Dirty Angel

Саша бежала босыми ногами прочь от своего преследователя, стараясь не терять из виду сестру, чьи крики доносились с верхнего этажа дома. Мужчина, переодетый в женщину, без устали гнался за своей жертвой, намереваясь вновь спрятать её в подвале, приковав цепями к стене, а на следующее утро, как и всю эту неделю, вновь переодеть её в куклу и отправить на растерзание своему напарнику — тучному, массивному мужчине, который больше походил на большого и жестокого ребёнка, кромсающего и кукол и маленьких девочек, прожигающего чужие конечности и… И просто монстра, который насилует их. Саша уже сбилась со счёта, она не знала какой по счёту раз заворачивала за угол, она устала считать коридоры, по которым бежала в попытках оторваться от своего преследователя. В конце концов, девочка, спотыкаясь о ступени и собственные ноги, добежала до комнаты на втором этаже и заперлась в ней, слыша за дверью громкие шаги, а после, дёргаясь и закрывая уши руками, когда по этой самой двери стали громко и сильно стучать руками. На какое — то время звуки прекратились, но ненадолго. Всего через несколько минут дверь начали выламывать топором. Громко закричав, брюнетка побежала к другому выходу из комнаты, где так удачно оказался выход в противоположный коридор. Забежав в комнату, откуда доносились крики Ани, Саша тут же наткнулась на стоящего к ней спиной второго мужчину, упавшего на ноги и ползущего в сторону её старшей сестры, забившейся в угол. Мысль о том, чтобы любой ценой остановить насильника, пришла также быстро, как и идея покончить с ним. На глаза Саше попалась старая печатная машинка, которую ей отдала мама из — за Сашиной любви к старинным вещам. Схватив тяжёлый предмет, брюнетка максимально быстро, насколько это возможно с грузом в её руках, подошла к мужчине и сбросила ему на голову эту самую машинку. С громким криком мужчина слёг на пол, дёргаясь и пытаясь вытащить голову из — под тяжёлой машинки. Пол уже стал окрашиваться в красный, но Саше этого показалось недостаточно. Откопав в комнате ножку стола, сломанную в результате драки между сестрой и этим мужчиной, Саша крепче сжала в руках массивную палку и стала бить ею мужчину. Истошно вопя, девочка изо всех сил била мужчину по голове и шее, её лицо и серое от грязи и пыли платье окропили капли крови, а пол теперь окончательно покрылся одним огромный кровавым пятном и редкими кусочками мяса. Когда мужчина перестал громко мычать и трястись, Саша обессилено опустила руки, выронив из ладоней деревянную палку, занозы от которой неприятно жгли некогда нежную, пусть и грязную кожу рук. Дыхание было тяжёлым и сбивчивым, а расфокусированный взгляд красных глаз неотрывно смотрел в одну точку — на голову мужчины, превратившуюся в одно сплошное кровавое месиво. Внезапно послышались быстрые шаги, и вот в комнату вбегает второй мужчина, одетый в женщину и стопором в руке — он всё же смог выбить дверь. — Нет!!! — Громко закричал он, падая на колени и подползая к медленно остывающему телу своего «напарника». — НЕТ!!! Саша попыталась подбежать к сестре, возле, которой лежал пистолет, выпавший из сумки переодетого мужчины, но не успевает добежать — мужчина схватил девочку за длинные волосы и уложил на лопатки, схватив обеими руками её тонкую шею и начиная душить её. Брюнетка схватилась слабыми руками за руки мужчины, царапая и, пытаясь из последних сил вырваться из жёсткой и сильной хватки психопата, но тщетно. Аня, придя в себя, набросилась на мужчину и укусила его за шею, оторвав кусок кожи, но тот, озверев от гнева, отбросил её в сторону, заставив удариться головой о стену. Блондинка на время потеряла чувство ориентации и лишь беспомощно смотрела на задыхающуюся от нехватки кислорода младшую сестру, как вдруг кто — то выстрелил в окно, что тут же рассыпалось на мелкие осколки. — Встал и поднял руки так, чтобы я их видел! — Громко произнёс вдруг прибежавший полицейский с пистолетом в руках. Руки на шее Саши ослабили хватку, а потом и вовсе исчезли. Девочка начала громко кашлять и пытаться набрать воздуха в лёгкие, не замечая того, что происходит вокруг. В глазах плыло, в ушах звенело. Саша, словно сквозь толщу воды слышала ругань полицейского, а потом поняла, что на полицейского напали. Послышался выстрел. Всё затихло. Лишь тогда зрение вернулось к девочке и она, перевернувшись на бок, увидела, как полицейский проверяет пульс на шее застреленного им убийцы. Он был мёртв. Они оба были мертвы. Метнув взгляд к Ане, что недоверчивым взглядом смотрела в сторону мёртвых мужчин, Саша медленно подползла к ней и крепко сжала в своих объятиях, утешая, заверяя, что всё закончилось. Саша не помнила, как и вывезли на носилках из дома, не помнила. Когда её пристёгивали ремнями к переноске, чтобы не упасть во время поездки, Саша взглянула влево, в ту сторону, где у второй машин скорой помощи стояла переноска, на которой лежала Аня. Блондинка взглянула на младшую сестру своими полными облегчения голубыми глазами и легонько улыбнулась, когда Саша одними губами прошептала ей: — Я люблю тебя… Аня вымучено, но мягко улыбнулась и, вторя сестре, прошептала: — И я тебя. После этого Аню поместили в машину скорой помощи, увозя её первой, а Саша, метнув взгляд в сторону окна дома, на секунду забыла, как дышать. В окне старого особняка она увидела призрак своей мёртвой матери, чей труп она однажды видела лежащим за стеклянной дверью зала, что находился напротив комнаты, в которой тот тучный слабоумный мужчина насиловал их с сестрой. Как и в тот раз, по щекам Сашеньки потекли слёзы, а призрак матери, мягко улыбаясь ей, опустил руку вниз, показывая на землю у дверей дома. Мельком взглянув туда, Саша заметила свою тетрадку со стихами, которые мама так полюбила. Этот жест был понятен девочке. «Пиши…» Вторила ей покойная мать, чей призрачный образ уже исчез, оставляя после себя лишь тоску, такую серую и горькую, что в горле пересохло. Саша перевела взгляд в небо, прежде чем увидеть перед собой белый потолок машины, а затем и лицо врача, что начал задавать вопросы о самочувствии девочки. Но у той в голове крутилась лишь одна единственная мысль: «Буду, мама…»

***

Энджел всё же привёл меня в свою комнату и, закрыв дверь, проводил до кровати. Усевшись, мы какое — то время помолчали, и лишь после паучок, наклонившись ко мне, спросил: — Так, говоришь, тебя мучают воспоминания прошлого? Причём не самые радужные. — Это мягко сказано. — Отвечаю ему на выдохе, откидываясь на спину и прикрывая глаза, чувствуя на себе чужой взгляд. — Как это проявляется? — Практически каждую ночь меня мучают кошмары в виде этих воспоминаний. Самое отвратительное то, что мне будто бы заново приходится всё это переживать: чувство страха и безысходности, боль от ударов и прочая хуйня, не дающая мне спокойно жить даже после смерти. Знаешь, что самое ужасное? — Что? — То, что кто-то или что-то, будто насмехаясь, проигрывает у меня в голове все самые ужасные события по их хронологической последовательности. С тех самых пор, как я попала сюда, считай уже несколько дней, меня преследуют воспоминания, связанные с моим детством, а точнее — его не самым приятным завершением. Если моя догадка верна — все мои воспоминания, связанные только со всем плохим, что было в моей жизни, будут меня преследовать и дальше. По крайней мере, такой вывод я сделала, когда минули воспоминания о маме и сестре. — И… — Пожевав губами, протянул Даст. — Что такого ужасного произошло, раз тебе пришлось попрощаться с детством? Я с минуту пилила взглядом Энджела, размышляя над тем, стоит ли мне говорить ему о моём прошлом, но решив, что мне нужно выговориться, я начала рассказывать: — Мои родители развелись, когда мне было 11, а моей старшей сестре 16. Мы остались с мамой. Та решила начать жизнь «с чистого листа», а потому мы продали наш прошлый дом и переехали на мамину родину — во Францию. У неё там жила тётя, которая завещала её свой небольшой старый особняк — мы переехали туда. Мы и обжиться-то толком не успели, как на нас в тот же вечер напали маньяки, которые на тот момент совершили уже несколько убийств в городке неподалёку. — Маньяки? — Напрягся Даст. — Да. — Киваю головой, продолжая рассказ: — Мы с моей сестрой в это время ругались на втором этаже, как вдруг услышали грохот и треск стекла. Мы запереживали, думали, что с мамой что — то случилось. Тогда — то нас и поймали. Это были мужчины… Один тощий и одетый в женщину, а второй… Он был очень большим и толстым, а ещё, по всей видимости, плохо видящим и… Слабоумным? Думаю, так его можно было назвать. Он издавал какие — то странные нечленообразные звуки, не выговаривая не единого слова… Как большой и тупой ребёнок, только невероятно жестокий, сильный, извращённый… До сих пор не пойму, с чем связаны его «странности и предпочтения», но факт есть факт — он стал нашим насильником. — Что? — Глаза Энджеле чуть на лоб от отвращения не полезли. Он прикусил губу клыками, скривившись так, словно хотел задать мне какой — то мерзкий вопрос, но всё никак не решался. — Он вас… — В прямом смысле насиловал. — Ответила я настолько спокойно, будто для меня это было уже чем-то… Нормальным? «Наверное, я просто свыклась с мыслью о том, что эта часть моего прошлого нестираема — она никогда не исчезнет, остаётся лишь принять, как должное» — Пиздец, не так ли? — С губ слетает нервная усмешка, но когда я перевожу взгляд на Энджела, то замираю. Слишком много понимания в его глазах… Слишком много мрачности и отвращения во взгляде… «Только не говорите мне…» Что он уже переживал подобное… — … Я могу перестать, если хочешь… — Я кладу свою ладонь на руку Энджи, мягко сжимая, пытаясь успокоить и приободрить. Тот отрицательно кивает. — Но… — Всё в порядке. — Заверяет меня паучок, грустно улыбаясь. — Продолжай. Ещё раз неуверенно взглянув собеседнику в глаза, я тяжело вздохнула и решилась продолжить: — Это продолжалось около недели, может больше — я к тому моменту уже потеряла счёт времени. Ещё до того, как они начали насиловать нас с сестрой, они убили маму, зарезали её у меня на глазах. Я не знала, что они сделали её телом. Увидела её только на третий день, после того как нас с Аней закрыли в подвале… Я увидела маму… Увидела её тело, прислонённое к стеклянной поверхности двери зала… Я смотрела в её безжизненные глаза, пока он измывался надо мной, смотрела и плакала… Чувствовала себя никем — куклой в руках психа, которому всегда было мало… Один раз нам удалось сбежать. Мы выбрались на пустынную дорогу, там как раз проезжали полицейские. Мы рассказали им обо всём, один из них пошёл куда-то позвонить, а второй повёл нас к машине. — Вас спасли? — Нет. Не успели. Тот, что был одет женщиной, нашёл нас и застрелил обоих полицейских, после чего забрал нас обратно. Мы попытались сбежать вновь — бегали и скрывались от них по всему дому, всеми силами пытались остаться в живых и вновь позвать на помощь… В какой-то момент я оторвалась от своего преследователя и застала Аню, отползающую от того жирдяя… Я плохо помню, что тогда случилось… Помню как набросилась на него с чем — то тяжёлым в руках и бросила ему на голову, а потом… Очнулась… Очнулась с окровавленной ножкой стола в руках, а в ногах у меня лежал он — с головой, разбитой в мясо… Повсюду была кровь, мясо, и, блядь, его мозги… Лишь тогда осознала, что сотворила, но мне было откровенно, плевать. Мне было похуй. И тогда… И даже после… — Тебе и не должно быть стыдно за это. — Скривился Энджи. — Он делал с вами вещи, за которые заслужил и не такой смерти. — Да, но… — Неуверенно отвожу взгляд, прикусывая губу. — Наверное, это и послужило началом моей точки не возврата. — О чём ты? — Неважно… — Вздыхаю и перекатываюсь на бок, поджимая под себя ноги. — Что случилось дальше? — Дальше? Дальше услышала крик второго мужчины… Потом он начал меня душить. Я уже почти отключилась, как вдруг услышала звуки выстрелов. Полицейский застрелил его. По всей видимости, его вызвали те полицейские, которых мы встретили на пустом шоссе. Можно сказать нам крупно повезло. Скоро к дому приехал наряд полиции и скорая помощь. Нас с сестрой увезли в больницу, где мы провалялись полгода на реабилитации. Ещё полгода мы пролежали в психлечебнице из — за психологической травмы. Точнее я пролежала полгода. Аня пробыла там, так и не вылечившись до самой своей смерти. — Она умерла?.. — Да… Мой отчим убил её. — Что? — Это уже другая история. — Закрываю глаза волосами, надеясь, что он не увидел в них моей боли. — Извини, но я устала… Не хочу больше говорить о таком. — Понимаю… Прости. — Мне кажется, ты со мной как-то слишком любезен. — Всё же поднимаю глаза на собеседника. — Хотя от девочек я частенько слышу, какой ты дебошир и разгильдяй, хотя со мной до ужаса покладист. Даст, несколько секунд раздумывая, пожимает плечами и улыбается мне, кладя руку в перчатке мне на голову, ероша и без того непослушные кудрявые волосы. Моё выражение лица тут же становится насупившимся от пассивного возмущения, на что Энджел громко смеётся и тыкает пальцем мою щёку. — Хомяк. — Даёт мне новое прозвище, на которое я ещё больше дуюсь, заставляя того уже ржать в голосину. — Сам хомяк. Не у меня щёки пушком покрыты. — Бурчу себе под нос, наблюдая за тем, как он успокаивается. — Зато я их не дую! — Отсмеявшись, ответил Даст. — Так почему? — Смотрю на него немного недоверчиво. — Почему ты со мной такой дружелюбный? — Я же говорил: ты мне понравилась. — Улыбнулся Энджи. — Хотя ты права, раньше я себя так ни с кем не вёл. Даже с Черри. — Имеешь в виду свою подругу? — Да. Мне с ней тоже комфортно. Она пиздатая. С ней можно и город разгромить, и попиздеть, и помолчать, но… Не знаю. С ней, как с Молли: вроде комфортно и весело, но… — «Но»? — Но с тобой спокойно. — Энджел откидывается спиной на кровать, ровняясь со мной — теперь наши лица были ровно напротив друг друга, на расстоянии в несколько сантиметров. — С тобой уютно. Как… — По-домашнему? — Наверное… — Даст поднял взгляд к потолку, о чём-то размышляя. — Я его никогда не испытывал. — Никогда? — Никогда. — Но у тебя же есть Молли… Неужели ты у себя дома не чувствовал себя «как дома»? — Нет… Я никогда не мог назвать место, в котором родился и жил СВОИМ домом. Я чувствовал себя лишним. Всегда. И даже Молли не смогла с этим ничего поделать. — Почему? Энджел тяжело вздохнул, но после подумал и спросил у меня: — Если я расскажу тебе, ответишь на мой вопрос? — … Какой?.. «Что — то мне не нравится его тон» — Ты всё время волнуешься о том, что если я узнаю, за что ты сюда попала, то разочаруюсь в тебе. — Ответил Даст. — Ты твердишь, что ты хуже меня. Поэтому я хочу знать, что ты за человек, и за что сюда попала. — … Тебе так хочется узнать? — Да. — А если всё — таки разочаруешься? — В чём? В человеке, пардон, демоне, который, несмотря на своё хуёвое прошлое, продолжает вести себя со всеми вежливо и понимающе? Если бы была действительно отбитой, ты бы просто посылала сейчас всех, но ты же этого не делаешь. — … Даже ответить нечем… — Так мы договорились? — Паучок, протянул мне мизинец, улыбаясь и глядя с какой-то толикой надежды. «… Только бы не пожалеть об этом…» Неуверенно протягиваю к нему руку, цепляясь за его мизинец своим. — … Договорились. Только бы не пожалеть. — Тогда я отвечу на немой твой вопрос. — Фыркнул Энджел, снова устремляя взгляд в потолок. — В моей семье меня не очень — то жаловали из — за того, что я был непохож на остальных её членов. Не тем, что у меня была другая внешность, нет. Просто я не был таким же уёбком, как они. Молли тоже не была, но к ней относились снисходительно только потому что она была непохожа на меня. — Что же у тебя за семья такая? — Вскидываю брови, не совсем понимая, в какой семье могут быть такие «стандарты отношений»: раз этот ребёнок непохож на своего брата/сестру, значит он не плохой, но и не хороший, чёрт с ним, а этого зачморим. «Какого, блять?..» Паучок как — то вымученно улыбнулся и задал мне вопрос: — Видела когда — нибудь мафиозные семьи? — … Доводилось… — Тогда, думаю, ты должна знать, что слабых там не жалуют. Я был позором семьи. Жалкий мальчишка, не способный ни на что полезное. Отец презирал меня и маму, вёл за нами надзор, наказывая за каждую провинность. На Молли ему было по боку, зато на нашего старшего брата Гарольда он чуть ли не молился. Говорил, что именно Хэл* принесёт нашей семье ещё большей почёт. — И с братом у тебя отношения не сложились? — Ему было похуй на меня ровно до тех пор, пока я вёл себя как обычно, а в это понятие обычно входит быть молчаливым, нелюдимым и пассивным. До тех пора пока я не мельтешил у него перед глазами, до тех пор пока не позорил семью и до тех пор, пока не переходил ему дорогу, говоря о том, что и из меня мог бы быть хороший наследник, ему было плевать. Перманентно, абсолютно, просто кристально похуй. Как, в прочем, и мне на него, пока он меня не трогал. — «Пока»? — Напрягаюсь, надеясь, что неправильно поняла намёк (а намёк ли?), прозвучавший в тоне Энджела. — Да. — Усмехнулся Даст. — Я, Молли и наша мать попали сюда по прихоти Гарольда. Смешно, правда? Меня передёрнуло. В смысле, блять, по его прихоти? Он… Убил их всех? Свою семью? По всей видимости, выражение моего лица было настолько ошарашенным, что даже пугало. Энджел усмехнулся и погладил меня по голове, успокаивая, после чего продолжил: — Я не просто так от передоза загнулся. Этому поспособствовал Хэл. Однажды я стал перечить отцу, когда тот захотел отправить меня в армию, после того, как узнал о моей ориентации. Ну, как ориентации? Он думал, что я был полноценным геем, но это не совсем так. — Ты бисексуал, но тебе были больше по душе парни? — Да. Ему это естественно пиздецки не понравилось, вот он и решил вправить мне мозги, отправив в армию. Тогда — то я и решил окончательно его подкосить, посмотреть на его лицо, полное абсолютно ярости. Видела бы ты его лицо, когда он узнал, что я назло ему стал занимать гейской порнографией. Ха! Он никогда столько не орал. Я же просто ржал до упаду, совершенно не обращая внимание на то, что он меня избивает. Мне было похуй. Я, наконец — то, смог окончательно выбить его из колеи, взбесить, лишить всякого спокойствия. Я столько удовольствия никогда не получал, но то был моей последний раз. Как ты поняла, я употреблял. Немного, но употреблял. Только я сильной дури никогда не пробовал. — То есть, это Гарольд подменил тебе дурь? — Он самый. — А Молли? И твоя мама? — Они обе не любят говорить на эту тему. Я только знаю, что Гарольд устроил поджог в доме, но умерли они не от пожара. Возможно, он устроил его, чтобы выкурить их или замести следы своей деятельности, о которой он даже отцу не говорил. Видимо, тот был против, но Хэл и на него забил. — Вот как… «Похоже, им тоже досталось сполна. И ведь умерли они от рук собственного брата и сына… Так стоп…» — Эм… Энджел? — Ммм? — Когда ты в прошлый раз упомянул свою семью, то… Звучало так, словно вы вместе, даже после смерти. Я ошиблась? И снова эта горькая усмешка, от которой сосёт под ложечкой. «Блять, ну, нет…» — У того, кто нас сюда посылает отменное чувство юмора, должен сказать. — Невесело усмехнулся Даст. — Чёрный юмор, я бы так сказал. Иначе как объяснить, что для нашей семейки тут построен особняк — точная копия того, что был у нас при жизни? Но мы с Молли там не живём. — А как же ваша мама? — Отец держит её при себе. — Вздохнул паучок. — До сих пор не понимаю, почему. Она не нужна ему. Он её не любит. Но всё равно держит рядом, не стесняясь приводить других женщин в особняк. Это мерзко. — А что она? — А что мама?.. Терпит… Терять — то ей больше нечего. Теперь у неё осталось только чувство депрессии… И боюсь, мы с Молли тут уже ничего сделать не можем. Мама уже почти ни на что не реагирует. «Всё настолько сложно?» — Теперь ты. — Посмотрел на меня Энджел. — Недавно ты упомянула, что этот случай из детства стал твоей точкой не возврата. Что ты имела в виду? «Всё — таки услышал…» — Когда я убила нашего насильника… На этом мои убийства не закончились… — То есть… — Нахмурился блондин. — Я серийная убийца. Но на этом мой багаж прегрешений не заканчивается. И говорить мне об этом пока не хочется, извини… Может, в другой раз… — Я понял. — Слабо улыбнулся Энджи. — Тебе всё равно? — Подозрительно изгибаю бровь. — Да. Мне всё равно. — С улыбкой говорит паучок, притягивая меня к себе и обнимая, словно плюшевого мишку. — Эм… Энджел? — Спи, малая. Я же вижу, что ты уже носом клюёшь. Утром поговорим. Энджел обнимает меня за талию своими нижними руками, одной верхней поглаживает мои волосы, а вторую верхнюю руку согнул и лёг на неё, утыкаясь лицом мне в волосы. Сама я утыкаюсь лицом в мягкий мех на его груди, ощущая запах одеколона и ещё чего — то сладкого, приторного, но приятного, заставляющего спокойно вдыхать этот запах и ни о чём не думать. К удивлению для самой себя подмечаю, что сон приходит намного быстрее обычного, а потому очень скоро я, забывшись и расслабившись в объятиях друга, закрываю глаза и с головой окунаюсь в мир сновидений, в очередной раз лелея надежду на то, что меня не будут мучить кошмары. Завтрашний день обещал быть насыщенным.