Январь 1998 года,
Лестрейндж-холл
Миллисента с наслаждением прикрыла глаза, откидывая голову на плечо Рабастана. Пожиратель Смерти нежно обнимал её, уткнувшись носом куда-то в шею. В комнате потрескивал камин.
— Следующий пункт экскурсии необязателен, но ты сделала бы меня самым счастливым человеком на свете, если бы решила остаться, — прошептал Рабастан в самое ухо Милли и поцеловал мочку с серёжкой. — Я люблю тебя так, как не любил никого и никогда. И обещаю, что наш официальный союз — лишь вопрос времени.
Голос Рабастана убаюкивал, успокаивал все тревоги. Миллисента была не в силах оттолкнуть его.
— Официальный союз? — переспросила она, и продолжила, не в силах сдержаться: — Это предложение, мистер Лестрейндж?
Басти слегка замялся.
— Ещё не совсем, такие вещи требуют подготовки, — нашелся он. — Но вообще-то у меня есть рождественский подарок.
С этими словами Рабастан отошел от оторопевшей Миллисенты и выдвинул ящичек письменного стола. Помимо старых бумаг там обнаружилась небольшая бархатная коробочка продолговатой формы.
— Что это? — нетерпеливо спросила Милли, всё ещё на что-то надеясь.
Лестрейндж открыл футлярчик, в котором обнаружилась золотая подвеска овальной формы на тонкой цепочке. В середине помещался изумруд формы кабошон. Милли не могла не признать, что украшение было очень красивым. Но жгучее разочарование уже поднималось в душе. Она была практически уверена, что Рабастан подарит ей кольцо, что с этого дня они будут помолвлены. К этому располагала и атмосфера в ресторане, и романтическая прогулка, и уютная обстановка в Лестрейндж-холле. И родители Милли говорили, что Рабастан наверняка сделает ей предложение на рождественских каникулах, чтобы сразу же после окончания Хогвартса они могли пожениться… Что уж там, Миллисента уже тщеславно представляла, как возвращается в школу с кольцом на пальце, и как все девчонки восторженно ахают и завидуют ей. К тому же, это было бы прекрасным поводом, чтобы без зазрения совести отдаться Рабастану. Теперь же получалось, что она готовилась, старалась, а он даже не собирался делать предложение!
— Красиво, — сдержанно сказала Миллисента.
— Тут есть надпись, видишь? — спросил Рабастан, ещё не заметивший перемены в настроении его спутницы.
Вокруг изумруда вилась мелкая гравировка. Лестрейндж достал подвеску из футляра и поднёс к лицу Милли. Девушка без особого интереса скосила на неё глаза.
— «Настоящая близость начинается издалека», — прочитал Рабастан.
— Звучит как предвестие разлуки, — заметила Миллисента, настроение которой портилось всё больше с каждой минутой.
— Вообще-то это про то, как я бесконечно жду, пока ты окончишь школу, — возразил Рабастан, делая жест, чтобы Милли повернулась к нему спиной.
Девушка нехотя развернулась и убрала волосы в сторону, позволяя Лестрейнджу надеть на неё украшение. Холодный металл скользнул между ключиц.
— Когда-то медальон принадлежал моей матери, — тихо проговорил Рабастан, видимо, истолковавший внезапную холодность девушки по-своему. — Он многое значит для нашей семьи. Но если тебе не нравится носить старые украшения, мы что-нибудь придумаем…
— Не стоит беспокоится, я люблю вещи с историей, — возразила Миллисента, кладя ладонь на медальон, приятно холодящий кожу.
Девушка старалась всеми силами не расплакаться от досады. И Рабастана ей стало жалко — он старался, готовился к этому вечеру. Вот только совершенно не понимает, что она ждала абсолютно другой подарок!
— К сожалению, история не самая романтическая, — продолжил Рабастан, стараясь заполнить затянувшуюся паузу. — В школе мой отец частенько задирал юную мисс Яксли, а через пару лет после окончания Хогвартса вдруг страшно в неё влюбился. Портрет ты видела, и стоит ли говорить, что девушка была не в восторге от такого поклонника? Но мой отец умел добиваться своего и в конце концов сумел ей понравиться. Этот медальон — его первый ценный подарок.
— А по-моему, достаточно романтично, — сипло проговорила Миллисента, силясь справиться с собой.
— Что-то не так? — не выдержал Рабастан, от глаз которого не укрылось, что Милли стала сама не своя.
— Мне нехорошо после вина, — солгала девушка.
Басти нахмурился — он прекрасно понимал, что Миллисента уже почти протрезвела, и нехорошо ей не может быть. Теперь он был почти уверен, что не угодил с подарком, и это показалось ему оскорбительным. Медальон был не просто дорогим, он имел для него большое значение. Рудольфус и тот не сразу согласился отдать его — брат трепетно относился к памяти их матери. А Милли едва взглянула на подарок!
— Воды? — предложил Рабастан, внимательно наблюдая за всеми изменениями в лице Миллисенты.
Девушка криво и как-то нервно улыбнулась.
— Уже поздно. Я устала и лучше отправлюсь домой, — проговорила она дрогнувшим голосом, старательно отводя взгляд.
Никогда ещё Милли Булстроуд не чувствовала себя такой дурой. Ко всему прочему, до неё только сейчас дошло, что подарок для Рабастана — прекрасный, по её мнению, одеколон — она забыла. А было бы таким красивым жестом теперь оставить его, развернуться и уйти!
Миллисента сделала несколько шагов по направлению к выходу, толком не представляя, как ей убраться из замка — каминная сеть, как она догадывалась, ещё не работала, аппарировать прямо из Холла, наверное, мог только Рабастан — на правах хозяина. Но Лестрейндж не собирался отпускать её так просто. Теперь, когда он был оскорблен в своих лучших намерениях, мужчина просто не мог позволить Милли уйти.
— Что случилось, Миллисента? — требовательно спросил он, преграждая ей путь. — Ведь с тобой всё было прекрасно ещё пять минут назад!
Милли сдвинула брови и попыталась обойти Рабастана, но и тот шагнув влево, вновь закрывая ей дорогу.
— А теперь не прекрасно! — ядовито уронила Миллисента. — Я сказала: после вина мне нехорошо, я хочу домой.
Как истинный джентельмен, Рабастан должен был бы тут же сопроводить Милли в отчий дом. Но Басти был настолько обижен несправедливостью происходящего, что никак не мог успокоиться и просто отпустить Миллисенту, не получив ответы на свои вопросы.
— Ты собиралась остаться. Что случилось? — уже настойчивее спросил он.
Миллисента вскинула на мужчину такой негодующий взгляд, что у Рабастана от неожиданности брови вверх поползли.
— Я передумала, разве этого мало? — резко спросила она.
— Конечно, мало! Должен же я знать, почему ты передумала! — стал горячится Рабастан.
— Как будто и догадаться нельзя! — ответила Милли, тоже повышая голос.
Минуту они смотрели друг на друга пламенеющими взглядами. Рабастан раньше и не подозревал, что его Милли может быть так резка с ним! Она всегда была такой нежной и заботливой, что он совершенно не ожидал такого поворота дел.
— Легилименцией я владею плохо, — в тон девушке отозвался Рабастан.
— Конечно, зачем она нужна, когда есть Круциатус, так хорошо развязывающий языки? — выпалила Милли прежде, чем подумать.
Глаза Лестрейнджа бешено сверкнули.
— Тут не поспоришь! — согласился он. — Но не ко всем же я могу его применять!
— Не вижу смысла вообще продолжать этот диалог! Я хочу домой прямо сейчас! — недовольно воскликнула Миллисента.
Ещё минута, и она точно разрыдается. Такого позора Милли никак не могла допустить, поэтому изо всех сил старалась сдержаться, запрокинув голову и шумно дыша. Она хотела уйти, и неважно куда. Хотя бы выйти из комнаты. Но Рабастан не выпускал её, заслоняя собой дорогу. Более того, сложив руки на груди, он издевательски улыбался.
— Без меня ты не сможешь аппарировать из замка, — усмехнулся он. — А каминная сеть ещё не настроена. Хотя, всегда остаётся вариант пройти три мили и аппарировать за границей защиты замка…
— Отлично! В таком случае начну этот длинный путь побыстрее! — огрызнулась Миллисента и, с силой оттолкнув Рабастана с пути, слепо метнулась к двери.
Злые слёзы застилали глаза. Совсем не так должен был закончиться этот вечер! Ах, и почему он такой недогадливый? Или же просто не хочет на ней жениться?
— Ты вообще забыла о подарке для меня, я же не обижаюсь! — уже совсем по-детски воскликнул Лестрейндж ей вслед, догоняя Милли.
— Я не забыла! — вспыхнула Миллисента, резко разворачиваясь на каблуках. — Просто забыла его дома!
— И что это было? — насмешливо, словно не верил ей, поинтересовался Рабастан.
— Одеколон, — всхлипнула Милли. — «Слеза кентавра».
— Надеюсь, запах у него лучше, чем название, — хмыкнул Лестрейндж.
Миллисента взглянула на него и вдруг бурно и неутешимо разрыдалась, закрыв лицо руками. Рабастан растерялся. Раньше он насмешливо называл женские слезы манипуляцией и спешил уйти, как только очередная любовница пыталась воздействовать на него подобным образом. Но Милли плакала так по-детски искренне, так естественно, что заподозрить её в холодном расчёте было нельзя. Сквозь пальцы девушки катились крупные, тяжелые капли слёз. Рабастану вдруг сделалось страшно стыдно, хотя он был твёрдо убеждён в том, что ничего плохого не сказал и не сделал, чтобы вызвать такой бурный поток.
— Хватит, Милли, — хрипло попросил он, тронув девушку за плечо.
Мисс Булстроуд отвернулась от него, всхлипнув, и продолжила рыдать. Рабастан огляделся, словно в поисках подмоги. Но в гостиной не было ничего, чем можно было бы отвлечь или развлечь Миллисенту. Как её утешить, он слабо представлял. Когда Беллатрикс огорчалась, она к инферналам разносила половину гостиной, а Рудольфус сначала исступленно орал на неё, чтобы благоверная не трогала антикварные вещи, а потом, изловчившись, стискивал её в объятиях и дожидался, пока Белла не успокоится и не затихнет. Теперь, когда они жили в особняке Малфоев, первый этап Руди меланхолично пропускал, выжидая, пока Белла отведёт душу.
— Милли, ну ты что… — пробормотал Рабастан, неловко пытаясь приобнять девушку. — «Слеза кентавра» звучит очень даже неплохо.
Миллисента не отстранялась, и Басти обнял её уже уверенней. Стал поглаживать по волосам. Вспомнил, что в подобной ситуации ему полагается подать платок по этикету, но, обшарив карманы, чистого не нашел. Милли же, воспользовавшись тем, что он её отпустил, опять рванулась к двери. Пожиратель Смерти успел одновременно с ней и, вытянув руку над головой Миллисенты, придавил приоткрывшуюся было дверь.
— Да скажи ты, что случилось?! — в отчаянии воскликнул он. — Дементоры вас женщин разберут! Я организовал романтический ужин, прогулку, экскурсию по Лестрейндж-холлу! Тебе всё нравилось! И тут чем-то не угодил медальон! Раз не нравится, отдай его мне. Купим тебе какую-нибудь другую безделушку.
— Ничего я не отдам! — поспешила сказать Миллисента, накрывая украшение ладонью. — Просто я ожидала… Немного другого…
В горле стоял ком, слёзы продолжали стекать по щекам. На Рабастана она смотрела с бесконечной обидой. Но язык Милли не поворачивался сказать прямым текстом, что она ожидала предложение. Девушка надеялась, что Рабастан сам как-нибудь догадается и, осознав свою оплошность, попросит прощения. Но Лестрейндж продолжал удивленно и выжидающе на неё смотреть, и в его темных глазах не отражалось совершенно никакого понимания.
— Чего — другого? — нетерпеливо спросил мужчина, глядя на Миллисенту.
Теперь Милли стало его жалко. Нельзя было не признать, что некоторая инфантильность была присуща Рабастану Лестрейнджу, но, с другой стороны, он ведь на самом деле старался, чтобы ей всё понравилось. Даже маггла был готов поймать, если бы она захотела. А теперь искренне не мог понять, что сделал не так.
— Я думала о помолвке, вообще-то, — нехотя проговорила девушка, шмыгая носом. — Это было бы логическим завершением вечера и убедило бы меня в том, что у нас всё серьёзно.
Рабастан вытаращился с таким изумлением, что Миллисента опять ощутила стойкое желание его стукнуть. Можно подумать, что она только что заявила, что хочет вступить в Отряд Дамблдора!
— Милли, девочка моя, такие вопросы так быстро не решаются, — наконец-то отмер Лестрейндж. — Шести свиданий в Хогсмиде, объективно говоря, не совсем достаточно, чтобы…
— А чтобы затащить меня на ночную экскурсию — достаточно? — опять стала горячиться Миллисента.
— Секс — это неотъемлемая часть отношений, — без обиняков заявил Рабастан. — Как можно понять, абсолютно ли подходим ли мы друг другу, без… слияния тел и душ?
— Слияние тел и душ — это брак, — безжалостно поправила Миллисента.
— Это любовь, — возразил Рабастан. — И какая-то бумажка из Министерства, а также пара колец ничего не меняют.
— Меняют, — тут же возразила Милли. — Даже помолвочное кольцо в некоторой степени развязывает руки…
Миллисента умолкла, потому что теперь казалось, будто она упрашивает Рабастана жениться на ней. Это было слишком позорно. От отчаяния она по-детски исступленно взвыла и стала дёргать ручку двери с новыми силами. Но Рабастан, всем весом навалившийся на дверь, не выпускал её. Теперь ему самому сделалось очень обидно. Милли, по его глубокому убеждению, дала понять, что сегодня они наконец-то будут вместе, и теперь устроила какой-то глупый скандал без причины. Как будто для неё важнее получить проклятое кольцо на пальце, чем просто быть с ним.
— Так тебе нужна благовидная причина? — насмешливо спросил Рабастан. — Помолвка ровным счётом ничего не значит. Из разрывают так же легко, как и заключают, поэтому я не совсем понимаю, что бы тебе дало треклятое кольцо.
— Да, зато теперь мне стало намного спокойнее, — проговорила Миллисента, теребя ручку двери.
— Нет, ты скажи, что бы поменялось? — допытывался Рабастан.
Милли замялась, подбирая ответ. Теперь все слова казались глупыми и смешными, и девушка никак не могла придумать достойный аргумент.
— Это просто было бы правильно, — нашлась, наконец, она.
— И кто определяет, что правильно, а что нет? — тут же парировал Рабастан. — Общество? Но его мнение изменчиво. Вчера, к примеру, я был узником Азкабана, осужденным за страшное преступление — по мнению общества. Завтра Темный Лорд воцаряется во власти, сопротивление уничтожают, и я уже национальный герой, незаслуженно проведший в заточении четырнадцать лет, но не отказавшийся от своих убеждений. Правильно или неправильно это понятие непостоянное. И только мы сами можем определить для себя рамки поведения.
— Что же, мои рамки таковы, что я не могу остаться сегодня. Я бы саму себя не уважала, — упрямо проговорила Миллисента.
Рабастан улыбнулся страшной, холодной и чужой улыбкой. Он слишком долго прожил на этом свете, чтобы не понимать — конечно же, она собиралась остаться. И более того — хотела этого не меньше, чем он сам. Но вбила себе в голову, что для грехопадения нужна некая индульгенция. Что-то, что позволило бы оправдать связь вне брака в собственных глазах. А если бы он догадался об этом заранее и сделал бы предложение, Милли бы радостно переложила ответственность за свои решения на маленький золотой ободок. От этого стало неприятно, как будто его хотят закабалить, причём очень топорно и неумело.
— Помолвочное кольцо ничего не изменило бы, — выплюнул Басти, отпуская дверь. — Ты что-то себе придумала, вот и всё.
Миллисента почувствовала, что краснеет, но решила, что не позволит себя запутать. Она смело посмотрела прямо в глаза Рабастана и заговорила:
— Кольцо было бы хоть какой-то гарантией тому, что ты на самом деле любишь меня и хочешь провести со мной остаток жизни. Думаешь, я не знаю о том, сколько у тебя было женщин? Не слышу, что о тебе говорят? Что Рабастан Лестрейндж — самый непостоянный мужчина на свете, что в Лютном переулке не осталось ни одной продажной девки, которую он бы не поимел, и что даже до восемьдесят первого года матери запрещали дочерям-дебютанткам даже танцевать с ним, чтобы это не сказалось на репутации?
Теперь Рабастан задумался над ответом. Милли, как оказалось, была неплохо осведомлена о его похождениях. Точно Малфоевский щенок наплел…
— А я на самом деле люблю тебя! — продолжила девушка наступление, подаваясь к Рабастану. — Очень люблю! И боюсь, что ты охладеешь ко мне, как только между нами что-то такое случится. Вокруг столько красивых девушек, а ты не просто чертовски привлекателен, так ещё и Лестрейндж! Не сегодня-завтра Тёмный Лорд раздавит сопротивление, и все меркантильные красотки просто вешаться на тебя станут! А я не то чтобы вейла…
— Как будто кольцо хоть что-то в этой жизни решает! — не выдержал Рабастан. — Рудольфус женат на Беллатрикс двадцать пять лет, и это никогда не мешало… Впрочем, это неважно, — одёрнул себя мужчина. — Я не понимаю, почему ты настолько мне не доверяешь. Как будто я дал хоть один повод с тех пор, как мы вместе. Мне, к слову сказать, тоже не просто ломать многолетние привычки и готовиться к роли примерного семьянина…
— Не просто! — взвилась Миллисента. — В таком случае — не смею утруждать!
Девушка вновь бешено рванула дверь и, с грохотом распахнув её, вылетела в коридор. Рабастан закатил глаза и поспешил следом.
— Куда ты бежишь, Мерлина ради? — вопросил он. — Замок не так просто покинуть.
— Не важно! — запальчиво бросила девушка через плечо.
— Да подожди, Милли!
Не желая бегать за ней по окрестностям, Рабастан схватил девушку за предплечье и удержал.
— Куда тебя доставить? К родителям? — устало и недовольно спросил он.
— Я сама! — буркнула Миллисента, вырывая руку.
— Не веди себя как последняя гриффиндорка, — поморщился Рабастан, мягко, но настойчиво удерживая мисс Булстроуд. — Ещё раз спрашиваю — к родителям?
Милли закусила губу, почувствовав, что в носу опять защипало.
— Нет, к Пэнси, — тихо проговорила она.
Рабастан холодно улыбнулся. Конечно, она сказала дома, что ночует у подруги. Стопроцентное подтверждение его правоты. Заранее решила переспать с ним при условии, что будет предложение. Какая дурость… И очень неприятно, как будто им пытаются манипулировать или вроде того.
— Давно не был у Паркинсонов, надеюсь, не промахнусь, — вздохнул Рабастан и, взяв Милли под локоть, крутанулся на каблуках.
Пространство завращалось, а когда под ногами оказалась твёрдая земля, они уже стояли неподалёку от изящного особнячка во французском стиле.
— Почти близко, — похвалил сам себя Рабастан.
— Спасибо, дальше я сама, — сдержанно проговорила Миллисента, уже вытерев глаза насухо.
Лестрейндж огляделся по сторонам — стояла глухая ночь, снег валил так, что особняк едва виден, неподалёку светились огни маггловского пригорода.
— Я провожу до крыльца, — решил Басти, чувствуя трудно объяснимую ответственность.
— Это совершенно не нужно, — отозвалась Миллисента, подбирая подол платья и пробираясь через сугроб.
Впопыхах она забыла мантию в Лестрейндж-холле, но, прежде чем девушка использовала согревающее заклинание, на плечи ей опустилась большая чёрная мантия. Милли буркнула «спасибо» и не стала больше огрызаться. Путь до особняка Паркинсонов преодолели молча. Рабастан шагал рядом, расчищая им путь с помощью банального Эванеско, направленного на сугробы. У парадной двери остановились.
— Надо как-то войти, чтобы не услышали родители Пэнси, — нехотя проговорила Миллисента.
— Кинь чем-нибудь в окно подружки, — посоветовал Рабастан. — Знаешь, где окно ее комнаты?
Милли указала на хорошенькую округлую башенку с эркерным окном. Пока она озиралась в поисках того, что можно бросить или хотя бы трансфигурировать, Лестрейндж скомкал снежок и довольно метко запустил им прямо в окно Пэнси. Прежде, чем в окошке показалось заспанное лицо Паркинсон, пришлось кинуть ещё два снежка. Увидев Милли, Пэнси жестом показала, что сейчас спустится, и исчезла.
— Не стоит благодарности, — заметил Рабастан.
Миллисента недовольно на него зыркнула.
— Спасибо, — уронила она. — Да, и мантия…
Девушка попыталась её снять, но Рабастан не позволил.
— Потом вернёшь. А теперь — спокойной ночи.
И, прежде, чем Милли успела попрощаться, Пожиратель Смерти отступил на шаг и аппарировал прочь. У Миллисенты опять встал ком в горле и она стала шмыгать носом. Вечер получился ужасным, совсем не таким, как она ожидала. Но, когда Пэнси открыла дверь, Миллисента мигом совладала с собой. Показывать слёзы не хотелось, хотя всё равно нужно было как-то объяснить своё ночное явление.
— Куда твой Лестрейндж делся? — удивленно спросила Пэнси, пропуская Милли в дом и озираясь.
— Спешил, — процедила Миллисента и добавила уже довольно жалким голосом. — У тебя есть что-нибудь сладенькое?
— Ого, дело серьёзное, — протянула Паркинсон. — Проходи, найдём что-нибудь.
***
Рабастан вернулся в Малфой-менор во взбешенном состоянии. При Миллисенте он ещё сдерживал свой гнев, чтобы не испугать девушку, но, едва оказавшись в меноре, пнул попавшегося под ноги домовика. Последний надсадно взвыл, отлетая в сторону, и Рабастан проводил его осатанелым взглядом. Кровь бурлила от досады и расстройства.
В жизни они никогда не опускался до подобных сцен! В обращении с женщинами Рабастан придерживался одного простого правила: как только начинались малейшие дискуссии, он предпочитал удаляться. Всегда находились новые, более простые и доступные варианты, и он мог не беспокоиться о том, что останется один. Тратить же свою жизнь на пустые склоки, выяснения отношений, скандалы — увольте! Он никогда не выносил всех этих женских истерик с заламыванием рук, слезами в три ручья и пустыми упрёками. А если и не получалось избежать ссоры, то он забывал о ней, как о дурном сне, едва только умудрялся улизнуть от нервной дамочки.
Теперь всё было по-другому. Как заведенный Рабастан прокручивал в голове все слова, сказанными Миллисентой, вспоминал свои ответы, пытался что-то анализировать. И с ужасом понимал, что многое на самом деле задело его за живое. Как, например, напоминание Милли о его старых грешках. Тоже, вспомнила, что там было до восемьдесят первого года! Это было то до её рождения, помилуй Мерлин. Он тогда был другим, время было другое… Нет, это было в высшей степени обидно! Рабастан ведь действительно проводил над собой большую работу, впервые в жизни пытаясь вести себя правильно, быть верным и терпеливым, брать ответственность не только за себя, но и за другого человека… И в итоге гора упрёков!
Первой мыслью было отправиться в Лютный переулок и закатить такую гулянку, чтобы на завтрашний день половина куртизанок не могла с постели встать. Но Рабастан быстро отмёл эту идею. Слишком уж он был взвинчен, настроения скалиться и сорить деньгами не было. Скорее хотелось с кем-то поговорить. Но был уже четвёртый час ночи и все обитатели Малфой-менора наверняка спали и видели свои сны. Пойти проверить, спит ли брат? Нет, у Руди и так бессонница, не дай Мерлин его разбудить — приложит чем-нибудь крепким спросонья. И всё же оставаться одному не хотелось.
Басти Лестрейндж обошёл те места, где мог бы быть кто-нибудь из Пожирателей: библиотеку, бильярдную (где хранилось прекрасное огневиски в маленьком стенном шкафчике), большую гостиную… Никого не обнаружив, он решил спуститься на кухню и поживиться чем-нибудь. И вот там-то наткнулся на Долохова, который сидел у грубого высеченного камина и жевал хлеб с сыром. Эльфы-домовики, уже начинавшие стряпать булочки к завтраку, опасливо передвигались по кухне на цыпочках.
— С задания? — удивился Рабастан, глядя на полностью одетого Антонина и на мантию Пожирателя, аккуратно свернутую рядом.
— Заклинание Табу опять сработало, — устало протянул Долохов. — Мы с Трэверсом сорвались ловить. Мантикора им в дыхло, и приспичило же в ночи трепаться! — выругался он. — С полуночи гонялись по лесу, да так никого и не поймали… Тёмный Лорд будет недоволен, — как бы между делом добавил Антонин.
Рабастан отсёк немного сыра от большой головы и, жуя, опустился рядом с Долоховым на лавку.
— Подай вина что ли, — велел он домовой эльфийке, месившей тесто.
Та суетливо бросила своё занятие и поспешила поставить на стол глиняный кувшин, только принесённый из погреба, и два простых стакана. Рабастан налил себе и Антонину, который как раз прикончил свой нехитрый бутерброд.
— Ты-то что бродишь средь ночи? — поинтересовался Долохов, принимая стакан вина из рук Рабастана.
Лестрейндж отмахнулся и, стукнув стаканам о стакан Антонина, сделал несколько больших глотков.
— Понятно, — усмехнулся русский.
— Что понятно? — вскинулся Басти.
Он уже пожалел, что встретил кого-то. Идея рассказывать о своём фиаско теперь не казалась заманчивой. Впрочем, рассказывать ничего и не нужно было. Антонин уже скользнул взглядом по нарядной одежде Рабастана и теперь понимающе скалился.
— Невинное свидание, — заявил Рабастан. — Мисс Булстроуд — девушка из очень хорошей семьи, я слишком её уважаю.
Антонин молчал, и по его лицу было сложно сказать, поверил он или нет. Рабастану казалось, что голубые глаза собеседника смеялись, а, может, это были только отсветы камина.
— Правильно, — наконец, ответил Долохов. — Ещё неизвестно, как всё закончится.
— То есть? — не понял Рабастан.
Старший товарищ посмотрел на него и покачал головой.
— Как знать, что будет завтра, — осторожно проговорил Антонин Долохов. — Не дай Мерлин что, и подружке придётся отвечать за связь с Пожирателем Смерти.
Лестрейндж вспыхнул праведным гневом.
— Не веришь в победу Тёмного Лорда? — с затаённой угрозой в голосе спросил он.
— Голову положу за неё, — негромко проговорил Антонин. — Но слишком уж много случайностей с этим Поттером…
Ответ был неоднозначным. Рабастану было странно видеть сомнение в старом боевом товарище. Такой лихой Пожиратель Смерти — и сомневается в силе Тёмного Лорда?
— Тёмный Лорд уже победил, осталось только сопротивление добить, — упрямо заявил Рабастан.
— Это вопрос времени, — как бы соглашаясь, заметил Антонин.
— Так что же ты тогда сомневаешься? — не вытерпел Рабастан.
Долохов посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом.
— Не сомневаюсь, — ответил он наконец. — Но пока не стал бы брать на себя ответственность за кого-то. В подземелье вон девчонка сидит не старше твоей Булстроуд. Где гарантия, что эти ублюдки из Ордена Феникса не захотят провернуть нечто подобное?
— Дочка издателя «Придиры»? — хмыкнул Рабастан. — Да ей в пору благодарной быть, что они с папашей легко отделались! После того, что тот в печать пускал!
Антонин медленно кивнул. А у Лестрейнджа вдруг возникла блестящая идея.
— С другой стороны, доля правды в твоих словах есть… — протянул он. — Было бы неосмотрительно, скажем, заключать помолвку, учитывая обстоятельства… Это бы поставило Миллисенту под удар, ведь рано или поздно все узнали бы, что она обручена с Лестрейнджем…
От души отлегло. Рабастан уже знал, как помирится с Миллисентой.
— Да и просто лишнее это сейчас, — твёрдо сказал Антонин, отставляя пустой стакан из-под вина. — Привязанности, слабости… Мы — карающая длань Тёмного Лорда, его Ближний Круг. А когда в голове заседает женщина, то очень просто попасть под шальное заклинание в бою. Концентрация не та.
То, с каким внезапным убеждением говорил Долохов, натолкнуло Рабастана на мысль, что речь уже совсем не о нём самом и Миллисенте.
— Постой-постой, — поспешил вставить Лестрейндж. — О какой это женщине речь?
Долохов по-волчьи сверкнул глазами исподлобья.
— Я гипотетически, — отрезал он.
Пришла очередь Рабастана понимающе улыбнуться и промолчать. Что-то его товарищ темнил. Когда только успел присмотреть себе кого-то?
***
Пэнси Паркинсон поила подругу успокаивающим чаем с мятой и слушала длинный, сбивчивый и возмущенный рассказ. Когда Миллисента закончила, Пэнси не спешила отвечать. Многозначительно поиграла бровями и отпила чая.
— Ну, что ты молчишь? Права я или нет? — нетерпеливо спросила Миллисента.
Теперь, рассказав о своей ссоре с Лестрейнджем, она чувствовала себя немного полегче. Но всё равно всё ещё злилась на Рабастана.
— Наверное, права, — задумчиво проговорила Паркинсон, у которой сна уже ни в одном глазу ни было. — Если есть какие-то сомнения, лучше не переводить отношения в горизонтальную плоскость, полагаю. Я только одного никак не могу понять — ты с чего вообще решила, что Лестрейндж сделает тебе предложение на Рождество?
— Как это — с чего? — изумилась Миллисента, захлопав ресницами от крайнего удивления. — Всё ведь к этому шло. Я была представлена его семье, он побывал у моих родителей. Все говорили о нашей будущей совместной жизни, о том, что летом можно будет заключить официальный союз…
— Ну во-первых, до лета ещё далеко, — заметила Пэнси. — День всех влюбленных так-то тоже подходящий повод, чтобы попросить твоей руки. А во-вторых, сам Лестрейндж-то что говорил? С ним ты обсуждала ваше будущее?
Миллисента закивала и уже открыла было рот, чтобы рьяно это подтвердить. Но тут, вспоминая все их разговоры, с ужасом и стыдом поняла, что непосредственно о свадьбе они никогда и не говорили. Рабастан говорил о том, что хотел бы отдохнуть в Европе после окончательной победы Милорда, что скорее всего они смогут жить в Лестрейндж-холле после ремонта, что через полгода-год установится порядок в Магической Британии, и тогда наступит время для мирной жизни. Что, когда она закончит Хогвартс, они смогут связать свои судьбы, если всё будет благополучно…
Паркинсон выжидательно смотрела на Миллисенту, но та прикусила язычок.
— Да, наверное, он ждёт Дня всех влюбленных, — заключила Милли.
«По крайней мере, если Рабастан после сегодняшнего не догадается официально попросить моей руки, у меня уж точно будет повод не доверять ему», — решила Милли.
