я не буду его целовать

Звук чужого будильника привёл Каминари в сознание резче, чем это было необходимо. И снова он проснулся, свернувшись калачиком рядом с Бакуго. На этот раз от одного их соприкосновения у него больше не было мурашек по коже. Он ненавидел то, как он привык к этому: привык просыпаться рядом с кем-то, с кем так комфортно, привык видеть Бакуго таким умиротворённым. Последний уставился в потолок, отстукивая какой-то ритм по своей грудной клетке рукой, не обвитой вокруг Каминари. Он был таким довольным. Таким спокойным. Это было так неправильно, так соблазнительно и так невероятно, то, что Каминари каким-то образом удалось увидеть своего друга таким. Но это было не для него. Это было для Киришимы. Бакуго просто не заметил изменений. Это всё было неправильно. Кацуки неотрывно изучал его лицо уже какое-то время. Каминари не знал, как давно он был пойман на том, что пялится на чужую грудь (он бы, скорее, описал это, как «засмотрелся в одну точку», но люди редко замечали разницу. С другой стороны, раз он сейчас выглядит, как Киришима, то Бакуго вряд ли стал бы возражать). — Нам пора вставать, — сказал он хриплым утренним голосом. Но тут же, противореча своим словам, он подпёр голову одной рукой, выглядя так, будто с удовольствием согласился бы остаться в постели весь день, если бы кто-нибудь это предложил. Каминари не предложил. Он скатился с кровати чуть более грациозно, чтобы назвать это просто падением. Оставаясь лежать на полу в ожидании, когда Бакуго всё-таки встанет и начнёт собираться на учёбу, Каминари был почти уверен, что на этом месте, прямо рядом с кроватью Бакуго, уже наверняка начинает затачиваться яма в форме его тела. Ему до сих пор было неясно, должен ли он был уйти к себе, или где-то в комнате Бакуго была припрятана одежда Киришимы. Он ещё не знал, были ли они такой парой. — Всё ещё неважно себя чувствуешь? — вместо этого спросил Бакуго, переступая через его распростёртое тело и направляясь к шкафу. Он приподнялся на локтях. — Вроде того? — Что это за ответ такой? — фыркнул он, не теряя времени и сбрасывая с себя пижаму, прежде чем надеть школьную одежду. Каминари пискнул, отводя глаза. Звук шагов постепенно стал громче, но Каминари демонстративно не открывал глаза. Он не мог знать, был ли Бакуго полностью одет, доверяя одному лишь слуху, и сегодня он не станет рисковать. Нет уж, спасибо. — Что ты делаешь, Дерьмоволосый? — спросил он прямо у уха Каминари своим раздражённым, знакомым всем в академии голосом. Видимо, Каминари сделал что-то не так. Расстояние резко сократилось, и обнажённая рука Каминари почувствовала лёгкое прикосновение ткани. На Бакуго была его школьная рубашка, но она, скорее всего, была полностью расстёгнута. Значит, он уже надел биндер. Каминари открыл глаза. — Я, наверное, забегу к себе, пока ты одеваешься. Я имею в виду, мне тоже нужно собраться. Эти волосы сами себя не уложат, знаешь ли. — Как хочешь, — парень пожал плечами, отступая немного назад, чтобы застегнуть рубашку на определённое им количество пуговиц. — Я не знаю, что тебя так смущает. Чего ты там не видел? Каминари не смог скрыть своего удивления, отразившегося на его лице. — Что? Бакуго вопросительно посмотрел на него, взъерошив руками волосы. — То есть, — запнулся он. — Тогда это было в другом контексте. Я просто пытаюсь быть вежливым. Он надеялся, что это был достаточно хороший ответ, и поднялся на ноги. Всё ещё не уверенный в том, что делать, Каминари решил, что воспользуется любой возможностью уйти. Бакуго лишь рассмеялся. — Ты? Вежливый? Как скажешь. — Эй, — заскулил Каминари. На данный момент речь шла о чести Киришимы. Он был обязан защитить своего бро. — Я абсолютно вежлив. — Ха, может быть, на публике, — сказал он, и хитрый огонёк стал виден во всем: от искорки в его глазах до протяжности его голоса. — Но, знаешь… — Не-а! Мы не будем сейчас об этом говорить, — протараторил Каминари, прежде чем его уши начали кровоточить. Ему не нужно было знать, чем Бакуго и Киришима занимались в свободное время. Это был его шанс на побег, и он тут же с радостью зацепился за него. — Пойду собираться, встретимся перед уроком! Он вылетел через дверной проём, прежде чем Бакуго смог добавить что-то ещё, и направился в уединение пустой спальни Киришимы. Ещё один долгий день. Но, по крайней мере, в академии ему больше не придётся липнуть к Бакуго 24/7. Секундочку. Блядь. — Юэй… — пробубнел он. — И что теперь будем делать? Время летело невероятно быстро; и чем больше паниковал Каминари, тем быстрее приближалась тренировки. Они с Киришимой приняли негласное решение (сопровождаемое серией молчаливых рожиц, пантомим и кивков) писать свои собственные имена на всех заданиях и перемешивать стопку работ, если что-то нужно будет сдать. Но это было для их обычных занятий. В любую минуту мог войти Айзава — или, что более вероятно, приползти в своём спальном мешке — и заявить, что сейчас у них будет какой-то важный практический экзамен, о котором их никто не предупредил, и те, кто провалятся, будут исключены. Каминари не смог бы справиться с таким давлением. Он практиковался в использовании причуд Киришимы в те несколько минут, которые у него были до и между занятиями, но это не было похоже на боевую ситуацию. И Айзава всегда знал, как бросить вызов каждому ученику конкретно, в соответствии с их текущим уровнем мастерства. Если Каминари в свой удачный день и попал бы в пятёрку лучших в классе, то сейчас он бы и в подмётки никому не годился. Он лишь надеялся, что Киришиме больше повезло с освоением его новой причуды. — Хорошо, — начал Айзава своим хриплым голосом, едва слышным на улице. — Сегодня вы будете выполнять парное упражнение, и прежде чем вы спросите, я уже подобрал партнёров для каждого. Коллективный стон прокатился по полю. Они были рассыпаны по территории, ожидая указаний, и Каминари почувствовал, что ему необходимо найти Киришиму. Несмотря на несколько растерянных взглядов от своих одноклассников, он продолжал медленно пробираться сквозь толпу, пока не встал с ним плечом к плечу. Внешне Киришима выглядел таким же облегчённым, каким внутри чувствовал себя Каминари. Одетые в костюмы героев друг друга, они чувствовали их смену сильнее обычного. Более ощутимой. Это действительно происходило с ними. Сообщать об этом Айзаве сейчас однозначно было слишком поздно. До этого они пропустили целый школьный день, одурачили ещё четырёх учителей. Каминари и представить себе не мог, в какие неприятности они попадут, если признаются сейчас. Должно быть, они нарушают какие-то правила. Может, это плагиат? Кража личности? В любом случае, они будут замешаны в этом до тех пор, либо пока не поменяются обратно, либо пока подмену не обнаружат остальные. Конечно, он надеялся на первое, так как разоблачение на данном этапе только навлекло бы на них ещё больше неприятностей. Однако Айзава продолжил свою речь, не обращая внимания на ураган мыслей, бушующий в голове Каминари. — У вас будет двадцать минут, чтобы заставить вашего соперника отключиться. Сражаемся без правил, но постарайтесь не убить друг друга. — Это плохо, — прошептал Каминари достаточно громко, чтобы Киришима услышал. — И ещё, — сказал Айзава, взглянув на него мутными глазами. — Помните, что умение вовремя отступить — важный навык для героя. Используйте свои сильные стороны, но также помните и о своих слабостях. Его напутственная речь закончилась, и пары быстро разошлись по углам. Каминари чуть не остановил Яойорозу, когда услышал, как его собственное имя произнесли вместе с её именем, но остановился на полпути, как только Айзава назвал имя Киришимы. Точно. Он всё ещё в теле Киришимы. Ещё раз, с кем его поставили в пару? Он услышал тихое «Киришима?» слева от себя и повернулся в сторону голоса. Мидория. Просто великолепно. Каминари едва справлялся с причудами Киришимы, и теперь ему придётся быть в паре с одним из самых сильных учеников класса. Это был явно не его день. — Эй, как дела, Мидория? — сказал он, натягивая классическую улыбку Киришимы. Может быть, ему удастся избежать лазарета до того, как он туда попадёт. — Мы в паре? — заметил он, хотя это было больше похоже на вопрос. Не потому, что он был сбит с толку, а будто ответ был очевиден, просто Каминари медленно соображал. Приятно знать, что люди разговаривали с Киришимой так же, как и с ним. — Ага, — он притянул Мидорию к себе за плечо, крепко сжимая для дополнительного эффекта. Хотя, возможно, он немного перебарщивал. — И ты знаешь, как сильно я тебя люблю, да, чувак? — Э-э… — тот колебался. — Конечно? — Мне нужно, чтобы ты был сегодня со мной помягче, мужик, — сказал он, готовый встать на колени и умолять. Каминари едва мог заставить своё тело затвердеть в спокойном состоянии. С кем-то вроде Мидории, бегущим на него в полную силу, у него не было бы ни единого шанса. Он быстро придумал оправдание: — Я не спал всю ночь, засмотрелся мультиков. Нет сил даже думать. Мидория тяжело вздохнул. Очевидно, он ожидал гораздо худшего. — Вот почему ты был так взвинчен сегодня? — спросил он, и его обычная улыбка вернулась на его губы. Каминари молча кивнул. — Не беспокойся об этом, Киришима. Ты великолепен в боях на выносливость, я думаю, что это я тут должен волноваться. Каминари издал нервный смешок, когда все пары начали подготовку к бою. — Да… Ты прав. Мидория смеялся над ним. Он превратил это в чёртову игру. Каминари не понимал, к чему это, но тот, кажется, чувствовал, что что-то не так. Каминари знал, что в интересах Мидории было сразу броситься в бой, чтобы быстро измотать «Киришиму». Именно так Бакуго победил его на спортивном фестивале. Так почему же он позволил Каминари сделать первый шаг? Айзава дал стартовый свисток более двух минут назад, а Мидория только дважды приблизился к нему — оба раза финты, прежде чем отойти и нанести сильный удар. В чём смысл этой игры? Мидория снова подошел вплотную, словно назойливый спутник, застрявший на орбите Каминари, и последний воспользовался своим шансом. Парень замахнулся вслепую, его рука частично затвердела, и он задел бок Мидории, прежде чем тот отскочил за пределы досягаемости. На лице Каминари промелькнуло подобие улыбки. Он не был создан для кулачных боев, его обычная причуда обычно держала его на приличном расстоянии. Любое попадание он считал своей личной маленькой победой. Хотя, с его везением, череда побед продлилась недолго. Мидория, наконец-то воспользовавшись моментом, замахнулся прямой ногой и прыгнул в его направлении. Его покрасневший ботинок был в считанных сантиметрах от тела Каминари, прежде чем он понял, что нужно было уклониться. Теперь у него не было выбора, кроме как постараться выдержать удар. Он сильно зажмурился. Если его час умирать действительно настал, он бы хотел, чтобы его последняя схватка была чем-то большим, чем куча хлещущей, запекающейся крови. И вот, Мидория ударил: нога влетела в его голый живот с силой, сравнимой с ударом грузовика, но ноги Каминари остались в стоять в грязи. Его глаза распахнулись. Он сделал это. Это не была полная Закалка, но, по крайней мере, он выстоял удар. Он сделал это. Каминари заставил своё тело стать лишь немного затверделым, а не непоколебимым. Эта мысль промелькнула у него в голове, когда второй удар Мидории отправил его плашмя на землю, словно костяшку домино: быстро и без всякого величия. У него даже не хватило воздуха, чтобы издать болезненный стон. Мидория хотя бы теперь мог бы сжалиться над ним. Шаги двинулись в его сторону, но Каминари не мог сосредоточиться на них из-за лёгкого щекотания воздуха. Знакомый гул. Ощущение статичности, которое усиливалось прямо перед большой бурей. Той самой, которая стала причиной недельному отключению электричества в его родительском доме. Электричество накапливалось в воздухе. Очень много электричества. Вопль. Волосы на руках Каминари встали дыбом. Он вскочил на ноги, слегка покачиваясь из-за ноющей спины. Яркий белый свет выстрелил прямо в небо, словно маяк, а его источник издал болезненный крик, когда грудой упал на землю. Киришима. — Кириш… А, чёрт… Каминари! — закричал он, сорвавшись с места прежде, чем понял, что происходит. Всё, что он знал, — это электричество. Пользуясь чем-то настолько опасным, Киришиме не светило ничего хорошего. Внезапно две крепкие руки обхватили Каминари за талию, удержав его на месте. — Что ты делаешь? — спросил Мидория, не показывая никаких признаков того, что собирается отпускать его, даже с ослабевшими конечностями. — Каминари сам справится. Он совершенствуется в контроле количества электричества, которое он выпускает — вероятно, это сейчас было нарочно, чтобы… Проверить пределы своей причуды. Он определённо сделал это не нарочно. — Мидория, — сказал он, и новая решимость отразилась на его лице, едва скрывая истерию, распаляющуюся в его груди. Парень отпустил его. — Нет времени на вопросы, мне нужно, чтобы ты ударил меня. Очень сильно. Тот заколебался, мня ладони. — Что? Почему? Ты же знаешь, что можешь отключиться, верно? — Я же сказал, нет времени на вопросы, просто сделай это! Но Мидория не двинулся с места. Более того, теперь, когда он об этом задумался, ему казалось, что никто из класса не шевелился. Это было похоже на сон, в котором время остановилось или, по крайней мере, сильно замедлилось, и Каминари был единственным, кого это не затронуло. Ни одна из пар не хотела быть первой, кто продолжил бы свой бой после случившегося. Все ждали, что «Каминари» поднимет свой фирменный большой палец вверх, то ли из-за беспокойства за него, то ли из-за ожидания подтверждения всеобщей мысли о том, что это всего лишь неудавшийся пранк, но никто не шевелился. Особенно Киришима. Каминари поморщился, слишком хорошо зная это чувство, когда ты заперт в собственной голове. Он снова повернулся к Мидории. — Окей, — сказал он, наморщив лоб, когда тот посмотрел на него сверху вниз. — Если я просто отключусь, они… Они не позволят мне помочь ему. М-м-мне жизненно необходимо, чтобы ты ударил меня, так сильно, чтобы меня отправили к исцеляющей девочке вместе с ним. Мидория непонимающе нахмурился, прерывисто дыша. Каминари вздохнул: Изуку не сможет просто так взять и хладнокровно ударить его. Киришиме придётся пройти через всё это в одиночку. Может быть, ему повезёт, и он быстро придёт в себя. Может быть. Но перед глазами ударила вторая молния, на этот раз небольшая, тонкая и зелёная. У Каминари не было и секунды на раздумья, прежде чем он снова приземлился плашмя на спину, одновременно выпуская весь воздух из лёгких. Мидория стоял над ним, готовый протянуть руку, когда он начнёт вставать, но Каминари мог только тупо смотреть на облачное небо над головой. Ему действительно казалось, что его рёбра трутся друг о друга под кожей. Да, он предпочёл бы остаться на земле. Он поклялся, что закрыл глаза всего на секунду, но, открыв их снова, всё плыло перед глазами, а пухлые облака над головой сменились точечным потолком в медпункте. Каминари резко сел на кровати, из его груди вырвался сдавленный стон. Исцеляющая девочка, должно быть, уже закончила с ним: всё, что он чувствовал, была лишь едва уловимая, ноющая нежность. Через час он будет как новенький. Киришима. Ему не пришлось долго его искать, так как Эйджиро лежал на соседней кровати, уставившись в потолок с глупой улыбкой, озаряющей его лицо. Каминари вскочил с постели и тут же преодолел расстояние одним прыжком, превозмогая усталость, затуманившую его разум и тело. — Киришима, — прошептал он в ответ на свою собственную глупую ухмылку. — Я знаю, ты меня слышишь, и я хочу сказать тебе, что мне очень жаль. Просто сосредоточься на звуке моего… Э… Твоего! Твоего голоса. Каминари невесело усмехнулся, потянувшись к безвольной руке Киришимы на больничной койке. — Ты использовал слишком много электричества на моем теле. Это случилось во время урока. По-моему, ты сражался с Яойорозу. А потом все остановились, чтобы посмотреть на тебя. Это, конечно, было… Ослепительно. Я даже не знаю, смог бы ли я такое провернуть, — улыбнулся Каминари. — Тебе придётся научить меня этому как только мы вернём свои тела. Кстати, тебе не обязательно отвечать, я знаю, что тебе это сейчас трудно. Лицо Киришимы изменилось, когда он пробормотал какую-то неразборчивую тарабарщину. По крайней мере, это значило, что он всё слышит и понимает. Крепче сжав руку Киришимы, Каминари поудобнее устроился на краю кровати. Он потянулся за своим телефоном, но его не было в кармане. Чёртовы геройские костюмы. Ему хотелось включить музыку, сделать хоть что-нибудь, чтобы заполнить тишину для Киришимы. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, через что Киришима проходит в данный момент, и это было отстойно. Это было просто ужасно — полностью всё осознавать, но не мочь ничего сделать. Конечно, это было забавно, и ему нравилось смешить этим класс, но он ненавидел, когда ему позволяли делать глупости, о которых он потом жалел. Хотя, по большей части, это было откровенно скучно. Когда он становился таким, его мысли были недостаточно связными, чтобы даже представить себе менее скучную ситуацию. Он зацикливался на том, чтобы воплотить в жизнь любую идею, пришедшую в голову первой: обычно наипростейшую или наиглупейшую. В любом случае, хорошо, что он был здесь, с Киришимой. Дверь за ними со скрипом открылась, и Каминари почти не хотелось смотреть. Он надеялся на то, что пришла исцеляющая девочка. Если бы это была она, он мог бы признаться во всём, что произошло за последние несколько дней. Врачебная тайна должна касаться и обычных школьных медпунктов, ведь так? — Почему это всегда вы, два идиота? Каминари вздохнул, так, чтобы это мог заметить лишь Киришима, прежде чем повернуться лицом к Бакуго. Он стоял в дверном проёме, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди, как будто это место принадлежало ему. Он сменил свой геройский костюм на мешковатую школьную форму — с карманами и широкой рубашкой. Каминари завидовал. Он изобразил застенчивую улыбку. — Кто-то же должен присматривать за Каминари, верно? Бакуго посмотрел на них двоих, лежащих на одной больничной койке. «Каминари» выглядел весьма потрёпано. Денки знал, что он, в свою очередь, получил приличного размера синяк на рёбрах (спасибо Мидории), но, по крайней мере, он полностью осознавал все риски. Как бы то ни было, ему не удалось расшифровать причину, по которой Бакуго задумчиво морщил нос. О чём он думал? — О чём ты думал? — Бакуго усмехнулся. Он побледнел. — Что? Глаза Бакуго прошлись вверх и вниз по телу Каминари, и он смазано махнул ему рукой. Когда Каминари не ответил, Кацуки закатил глаза — это действие охватило мимику всего его лица — и пересёк комнату, чтобы неловко приобнять его одной рукой. Это движение заставило Каминари вскочить с кровати, хотя, должно быть, это было от волнения, а не от удивления, потому что Бакуго обнял его. Его прикосновение было лёгким, но на обнажённой коже Каминари оно одновременно обжигало и вызывало табун мурашек. Только когда Бакуго прижался к нему — обнял по-настоящему, — боль усилилась. Синяк не успел зажить так быстро, как Каминари предполагал. Бакуго хихикнул. — Так тебе и надо, тупица, — сказал он, но его голос был тихим, будто он только что поделился сокровенным секретом. Парень отпустил Каминари, больше не касаясь. Разве что чуть-чуть. Одна из его рук добралась до затылка Каминари, где пряди его намазанных гелем волос были примяты и покрыты слоем грязи, но это прикосновение было нежным. Губы Бакуго были почти у его уха, а их щеки находились опасно близко. — Я так посмотрю, ты всё ещё отказываешься проигрывать, — сказал он с одобрительным смешком на кончике языка. Ещё одна локальная шутка. Просто чудесно. Всё, что смог сделать Каминари, это подавиться воздухом. Киришима лежал в кровати рядом с ними, наблюдая все это, но не имея возможности ничего сделать. Он понял бы шутку. Сказал бы правильные слова. Но в палате воцарилось молчание. Каминари жалко выдавил из себя тихий, безэмоциональный гул: не положительный и не отрицательный, такой, какой не выдал бы его. Он ненавидел игры в угадайку. Исцеляющая девочка отпустила Киришиму и его самого менее чем через десять минут. Киришима, конечно, не был ранен — или не был ранен настолько, чтобы ему требовалось постоянное наблюдение врача, — и был освобождён при условии, что кто-нибудь будет присматривать за ним, пока он полностью не восстановится. Это дало Каминари хороший повод больше не оставаться наедине с Бакуго, и он ненавидел то, какое облегчение это ему принесло. Он искренне любил Бакуго как друга, но теперь, глядя на его отвратительное лицо дольше двух минут за раз, ему хотелось выколоть себе глаза. Он не мог провести ещё одну ночь с этим парнем. Это всё жутко давило на него. Школа и до обмена телами не была райским местом, но теперь её посещение приносило ещё больше стресса. Денки чувствовал, что если ему ещё хоть один час придётся притворяться парнем Бакуго, он точно поседеет, переживая о Киришиме. Что, если они никогда не вернутся в свои тела снова? Изначально он думал, что выходных точно хватит, чтобы все пришло в норму — обычно подобные «долгосрочные» причуды длились всего 24 часа. Что, если что-то пошло не так? Что, если ему придётся прожить остаток своей жизни как Киришима? Что подумают родители? Как он закончит Юэй с чужой причудой? Придётся ли им нанимать адвокатов? Вляпается ли он в какую-нибудь историю? — Ты слишком много думаешь, — пробормотал Бакуго, шокировав Каминари, тем самым вернув его в настоящее. Они шли вместе по коридору, ведущему в общежитие после окончания занятий, сжимая его руку в своей. Был ли Бакуго более чувствителен в последнее время, или Каминари настолько привык к этому, что это уже не имеет большого значения? Как бы то ни было, держание за руки всё равно не могло не оставить свой осадок в его подсознании. — О чём ты? Он щёлкнул Каминари по уху. — Я слышу, как кипит твой мозг. Не будь таким грёбаным Дек… Кгхм. Каминари моргнул, глядя на него. По крайней мере, ему удалось отключить мышление Каминари, потому что теперь его разум был совершенно пуст. Он скучал по этому чувству. Пустота. Быть Киришимой требовало слишком много мозговой деятельности. Боже, вот он снова задумался. Ему очень хотелось вернуться в свою собственную голову, где ему не нужно было бы думать о том, чтобы думать. — Пойду лягу спать пораньше, наверное, — сказал Каминари, зевая, на этот раз даже не притворяясь. Исцеляющая девочка, должно быть, отняла у него больше энергии, чем он предполагал. — Устал. Бакуго кивнул, отпуская его руку, когда они остановились между их комнатами. — К тебе или ко мне? Каминари задумчиво посмотрел сначала на одну, затем на другую дверь, но тёплый зуд в его ладони, где секунду назад была ладонь Бакуго, взял верх прежде, чем его мозг успел отреагировать. — Хочу побыть один сегодня. И всё, что он мог сделать, это молиться, чтобы Бакуго не понял это неправильно.