Уроки танцев, как и верховая езда, были совершенно неприятным сюрпризом для Чунь Юня. Как сказал Беннет — так они готовятся к балам, фестивалям и праздникам, которыми так дорожит Чжун Ли, почитающий и соблюдающий традиции пансиона уже не первый год. Ещё сосед обмолвился и тем, что директору как-то предлагали сменить такой вот учебный план и традиции на нечто более современное, но тот лишь отказался, на том и закончив собрание, не желая и слушать о том, что всё это давно устарело и покрылось пылью. «И зря», — думалось только Юню, пока мучался с очередной застёжкой на обуви. Французский, танцы, верховая езда… что дальше? Зельеварение? Да даже от зельеварения он бы не отказался, лишь бы не заниматься подобной чушью, как танцы. Когда он последний раз вообще танцевал? Не помнит. Да и не может вспомнить, танцевал ли когда-либо вообще.
— Уже переоделся? — Беннета, кажется, всё как всегда устраивает. Ну конечно, ему ведь не придётся строить из себя дурака и напяливать на себя идиотские сменные туфли для таких же идиотских танцев. Сломанная рука даёт тому хоть какие-то поблажки.
— Почти… — Стоило только применить чуть больше сил, как глупая застёжка на ремешке наконец поддалась, щёлкнув звонко с металлическим лязгом. — Готово.
— Жаль не выйдет встать с тобой в паре, — видимо, Беннет своему освобождению от урока радовался не так уж сильно, как этому радовался бы сам Юнь на его месте, — у меня, конечно, обе ноги левые, но зато какие!
Чунь Юню в момент самому от себя тошно внутри становится, там, где-то под рёбрами. Тянет и ёрзает это колкое чувство, настолько распирающее, что хотелось бы огреть себя чем-нибудь прямо сейчас, лишь бы не посещало оно больше. Травма другого человека — очевидно не повод для радости, но вот в голове одно только «И хорошо, что не выйдет», ведь меньше всего ему хотелось бы начинать свой день с отдавленных пальцев на ногах. Глядит на побитые соседские туфли, наблюдает, как покачивает тот ногами беспечно, сидя на подоконнике раздевалки, и даже взгляд поднять на него теперь не в силах от стыда. Не так давно питал жалость к нему, а теперь? Теперь вновь ищет выгоду для себя в чужих слабостях, в точности как и члены его гнилой семейки, на которую всегда так боялся быть похож.
— Давай, идём, покажу бальный зал! — Беннет светится улыбчиво изнутри, сияет скоплением чудом не угасших огней, заставляя то чувство усилиться в сто крат.
Юню хватает смелости на один жалкий кивок в ответ, а дальше всё по накатанной — утыкается зрачками в пол, куда-то на собственную обувь. Кажется ему, он уже знает каждую мелкую царапинку на её глянцевой поверхности.
****
Зал встречает множеством учеников, что смешиваются перед глазами в одно большое тёмно-синее пятно благодаря единой школьной форме, а яркий-яркий свет из-за стёкол панорамных окон стелется бликами под ногами, больше похожими на дождевые лужи, что растекаются всё по белоснежной мраморной плитке с вкраплениями позолоченных полос. За стенами пансиона сейчас заморозки, но несмотря на это Чунь Юнь всё же замечает, как колыхаются бледные тюлевые занавески на ветру. Одно из окон приоткрыто для проветривания, и лёгкий холодок взбирается вместе с чередой мурашек по каждому его выпирающему позвонку под рубашкой. Не поймёт только, от чего именно эти мурашки — холод, страх, восхищение… или же всё вместе? Но даже разобрать не силится, в ту же секунду отрываясь от ощущений, стоит живой музыке коснуться кончиков ушей. Фортепиано?.. Да, выцепляет среди толпы парней грациозный инструмент, всё теми же дождевыми лужами бликующий под проворными лучами. И руки с тонкими, явно предназначенными для музыки пальцами, что умело и играючи перескакивают мягко с клавиши на клавишу, искрами невидимыми высекая из-под них нечто необыкновенное, трогающее что-то помимо сердца. Что-то более хрупкое, гораздо хрустальнее него по своей натуре.
— Ну как? — толкает его в плечо сосед, да так неожиданно, что выдох резкий сам собой слетает с искусанных губ, в миг растворяясь в нотах парящей под высоким потолком мелодии, а руки играющего подобно ему теряются за спинами остальных, просто ускользают из виду, будто по волшебству.
— Завораживает, — невероятное спокойствие теперь же поселяется на месте того подрёберного чувства, и впервые слова Чунь Юня приобретают лёгкую окраску искренности.
— Попрошу успокоиться, — голос доносится откуда-то из глубины столпотворения в центре, пробирающий своей строгостью и властностью. За секунду тот разрезает воздух словно лезвием громоздкого двуручного меча, перерубая не только чужие разговоры не по делу, но и те самые тонкие сплетения струящихся нот. Мелодия замолкает тут же, возвращая сознание Юня к реальности, но голос этот…
женский.
Беннет как всегда вовремя подхватывает недоумение друга тихим шёпотом:
— Это Эола, приезжает раз в две недели сюда, к нам. Она-то нас и готовит к балам, говорят, лучшая выпускница женского пансиона. По крайней мере, в танцах ей уж точно равных нет.
От толпы и следа не остаётся, все как один выстраиваются тут же в ровный рядок, а Беннет тянет за собой, проскочив неуклюже за спиной преподавательницы и юркнув в самый его конец, пока оба не попали под строгий взгляд и не отхватили как следует за опоздание, как уже не раз бывало.
— Повторяю для всех: танцы явно не тот предмет, который стоило бы прогуливать, — ледяные глаза смотрят не на него, куда-то вперёд, но даже так Юнь может почувствовать себя загнанным в угол и в полной мере ощутить, что говорит это женщина в первую очередь ему.
Её длинные руки в тёмных перчатках сложены строго на груди, а острый подбородок гордо вздёрнут, из-за чего вид её упорно напоминает кого-то. Не может только пока понять, кого именно, но и не хочет совсем. Сам факт схожести с кем-то знакомым уже заставляет чувствовать жгучий дискомфорт, цепляющий колючими лозами терновника за шею.
— Не мои проблемы, если вы ударите лицом в грязь на празднованиях, просто прогуливая занятия, — продолжает она, а голос гуляет эхом от стены до стены, создавая впечатление, будто гудит тот прямо в голове, где-то в собственных мыслях, — но опозорите вы в первую очередь себя, так что советовала бы подумать дважды, прежде чем вести себя так глупо.
— Она всегда такая заносчивая, не пугайся, — шепчет на ухо мальчишка рядом, но тут же оба ловят устрашающий взгляд, искрой брошенный к ним.
— Разбивайтесь на пары, освобождённых прошу на стулья, — Эола очевидно выделяет интонацией слово «освобождённых», а после обращается к ним спиной.
Точно. Юнь глядит ей вслед и наконец его пронзает осознание — та похожа на старшего брата. Он всегда был таким же, холодным и точно неприкасаемым. Как бы не старался, догнать он его не мог, никак не дотронуться было, не коснуться даже кончиками пальцев. Они не играли и не проводили время вместе, лишь изредка в детстве, когда ещё не было этих чëтко поставленных границ между ними и идеалов, которые обоим старались привить. Брат, очевидно, стал подавать большие надежды, последовал за родительскими мечтами, и в тот момент их общение, кажется, и дало трещину. Тот стал отдаляться всë больше, проводил время за книгами и на дополнительных курсах в школе, реже бывал дома. Рука Юня, что когда-то могла хоть немного дотянуться до него, теперь же просто тянулась вслед за ним, пока родной некогда человек уходил всё дальше, следуя вперёд и оставляя ненужное позади, где-то за плечами. Оставалось только что и смотреть ему в спину и понимать, что как прежде уже не будет. Ведь раньше их разделяли всего пара метров, просто выйти из своей комнаты и вот — напротив комната брата, дверь которой всегда для него открыта. Но в итоге все двери закрылись, а ключи от них оказались утеряны где-то среди старых детских воспоминаний, между страниц запылившегося семейного фотоальбома.
Чем больше он добивался, тем больше веяло холодом от его голоса, с которого будто высосали все эмоции с годами. И тем больше к маленькому и наивному тогда Чунь Юню приходило понимание, что они два совершенно разных человека, чьи пути разошлись ещё до того, как попытались сойтись.
— Давай, удачи там! — подбадривает Беннет и подталкивает чуть вперёд, намекая, что пора выбирать партнëра по танцам.
— Спасибо, — неохотно мычит в ответ тот, съëживаясь от прохлады зала. Тюлевые занавески тихо шуршат за спиной, унося всë неожиданно вспомнившееся за открытые окна, далеко за пределы пансиона. Куда-то в лес, окружающий этот одинокий клочок земли.
И ведь только сейчас Юнь понимает, что до этого неуклюжий сосед всегда был рядом, точно исполняя роль опоры в этом дурацком месте, где и в коридоре можно заблудиться, а сейчас спасательный плот далеко, схватиться за его забинтованную руку явно не выйдет. Помощи ждать не от кого, а Эола как назло наблюдает со стороны внимательно, с прищуром изучая новичка, что поднял шумиху в пансионе уже в первые дни. Присматривается к нему не с интересом, скорее с ожиданием ошибки, он это чувствует точно всем дрожащим от страха нутром.
Сглатывает, нервно перебирая пальцами, ищет в толпе хоть кого-то знакомого, но имена новых одноклассников даже не всплывают в памяти, лишь двоих из них он знает в лицо — Рейзора и Син Цю. Но с первым же Юнь познакомился относительно недавно, а в сторону другого так вообще смотреть страшно. Так и гуляет взглядом вокруг да около, рассматривая синий жилет ученика и всë не решаясь подойти, пока все остальные уверенно выбирают себе партнëров, оставляя всё меньше и меньше свободных человек. Ну конечно, они же все учились здесь с первых классов, как он мог думать, что так легко сможет освоиться здесь, если даже в прошлой школе того не вышло.
— Новичок, да? Как там тебя, Чунь Ю?
За плечо трогает кто-то совершенно незнакомый, будто тенью зловещей возникая рядом, подкравшись из ниоткуда. Он припоминает, что слышал раньше этот низкий сломавшийся голос в своём классе, но сейчас кажется, что сердце просто разорвëтся на куски от крепкой хватки ладони, кажущейся такой большой на фоне его собственной. В панике мечутся мысли по черепной коробке, больно ударяясь внутри о стенки. Незнакомец гораздо выше его ста шестидесяти восьми, от чего спрятаться куда-то прямо сейчас и забиться в угол хочется только сильнее. Он возвышается над его макушкой большим деревом, зверем, загнавшим свой завтрак в угол.
— Чунь Юнь, — поправляет он только в ответ, выравнивая голос будто ничего и не случилось.
— Да-да. Так что, пару не выбрал ещё?
— Нет, — во рту всë ярче ощущается сухость. Язык слушается всë хуже.
Беспардонность этого парня пугает. Он протягивает руку для знакомства, но Юнь совершенно не хочет отвечать ему тем же. В тëмных, почти чëрных глазах напротив что-то очевидно недоброе блестит, искрами бегает туда-сюда, как маленькие черти в табакерке, но выбора, кажется, нет. Все уже разбились на пары, лишь он остался стоять один. Эола выжидающе глядит на обоих, нагнетая и без того накалившуюся до предела атмосферу, что витает теперь в палящем воздухе. Секунду назад было невообразимо холодно, но теперь жар разливается по венам жгучим перцем, а сердце прыгает в груди, точно он стоит совершенно один на большой сцене, где зал переполнен до отказа и все ждут от него чего-то выдающегося. Рука тоже слушаться не хочет, а ледяные пальцы деревенеют от напора взгляда с высоты чужого роста. С трудом вытягивает её в ответ, а затем чувствует неприятное тепло кожи. Он точно в ловушке. Тот схватывает руку так крепко, что в носу жжëт так же, как перед потоком непроизвольных слëз из глаз.
— Ты не бойся, я танцую неплохо. Покажу, — улыбается тот. Но ничего хорошего эта мерзкая кривозубая улыбка не внушает.
— Хорошо… — Слова выходят через силу, Чунь Юню всё это очевидно не нравится. Хочется зацепиться за что-то знакомое, но стоит бросить взгляд к Беннету, как предчувствие только обостряется. На нём просто лица нет, только странная паника в глазах, словно он пытается что-то сказать и предупредить. Но предупреждать поздно, когда капкан уже захлопнулся на его запястье.
Парень так и не представляется, но имя и вовсе не хочется знать. Он кладёт свою руку на его талию, заставляя вздрогнуть всем телом. Юнь чувствует, будто вот-вот тот выпустит когти, вонзив прямо под рëбра. Ему приставили нож к горлу, но он даже пискнуть не может сейчас, находясь прямо в его лапах.
— Что? Это же обычный вальс, так и положено, — ехидная ухмылка доверия не внушает, а резкий мужской парфюм ударяет в нос до головокружения, будто он вылил на себя весь флакон разом. Тошнотворно.
— Да, я знаю, — Юнь всë ещё держится, скрывает панику как может, но ладони предательски потеют. Тот явно замечает это, но продолжает только улыбаться, ничего не говоря.
Они движутся по залу за остальными, передвигаются по кругу плавными движениями, сменяя пару перед ними и меняясь с ней местами. Он действительно неплохо танцует, даже у ничего не смыслящего в этом Юня выходит что-то, но с каждой секундой всë становится хуже. С каждым мгновением, проведëнным рядом с этим непонятным парнем так близко, яркими вспышками это самое лезвие только глубже врезается в тонкую бледную кожу на шее.
— Ну как тебе дружится с этим неудачником? — шепчет так, чтобы только они двое слышали. Горячее дыхание обжигает лицо, он наклоняется непозволительно низко к нему, заставляя хотеть отдавить ему ногу прямо сейчас, убежав подальше отсюда. Куда глаза глядят, но не оставаться здесь. С ним.
— Что?
— С Беннетом, говорю. Не надоело ещё?
Зал вокруг пустеет, ничего вокруг больше не видно, всë в тумане и дымке, скрыто тëмной нагнетающей пеленой. Тьмой, что всё ближе подкрадывается со спины, собираясь поглотить и их. Эти глаза напротив и возвышающаяся над ним фигура. Больше ничего не видно. Ничего.
Руку потряхивает так несвоевременно от того, как сильно парень сжимает её в своей, что хочется замотать её скотчем, зафиксировав в одном положении так, чтобы не двигалась и не выдавала его страх так предательски.
— Если не хочешь попасть под раздачу, советую тебе держаться от этого инвалида подальше.
Проблески странного безумия в глазах вышибают капли холодного пота из тела. Казалось бы, после ночных кошмаров холодный пот как родной, обыденная вещь, но сейчас кошмар наяву заставляет его рубашку всё больше пропитываться каплями, стекающими с него ручьём.
— Ты…
— Да, правильно смекаешь, — горделиво отвечает тот, резко дëргая на себя и наклоняясь на считанные секунды к уху, —
или тоже хочешь с гипсом походить?
Нет.
Не может быть.
— Закончили. Смена партнëров.
Хлопки преподавательницы разгоняют тьму вокруг, возвращают сознание сюда, обратно к занятию и школьной рутине. Бальный зал всë это время был полон людей и звуков, но Юнь не слышал ничего, кроме своего бешеного сердцебиения, пульсацией грохочущего в висках.
Лезвие больше не впивается в горло, но даже так то ощущается вскрытым, а кровь так и хлещет, заливая пол и белоснежную рубашку. Та вся мокрая от неё, желание снять растëт также быстро, как и страх глубоко внутри. Но стоит опустить глаза вниз и Чунь Юнь не видит ни намëка на лужу собственной крови под ногами. Она мокрая не от того, всë это опять лишь кажется ему, просто мерещится. Это нереально. Он просто вспотел так, как не потел даже от ночных кошмаров, мучающих его вот уже несколько лет.
Хватка чужая ослабевает, откидывает грубо и резко его руку в сторону как что-то ненужное и мерзкое, но даже освободившись фантомные касания ещё долго будут на теле и коже.
— Удачи, новичок, — дружелюбно машет рукой безымянный парень, сменяя собственное настроение как по щелчку пальцев.
Удачи.
****
Нет. Нет. Нет. Нет.
Этого не может быть.
Не может же?
Это всё неправда.
Точно неправда, просто совпадение, да?
Так ведь, Беннет?..
Холодный кафель обжигает колени. Блевать в школьном туалете всегда было привычкой, такой же обыденностью, как и всегда. Но блевать от страха обыденностью для Юня не было. Сейчас же желудок выворачивало наизнанку, казалось, что вот-вот из горла хлынет поток крови, омывая металлическим привкусом покрасневшие гланды, а тело всë тряслось мелкой рябью как не своё. Его колотило совсем как в детстве, когда лихорадка застала так не вовремя перед походом в школу. Органы сворачивало и сдавливало изнутри с каждым порывом, ещё немного, и те наверняка бы покрошились внутри вместе с костями, стеревшись в порошок.
Чунь Юнь был готов к чему угодно, но не к этому.
Таблетки валялись повсюду под ногами, некоторые попадали в унитаз, но когда руки ходили ходуном из стороны в сторону, было трудно обращать какое-либо внимание на такие незначительные мелочи. Плевать, всё равно, если они закончатся. Главное закончилось бы всë это. Прямо здесь и сейчас.
Ещё один порыв, сильнее чем до того. Тошнота не прекращалась, желание запихнуть в себя как можно больше лекарства — тоже. Только вот бесполезно было всё это, когда те вместе с рвотой выходили обратно раз за разом.
Нет. Нет, это не помогает. Никак.
— Бесполезно!
Банка разлетается в щепки о плитку на стене, а оставшиеся в ней таблетки алым градом осыпаются рядом, стелятся ковром под обессиленым телом, тряска в котором всë никак не унимается. Страх только продолжает подпитывать это состояние.
Чунь Юнь не помнит, сколько времени прошло с начала всего этого. И не помнит, в какой же момент кто-то зашёл в туалет. Ему было не до этого, совершенно, но настойчивый стук в дверь его закрытой наглухо кабинки всё не прекращался.
— Я слышал, что ты там, Чунь Юнь.
Да, этого только не хватало. Голос принадлежал этому книжному червю, что всё время оказывался рядом в такие неподходящие моменты, как этот.
Но несмотря на его нежелание открывать, тот только продолжал стучать всë громче.
— Чего тебе? — Юнь больше не был намерен скрывать эмоции, явно не сейчас. Не в такое время. Агрессия и бессилие перед собственным состоянием лились через края. Этот сосуд внутри, в котором всё копилось до этого дня, начал лопаться и трещать по швам.
— Ты очевидно не в порядке.
— Да что ты, блять, сама очевидность.
Дрожащими пальцами он пытается собрать таблетки с пола, но ничего не выходит, те лишь рассыпаются заново, падая с глухим стуком обратно на кафель.
— Я просто хочу помочь, — его голос из-за двери уже не звучит так уверенно, смягчается в непонятной жалости. Но Юню нет дела до жалости, его не за что жалеть.
— Просто оставь меня в покое, — судорожно пихает таблетки в карман, когда руки более менее приходят в норму, — я не нуждаюсь в жалости, катись к чертям.
Глубокий вздох из-за двери заставляет замереть на месте. Он надеется, что Син Цю наконец уйдёт после этого, увидев не то, что ожидал. Не того молчаливого и спокойного парня, которым тот всегда и всем казался. Увидев того, кто на самом деле сидел глубоко внутри до этого момента. Агрессивного, полного обиды и злости подростка, который, если бы мог, раскрошил всë здесь в пыль, не будь он так бессилен перед остальными. Не будь он так бессилен перед самим собой.
— Дело твоё, но я хотел отдать тебе кое-что, — говорит только он совершенно спокойным тоном, в котором уже не чувствуется ни капли той самой жалости к нему. Ко всей этой ситуации, которую он увидел.
Под дверь кабинки что-то проскальзывает с тихим шуршанием по полу, на звук которого Чунь Юнь оборачивается в панике. Что это?
— Тебе оно, кажется, нужнее. Беннет с Рейзором сказали, что тебе понравилось.
Тихие шаги удаляются спустя какое-то время после этого. Больше слов с той стороны не слышно.
Вторая горсть лекарства, которую он только что собирался отправить в карман вслед за остальными, рассыпается из рук как-то сама собой. Одна из алых таблеток укатывается к аккуратной записной книжке, стукаясь легонько об её позолоченный корешок.
Это его блокнот. Тот самый, со стихами.
Наверное, жалко он сейчас выглядит. Сам это понимает, сидя в куче этих гадких таблеток на ледяном полу и перелистывая страницу за страницей, облокотившись от усталости горячим затылком на шершавую стену кабинки.
«
Рад, что тебе они действительно понравились. Теперь это твоё.», — подписано аккуратным почерком в конце блокнота.
