Бессмертный

      Фонари освещают пустынные улочки. Лишь изредка на пути встречаются одинокие прохожие, идущие навстречу, а свет от проезжающих мимо машин окрашивает плотный рой дождевых капель в серебряно-золотистый цвет. На шее промокший любимый шарф (всё время непослушно развязывающийся). И, вроде — бы, меня совсем недавно совсем не интересовали люди, кроме как в плане еды, я понимаю, что для меня это совершенно неправильно. Но на душе от чего-то так хорошо, так легко. Может, это та самая радость от преодоления самого себя.       Холодные капли скатываются по волосам, а я, тем временем, снова иду в обход, вместо прямой тропинки к дому. На этот раз это вовсе не от того, что я не хочу туда возвращаться. Просто мне здесь и сейчас хорошо, а изнутри что-то греет, но страшно. Страшно не за себя, а за нее.       Я порою смотрю в окно на людей. Целые вселённые проходят мимо, у каждого свой мир, каждый имеет предел. Предел боли, предел силы, предел чувств. Я это понимаю. Стараюсь уважать слабых. Именно слабых. Тех, кто из-за своего эгоизма не видит чужой боли, не думает, что кому-то бывает хуже.       Захожу в дом, как всегда тихо. Несусь в гостиную. -Не просыпалась. — Ибрагим, сидящий за письменным столом, отвечает мне на немой вопрос. Тяжело выдыхаю. -Думаешь, я правильно поступил? -Милорд, я вот и сам не знаю. Тёмная часть тебя знает вкус крови. Она безжалостна. Она следит пристально. Сильная, живучая, звериная. Способная найти выход из любой ситуации. Ты отдаёшь ей дань чёрным цветом. Ты улыбаешься иногда так странно, когда говорят о том, что ты — хороший и добрый человек. Особо чутким ты внушаешь подозрение. Но что касается девушки — вы не сможете расстаться. Иногда она будет считать себя главной. Иногда тебе придётся расхлёбывать её поступки. Если повезёт — вы договоритесь. Ведь вы друг другу нужны. Помнишь, как она появилась? Ей, конечно же, нужно будет покинуть Вас, ведь вы живете в совершенно разных мирах. Но Вы достойны не только тьмы. — Дворецкий встал. -Ибрагим… Спасибо тебе, ты не только дворецкий и помощник в «пропитании», ты стал мне другом. Седовласый мужчина по-доброму улыбнулся: -Именно поэтому я работаю у вас уже более 30 лет, вы жестокий, но справедливый хозяин.       Холод проникал под кожу. Сидя у камина, я никак не мог согреться. Хотелось буквально укрыться огнем, чтобы он обволакивал каждую частичку тела.       А в запасе еще есть целая вечность, сделать это не так уж и сложно. Меня это забавляло. Насмехаясь над этим, я всегда снова шел вперед. Она лежала на диване, словно в коме, красные отблески игриво плясали на ее бледной, уже бледной, коже. -Прошу тебя, уходи, — трясущимся голосом говорил я, медленно, выделяя каждое слово, словно она меня слышит. Голова не соображала; казалось, что мозг начал превращаться в кусок льда, а кровь замерзала в венах, не давая ни единой возможности выжить. Вот только не все так просто. Относительно быстрая смерть это не интересно, куда лучше преследовать меня до конца жизни.       Ее глаза проедали во мне сквозные дыры.       Неожиданно мне вдруг стало так тепло, будто и не было этих часов страданий, будто я и не мерз все это время, все эти года. Эвет села передо мной на диване, устало потирая глаза. -Что тогда произошло? — теперь дрожал не мой голос. Ее вопрос меня сильно удивил. -Тебя чуть не убили другие вампиры. Извини меня, прошу, здесь только моя вина — ком в горле становился все больше. На самом деле, я не смирился. Я должен был хотя бы попробовать, но не стал. -Знаешь, наверное, ты прав, — ее взгляд стал таким мягким — Но мне все равно, — резкий холод. Она снова завладела моим телом. Жестокость исходила от нее, словно тепло от огня. — Сожги себя дотла! Ты прав, это из-за тебя! Выхаркай свое сердце! Зачем оно тебе? Смотри, я выхаркал все это по твоей первой же просьбе. Мое гнилое сердце, что валяется в луже почти черной крови, давно перестало болезненно извиваться. Ты, кровожадно облизываясь, смотришь на кровоточащую, еще свежую добычу и уже не в силах сдерживать свой голод. Так чего же ты ждешь? Набрасывайся! Полюбишь ли ты меня? Я в отчаянии. Ладно, задам этот вопрос попозже. Что мне еще нужно сделать? От меня ведь почти ничего не осталось… Хотя, я и так смогу что-нибудь. Давай! Только скажи! Хотя бы намекни! Ради тебя я соберусь по частям! Я склею себя! И сквозь боль, которую ты причиняешь мне, я блаженно улыбаюсь. Я верю в лучшее. Верю тебе. Широкая улыбка готова разорвать мне уголки губ и поползти дальше. Кровь хлынет и побежит по подбородку, затем заливая все вокруг, но я все равно продолжу улыбаться. И мне будет плевать на бордовый водопад, что заставляет меня лихорадочно содрогаться. Потому что ты все еще смотришь на меня. О, твои сверкающие глаза стоят этой боли. Полюбишь ли ты меня? Теперь полюбишь? Я все еще жду твоего ответа. И когда ты вернешься (а ты ведь вернешься?) я буду готов встретиться с твоим обезумевшим, зверски жестоким, но, черт, таким притягательным взглядом. -Знаешь, если бы не милорд, то тебя бы уже не было. Он спас тебя дважды, так что будь благодарна ему и закрой свою пасть! — Ибрагим резко направился к девушке, вернув меня в реальность. -Ибрагим, прекрати, она права… -Нет, не права! Почему вы ее не убьете? Не выкинете на улицу? Не скормите Аванку? Этой сумасшедшей все равно никто не поверит!       Девушку сильно потряхивало, и верно, взгляд дворецкого горел адским пламенем, без слабины и с ненавистью. -Ибрагим, выйди, нам нужно с ней переговорить с глазу на глаз.       Нехотя, дворецкий удалился, бросив на прощание взгляд, полный ненависти в сторону девушки. Девушка сидела поникнувшая, из глаз текли слезы: -Прости… -Не извиняйся. -Прости… прости меня, пожалуйста! — Эвет подняла на меня глаза, полные слез.       Я подошел и бесшумно приземлился рядом с ней на диван. -Ну-ну — по-дружески хлопаю по спине. В этот момент она резко заключает меня в свои объятия, шумно шмыгая носом.       Что значат твои объятья?       Неловкие прикосновения, обозначенные глупыми идеями — я понял, что тебе страшно. Меня тоже трясло всего изнутри, просто прикидываюсь еще лучше, чем ты. В голове проносились всевозможные оправдания такого действия: все-таки симпатия или просто, по-дружески? Я не шевелилась, чтобы твои руки остались в том же положении. Теплота. Касаюсь твоей руки, ты отдергиваешь, тебя отпугивает холод. -Я подумал… — девушка поднимает свой взор на меня — тебе правда лучше уйти, обратно, тут ты не будешь счастливой… -Ты… правда меня отпустишь? -Да. — Сухой ответ, полностью пропитанный скрытой скорбью. На мгновение глаза девушки приобрели размер чеканной пятирублевой монеты, а затем появилась лучезарная, полная любви улыбка. В этот момент я понял, что не забуду ее.       Она облокотилась на перила балкона и задумчиво улыбнулась. За окном вечерело. Кислотные облака окрашивались алым блеском. Лица людей приобретали оттенок грязи, смешанной с кровью.       В это время года особенно была заметна эта всеобъемлющая, охватившая всех до единого Великая Скорбь.       Мы сидели на кухне молча и лишь изредка встречались взглядами, якобы понимающе кивали друг другу, будто это несёт какой-то огромный смысл, а потом снова пялились в окно, отпивая горький кофе.       Она был моим другом, но только ли другом? И считала ли она так? Иногда мы даже перекидывались парой фраз, не касающихся того события. — Что же с нами стало? — шептала он. — Ты убил их? Тех вампиров? -Да.       Она взяла кружку и сделала большой глоток. Видно было, что она обожглась, но она лишь морщилась в злой гримасе и ставила кружку обратно. И каждый раз возвращались к одному и тому же: неловкое молчание, короткие взгляды и многозначительные кивки.       Если бы кто-нибудь узнал, что творится в моей голове, о чём я на самом деле хочу поговорить. Говорить и говорить без остановки. Все вокруг скорбят и страдают, а в моей голове лишь голубое небо и она. Как же я был глуп.       А когда я в последний раз искал новые пути к своему дому? Новые дороги и переулки, проходы и тупики. Чёрт! Как же я любил делать это…       Моя собеседница снова перевела на меня взгляд, но на этот раз я не отвернулся и не кивнул. Она в ожидании приподняла брови. Но мне потребовалась ещё минута, чтобы начать: — Слушай… — Да?.. — Когда ты в последний раз думал о… — я замялся. — Да.? — О том, что было до… всего этого. Она явно не ожидала такого вопроса: её губы сжались в кривую линию, между бровями образовалась складка. Я выжидающе смотрел на неё. Однако она ничего не говорила.       Я снова повернулся к окну и собирался взять кружку с кофе. — Постоянно… Я думаю об этом всё время. — Её голос дрогнул, но лицо при этом стало более спокойным. Я давно не видел её лицо таким. Я давно не смотрел ей в лицо. Её брови изломались, как будто она чувствовала нестерпимую боль, в глазах на мгновение что-то сверкнуло: это было еле уловимое оживление. Как будто она вспомнил что-то давно забытое.       Восторг. Вот что я испытал в тот момент.       Как давно я видел подобное в зеркале?       Очень давно. Я не мог вспомнить. Больше она не произнесла ни слова. Я тоже молчал.       Но это молчание не было неловким, как прежде, взгляды стали немного длиннее, а кивки действительно скрывали в себе слишком многое, чтобы произнести это вслух. — Ну… мне пора. — Пора… — нехотя протянул я.       В коридоре она замялась, а потом направилась в мою сторону. Я ничего не успел осознать, как уже был заключён в объятия. — Спасибо. — Нерешительно прошипела Эвет. Затем быстро открыла дверь и испарилась.       Я стоял так ещё какое-то время. Затем снова направился к окну. На город опустилась кромешная тьма, всеобъемлющая, как сама Великая Скорбь. Её руки дотянулись до каждого из нас, и каждый был заключён в её ищущие объятия.       Я уже не помнил ни о Скорби, ни о страданиях, что пережил каждый из нас.       Я вспоминал голубое небо и ее. Вспоминал то, что было забыто мной много лет назад.       Последнее время я часто задумывался, почему же стал таким чувствительным. Раньше был бездушным существом, чувства которого закованы в надежнейшую на свете броню. Броню безразличности. Но пришла ты. И сломала эту броню. Сняла все мои маски. Поселила во тьме внутри кусочек своего света. Возродила мою душу. Теперь я потерял тебя, а вместе с тобой последние кусочки света и своей души. Броня разбита, маски сорваны, а осколки души болят, как никогда раньше. Хочу тебя вернуть, как самого лучшего человека в моём мире. Прости меня. Без тебя я стану только хуже.