призналась Миллисента, смешно поднимая брови. — Тёмный Лорд, его Ближний круг… Сделаю какую-нибудь глупость и опозорюсь… — Ну, возьми с собой подружку, — пожал плечами Рабастан и тоже отпил глинтвейна. — Эту, Паркинсон. Она как раз трётся около младшего Малфоя, будет к месту. — Пэнси не трётся, — обиженно поправила Миллисента. — У них отношения вообще-то. — В самом деле? Тем лучше. И тебе будет спокойнее. — Хорошо, — улыбнулась Милли, которой такое предложение в общем-то понравилось. — Потом мы обязательно сходим в один ресторан на Косой аллее. Он был моим любимым раньше.        Милли с готовностью кивнула. Ей бы хотелось побывать с Рабастаном и в других, более изящных местах. «Кабанья голова» уже порядком надоела. — Тебе понравится. Там подают прекрасное ризотто, и паста недурна. Это я тебе говорю, как ценитель итальянской кухни. И вина первый сорт, не то что местное пойло, — рассказывал Рабастан мечтательным голосом. — После ужина прогуляемся по ночному Лондону. Поймаем какого-нибудь маггла, я покажу тебе настоящий Круциатус…        Лицо Миллисенты вытянулось, а Лестрейндж раскатисто рассмеялся, очень довольный тем, что девушка приняла его слова за чистую монету. Казалось, он просто был не в силах оставаться серьёзным дольше пяти минут. — Что, не хочешь? Ну хорошо, тогда аппарируем на самый верх Биг-Бена и будем наслаждаться видами. Ещё можем побывать в Лестрейндж-холле, если ты не очень боишься крыс. Там полное запустение, хотя домовики уже начали наводить порядок. — О, я бы с удовольствием взглянула, — оживилась Миллисента. — Отец рассказывал, что Лестрейндж-холл — один из самых красивых замков в Британии. — Или был таковым до штурма в восемьдесят первом, — грустно поправил Рабастан. — К сожалению, западное крыло почти не сохранилось и вряд ли подлежит восстановлению. Погибла целая картинная галерея, оранжерея с витражами и, к моему особенному огорчению, зал с доспехами и оружием. Чёртовы авроры растащили всё, что достали из-под завалов. От бального зала тоже ничего не осталось, там разворачивалось основное сражение… Потом ещё пара Блэкусов* Беллатрикс… Но сохранилась вся отделка в центральной части, галерея над парадной лестницей, библиотека. Большая часть личных покоев. В том числе моя комната.        Миллисента заметила похотливый огонёк в глазах Лестрейнджа. — Туда я тоже могу взять подругу? — поинтересовалась она. — Если пожелаешь, — не очень довольно ответил Рабастан. — Но Лестрейндж-холл — это мой дом. С ним связано много личных воспоминаний. Это экскурсия не для всех. — Понимаю, — кивнула Миллисента, которой стало совестно за свои подозрения. — Ещё есть Лондонский дом, — вспомнил Рабастан. — Туда можешь и подругу захватить. — Дом, который на площади Мерлина, с горгульями на крыше?        Миллисента с детства знала, что один из самых больших домов в жилом квартале волшебного Лондона принадлежит Лестрейнджам. — Это семейный дом, Рудольфус относится к нему слишком ревностно, — признался Лестрейндж. — Они с Беллатрикс в основном жили там, так что это не совсем моя территория. Я говорю про мой маленький домик в Косом переулке. — А, в котором был бордель, пока ты его не купил? — съязвила Миллисента.        Рабастан взглянул на неё с укоризной. — Малфою следовало бы подрезать язык, — заметил он. — Что ещё разболтал маленький паршивец? — Только то, что сразу после освобождения из Азкабана ты устроил в меноре чуть ли не оргию, — усмехнулась Милли. — Всё было совсем не так! — возмутился Рабастан. — Вот же хорёк, приедет он на каникулы… Мы с Долоховым пригласили пару старых подруг, только и всего.        Заметив ревнивый взгляд Милли, Лестрейндж стушевался и смолк. Но девушка изобразила улыбку и успокаивающе погладила его по руке. — Это неважно, если было до меня. Я наслышана о твоём прошлом, Рабастан. Что было, то было. Но знай, что чего-то нового я не переживу.        Не в первый раз Лестрейнджа поразила мудрость Миллисенты, спокойно относящейся к его прошлым грешкам. И кольнула по совести последняя фраза. Ещё до их своеобразного объяснения в Хогвартс-экспрессе он, уже заинтересованный Миллисентой и уже намекнувший ей о своей симпатии, пару раз заходил в любимый бордель. Хотя из этого мало что вышло — уж никак прожжённые проститутки не годились на замену чистой, юной девушке, питавшей к нему чувства. — Это в мои-то годы, — завёл свою шарманку Рабастан. — Можно подумать, меня бы хватило на кого-то ещё…        Когда ему это было выгодно, Лестрейндж начинал прикидываться чуть ли не стариком. Говорил с кряхтением, смешно перебирал губами, как делают пожилые люди. Миллисента неизменно начинала помирать со смеху и забывала, о чём они говорили. Но не в этот раз. — Я серьёзно, — с нажимом проговорила Миллисента. — Пообещайте мне.        Переход на «вы» означал важность момента и волнение девушки. Рабастану ничего не оставалось, кроме как привлечь её к себе и коснуться губами горячих, нежных губ. — Девочка моя, но ведь когда я не с тобой, я на службе у Тёмного Лорда, — проговорил Рабастан, обнимая Миллисенту.        Он шутливо попытался укусить её за нос, пользуясь тем, что их лица совсем близко друг к другу. Милли не поддалась и на эту уловку. Увернулась, посмотрела на него с выражением насупившейся девочки. — Никто мне не нужен, — заверил её Рабастан, вновь привлекая к себе и целуя поочередно в обе щеки, в губы, в нос красивой греческой формы. — Как будто я могу думать о ком-то кроме тебя.        Пользуясь тем, что топорщившаяся и несуразная рождественская ель закрывает их от глаз остальных посетителей, Рабастан дал себе волю и, положив руку на затылок Миллисенты, поцеловал её глубоко и властно. Не дав ей опомниться, чуть отвел податливую головку в сторону и поцеловал маленькое ушко. — Только тебя хочу, — бесстыдно шепнул он и прикусил мочку.        Миллисента резко распахнула прикрытые глаза и задрожала: по её телу прокатилась жаркая волна, свернувшаяся в комок внизу живота. Иногда Лестрейндж вытворял что-то в таком духе и её тело реагировало моментально и бурно. И не было никакой надежды, что опытный Рабастан этого не замечал.        Пользуясь замешательством Милли, чувствуя, что её объял трепет, Рабастан оставил несколько горячих, жадных поцелуев на длинной шее, нахально оттянув вниз воротник шерстяного платья. Миллисента едва слышно ахнула. Но не испуганно или смущенно, а с нотками сладострастной истомы, которую не смогла сдержать. На Лестрейнджа этот негромкий звук произвёл мощнейший эффект и кровь прилила к паху. Пришлось отпустить Миллисенту и сесть ровно, к ней боком. Заметив приближение домовика с подносом, Рабастан закинул ногу на ногу, скрывая возбуждение. Ожившая плоть настойчиво натягивала ткань брюк. И как только этой девочке удаётся доводить его до исступления, ничего толком не делая?        Дождавшись, пока эльф сгрузит на стол тарелки с тыквенным пирогом и уберется восвояси, Рабастан вновь повернулся к Миллисенте. И тут же заметил, что её взгляд потяжелел, а грудь вздымается чаще обычного. — Не бери в Холл никаких подружек, — почти что приказал он, буравя девушку тяжёлым взглядом. — Побудем вдвоём.        Миллисента, которая в душе своей давно желала того же, замотала головой. Стыдливость, свойственная невинным девушкам, всё же брала пока что верх над желаниями тела. — Нет уж, — ввернула она. — Я обещала родителям вести себя благоразумно… — Рудольфус тоже взял с меня клятву, но что с того? Разве не важнее наши собственные желания? — вырвалось у Рабастана. И он понёс, уже не в силах остановиться. — Разве не видишь, что я как в горячке? С ума схожу, стоит дотронуться до тебя. А тут постоянно чьи-то взгляды. Слагхорн, старый хрыч, докладывает твоим родителям о каждом нашем шаге. Эти щенки, твои однокурсники, пялятся. Всё украдкой, всё второпях… Я просто хочу побыть с тобой рядом. Иметь возможность обнимать и целовать тебя без всякого стеснения, без оглядки. Ничего не будет, если ты не хочешь. Только небольшая экскурсия и немного времени наедине. И я смогу покрывать поцелуями твои руки, лицо, губы… Просто прижать тебя к себе и насладиться твоим теплом и твоим запахом… Мне это нужно, как оазис — заплутавшему в пустыне путнику…        Румянец пополз по лицу и шее Миллисенты, стало жарко в шерстяном зимнем платье. Она сама слегка оттянула воротник, за которым алели следы от поцелуев Рабастана. Милли даже не замечала, насколько клишированными фразами посыпал Лестрейндж, и принимала всё за чистую монету. — Неужели ты до такой степени не доверяешь мне? — сменил мужчина тактику. — Что я, животное что ли? Думаешь, накинусь на тебя с порога? Хорошего же ты обо мне мнения, Миллисента! — Нет, конечно, я так не думаю, — поспешила вставить девушка.        Хотела добавить, что это себе она не доверяет. Но не стала. — Так что, экскурсии быть? — подобрался Лестрейндж, готовый хоть сейчас сорваться и аппарировать в Лестрейндж-холл. — Я подумаю над этим, — нашлась Миллисента. — Но мне правда не хотелось бы торопить события и разочаровывать родителей.        Как Рабастан ссылался на возраст, когда ему это было нужно, так и Миллисента время от времени делала упор на свои семнадцать лет и наличие строгих родителей, дабы охладить пыл не в меру разошедшегося Лестрейнджа. К упоминанию родителей Рабастан относился с пониманием, понуро кивал и вспоминал собственный разговор со старшим братом.        «Только попробуй совратить школьницу, и я лично попрошу Тёмного Лорда услать тебя на переговоры с троллями туда, куда не каждый гиппогриф долетит», — сулил Рудольфус младшенькому. — «Я дал слово её отцу, и не дай тебе Слизерин меня подвести».        Головой Рабастан понимал, что его брат совершенно прав, и покуситься на честь Миллисенты после того, как Булстроуд доверил ему дочь, было бы верхом вероломства. Но всё его существо желало обладать этой девушкой, невозможно было обуздать душившую его похоть. В конце концов, не рукоблудить же ему, как мальчишке, снимая напряжение? На шлюх тоже совсем не тянуло. Да и не хотелось возвращаться к старому, раз он начал новый путь. Временами от безысходности в бедовом уме Рабастана рождались совсем уж безумные идеи — добыть волос Милли, достать где-нибудь оборотное зелье и навестить всё же любимый бордель… Но тут же он одёргивал себя, от подобных мыслей накатывало чувство гадливости. И было понимание, что даже такие трюки не принесут удовлетворения. Увы, Рабастан впервые в жизни желал не только тело, но и душу девушки. — А почему ты это сказала, что у Кэрроу может быть повод? — спросил Рабастан, чтобы отвлечься от гнусных мыслей, наводнивших его рассудок.       Миллисента призадумалась и пожала плечами. — Не знаю. Например, Малфою он частенько угрожает. Не прямым текстом, конечно. И всё же угрозы читаются между строк. — Но ведь Кэрроу не осмеливается применить к нему какое-нибудь заклинание? — уточнил Рабастан. — Нет, до этого ещё не доходило, — сдалась Миллисента. — Но мне постоянно кажется, что однажды дойдет! А что ещё хуже, этот ужасный Кэрроу понял, что Драко дорога Пэнси, и теперь и над ней издевается время от времени! — Это уже лишнее. С Драко всё понятно — он сын Люциуса, а у Кэрроу давно какой-то зуб на их семью. Но вот задевать других чистокровных учащихся он не имеет никакого права. Сообщи мне, если это повторится, — велел Рабастан. — Обязательно, — закивала Миллисента.        До конца трапезы разговаривали о Хогвартсе и о порядках в нём. Миллисента сетовала на сложную программу по древним рунам и о том, что дементоры постоянно срывают уроки Астрологии. Рабастан с интересом слушал, время от времени с покровительственным видом обещал поговорить со Снейпом или с Тёмным Лордом.        После «Кабаньей головы» они намеревались прогуляться по Хогсмиду. Миллисента хотела выбрать подарки для родителей к Рождеству, и Рабастан был не против составить ей компанию. Но к превеликому огорчению Милли у него вспыхнула Метка. — Подумай об экскурсии в Холл, — сказал напоследок Рабастан. — Ничего такого, просто интересное свидание.        Поцеловал её, уже торопливо и небрежно, и был таков. Миллисента посмотрела немного на то место, с которого Лестрейндж аппарировал, и глубоко вздохнула. Несмотря на то, что их свидание закончилось быстрее, чем планировалось, настроение у девушки было приподнятое. К тому же отсутствие Рабастана можно было использовать с пользой — например, купить и ему подарок.        Миллисента посетила «Шапку-невидимку», где купила в подарок для мамы дамские перчатки из тонкой замши, а для Пэнси — несколько носовых платков, на которых Милли заранее попросила вышить инициалы подруги. Паркинсон, начитавшись романов — и откуда только брала на них время? — возжелала завести платки с инициалами. Потом Миллисента зашла в «Музыкальный магазин Доминика Маэстро», где приобрела шкатулку для сигар, которая начинала проигрывать мелодию, стоило её открыть. Это был подарок для отца. Но вот что подарить Рабастану она никак не могла придумать. Хотелось сделать особенный подарок, который бы напоминал о ней самой. В растерянности она дошла до «Дэрвиш и Бэнгс», где долго и бессмысленно бродила между всевозможными магическими приспособлениями. Тут было и всё для квиддича, и великое множество оберегов, и всевозможные волшебные инструменты. Но Милли ничего не нравилось, и она уже стала раздражаться.        Завернув за очередной стеллаж, Миллисента буквально врезалась в Гойла. Грегори тут же набычился, но, узнав Милли, сменил гнев на милость. Пошарил взглядом за её спиной и, не найдя Лестрейнджа, заулыбался. — Покупаешь подарки? — спросил он, кивнув на блестящие свёртки с ленточками в руках Милли. — Да, пока есть время. — Я вот тоже.        Гойл, приободрённый уроками у Кэрроу, вдруг нашедшего к нему подход и раскрывшему потенциал юноши, держался намного уверенней, чем раньше. Не мялся, а говорил прямо и смело то, что ему хотелось. Держался независимо. — Выбрал что-нибудь? — полюбопытствовала Миллисента, обходя плечистого товарища и продолжая движение вдоль полок. — И где, кстати, Винс? — Пока присматриваюсь, — отозвался Грегори, идя за Миллисентой. — А у Крэбба отработка. Сидит у МакГонагалл битый час. — Бедняга, — посочувствовала Миллисента.        МакГонагалл всегда была бескомпромиссна. Попав к ней на отработку, было невозможно выйти прежде, чем всё станет получаться на высшем уровне. Похоже, что Крэббу предстояло провести деканом Гриффиндора весь день. — А у тебя какие планы? — полюбопытствовал Грегори. — Наверное, закончу здесь и вернусь в Хогвартс. Нужно учить маггловедение, Кэрроу уйму всего задала, — вздохнула Милли.        Время от времени её заедала совесть по той причине, что к ЖАБА она готовилась не так прилежно, как следовало бы. — А как же… Твой друг? — подбирая слова, спросил Гойл.        Миллисента удивленно на него взглянула. Хотелось верить, что это только праздное любопытство, а не что-то большее. — У него появились дела, — ответила она. — Ммм, — неоднозначно протянул Грег.        Миллисента закончила обход стеллажей и, не присмотрев ничего интересного, направилась на выход. Гойл поспешил за ней. — Зайдём в «Сладкое королевство»? — предложил Грегори. — Да, только давай недолго, — согласилась Миллисента, подумав о том, что её прогулку с Гойлом могут не так понять.        Из «Сладкого королевства» вышли с огромным кульком каждый. Грегори на ходу жевал карамельные котелки. Миллисента предпочла сохранить свои сладости до Хогвартса. Долгими зимними вечерами, корпя над учебниками, она любила грызть что-нибудь вкусненькое. Это было единственным спасением, чтобы не заснуть. — Милли, можно я спрошу кое-что? — неуверенно проговорил Гойл, дожевав очередной котелок.        Миллисента потеряла надежду на то, что характер его отношения исключительно дружеский. — Конечно, Грегори, — ровно отозвалась она. — У вас прям серьёзно?        Уточнять, что и с кем серьёзно не требовалось. — Мне так кажется, — ответила Милли поёжившись.        Становилось зябко. И вопрос был неловким. Её чувства были серьёзными, в этом Миллисента не сомневалась. Рабастан тоже казался серьёзным время от времени, хотя периодически буквально истекал похотью и это совершенно ясно читалось. Милли убеждала себя в том, что это нормально, но нет-нет да ловила себя на мысли о том, что Лестрейндж в первую очередь хочет её как женщину. — Понятно, — со вздохом протянул Гойл. — Ну, ладно. Скажешь, если что-то поменяется?        Миллисента не могла не умилиться этой прямотой. Растрогавшись, она похлопала друга по плечу. — Грегори, ты первый об этом узнаешь, — пообещала она.        Сама же Милли даже думать не хотела о том, что что-то может измениться. Она и жила то от встречи к встрече. И со страшным нетерпением ждала каникул, хотя сомнительное приглашение в Лестрейндж-холл заставляло задуматься. * Взрывное заклинание, после взрыва оставляет воронку диаметром десять метров.