Если бы я мог вернуться в прошлое

      В ту ночь Ванцзи погиб на руках у брата.       Его последние вздохи были посвящены Вэй Ину и Сичэню. Но, увидев слëзы, стекающие по щекам брата, он подумал, что смотреть на это намного больнее, чем быть пронзëнным мечом. Ванцзи всегда понимал, что Лань Сичэнь не был в силах сдержать своё обещание всегда быть рядом. Если подумать, ни один человек не смог бы стать исключением. Именно по этой причине после смерти матери Лань Чжань стал постепенно увеличивать расстояние между ними, выстраивая перед собой стену, за которой он мог чувствовать себя в безопасности. Но это не всегда работало. Лань Сичэнь мог видеть всë насквозь, как будто той стены никогда не было. Он всегда мог читать все его мысли. Лань Ванцзи знал, что это расстояние между ними причиняло брату боль, но ещë больше он боялся столкнуться с миром без него. Ему нужно было научиться выживать самому, чтобы не быть от кого-то зависимым. По крайней мере, так он оправдывал свои действия.       Лань Чжань видел, как вздрогнул Лань Сичэнь, когда он первые назвал его не гэгэ, а просто «старший брат». До этого, когда дядя сам говорил ему, что правильнее было бы использовать формальные обращения, он не хотел этого. Он хорошо помнил, как сидел на коленях у матери, она указала на место рядом с собой, где был Лань Сичэнь, и сказала ему: «А-Чжань. Это твой гэгэ. Он всегда будет защищать тебя», после чего она аккуратно передала ребëнка брату, который с нежностью прижал его к себе. — Верно. А-Чжань всего лишь ребëнок. Дети не умеют защищать себя. Гэ защитит А-Чжаня, — брат тепло улыбнулся. Он не знал, почему это воспоминание так глубоко укоренилось в самой сердцевине его памяти.       Потом мама перестала открывать ему дверь. Это было ужасно больно. Лань Сичэнь дал обещание никогда не покидать его, и на какое-то время это помогло. Тем не менее, по прошествии времени, когда он опустился на колени перед дверью, которая не открывалась, Лань Ванцзи осознал настоящую природу человеческого существования, и страх остаться в одиночестве поселился глубоко в его костях. А что, если брат тоже уйдет? Никто не знал о его переживаниях. Это была тайна, которую Лань Ванцзи намеревался хранить до последнего вздоха. Единственное, что он скрывал от брата — свои кошмары. Все считали, что именно смерть матери преследует его во сне. Но они ошибались. То, что заставляло Лань Ванцзи просыпаться среди ночи, крича в агонии и ужасе, было не сном об уходе их матери, а сном, в котором Лань Сичэнь бросал его, а он не мог догнать, как бы быстро не бежал и как бы громко не кричал: «Гэ! Не оставляй меня!». В те ночи, он мог успокоиться лишь тогда, когда забирался к брату в постель и держал его за руку до тех пор, пока не засыпал. Он знал, что, в отличие от того кошмара, его брат никогда не отвернëтся от него, а наоборот, как обычно обнимет, приговаривая привычное: «Всё в порядке, А-Чжань. Я здесь, я рядом», и этого было вполне достаточно.       Но постепенно этот глубокий страх потерять брата привëл к тому, что он начал жить сам по себе. Ванцзи не хотел быть обузой для Сичэня, который в будущем должен был стать главой ордена. Поэтому Лань Ванцзи перестал искать утешения, когда ему вновь снились кошмары. В конце концов, ему было больно смотреть на то, как брат протягивал руку, чтобы утешить его и поговорить с ним. С тех пор обращение «Гэ» стало чем-то слишком болезненным. «Гэ» означало заботу, объятия, и руку, крепко держащую его и никогда не дающую упасть. Лань Ванцзи больше не мог произнести это слово вслух. Формальное обращение «Старший брат» позволяло ему видеть в Лань Сичэне уважаемого человека, которого он безоговорочно любил, но впредь держал за этой хрупкой стеной. Таким образом, их жизнь разделилась на «до» и «после». Они всë ещё были близкими братьями, но уже с чëткой границей между ними.       В день, когда Ванцзи дали это вежливое имя, он сразу же попросил Сичэня обращаться к нему именно так и никак иначе. И он подчинился. Тем не менее, Лань Ванцзи сделал вид, что не видел ту едва заметную обиду, появившуюся в самом уголке искренней улыбки брата. — Если ты действительно этого хочешь, А-Чж… Ванцзи… — Лань Чжань опустил голову не в знак согласия, а лишь для того, чтобы не смотреть на него своими внезапно защипавшими глазами. «Так будет лучше» — убеждал он себя. Но это было совсем не так. Со временем они оба привыкли к такому раскладу, и, несмотря на всë это, Лань Ванцзи всегда знал, что брат любит его, а он любил его в ответ, и это было единственное, что мешало ему пасть на колени перед Лань Сичэнем в раскаянии за ту боль, которую он причинил им обоим. Были времена, когда Лань Ванцзи мог попросить обнять его. Но с тех пор просьба застывала в немом звучании, но брат всегда мог понять, чего он хотел, и в таких случаях просто аккуратно обнимал его за плечи, уважая установленные между ними границы. Одной доброй улыбки было вполне достаточно.       Теперь, глядя на всегда такого благородного и элегантного, но до глубины души сломленного человека, Лань Ванцзи понял, что он был дураком. Ирония судьбы заключалась в том, что именно он оставил Лань Сичэня позади, потратив много лет и сил на создание той стены, которой вообще не должно было существовать. Когда неумолимая духовная сила брата пыталась сохранить ему жизнь, из глубины его души, наконец, вырвалось самое важное и драгоценное обращение. — Гэ.       Он видел, как лицо брата стало ещё более горьким, и в этот момент Ванцзи решил, что будет держаться за свою жизнь так крепко, как только сможет. Он всегда был эгоистом. Даже в этот момент он думал только о Вэй Ине, и о том, как больно ему было бы, увидь он смерть своей сестры. Но вышло так, что Лань Сичэнь теперь должен был испытывать эти страдания. Душа Лань Ванцзи корчилась в агонии. Что же он натворил? Все эти годы он принимал заботу брата как должное. Он причинил ему огромную боль. Ванцзи понял, что всë это время нëс на себе бремя раскаяния. За то, что не был достаточно хорош для того, чтобы мама его не покинула, а отец не отвернулся от него. Он себя сам наказывал, но, в конечном счëте, утянул за собой и брата. Сожаление обвилось вокруг него мëртвой хваткой, высасывая все силы, которые у него ещë оставались. Его душа была на грани того, чтобы покинуть тело.       Но его брат… брат, который защищал его всю жизнь… его духовная энергия рванулась в отчаянной попытке удержать Ванцзи на земле и буквально заставила вернуться туда, откуда он медленно уходил. Лань Ванцзи боролся со смертью и протягивал руку, чтобы удержать жизненную силу, так свободно предложенную ему. Он был близок к тому, к чему стремился, когда вдруг сильное притяжение вернуло его к тому, с чего он начинал. — Нет!       Он с вызовом вскрикнул и начал всë сначала. Его сила вспыхивала всë ярче и ярче, бросаясь к нему с цепкой преданностью. Как будто говоря ему, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, пока не воссоединится с ним вновь.       Лань Ванцзи чувствовал, что кто-то ещё был рядом, но он сосредоточился лишь на своëм брате и обжигающей горячей духовной энергии, которую он направлял в него. Огромный поток посылался в его тело. Должно быть, ему помогали другие заклинатели. Влиянию смерти невозможно было сопротивляться, но Лань Ванцзи всегда был упрям. Усилием воли он протянул руки к брату.       Гэ.       Он должен был всë исправить. Он хватался кончиками пальцев за жизнь, как за спасательный круг. Всë было не напрасно, сила откликнулась. Она вспыхнула белым пламенем ещë одной горячей волны, когда почувствовала его прикосновение и обернулась вокруг его руки.       Губы Лань Ванцзи слабо дрогнули.       Брат.       Теперь, когда душа не была отделена от него, Ванцзи снова мог чувствовать своë тело. Духовная сила переполняла его, пытаясь залатать разорванные внутренние органы. И всë же этого было недостаточно, но Лань Ванцзи не отпускал ту золотую нить, удерживающую его. Нерушимая в своей бескомпромиссной власти над ним, связывающая его с братом.       Она связывала его тело с душой и удерживала в мире живых. И ему вполне хватало этого.       Потому что Лань Ванцзи решил, что он будет жить.