Грёзы

Фред выглядит еще хуже, чем в прошлое посещение его братом. И, судя по всему, он не рад. Стоит у порога и даже не думает о том, чтобы пропустить Джорджа в квартиру. Впрочем, ничего нового. Лицо старшего Уизли отвратительно искажается от злости и попутных торопливых размышлений, но он берет себя в руки и в следующий миг ничего, кроме тени, залегшей на его исхудавшем сером лице, не напоминает об этом выражении. Поколебавшись пару минут, Фред молча отходит в сторону — как бы дает брату молчаливое добро, и Джордж сиюминутно проходит внутрь, боясь, как бы тот не передумал. Он чувствует себя крайне некомфортно, даже как-то сжимается, переступая через порог, но внешне не выказывает и доли от своего расшатанного состояния. Дверь за ним резко и гулко хлопает, чем заставляет нежданного гостя вздрогнуть. Джорджу взглянуть на Фреда еще раз кажется непосильной задачей. Он до сих пор не смирился с этими пустыми глазами, в которые иногда закрадывается огонь разрушительной ярости, до сих пор не может вынести и мысли о том, как сильно впали его щеки и обострились скулы, о которые, кажется, можно порезаться, если ненароком заденешь или проведешь ладонью. Действительно невыносимо. Но это не единственная причина. Джорджу стыдно. Поэтому он, не оборачиваясь, проходит в зал и садится на стул спиной ко входу в комнату. Мерные шаркающие шаги раздаются все ближе, и Джордж чувствует, что Фред останавливается позади, сверля его спину взглядом. Никто из них не хочет начинать разговор первым. Вся квартира проваливается в гробовую тишину, воздух будто становится разряженным — вот-вот ударит током, а горло пересыхает. Напряжение от молчания достигает своего апогея через две минуты, у младшего близнеца даже выступает пот на лбу, но он не подает виду. Старается по крайней мере. — И зачем ты снова пришел? — почти дружелюбным тоном прерывает молчание Фред. У Джорджа сердце сжимается под грузом бесконечной вины и страха за брата. — Просто… хотел увидеть тебя еще раз, — неопределенно машет рукой в воздухе, а потом возвращает ее обратно, на свое острое колено. Тяжело вздыхает. — Подумал, может, ты все-таки будешь рад посидеть, поговорить. Как ты? Фред не отвечает. Снова о чем-то усиленно размышляет. Он ерошит бледной рукой свои волосы и протирает глаза, под которыми залегли синяки размером с Вселенную. Медленно разворачивается и уходит на кухню. Возвращается Фред через некоторое время с двумя кружками чая в руках и протягивает одну из них брату с таким видом, что тот то ли в шутку, то ли серьезно думает о том, не подмешал ли Фред в чай какой-нибудь яд. С этой мыслью Джордж благодарно принимает напиток из чужих слабых на вид рук, почти усмехается даже, но следом к нему приходит иная, настолько ужасная мысль, что Уизли едва ли не парализует от шока и неверия в то, что это происходит в его голове. Отравить собственного близнеца, чтобы не мучился. Джордж судорожно вдыхает плотный воздух и чувствует, как по телу бегут мурашки. Он пытается отвлечься, дабы очистить голову, пока находится в ожидании ответа на свой недавний (хотя кажется, что прошло несколько лет) вопрос. Он знает, что не стоит торопить Фреда с ответами, не стоит давить на него и уж точно не стоит его раздражать. И все равно нервы его на пределе, вытянуты, как струны, которые вот-вот порвутся. Но дольше ждать не приходится, потому что старший Уизли лениво протягивает: — Я прекрасно. Только вот Гермиона буквально ночует на работе уже второй день, так что пока пытаюсь учиться наслаждаться одиночеством. При упоминании Грейнджер Джордж зажмуривается до разноцветных пятен в глазах и дышит через раз, только тогда, когда вспоминает, что это жизненно необходимо. Всё плохо. Всё гораздо хуже, чем он себе представлял. Джорджу хочется убежать. Он чувствует себя маленьким потерявшимся ребенком, который не видит выхода и отчаянно старается не заплакать. Джордж действительно хочет плакать. Он чувствует, что больше не выдержит. На что он надеялся? Зачем он сюда пришел? Чтобы помочь. Но как? Вопрос. Прошло три чертовых года, а он так и не понял, что ему делать. Господи, какой же дурак. — А у нее как дела? — будничным тоном интересуется младший, яростно думая о том, что должен унять дрожь в голосе. Пока удается. — О, у моего юного ученого все хорошо. Ты помнишь, она давно не появлялась дома — была в отъезде. Приехала несколько дней назад, ну, я тебе говорил в прошлый раз, — голос его повеселел, когда он заговорил о девушке. Его бесцветные глаза заблестели, а атмосфера в почти пустынной комнате перестала быть такой угнетающей. — Сейчас снова ушла в работу. Я ей предлагаю уволиться, а она ни в какую. Что, в принципе ожидаемо. Кстати, если ты голоден, то там остался салат, мы с Гермионой вчера… — Нет, спасибо. Я пойду. Пока. Джордж резко поднимается и молча уходит. Фред лишь раздраженно хмыкает в ответ, сидит на диване и крепко-накрепко сжимает кружку. Он идет закрывать дверь только тогда, когда шаги на лестничной клетке затихают. Джордж запутался. Он усиленно пытается понять, что вынудило Гермиону вернуться вновь, но тщетно. Уизли действительно думал, что она больше никогда не появится в их жизнях. Надеялся. Определенно. Он сам проглядел, не рассчитал, сделал что-то не то. Он мог обратиться за помощью во время отсутствия Грейнджер, но не стал. Он мог, мог, мог, но… В груди Джорджа расползается липкое чувство одиночества и беспомощности, обволакивает все внутренности противным, склизким ядом, пытается расщепить его всего на маленькие кусочки, превратить его в такую же вязкую, противную, убогую слизь. Ему кажется, что весь мир восстал против него, что каждое движение приносит нестерпимую боль, которая оседает где-то в грудной клетке и мешает вдохнуть так, чтобы заполнить кислородом все легкие. Как будто тысяча ножевых ударов пронзает его спину, и с каждым новым ударом его окатывает очередной ледяной волной страха. Прошло три года. Он знает, черт возьми, знает, что проиграл эту войну. И всегда знал. Но почему ни разу так и не попытался восстать? Три года. Ни одной попытки, от которой была бы польза. Может, еще не поздно? Джордж не может спокойно и хладнокровно смотреть на Фреда, когда у того под глазами чернеют два полумесяца, когда все внутри сводит от его красных глаз с лопнувшими капиллярами, когда разум подмечает мелкие детали вроде расчесанных в кровь ног. Какой же он брат, если не только не может исправить ситуацию собственными руками, но еще и позволяет себе самому расклеиваться? Он так несносен. Все еще надеется, что произойдет чудо, что всем станет легче. Эгоист. Плечи Джорджа сгибаются под грузом ответственности, вины, ощущения собственной никчемности. Он хочет поскорее все это сбросить. Как чудесно было бы сейчас сидеть у мамы дома, беспечно смотреть на свою огромную рыжую семью, подкалывать вместе с близнецом своих младших, беззлобно совсем, так, смеха ради, чувствовать запах вкуснейшего яблочного пирога и ни о чем на свете не думать. Увы, это невозможно. Они даже не шлют друг другу весточки совами. Кто бы мог подумать, что семья Уизли расколется на множество маленьких обособленных кусочков, которые уже не соберешь. Конечно, всем известно, что их отношения начали рушиться еще до войны, но тогда казалось, что всё поправимо. Да, всё абсолютно точно поправимо. Именно так казалось.