Поймай если сможешь

Ханамия не удержался и закрыл глаза, устало вздыхая. Он и представить не мог, что из всех вероятностей и всех возможных событий его жизни, карма или судьба (а то и какое-то высшее божество) выберет именно этот день и этот момент, чтобы дать ему пинка в расплату за все грехи. Умом Ханамия понимал, что каким бы добрым не был Киеши Теппей — да, он, в конце концов, согласился поселить к себе незнакомца, хоть и по протекции! Но поселить к себе парня, который много лет тому назад перечеркнул ему потенциальный шанс на спортивную карьеру явно не сможет. — Ханамия, — хрипло вздохнул Макото и развернулся. Он еще успевает поискать какое-нибудь задрипанное манга-кафе или взять комнату в капсульном отеле. Уйти, впрочем, он не успел — Киеши наклонился, подхватывая его под локоть, и настойчиво развернул к себе. — Ты куда? Ханамия моргнул, недоверчиво глянув на него. Но нет, Киеши действительно казался удивленным. И медленно, но уверенно тащил его к себе — Ханамия бы и не понял, если бы не почувствовал, как наклоняется в сторону двери. В голове мелькнули образы — прошедшая ночь, мерзкие, полные погони и страха сны, и Ханамию замутило с прежней яркостью. Зашипев, он дернулся, вырывая руку из захвата и отскочил назад, на всякий случай заслонившись портфелем. Киеши коротко выругался и хлопнул себя по лбу. Бросил зло: — Не подумал я, — и отступил назад, широко раскрывая дверь. — Извини. Мне не сказали, что тебя… Что ты… В общем, я не буду тебя трогать. Проходи. Ханамия открыл рот, чтобы отказаться от соседства и сбежать, но не успел вставить даже слова: его желудок, не видевший с утра ничего, кроме дешевого растворимого кофе с автомата, громко заскулил. Киеши просиял, отступая вглубь квартиры: — Я разогрею завтрак. Можешь пока принять душ, первая дверь налево, — он остановился у поворота к кухонному уголку и приподнял вопросительно одну бровь: — добро пожаловать, сосед? Ханамия, мысленно перебравший уже все возможные ситуации: от нападения, нло и амнезии до изощренного плана мести, сдавленно застонал — мысли о свежем душе и горячем завтраке перебивали любую другую, гораздо более здравую идею в его голове. Он прошел внутрь и запер за собой дверь. — Позаботься обо мне, сосед. После душа и достаточно вкусной яичницы с горячим шоколадом — Киеши настоял, что шоколад всегда действует как лучшее лекарство от зла, Ханамия определенно почувствовал себя бодрее. — Меня ждут на работе, — сообщил Киеши, то и дело поглядывая на часы, — извини, сегодня очень плотный график. Побудешь один до трех часов? Дубликат я отдал Хьюге, поэтому запасного сейчас нет, но его сделают как раз к этому времени. У меня будет обеденный перерыв — я забегу и принесу ключи. Можешь пока поспать? — вопросительно протянул он. Ханамия не стал отказываться. Помыл за собой посуду, сделав вид, что не заметил, как дернулся его остановить Киеши и тут же сел обратно. Видимо, он по-своему трактовал случившееся с Ханамией, или за годы отрастил наконец-то должное чувство такта и не лез со своей помощью в остатки его гордости. — Не боишься? — наконец, выдал Макото, убирая чашку в навесной шкаф над мойкой. — Чего? — Киеши, оторвавшись от своего кофе, посмотрел с любопытством, — Ты же не альфа? — вдруг нахмурился он, сузив глаза. Ханамия прыснул и покачал головой: — Боги миловали, знаешь ли. У тебя какие-то проблемы с альфами? Нет, я о том, что в прошлом мы, ну, мало ладили, — он кивнул на колено и Киеши и тот потопал ногой, сморщился недовольно. — В прошлом вообще много чего было, если я за каждым начну бегать с дубиной наперевес, мне жить некогда станет, — пробормотал он. — Да и что ты сможешь мне сделать? Ханамия, будем честны, ты меня даже сонного не завалишь, — усмехнулся Киеши и одним глотком допил кофе, подставляя кружку под струю воды в раковину. — Красть у меня нечего, а выдумывать подобные истории, чтобы забраться в мою квартиру — слишком глупо и затратно. Ханамия помрачнел. Ему не очень нравилось, когда оппонент оставлял последнее слово за собой, и продолжил спорить он из чистого упрямства. — А вдруг это я — сумасшедший сталкер, слежу за тобой со времен школы и нарочно провоцировал ситуацию, чтобы забраться к тебе… Ну не знаю. Ладно, — он поднял руку, ехидно фыркая: — Сдаюсь, чтобы забраться к тебе в постель — это надо очень здорово сглупить для такого сложного плана. Показывай, где тут моя комната, я хочу упасть лицом в подушку и проспать пару суток. На укоризненный взгляд Киеши он невинно улыбнулся: — Что? Мне не нужно придумывать такие сложные планы, чтобы соблазнить кого-то. Я вполне неотразим сам по себе, — и резко оборвал улыбку, понимая, что, возможно, о нем точно так же думает и его сумасшедший преследователь. Зябко передернув плечами, Ханамия тщательно запер комнату изнутри, прежде чем забраться с головой в одеяло — стоило признать, у Киеши было отличное, тяжелейшее гостевое одеяло, ровно то, что надо, чтобы почувствовать себя защищенным и наконец-то уснуть. Но выключился он всё равно лишь после того, как Киеши крикнул из коридора: «Я ушел!», и раздался звук запираемого снаружи замка, а после — абсолютная тишина. Когда Ханамия проснулся, за окном уже начало темнеть. Он бы и дальше спал, но телефон настойчиво вибрировал на тумбе, отражая возмущенное: «Ты где?!» от человека, к которому Ханамия уже месяц, как обещал прийти в гости. Подрываясь с кровати он понадеялся, что Киеши уже сделал дубликат ключей, и — действительно — обнаружил их на кухонном столе. Вместе с упакованным в пленку обедом и запиской, где предлагал всячески чувствовать себя как дома и брать вещи из шкафа, если ему вдруг понадобится куда-то выйти, и ни в коем случае не возвращаться одному в старую квартиру. Киеши был самим собой, знакомо-раздражающим в этой манере опекать и защищать любого встречного, но сейчас Ханамия был даже благодарен за такую заботу и пристальное внимание. Сбросив ему короткую смс с описанием, куда он ушел и во сколько вернется, Ханамия поспешил на встречу. Такси тормознуло прямо напротив частного дома в пригороде. Сумма выходила кругленькая, но платил не Ханамия, так что он решил не отказывать себе в маленьких шалостях. Тем более, что ехать через весь город с пересадками и тревожно коситься на всех прохожих ему надоело после первых двух станций метро. Он поднялся по ступенькам, проверяя, не следит ли кто-то внимательный из припаркованных вокруг машин, и вдавил кнопку дверного звонка. Дверь долго не открывали, и Ханамия мстительно зажал звонок, слушая, как разливается противный трезвон по ту сторону. Наконец, дверь распахнулась, являя недовольного, покрытого мукой хозяина квартиры. — И оторву тебе руку!!! — грозно закончил тот, выставляя вперед половник как оружие, — Наконец-то притащился! Проходи, — потерев кончик носа, мужчина чихнул, стряхивая с себя небольшое облако пыли, и вновь оглядел Ханамию с ног до головы, акцентируясь на большой водолазке (рукава закрывали даже кисти рук до костяшек), и относительно подходящей по размеру темно-синей толстовке. — Сменил имидж? Недурно. Повторно чихнув, он скрылся внутри и крикнул уже со стороны кухни: — Не стой столбом! Мне нужна твоя помощь. Шин-чан, как всегда, удивительно бесполезен на кухне. Ханамия улыбнулся, запирая за собой дверь. В присутствии шумного Такао, в витающем по дому аромате выпечки, смешанном с тонким запахом чистящих средств и медицинского спирта, он сразу же расслабился, словно стряхнув с плеч груз последних дней. Казунари хлопотал на кухне: у них так повелось если не с первых дней совместной жизни, то, пожалуй, почти со школы? Во всяком случае, по уверениям Такао, Шинтаро был прекрасен и страстен во всем, кроме готовки. Он умел делать простые блюда, вершиной кулинарного мастерства Шинтаро были сложносоставные соусы и жарка мяса на открытом огне, но в доме четы Мидорима стояла конвекционная плита и духовой шкаф, так что талант пропадал зря. Такао уверял, что Шин-чан не отчаивается и сутками практикуется у себя в хирургии, пугая медсестер точностью движений, пока Казунари носится между бытом, работой дизайнера на полставки и социальной активностью за них обоих. С Такао их свела совместная работа. С парнями из Шуутоку ребята из Кирисаки Дайчи, конечно, пересекались в школьные годы, но даже парой слов не перекидывались. У одних была репутация тех еще снобов, а у вторых — тех еще гондонов, и на первый взгляд сложно было сказать, к кому из команд какое описание подходит больше. Поэтому, когда Ханамия, ответственный за выпуск редактор, увидел знакомые фамилии в списке людей, с которыми ему предстоит провести большую часть лета в работе над статьями для издания, плотного сотрудничества он не ожидал. Да и интервью у Мидоримы, уже тогда известного в своей сфере, брали другие люди, Ханамия только переработал его и доводил до ума с дизайнером. Дизайнером был Такао. Ханамия встречался с ним в кафе, сперва — потому что оба не успевали выкроить другое время, кроме обеда, после — потому что оказалось, что нашли между собой много общего. Такао был смышленым и подвижным парнем, острым на язык и по-своему коварным. Ханамия уважал гибких умом людей, и дружба завязалась у них почти моментально, и длилась с тех пор вот уже несколько лет. Сейчас Казунари прыгал перед Ханамией, расставляя по столу горы посуды и тараторил о всяких мелочах: Шинтаро сообщил, что закончит пораньше и присоединится к совместным посиделкам, и тот на радостях приготовил еды на всю баскетбольную команду, если не на пару запасных составов точно. Ханамия с легкой улыбкой оглядывал, как появляются перед ним салаты, жаркое, как центр стола занимает яблочный пирог в посыпке из сахарной пудры (именно в ней угваздался Казунари, а не в муке, прежде чем открыть дверь), и как вкусно пахнет мятой от заварочного чайника. Пригревшись, Ханамия стащил с плеч толстовку — купил ее где-то по пути, устав подтягивать водолазку Киеши, и, закатав рукава, вооружился вилкой, чтобы втихую таскать овощи из ближайшей чашки. Казунари оборвался на полуслове, затёр ему в руки кусок хлеба и уселся напротив, подперев голову рукой: — Ну, рассказывай! Как зовут, сколько лет? Ханамия завис, не донеся до рта кусок помидора. Он вовремя подставил хлеб под вилку, поймав сорвавшуюся с края каплю тыквенного масла, и медленно прожевал и то и другое, прежде чем спросить: — Ты у плиты перегрелся? Опять рисовал всю ночь и Мидорима огрел тебя подушкой? Меня по-прежнему зовут Ханамия Макото, если что. На год тебя старше, — Казунари он по-прежнему звал «Такао», а Шинтаро — «Мидорима». Хотя оба они уже давно были «Мидорима», но свою старую фамилию Казунари любил и был не против обращения. — Тц, тц, тц! Кого ты надеешься провести? Пришел ко мне в чужой водолазке, с чужим запахом вокруг себя, проспав нашу встречу — я видел, откуда ты взял такси, это же даже не твой район! Признавайся, ты наконец-то завел себе… — Он еще раз оглядел Ханамию и чуть скептично протянул: — Мистера-будущего-Ханамию? Или ужасного портного, если я вдруг ошибся. Ханамия закатил глаза, подкладывая себе салат. — Никого я не завел. Кое-что произошло с моей квартирой и я временно поживу у друга, так что нет здесь никакой тайны. Я просто перепутал водолазки. Входная дверь в коридоре щелкнула, но Ханамия знал о Мидориме еще до его появления: Такао весь повернулся к коридору и словно включил внутри себя некую лампочку — аж засветился от предвкушения встречи. — Казунари, ты в порядке? — напряженно спросили из коридора. Ханамия вздохнул: не то для беты Киеши слишком сильно и резко пах, не то все в этом доме чуяли его водолазку за версту, но в голосе Мидоримы можно было расслышать сопернические нотки. — Да! — радостно закричал со своего места Такао. — Пришел Макото, воняет чужими мужиками, где набрался — не сознается. Буду пытать его пирогом, может сдастся. Шинтаро звучно фыркнул из коридора, застучали ботинки, шуршала одежда. Ханамия приветливо кивнул Мидориме, когда тот показался на кухне — усталый, но невозмутимый, и неизменно пахнущий только латексом и мыльным раствором.