Я не самоубийца, я не хочу, блять, умирать. Я просто хочу закрывать глаза и чувствовать себя нормально, Но каждый день мне хочется сдохнуть. (Jake Hill & Josh A — Suicidal Thoughts)
Рабочий день подходит к концу. На улице зажигаются фонари, вечереет. Отработав смену и передав дежурство напарнику, Минхо направляется в сторону дома. Тратить деньги на автобус он не хочет — бережёт даже мелочь. Еле-еле перебирая ногами, Минхо сгорбленно бредёт в холодную вонючую квартиру, хотя идти больше часа. Долгий путь его не смущает: лучше так, чем платить за поездку. Ли ни о чем не думает — смысла нет. Если только о сестре, но от этих мыслей все сжимается: они душат, доводят до истерик, не позволяя ничему светлому пробиться сквозь прочную оболочку отчаяния. Вспоминая её, кроме вины Минхо ничего не испытывает. Он уверен — его существование только всё портит. Поэтому он пытается навредить себе. Физическая боль напоминает Минхо о том, что он всё ещё не смог умереть. Минхо утопает в депрессии и мрачных мыслях. Он понятия не имеет с каких пор чувства усталости и одиночества стали его постоянными спутниками. Ли уже не сопротивляется этому состоянию, понял — бессмысленно. Подойдя к дому, Минхо останавливается на пару минут, борясь с желанием простоять здесь всю ночь, лишь бы не заходить, не видеть того, что ждёт за разбитой дверью. В данной ситуации перспектива замерзнуть — привлекает. Тонкая куртка не спасает от холода, а получить переохлаждение не так уж и сложно. Ему вовсе не страшно остаться около подъезда, но всё же он делает шаг к дому, сам не понимая зачем. По инерции, по привычке, ведь делает так каждый день. Хотя сдохнуть на улице было бы гораздо лучше. Протяжный дверной скрип слышат родители и, словно коршуны, окружают Минхо. — Деньги принёс? — руки матери и отца бесстыдно шарят по карманам куртки, ища жалкие бумажки. — Дай! Отдавай! — глаза у обоих горят от недостатка алкоголя, и даже пена у рта виднеется. Мерзко. Оттолкнуть их и уйти в свою комнату не получается. Драться с родителями не позволяет совесть, даже когда они в таком состоянии — отнимают у собственного сына деньги на спирт. — Где ты их спрятал? — кричит мать, хватая его за грудки, и трясёт словно сумку, в недрах которой нужно срочно найти какую-то маленькую вещицу. — У меня их нет, — Минхо спокоен, смотрит ей прямо в глаза, вызывая ещё большую ненависть. — Врёшь, сука! — тело словно протыкают тысячи иголок — внезапный удар костлявой руки по щеке заставляет отшатнуться и врезаться в дверь, — Отдай мне! — это безумие. Мать кричит и преграждает дорогу в комнату. Она не останавливается. Удар за ударом проходятся по ослабевшему телу. Даже через одежду Минхо остро чувствует, как к нему под кожу словно пробирается игла, выпуская инъекцию с отравляющим раствором и новые синяки разукрашивают беспомощное тело. Минхо до сих пор не может к этому привыкнуть. Каждый день к нему относятся как к ничтожеству, не воспринимают за человека, но он не в силах смириться с этим. Он поднимается, стараясь незаметно пройти мимо, слиться с багровым цветом стен в коридоре, избежать нового столкновения, но мать не позволяет: вцепляется ему в волосы ещё сильнее и кидает на пол, продолжая наносить удары. Как же сильно алкоголь меняет людей. Где его любящая мать? Где тот ангел, которому он посвящал стихи? Куда делась чудесная женщина, говорившая: «Я тебя люблю, Минхо-я»? Сейчас вместо неё ведьма с взлохмаченными волосами, торчащими, как пакли. Она и на человека не похожа — ходячий скелет, причиняющий одну лишь боль. Минхо пытается закрыться руками, вырваться, сбежать. Он провинившимся зверёнышем ползёт к двери в свою комнату, где-то внутри крича, как хочет уйти. Мать так просто не отпускает, хватается за карман куртки, разрывая её. — Никчёмный сосунок, — рявкает где-то в стороне отец, пиная парня в спину, — Проваливай! — тем самым словно прерывая очередной цикл издевательств. Он не обращает внимания на свернувшегося в комок сына, помогает подняться жене-алкоголичке, поддерживая её и шоркая ногами в сторону кухни, где на грязном столе, залитом блевотиной, полном очистков и протухших продуктов, стоит запотевшая от бесконечного перегара бутылка. Пока внимание старших полностью сфокусировано на распитии остатков горечи, Минхо добирается до своей комнаты и закрывает дверь на хлипкую щеколду. Он не может подняться с пола, лишь прислоняется спиной к двери и прячет лицо в ладонях, позволяя себе, впервые за день, дать слабину и заплакать. От обиды, боли, ощущения собственной никчёмности и от того, насколько же стены тонкие, раз через них прекрасно слышно, как родители в очередной раз перемывают ему косточки. — Когда я уже сдохну? — Минхо хрупкой ладонью стирает слёзы и достаёт из кармана баночку с лекарствами. Качаясь из стороны в сторону и из последних сил перебирая ногами, доходит до тумбочки, не наливает воду в стакан, а выпивает прямо из кувшина, обливая ворот футболки, принимает последние две таблетки. Мокрый, избитый, Ли падает на кровать, не удосужившись снять одежду, и прикрывает глаза. Тело ломит, голова гудит нещадно, словно внутри сумасшедшая обезьяна долго бьёт в гонг, наблюдая, как никому не нужный и отчаявшийся человек проживает ещё один бесполезный день. Солёные слёзы стекают по щекам, оставляя после себя горячие следы. Иногда кажется, что от глаз до подбородка проходит бороздка от бесконечного ночного плача. Минхо снова влепили тонну пощёчин. Он снова ощутил себя ничтожеством. Перед глазами вспыхивают картинки-воспоминания, показывая лишь ужасное, больное и жалкое. Минхо бы сейчас с удовольствием достал нож и перерезал себе глотку. Мысли о суициде никуда не уходят. Минхо жалкий. Никчёмный. И нет в такой жизни никакого смысла. По крайней мере, он сам так думает уже очень давно. С трудом поднявшись с постели, он смотрит на лежащие на тумбочке ножницы. Острое лезвие блестит, словно зовёт к себе. У Минхо нет причин не доверять этому зову. Он послушно берёт ножницы в дрожащую руку и сжимает покрепче. Оборачивается, смотрит на себя в зеркало, будто в последний раз, Минхо не испытывает к себе жалости, лишь видит человека, который больше не может жить ради ничего, жить, потому что надо. Его лицо, тело, руки, глаза — от самого себя противно. Тошнота подступает к горлу. Рвёт. Живот ноет, и Минхо не первый раз за день встречается с полом, на этот раз выливая накопившуюся желчь. — Когда же ты сдохнешь, уёбище? — хрипит сам себе Минхо, падая рядом со рвотой, совершенно не брезгует, ведь и без этого всё время чувствует себя грязным, — Убейте меня, — белый потолок давит, как в психушке, сводит с ума, — Кто-нибудь, пожалуйста…***
Минхо не помнит, как сумел перебраться на кровать и оказался под одеялом, вонючим, прокуренным, тонким и плесневелым. Уснуть не получается, пьяный бред родителей слышно через картонные стены. Они всё не успокаиваются и каждые пять минут ломятся к сыну в комнату, продолжая требовать от него одни лишь деньги. — Сволочь, — Минхо вздрагивает, слыша звук разбитой рюмки и последующие за ней ругательства, — Чтоб ты сдох! — он бы с радостью. В комнате душно. Дышать невозможно. Минхо поднимается с кровати, открывает нараспашку окно и впускает холодный ветер. Тяжело. В груди всё сдавливает, дыхание учащается, словно он и не помнит, как легко, рефлекторно это должно получаться, ведь это естественный процесс. Так почему Ли должен мучиться, чтобы просто вдохнуть? Зажмурив глаза, Минхо представляет себя на краю той самой крыши, с которой сегодня утром не получилось сигануть вниз, потому что он оказался пойман тем парнишкой. Его имя Минхо повторял снова и снова, лишь бы не забыть. А сейчас, как бы ни старался, не может вспомнить. Возможно, Минхо увидел в том парне прежнего себя - юного, доверчивого, того, кто старался помогать всем, не требуя ничего взамен, не веря, что жизнь может быть жестокой. Но, несмотря на всё это, там, на краю, намного спокойнее, даже воздух абсолютно другой, он обволакивает сознание. Здесь и сейчас всё ощущается совсем иначе. В голову парня лезут только противоречивые мысли, вгоняя в ещё больший ступор, вместе с чёрными дурманящими картинками-воспоминаниями из прошлого, наполненными отчаянием, истериками и диким воем, фильмами, которые он никогда и не смотрел, но которые отрывками ужаса навсегда отпечатались в сознании. Минхо падает на колени, представляя полёт вниз, который мог у него сегодня состояться, если бы не остановил голос-колокольчик, принёсший давно забытое умиротворение и тепло, покоившееся в груди. Сейчас он не хочет ни о чём волноваться, он откидывается назад, соприкасаясь с холодным полом. Мог бы быть только тот самый асфальт? Мог бы он ничего сейчас не чувствовать? Я устал. Зацепиться за надежду, увидеть свет в конце тоннеля — он не задумывается о таком. Раскинув руки, представляет снова и снова, как падает в неизвестность, как его тело рассекает тяжёлый воздух и вот сейчас… сейчас, его тело разобьётся… совсем скоро, осталось лишь подождать совсем немного. Но снова тот парень с крыши не даёт ему разбиться, снова его громкий голос раздаётся в голове Минхо. «Эй! Не прыгайте, пожалуйста!» «Твоя жизнь - длинная полоса, которую только ты способен сделать взлётной. Понимаете, о чем я?» «Меня зовут Хан Джисон!» «Ли Минхо? Вас зовут Ли Минхо?» «Приятно познакомиться, Минхо!» «Пожалуйста, звони мне. Я переживаю!» «Минхо!» — голосом Джисона звучит в голове. «Минхо!» — и этот парень смотрит злобно. Так, как на него обычно смотрят... — Минхо! Нет, это не может быть Джисон! Джисон дружелюбный, он... — МИНХО! — парень подскакивает с пола, оборачиваясь на дверь. Родители не могут просто так оставить его в покое. Долбят в вываливающуюся из петель дверь, выпрашивая деньги. Раздражает. Он не различает голоса, они слились в один приставучий ком, от которого просто хочется избавиться. Сжимая кулаки, пересиливая себя и свой гнев, Минхо молчит. Но по голове, продолжают долбить — сильнее, настойчивее. Терпение иссякает. Ногти протыкают тонкую кожу ладоней и кровь струится темно-алыми каплями. Минхо не понимает, когда успел неосознанно нанести себе очередные ранки, но лучше не становится. Это изматывает, надоело. Так надоело, что парень со всей дури бьёт кулаком по полу, прикусывая язык, ведь его слова никогда не имели значения. Он больше не чувствует себя человеком. Глаза слезятся, но Минхо не может позволить себе плакать. Он не может быть слабым. Крик — единственное спасение. Всё что в нём накопилось за это время вырывается наружу. Он измученный, хриплый, но громкий. Минхо мечтает, чтобы его боль услышали, и готов сорвать голос, лишь бы его оставили в покое или хотя бы спасли. Его скручивает, выворачивает наружу, и он валится на пол. Страшно. — Пожалуйста, — крик превращается в шёпот. Его тянет обратно. Слёзы всё-таки льются по лицу, — Я устал, — посиневшими, дрожащими от озноба руками, обняв себя, Минхо пытается согреться. — Устал. Его жизнь — пытка. Я смогу выжить?***
Избитый, еле подающий признаки жизни, Минхо лежит на холодном полу. Свистящий в комнате ветер словно обрушивает на него шквал колких иголок. По коже бегают мурашки, вытягивая тяжёлые вздохи. Он сворачивается клубочком, не принимая во внимание, что окно раскрыто нараспашку и шторы разлетаются в разные стороны, позволяя морозному ветру укутывать всё помещение в наступающее зимнее небытие. Поднявшись на дрожащих руках, Минхо чувствует себя так, словно по нему не раз проехались катком. Ноги не ощущают пол, настолько ватные, что добраться до телефона становится настоящим испытанием. Картинка плывёт, предметы интерьера летают по всей комнате, сфокусироваться невозможно. Слабость в теле тянет вниз, в болото новой боли, ещё более жгучей и опасной, вызывая приступ тревоги. Всё хорошее, кажется, уходит из головы. Минхо смотрит на время. Яркий свет от дисплея ослепляет глаза, привыкшие к кромешной темноте. Приходится долго моргать, прежде чем увидеть сами цифры: Четвертый час ночи. Не так и плохо. Голова шумит, внутри словно стрельба, стоять и рассматривать цифры не выходит. Он падает на кровать, залезает с головой под тонкое одеяло. Омерзительный запах ощущается острее, в желудке бурлит, ком подступает к горлу — наверняка опять стошнит. Запахи табачного дыма, гари, нестиранного несколько недель белья и собственного пота вытягивают из-под замызганной ткани. Кровать неудобная, пружины выходят наружу, впиваются в и без того израненное тело, оставляя ржавые порезы, усугубляют ситуацию — не уснуть. Он ворочается, но найти удобное положение не получается: на левом боку болит сердце, на правом дыхание спирает, на спине он будто в гробу. Уснуть уже вряд ли получится. Минхо садится, зарываясь руками в темные волосы. И они безжизненными стали. Раздражает. Ему бы в ванную сходить, освежиться, да с родителями неохота сталкиваться. Он прекрасно слышит, как они разговаривают. Каждое слово сводится к нему. — Чем я это заслужил? — вместо приятного голоса, который так любили учителя, которым восхищались когда-то одноклассницы, выходит один лишь хрип. Совсем скоро он разучится говорить. Сидеть оказывается тоже тяжело. То ли душно, хотя окно до сих пор качается из стороны в сторону, то ли Минхо разучился понимать свой организм. Он падает на спину, зажмуривая глаза. «Сбежать бы,» — мимолетная мысль. Темнота. И писклявая тишина, давящая на виски. Не нравится. Минхо резко выставляет перед собой руку, разворачивая запястьем на себя: кровавые полоски здесь к месту. — Красиво, — он улыбается глупо и безумно, начинает хохотать. Истерика. И слёзы. Минхо тянется к пачке сигарет, доставая одну и закуривая, не вставая с кровати. Всё равно никто не видит. Невкусно, но хочется. Едкий дым, рассекает комнату, а он вдыхает его в свои лёгкие. Пальцы дрожат, сжимая сигарету, пепел падает на одеяло, прожигая его. Минхо больше не подносит сигарету к своим истерзанным губам, не затягивается — смотрит, наблюдает, как быстро она тлеет. Невольно сравнивает себя с ней, ведь и правда чем-то похожи — тратятся впустую. И тут желудок Минхо решил пообщаться с китами. Он болезненно взвыл. Действительно, Ли даже не помнит когда последний раз нормально ел. Да и нечего есть. Ещё и вывернуло пару часов назад. А вот Джисон сейчас, наверное, давно крепко спит, наевшись перед сном до отвала вкусной домашней еды. Он там что-то говорил.. «У меня самая вкусная бабушка - пальчики оближешь! Клянусь!» Что-то не то. Или речь шла о стряпне его бабушки? Какие-то булочки или пирожки? Точно! Джисон что-то говорил про булочки. У Минхо есть еда. Он не может в это поверить, но, тем не менее, отчётливо помнит, как Джисон вручил ему тот самый пакетик с домашними булочками почти сутки назад. Тогда они были ещё тёплыми. Куда я дел тот пакет? От нахлынувших непонятных мыслей докуривать не хочется. Он тушит сигарету о стену, оставляя в обоях очередной прожог и пытается вспомнить где могут находится булочки. Минхо поднимает с пола куртку. Проверяет карманы, но ничего в них не находит. Живот ещё сильнее начинает выть, требует хоть какой-нибудь еды. Парень надавливает на него, просит заткнуться, и снова по дырявым карманам шарит. Пусто. Может? Минхо почему-то кажется, что те самые булочки, о которых он сейчас думает, находятся именно в коридоре. Скорее всего выпали из кармана в тот момент, когда мать его бесстыдно порвала. Откинув куртку в сторону, парень поднимается с кровати и осторожно подходит к двери, стараясь обойти препятствие в виде скрипучего пола и никоим образом не желая привлечь к себе излишнее внимание. Он не хочет лишний раз сталкиваться с пьяными родственниками. Родители совсем недавно перестали сыпать обвинения в сторону сына. Ли снимает щеколду и как можно тише приоткрывать дверь. Ищет глазами пакетик и… Действительно, тот валяется в пыльном углу. Парень прикрывает глаза, делает глубокий вдох и, собравшись с духом, пока в квартире стоит гробовая тишина, скорее открывает дверь, забирает пакет и мигом возвращается обратно в комнату, не переводя взгляд в сторону кухни. Ему совершенно не интересно чем заняты родители, лишь бы его больше не донимали. Забравшись с ногами на кровать, Минхо пару минут смотрит на угощение в своих руках. Булочки давно остыли, былое тепло испарилось. И на вид они не очень, половина, так вообще, раздавлена. Сладкий джем вытек и размазался по всему пакету. Руки быстро запачкались, но несмотря на это Минхо достал одну булочку и откусил кусочек. Мягкие и… Откусив ещё, убедился, что спаситель был прав. Вкусно. Минхо давно не ел ничего подобного, но наслаждаться едой нет времени. Ему бы утолить голод, больше ничего не надо. Хоть булочки и холодные, липкие и джем стекает на одеяло, марает одежду, парень об этом не задумывается. Приторно и слишком сладко, но хочется ещё. Минхо достаёт одну за другой. Практически всё съедает и стирает тыльной стороной ладони липкий джем с искусанных губ. Парень кидает пакет с оставшимися раздавленными булочками на тумбочку около кровати, пьёт воду, всё также из кувшина, снова обливается и ложится спать. Так и не найдя удобного положения, Минхо прикрывает глаза, утопая в ярком сне.***
— Минхо, ты опоздаешь, — сквозь сон он четко слышит ласковый голос мамы, что-то забытое, непривычное. — Просыпайся, пора завтракать, — Минхо лениво приоткрывает глаза и, правда, видит перед собой маму в легком синем платье. Она по-доброму улыбается. После того, как мама уходит, оставляет сына одного, успевая напоследок мягко сказать: «Не задерживайся» Минхо осматривается вокруг. Он совершенно не узнаёт свою комнату: не видит грязи и огромного слоя пыли, паутины в уголках комнаты больше нет, и постель воняет не гарью, а порошком с нотками сирени. От мамы тоже всегда пахло сиренью. В его «убежище» больше не темно, а светит солнце, напоминая о том, что можно просыпаться с радостью. Чересчур странно всё это. Минхо босиком второпях семенит на кухню, не умываясь и не проводя себя в порядок. Он умер? Или окончательно сошёл с ума? За чистым кухонным столом, на котором ещё вчера вечером стояла одна лишь бутылка среди кучи грязи, сейчас сидит отец и сосредоточенно читает газету. Он всегда просматривал их по утрам, пока не погряз в горькой жиже. Мама же ходит вокруг, заставляя стол разнообразными блюдами, приготовленными на скорую руку. Давно он не чувствовал настолько приятный аромат — желудок урчит. — Сына, садись, — вот только тело парализует, и парень шага сделать не может. Молча смотрит на родителей, как на чужих людей, он давно не видел их такими живыми, — Минхо, всё хорошо? — женщина обеспокоенно касается его плеча, он, удивлённый, падает на стул. — Кофе будешь? — интересуется отец, перелистывая страницу и приятно шурша бумагой. — Да, — так тихо отвечает Минхо, что мама не сразу слышит его, но включает кофемашину. Вроде бы всё хорошо, но что-то сосет под ложечкой, не даёт до конца расслабиться. Но запах кофе резко будит, и Минхо не хочет больше сомневаться. Сейчас всё в порядке, возможно, так и будет дальше. — Оппа! Минхо столбенеет, стоит услышать позабытый детский голосок, как на кухню забегает его младшая сестра. — Оппа, ты заплетёшь меня? — сестра не сводит с него карих глаз с тёмно-зелёным блестящим отливом. Она всё такая же красивая, нет, даже красивее. Она самая красивая девочка. Минхо не может сдержать улыбки и кивает молча, приглашая сестру сесть на соседний стул, и принимает из её рук расчёску и разноцветные резинки. — Мина-я, может, дашь брату спокойно позавтракать, а я тебя заплету? — предлагает мама. — Нет! — девочка капризничает, прижимаясь к брату. — Всё нормально, — Минхо аккуратно расчёсывает длинные каштановые волосы сестры, начиная медленно заплетать ей косички, выходит у него это весьма неплохо. — Может, парикмахером станешь? — мама смеётся, подначивая и отца к этому. На кухне раздается приятный смех. Это счастье? Но неожиданный звонок в дверь, разрушает всю атмосферу. — Сынок, открой дверь. Минхо слушается, откладывает в сторону расческу и целует сестру в затылок, направляется к двери. Повернув ключ, он замирает. — Деньги! Дай мне деньги! — нет. С той стороны порога стоит мать Минхо. Нет, не та светлая женщина, что только что готовила завтрак для всей семьи, а та самая безумная алкоголичка. Женщина хватает парня за грудки и больше она не похожа на милого ангела в синем платье. Её лицо сморщенное, а руки костлявые, оставляют царапины, вырывают из неги. — Отдай мне их! — её крик сводит с ума. Минхо подскакивает с кровати, слыша, как в его дверь продолжают стучать. Так это был сон! Парень вылезает из-под душного одеяла, стирает капли пота с лица и обувается, тело ещё сильнее ломит — на нём словно пахали всю ночь. Несмотря на боль, он продолжает одеваться, накидывает на плечи порванную куртку и забирает телефон, не проверяя время. Он собирается поскорее уйти на работу, и неважно, насколько рано он придёт. Сегодня смена на автозаправке. Минхо достаёт помятые бумажки из кармана джинс и отсчитывает две купюры, а оставшиеся деньги прячет обратно. Открыв дверь, он, не медля, протягивает деньги матери, лишь бы от него хоть ненадолго отстали. От внезапного жеста женщина цепенеет, и парень бесцеремонно обходит её, двигаясь в сторону выхода. Минхо не обращает внимания, как ему вслед кричат безумные «спасибо». Ли покидает дом до захода солнца. Его одинокая сгорбленная фигура скрывается в пыльном городе. На улице паршивая погода: ветрено и дождливо. Минхо ступает на асфальт, оказываясь под дождём. Надеюсь, я сдохну от воспаления лёгких.