я не буду его целовать

— Я должен идти, — сказал Каминари, но ему не хотелось уходить. Его комната — а именно его собственная кровать — была такой уютной и удобной, что ему приходилось её от сердца отрывать. Но было уже почти 9 вечера, и они с Киришимой провели здесь всю вторую половину дня, ни разу не покинув её. Ему нужно было начать нести ответственность за свой Крутой-Поступок-Киришимы и встретиться лицом к лицу с Бакуго. Он так не хотел этого. Бакуго был придурком — он не должен был получать прощение только потому, что прошло какое-то время. Его не следует прощать только потому, что у него снова мог случиться приступ, и Каминари не хотел, чтобы тот страдал в одиночестве. У всех есть свои проблемы, и что теперь, всем придурками можно быть? Простил ли бы Киришима его также быстро, если бы их роли сменились? Бакуго заставил его плакать, это не было вещью, которую можно игнорировать, пока вся обида внезапно не испарится. Конечно, раньше Бакуго говорил Каминари вещи и похуже, но он хорошо умел отмахиваться от этого. Разница заключалась в том, что никто не испытывал неприязни к Киришиме. Конечно, иногда в его адрес прилетали странные замечания по поводу его внешности или способностей, но люди редко придирались к нему так, как к Каминари. У него не было такой практики. Боже, это звучало ужасно, даже в голове Каминари. Каминари не хотел спрашивать, что бы сделал Киришима. Он не хотел нарушать приятную тишину, которую они создали за последние несколько часов. — Я должен идти, — повторил он вместо этого, поднимаясь с кровати. О бедная, мягкая, тёплая постель. — Что? Почему? — Киришима взглянул на часы и вздохнул. — Уже так поздно, да? Знаешь, ты мог бы просто остаться со мной на ночь, если бы захотел. Это твоя комната и всё такое. — Да, — сказал Каминари, но покачал головой. — Бакуго, наверное, ждёт меня. — Либо так, либо он наказывает себя. Каминари склонил голову набок. — Что ты имеешь в виду? — Ну, ты же знаешь, когда он злится на себя, он отталкивает людей. Типа, он думает, что не заслуживает компании, и отгораживается от меня… О-о-о, чёрт возьми, подожди, — Киришима втянул воздух. — Ты же остался в его комнате прошлой ночью? Прости, пожалуйста, я забыл сказать, что мы так делали. — Не беспокойся об этом, — сказал Каминари с нервным смехом. Он почти оправился от первоначального шока, вызванного тем, что делил постель с Бакуго. Почти. Ему хотелось накричать на Киришиму за то, что тот не предупредил его, но это всё уже в прошлом. Они все сегодня достаточно натерпелись. — Он ни к чему меня не принуждал, он просто выглядел таким грустным, что я не мог оставить его в подвешенном состоянии. Лицо Киришимы вспыхнуло. Кто знал, что физиономия Каминари делает из него настолько открытую книгу? Судя по покрасневшей коже, весь остальной мир знал наверняка. — Всё же извини, — сказал он. — Чувак, всё это так запутано. Но ты действительно можешь остаться здесь, если не хочешь уходить. — Нет, мне, наверное, стоит идти… — повторил Каминари, хотя тихий голос в его голове подсказывал ему, что на данном этапе он просто тянет время. — Нужно держать лицо. Киришима выглядел таким же нерешительным, как и Каминари. — Ты прав. В его запертую дверь робко постучали, и Каминари вздохнул с облегчением. Дополнительный повод потянуть время. Хотя, после секундной паузы, он и Киришима настороженно посмотрели друг другу в глаза, как бы спрашивая, не ожидает ли кто-нибудь из них гостей. Нет. Нет, они никого не ждали. Каминари качнул головой в сторону двери — это была его комната, но в данный момент его лицо принадлежало Киришиме — он должен был открыть. — Я… — Бакуго стоял в коридоре, неловко прижимая к груди два пластиковых контейнера. Он посмотрел на дверную ручку вместо того, чтобы встретиться взглядом с Киришимой, и протянул их вперёд, заставив Киришиму немного отступить, чтобы освободить пространство. — Вот. — Что это? — Киришима нерешительно принял подношение, как будто содержимое могло взорваться в любую секунду. — Никто не видел тебя за ужином, после… того, что случилось, — его руки быстро вернулись в карманы, где им и полагалось быть. Он наклонил голову в сторону и посмотрел мимо Киришимы, туда, где сидел Каминари, хотя угол обзора был не самым лучшим для них обоих: мешал косяк двери. Каминари едва смог разглядеть озабоченную хмурость на губах Бакуго и ту странную сутулость, с которой он держался. — И я знаю, что ты тоже там, Киришима. Киришима хлопнул контейнерами по столу Каминари, прежде чем снова повернуться к Бакуго, уперев руки в бёдра. Судя по всему, он не собирался так просто отпускать его. — Ну и что теперь? Ты понял, что твой парень ничего не ел, и притащил еду и мне, подумав дважды? Я думал, ты пришёл сюда за настоящими извинениями. — Это… — он кипел от злости. Бакуго вздохнул, всё ещё пристально глядя на Киришиму. — Ладно. Мне жаль. В его голосе не было особого сожаления. Киришима так ему и сказал. — Что ты…? Я, блядь, извинился! — сказал Бакуго, скрестив руки на груди. Он наклонил голову, чтобы встретиться взглядом с Каминари, в безмолвной мольбе заставить Киришиму отступить. — Я извинился и приготовил еду для вас обоих, чего ещё ты от меня хочешь? — Ты хоть знаешь, за что извиняешься? — Киришима прищурился на него. Каминари не был уверен, что ему всё ещё нравится находиться в своей комнате. По крайней мере, сейчас. Он зажмурил глаза и подтянул колени к груди. Это не прекратило спор, но вывело его за рамки разговора. Он не мог вынести напряжения, наполнявшего воздух. Бакуго усмехнулся, и Каминари представил, как раздраженно дернулась его бровь. — Очевидно. — Нет, — сказал Киришима. — Это не так. Ты не можешь относиться ко всем так, как будто они ниже тебя, и всё равно утверждать, что ты изменился, только потому, что ты сейчас нравишься нескольким людям. — Кир—чувак, — выдохнул Каминари, вскакивая на ноги, тем самым отказываясь от своего предыдущего плана съёжиться и оставаться вне поля зрения. Как будто он мог остановить слова, вылетевшие изо рта Киришимы, с середины комнаты. — О чём ты говоришь? — То, что нужно сказать. Это было то, что могло их разлучить. Они собирались расстаться, и это была бы вина Каминари, потому что он не мог смириться с тем, что хоть раз в жизни не выиграл в глупую видеоигру. Киришима собирался всё рассказать Бакуго, а потом Бакуго убьёт Каминари за то, что тот не сказал ему первым. Киришима не оглянулся на него, даже мельком не взглянул, чтобы спросить его мнение. Он держал голову прямо, не сводя глаз с Бакуго, который пристально смотрел на него сверху вниз. — Научись извиняться перед людьми, которые не являются Киришимой или Мидорией. От чистого сердца. Тогда, может быть, я подумаю, называть тебя другом или нет. Бакуго замолчал. Каминари не знал, что последует за этим. Что бы Бакуго ни сказал дальше, это должно было быть потрясающе глубоким, иначе он получил бы дверью по лицу или ещё хуже. Он не знал масштабов ультиматума Киришимы. Захочет ли Бакуго потерять Каминари как друга, чтобы сохранить лицо? Каминари надеялся, что нет, но он знал, что терпимость Бакуго к Каминари была намного ниже, чем его терпимость к Киришиме. И он потерял бы гораздо больше, чем ожидал, если бы сказал здесь что-то не то. Бакуго глубоко вздохнул и, нахмурив брови, оглядел Каминари — то ли из-за синего экрана смерти, возникшего в его голове, то ли его тошнило от одной мысли о том, чтобы дать вежливый ответ. Каминари действительно надеялся на первое, если этим отношениям суждено было остаться на плаву. Прежде чем Каминари смог что-либо сделать, чтобы ослабить напряжение, Бакуго повернулся лицом к Киришиме с новой стальной сдержанностью. — Каминари, — начал Бакуго, и уши Каминари в глубине комнаты насторожились. Это было что-то новенькое. — Я не должен был делать такие заявления о тебе или злиться, когда ты не обыграл меня. Мне вообще не следовало ничего говорить. Мне… жаль. Я… постараюсь быть лучше в будущем. Киришима застыл на месте, и Каминари забеспокоился, что Бакуго сломал его. Но он быстро стряхнул с себя удивление, бросившись к Бакуго и заключив его в объятия. Теперь настала очередь Бакуго замереть. Его глаз дернулся, как будто он едва сдерживал смех, но он не оттолкнул Киришиму. — Спасибо, — сказал Киришима, дыша в толстую ткань красной толстовки, которую Бакуго всё ещё носил. — Я принимаю твои извинения. — Ага, — сказал Бакуго срывающимся голосом. Его тело застыло в коридоре, зажатое в крепких объятиях Киришимы. — Теперь ты можешь отпустить меня. — Просто позволь этому случиться, Бласти, — сказал Киришима, хотя Бакуго не стал менее напряжённым, когда объятие затянулось. — Просто позволь этому случиться. Примерно через двадцать секунд Каминари подумал, что Бакуго достаточно настрадался. Он был прощён, и теперь объятие было излишним. Каминари задавался вопросом, сделал ли Киришима это нарочно, чтобы посмотреть, как долго Бакуго выдержит объятия «Каминари». Или он действительно скучал по нему. Если бы это было так, Каминари не стал бы мешать. Он не был уверен, что его сдерживает от ещё одной вспышки гнева: давление общества, если он сделает это посреди коридора, или эмоциональное давление, чтобы не дай бог не взорваться перед парнем, перед которым он только что извинился. Тем не менее, они стояли так уже сорок секунд, и Бакуго всё ещё не сопротивлялся объятию. Было ли всё это пылью в глаза? Он сдерживает себя от физического контакта? Каминари так не думал. Но, опять же, Киришима был их постоянным шпионом личных границ Бакуго. Он точно знал, когда что-то слишком, а когда нет. — Бакуго, — сказал Каминари, положив руку на плечо Киришимы спустя одну минуту, намекая ему отпустить бедного парня. — Я думаю, что с Каминари хватит проблем на сегодня, хочешь подняться наверх? Бакуго любезно принял предложение, резко кивнув, когда Киришима высвободил руки. Следуя за Бакуго к лифтам, Каминари сочувственно похлопал Киришиму по спине, когда тот уходил. Что ж, ещё одна ночь наедине с Бакуго.