Почему?

Полумрак. Темные силуэты вокруг не пугали, как было раньше, не подогревали детское его любопытство — они не вызывали вообще никаких эмоций, мыслей. Он как будто совсем потерял способность чувствовать — из души, что недавно изнывала от боли, страданий и непонимания, словно выскребли все, оставив лишь холодное спокойствие и отрешенность. Пустота в груди и в голове — мозг, словно в протест апатичному настрою мальчика, так же отказывался работать — давила и при этом же дарила Моно невиданную до этого легкость. Прошлое вдруг стало таким ничтожным — буквально до смеха. И из-за чего он так разволновался? К чему были все эти пустые слезы, к чему вся та боль? Да, ему было хорошо с Шестой — но она ушла. Нет, не просто ушла! Она бросила его, бросила, когда он в ней больше всего нуждался. И по ней — по предательнице, он горевал все это время? Действительно, нынешнему Моно это казалось таким смешным… «Ну и пусть, — пронеслось у него в голове, пронеслось с яростным спокойствием — будто бы пытаясь заверить себя, что ему действительно все равно, — пусть она меня бросила. Она мне не нужна больше. Я справлюсь со всем и сам. Я выживу. Выживу и буду счастлив в одиночестве.» В глазах его вдруг начали собираться слезы — как бы Моно ни кривил душой, как бы ни уверял себя, что девочка в желтом комбинезоне ему не важна… на душе при одном лишь воспоминании о ней скребли кошки. Он глубоко вздохнул и устало опустил верхние веки. Подышал. Порыв грусти и отчаянья отступил, освобождая место новому спокойствию и холоду. «Надо осмотреться, — отчеканил у себя в голове мальчик, стараясь отвлечься от внезапного душевного срыва, — а то совсем непонятно, в какую-такую клетку меня отнесли.» Моно, на сколько это позволял скрипучий матрац, тихо приподнялся на постели и повертел головой вокруг. Было темно. Не так, конечно, как бывало иногда в Бледном Городе — в больнице, где даже с фонариком было тяжело что-то разглядеть, или просто в квартирах домов во время безлунных ночей — в комнате, где он находился, стоял таинственный сумрак. Вокруг него длинными рядами стояли кровати — длинные, ржавые и старые — какие иногда находились им в городе, когда они с Шестой совсем выбивались из сил и решались остановиться на ночь. На каждой из них спал ребенок. Разглядеть никого из них было невозможно — слишком уж темно было. Лишь из небольшого окошка в железной двери — единственном выходе из комнаты, бил тусклый желтоватый свет. Но до Моно он практически не доходил, лишь слегка помогая глазам не утонуть в темноте. Мальчик вздохнул и присел на кровати, прижав колени к лицу. Прикрыл глаза и прислушался к корабельному шуму. Где-то снаружи шел дождь — удары тяжелых капель эхом разносились по всей округе. Сверху кто-то ходил — был слышен легкий стук ботинок. Иногда кто-то из детей бормотал во сне, переворачивался с одного бока на другой, из-за чего пружины матрасов противно скрипели. Моно вздохнул. Ничего полезного для себя он этим осмотром и «ослухом» не узнал. Все действительно казалось таким обычным и…спокойным? Никто ведь действительно не пытался его сожрать, убить или замучить до смерти. Казалось бы, это действительно было прекрасное место для новой жизни, о котором говорил Лодочник, если бы душа его не кричала буквально о том, что делать ему здесь нечего. Что-то в этой умиротворяющей тиши, в звуках дождя, в стоявшем повсюду сумраке - все, что его окружало, заставляло что-то в его голове трезвонить об опасности. Вдруг кто-то позади него кашлянул. Моно дернулся и взглянул на источник звука. На соседней кровати проснувшийся мальчик пристально глядел на него. Разглядеть его не получалось — слишком уж темно было в комнате. Только черный и почему-то чересчур четкий силуэт. Он был худощавым, как и сам Моно, разве что чуть выше. Длинные, до плеч, волосы растрепаны. Спокойно сидел на кровати, оперевшись руками о ее край. -Привет, — хриплый, но при этом довольно высокий голос поставил Моно в тупик — слишком уж не верилось ему в безопасность этого места, слишком уж хотелось сбежать подальше, куда угодно — лишь бы прочь из этой детской казармы. -Ты, должно быть, новенький? — ребенок перед ним не унимался. Он не сводил своего взгляда с Моно, с любопытством изучая нового знакомого. -Да, — неуверенно ответил тот, раздумывая при этом, как бы поскорее исчезнуть из этого места, пока остальные не проснулись. -Прекрасно… — протянул силуэт все таким же тихим голосом, в задумчивости посмотрев на дверь, — меня Седьмым здесь зовут. Свои-то имена мы все равно давно забыли, — последняя фраза была произнесена нарочито насмешливо, но Моно был готов поклясться, что уловил в ней тщательно скрываемые грусть и тоску. -Ну, а тебя как звать? — спросил спустя пару секунд Седьмой, не выдержав молчания новичка. -Моно, — таким же тихим голосом отрешенно произнес он. Мальчик тем временем уже продумывал пути побега. Сидеть здесь, в компании этого разговорчивого ребенка совсем не хотелось. А еще его имя напомнило Моно Шестую. Это было действительно странным — два незнакомых ребенка, имеющие столь похожие имена… или все же?.. «Она не может быть здесь», — нарочито уверенно отрезал Моно, буквально выбрасывая из головы только-только нахлынувшие мысли. -Ты думаешь, как сбежать отсюда, так? — столь точный, заданный после некоторой паузы, вопрос заставил Моно вновь вздрогнуть. Седьмой все так же с любопытством изучал своего нового соседа. Прошлого еще на прошлой неделе забрал Роджер — просто тихо вошел, когда остальные спали, схватил и быстро унес за собой прочь из этой комнаты. Так иногда случалось тут — одного или двух из них он мог просто забрать, после чего о них никто уже не слышал. Разве что те из детей, что сумели сбежать из этой «детской комнаты», иногда рассказывали ему, что украденные Сторожем ребята, задушенные им, оказываются в лапах у поваров. Но находились и те, что уверяли, что таких детей отправляли к самой Хозяйке. Седьмой никогда не задумывался, кому из них верить. Не все-ли равно — куда их уносят, если так или иначе они все уже, скорее всего, мертвы? Новенький же после заданного им вопроса встрепенулся. Посмотрел на него пристально, с испугом в глазах. Будто бы гадал, как так он прочитал его мысли. «Как будто ты первый, кто об этом думает», — усмехнулся Седьмой, глядя на лицо соседа. Моно же сначала действительно удивился и даже слегка испугался. Но вскоре холодное спокойствие и отрешенность вновь взяли верх над ним, и лицо его опять перестало выражать что-либо. -Да, — кивнул он Седьмому, продолжая оглядывать комнату, — и ты можешь мне с этим помочь? Седьмой кивнул и спрыгнул с кровати. Деревянные половицы под ним едва скрипнули, словно это и не ребенок спрыгнул с кровати, а легкое перышко. Моно понял все без слов и так же безмолвно последовал за ним, лишь в первую секунду подумав, как бы это не завело его в еще большие неприятности. «Хотя, — грустно усмехнулся он, лишь с трудом контролируя пробивающуюся сквозь напускное спокойствие грусть, — куда уж хуже-то?»