Грёзы

Гермиона возвращается с работы уставшая, вымотанная, но она счастлива видеть Фреда и спешит заключить его в объятия, напоминающие тепло маминых рук и мягкий плед, что помогает согреться морозным вечером. Фреда лихорадит. Он прокручивает в голове вчерашний день, очередную встречу с Джорджем, которая не оставила после себя ничего, кроме едкого раздражения и налета меланхолии. Грейнджер, его чуткая, умная, сопереживающая всему живому Грейнджер моментально замечает разительную перемену в чужом настроении и прижимает к себе еще сильнее. Она гладит его по волосам, сочувственно проводит рукой по напряжённой спине, дарит ему чувство защищенности, чувство, будто он дома, и Фред думает о том, что не вынесет очередной ее командировки. Он запутался в числах, у него совершенно нет представления о времени, которое проносится как бы мимо него, память его ужасно подводит, и он действительно не помнит, сколько ее не было дома. Силится, старается вспомнить, как много дней она ночевала за рабочим столом, сколько месяцев или, может, часов она находилась в отъезде, но не знает. Не может сказать точно. Его это пугает. Совсем немного. Единственное, о чем он помнит всегда, это тоска. Безысходная тоска, которая окутала его, засосала в себя, как водоворот засасывает утопающего, проникла глубоко в грудь и стянулась в противный комок прямо у сердца. Фред понимает, что не вынесет очередной разлуки. Он будто привязан к Гермионе, прикован цепями, но до посещения Джорджа его это не волновало. Лишь секундный взгляд, которым одарил его брат, сам того не заметив, в то время как стремительно направлялся прочь из его квартиры, что-то задел в его счастливой, как самому Фреду казалось, душе. Он не помнит многого, но как сейчас видит себя со стороны, когда Гермионы не было рядом. Он не мог спать, а если и проваливался в забытье, его обязательно мучили кошмары. Ему снилось, что… нет. Он не будет об этом вспоминать. Потому что то ужасающее ощущение разбитости он до сих пор хранит в своей голове и частично в сердце. В такие моменты единственная аналогия, которая может прийти в голову, — это разбитая ваза. Да, именно так он мог бы охарактеризовать себя в тот период. Фред не мог полноценно питаться, еда просто не лезла внутрь. Иногда он не ел несколько дней кряду, не чувствуя потребности, иногда, когда все же брался что-то жевать, его непременно выворачивало наизнанку. Он помнит взгляд Джорджа, который навещал его тогда едва ли не каждый день. Этот взгляд… Ему так больно. Ему настолько больно, что он даже плакать не может. Он хочет кричать, но его горло сдавливает тугая железная проволока. Да, вчера Фред снова увидел этот взгляд. И теперь он боится, что снова останется один, как будто его брат — это какой-то предвестник, а его глаза — омут, в котором показана дальнейшая судьба. Но Гермиона здесь. Гермиона рядом, да, он чувствует ее тонкие пальцы на своем загривке, дышит ее запахом, ощущает тепло ее тела. Он так ее любит, господи, так любит ее. Как бы в подтверждение своих мыслей он слегка отстраняется, заглядывает в медово-карие глаза напротив и с напором безумного, как сам подметил, целует ее лицо. Его потрескавшиеся, искусанные в кровь губы касаются ее лба, очерчивают скулы, задерживаются на слегка вздернутом носу. Он целует ее веки, так нежно и трепетно, как никогда, никогда еще не целовал. Он жадно впивается в ее губы, снова потеряв счет времени. И его еле заметно мутит. — Джордж приходил? — прямо интересуется Гермиона, выделяя имя близнеца неоднозначным тоном и снимая верхнюю одежду. Фред рассеянно кивает. — Надеюсь, он в порядке, — говорит она и ее чарующий взгляд способствует тому, что за весь вечер они ни разу больше не вспоминают о его существовании.

***

Джордж сидит на своей кровати, и его душат подступающие слезы. Она вернулась. Она вернулась. Она действительно вернулась. Он хочет проанализировать три года жизни Фреда, сопоставить временные отрезки и причинно-следственные связи, но состояние его брата не поддается никакому объяснению. Относительно чужого здравый рассудок и отсутствие надлежащих знаний совершенно точно не играют Джорджу на руку. Он знает точно, что это началось после войны. Укрепилось из-за разрыва отношений с семьей. Длилось два невыносимых, полных страданий Джорджа и мнимого счастья Фреда года. Потом, кажется, стало легче. Несмотря на то, что Фред озлобился на весь мир, совершенно от всего отстранился и не мог найти в себе сил даже для того, чтобы встать с кровати. Стало легче и немного спокойнее. А теперь всё возвращается к началу. И Джордж не может ни вспомнить, ни придумать причины, которые помогли наступлению второго пункта всей этой истории и какие спровоцировали третий. Ведь в промежутке между ними не изменилось практически ничего. Кажется, пора снова обратиться к человеку, который знает свое дело, хотя бы за консультацией, хотя бы за намеком на то, что делать дальше. Джордж прекрасно понимает, что большего не добьется, потому что тот уже отказался от них. Сначала один, а потом еще несколько раз. Он просто отказался, а у других всегда находились отговорки и одинаковые рецепты, которые, конечно же, никогда и никому не помогали. Джродж прекрасно помнит, как обивал пороги одного и того же кабинета, но все равно считает, что не сделал за эти три года ничего полезного. А мог бы. И сейчас он хочет все исправить. Он должен все исправить. Потому что если не он, то никто. Потому что в этом огромном, темном, несправедливом мире у них нет никого, на кого можно положиться. Никого, кроме друг друга.