Валахия, 1444 год. (Флешбек, Воспоминания Влада)
***
Над погрузившимся в сон городом, бескрайним куполом расстилалась темная сапфировая ночь. В узких высоких окнах, переливающихся под мягким свечением одинокой перламутровой луны, навечно застыли разноцветные витражи из стеклянной мозаики, которые некогда были собраны искусными мастерами вручную. Пробивающиеся сквозь них прозрачные лучи, будто тонкие нити с осторожностью и трепетом тянулись к единственной фигуре в этой полупустой, наполненной мраком, комнате. Звенящая тишина граничит с безумием, ведь даже шёпот ветра не поет в темных коридорах, представляющих собой длинные запутанные лабиринты. Казалось, что сама природа замерла в ожидании важного события, а вместе с ней замирала моя душа. Эту тихую, но тревожную ночь перед ритуалом, мне было суждено провести в самой отдаленной башне замка, где располагалась небольшая часовня Святого Георгия. Стоя на коленях у подножия мраморного алтаря, где совсем тихо хрустели огни нескольких свечей, в полном одиночестве, наедине со своими мыслями и чувствами, я предавался молитвам и покаянию. Несмотря на согревающее тепло летнего дневного солнца, здесь, в замкнутом помещении, где царил полумрак — всё было насквозь пропитано зябкой прохладой и сыростью. Легкая дрожь пробегает по телу, порождая неприятные ощущения, а насыщенный влагой кислород выжигает лёгкие, наполняя их тяжестью и крепко сжимая, словно металлическими оковами. С каменных стен и высокого свода сурово взирают образы святых. Благочестивые и неподвижные, они почти не касаются земного мира, только парят в воздухе, пребывая в вечности и оставаясь непостижимыми для заблудшей смертной души. Боковые части алтаря были украшены небольшими статуями белоснежных крылатых ангелов, которые опустились на одно колено и склонили голову, опираясь на свои могущественные мечи в знак смирения. На нескольких массивных подсвечниках горели остальные зажженные свечи. Танцуя под их бликами, тёмные тени на высоких мраморных колоннах, мгновенно оживали. Казалось, что они играют с человеческим воображением, заставляя сознание наделять их одушевлёнными образами. После вчерашнего тяжелого разговора с отцом, который до сих пор находился в моих мыслях, я не мог спокойно дышать, не мог есть, не мог спать. В глубине души распространялась необъяснимая тревога, словно я стою на краю пропасти и вот-вот сорвусь вниз. Упаду. Разобьюсь. Но так и не смогу ничего сделать… Стоит только на миг закрыть глаза, как я снова и снова возвращаюсь к событиям вчерашнего вечера. В покои господаря спустился сумрак. Зажжённые поленья неспешно потрескивали в камине, окутывая комнату приятным терпким запахом древесного дыма. Стоя спиной ко входу, крупный рослый мужчина внимательно и задумчиво разглядывал разложенные карты на массивном письменном столе, изредка двигая расставленные на ней фигурки, словно игрок на шахматной доске. Крохотные языки пламени масляной лампы колебались под его неровным дыханием, а золотистый свет озарял мужественный профиль. Лицо — непроницаемая маска, но глубокая задумчивость и смятение читалась в его глазах. Статная осанка выдавала в нем аристократа, который несмотря на обстоятельства привык держаться с достоинством и честью. — Отец, — обратился я к нему и учтиво поклонился, — Вы хотели меня видеть? Некоторое время он молчал, а затем обернулся и, слегка улыбаясь, добавил: — Влад, прошу, проходи, — жестом пригасил он пройти в комнату. — Что это? Новый план военный действий? — утончил я, с интересом разглядывая сердце своей маленькой страны на огромной карте, и, подступающие к ней границы других империй. — Не совсем, — он снова склонился над столом, будто просчитывал возможные ходы противника, — с одной стороны, — он отодвинул фигурку рыцаря на огромном коне к краю карты, — мы на грани войны с венгерским княжеством, которое хочет заполучить наши земли в своё владение. Богатая Трансильвания, где активно развивается ремесло и торгуют купцы — для них словно цветочный нектар для пчел. С другой, — он очертил указкой необъятную площадь империи, — Османы, сильный и могущественный враг, с котором мы в силах бороться: ни сейчас, ни через месяц, ни через год, — он удрученно выдохнул, — как бы ты поступил на моем месте, Влад? — Государь, я не в праве судить. Мой опыт не так велик, как Ваш… смутившись, осекся я, — Вы позволите? Господарь с одобрением кивнул, явно ожидая дальнейших моих рассуждений. — По-моему мнению, мы можем обратиться за поддержкой к Ордену. Благодаря Вашим связям есть возможность обрести надёжных союзников и соратников для дальнейшей защиты. Наши народы могут объединиться и помогать друг другу. Литва? Священная Римская империя? Разве государи этих стран не прибыли на посвящение, которое скоро состоится? Война, есть война. Её цель — победа. — Похвально, но этого недостаточно. Никто из них не пойдёт против Османской империи. Мои гонцы перехватили письмо от венгерского князя, в котором говорится о вражде и подготовке к войне. Нас растерзают, растащат на и без того мелкие куски. Я не могу этого допустить! И потому… — теперь его голос звучал тихо, почти безмолвно, но я расслышал в нём так знакомый мне звон холодного метала. Он замолчал и отошёл от стола, сделав несколько шагов в сторону камина. В его влажных глазах отражались горящие языки пламени, но огонь и ярость что кипела в крови, терзал душу сильнее природного явления. — Должен сказать, я принял непростое решение для всех нас. Казалось, что секунды превратились в часы, часы в вечность, а вечность в века. Проводя рукой по волосам, он на мгновение прикрыл глаза, делая глубокий вдох. — Чтобы спасти нашу страну, сохранить жизнь её людям и передать потомкам построенный мир, а не руины, мной было принято решение о заключении союз с османами, — почти без эмоционально, проговорил отец, но дрожь в его голосе выдавала волнение. Признаюсь честно, я никогда ещё не видел его таким. Смятенным. Надломленным. Растерянным. Было что-то ещё, что так сильно тревожило душу господаря. — Я не смог сберечь твою матушку, Влад, — глаза наполнили едва уловимые слёзы, когда он снова взглянул на меня. В них я увидел любовь и необъятную тоску по единственной женщине, которую он не в силах вернуть, — но перед её кончиной я пообещал оберегать Вас. Жизнь моих сыновей дороже собственной, дороже всех богатств и сокровищ мира. Султан Мурад взял с меня слово, что залогом наших союзнических отношений и защиты Валахии — станет дань. И чтобы я не забыл о обещанной верности и покорности османскому Султану он заберёт у меня самое дорогое… — он крепко сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, — двух моих сыновей. Вместе с младшим братом ты отправишься на османские земли в качестве пленённого принца. Ты должен хорошо учится, владеть оружием, знать военную тактику и боевое искусство. Вам обещаны лучшие учителя, мастера своего дела. Влад, — отец в два шага подошёл ко мне и обхватил за плечи, заставляя снова заглянуть в глаза, — я не смог поступить иначе. Но возможность спасти нашу страну это мой долг. Когда-нибудь ты сможешь понять меня. И простить… Я не мог его судить, не мог ослушаться. Страх подкрадывался глубоко в сознание, наполняя его необъяснимым ощущением в груди. Это чувство, которое недостойно настоящего мужчины сейчас подступало к душе ребёнка, которому суждено покинуть родные края и дом. Насколько? Никто не знал. Но я понимал, это решение было единенным в сложившихся обстоятельствах. — Государь, но как же Вы? Если венгерский князь собирает войско для похода на Трансильванию, Вам нельзя здесь оставаться! Это опасно! До прихода армии султана Мурада Вы останетесь без защиты. Отец молчал. — У меня есть к тебе просьба, — его голос стал более серьёзным, наполненным искреннем волнением, — пообещай мне, что когда меня не станет… — Отец, но! — перебил я его, что было непозволительной глупостью и неуважением. — Дослушай, Влад, — взмахнувшая в воздух ладонь и холодный строгий голос господаря, остановили меня, — моя жизнь клонится к закату. Нашей стране нужен молодой правитель, ей нужен смелый защитник и бесстрашный воин. Я хочу, чтобы каждый мой сын помнил об этом. Пообещай мне, что принимая решения ты всегда будешь думать о благе государства и о его народе. Ставить интересы страны выше своих собственных. Видит Бог, ты станешь хорошим воином и достигнешь высот, которые остались для меня непостижимыми. Вступление в орден это твой первый шаг на длинном пути. — Обещаю, мой господарь. Я клянусь, что сделаю всё возможное. Но ощущение собственной беспомощности не покидало меня. Эта внутренняя ноющая тупя боль, что сковала всё тело, распространялась необъятным огнём под кожей, заставляя закипать вены… В своих молитвах к Богу я лишь просил, чтобы он направил меня, указал истинный путь и моё предназначение. Я понимал, что теперь буду нести на своих плечах большую ответственность: за своего брата в дали от дома, за свою родину, которою покидаю на неопределённой срок, за свой род, который я не должен подвести или опозорить. Вступление в орден лишь ступень, которая теперь означала что мой юношеский путь заканчивается и отец посчитал, что я готов стать настоящим мужчиной. Стать кем-то большим, чем я есть сейчас. Бесчисленные звезды на небе, цвета индиго, таяли одна за другой. И теперь, сквозь оконные витражи часовни виднелись проблески розового утреннего свода, на котором медленно, словно волны, проплывали перистые пушистые облака. Рассвет. Рассвет, который никогда не будет прежним. Дальние свечи тихо зашипели, истекая последними каплями горящего воска, и потухли, уступая первенство первым лучам восходящего солнца. Лишь лёгкие струйки дыма от фитилей поднимались высоко к сводам, заполняя пространство дымкой и запахом горящего сырья. Произнося последние слова молитвы я ещё раз взглянул на алтарь. Порой мне кажется, что всё это наваждение, от которого я никак не могу проснуться. Ты чувствуешь что твоя жизнь переворачивается с ног на голову, она меняется, захватывает в водоворот событий, которые ты не у силах предугадать или изменить. Отмахнувшись от неприятных мыслей я последовал в покои чтобы произвести последние приготовления перед посвящением. Поднятая ранним утром прислуга уже суетилась вдоль стен и переходов с каменными сводами. Служанки бегали по многочисленным комнатам, сметая едва заметную пыль с медной утвари, вытряхивая гобеленовые ковры и бархатные занавески. С кухни тянулся приятный аромат приготовленной пищи. Пажи разносили большие медные подносы, на которых плывет то утка или фазан, украшенная собственными перьями и травами, то овощи. Когда несколькими часами позже, я медленными шагами двигался к тронной зале, где уже собрались главы и участники ордена, меня окликнул столь знакомый детский голос. Обернувшись, я увидел младшего брата, в руках которого была целая стопка разных книг. В ангельским мягких чертах его лица я видел маму, а в серо-голубые глаза, словно льдинках, отца. Бархатный камзол изумрудного цвета, расшитый золотыми нитями, подчёркивал статус и безупречность его обладателя. Для своего юного возраста Раду был умён и опытен не по годам. Когда он почтительно поклонился мне в знак уважения на моем сердце заметно потеплело. — Раду, брат мой, — искренне улыбаясь, я опустился на колено перед ним так, чтобы наши лица были на одном уровне. Слегка взъерошив его мягкие волосы, я поинтересовался: — как твои дела? — Хорошо. Сегодня у меня урок истории, а затем фехтование с Вэлли, — в глаза мальчика засверкали искорки счастья, — по правде говоря, я очень этого жду, — он оглядел мое облачение, — ты куда-то уезжаешь? — вдруг волнительно спросил Раду. — Нет, не сегодня, — успокоил я его, пряча за улыбкой невероятную печаль, — но мне пора. Увидимся позже, — провожая взглядом брата, я старался не думать о том, какое будущее уготовлено нам двоим. Пылающее солнце взошло уже достаточно высоко для раннего утра, наполняя коридоры дорожкой яркого света. Шагая вдоль каменных глухих коридоров, серебристые рыцарские доспехи сияли, а полы длинной изысканной мантии из грубого сукна невероятного алого цвета развевались за моей спиной подобно громадным драконьим крыльям, о которых в нашем мире слагаются легенды. Длинный капюшон практически полностью закрывал лицо, словно забрало рыцарского шлема. Медленно ступая по мраморным ступенькам, я спустился в холл и остановился у больших дверей в тронный зал. Сердце бешено колотится в груди, когда моя рука замирает над бронзовой ручкой. Тяжелые двери отделяют от новой, непредсказуемой жизни, которая навсегда изменит мою судьбу. Решимость и вера в свои силы заставила меня шагнуть в неизведанный мир. Ведь только терпя неудачи, спотыкаясь и падая, можно снова подняться с колен и сделать шаг навстречу победе. Это сказал не я. Мой отец. Толчок, а следом на мгновенье яркая вспышка, которая заставила зажмурится и невольно закрыть лицо рукой. Привыкнув к искрящемуся свету, я наконец-то смог оглядеться вокруг. Через высокие узкие окна пробивались золотистые солнце, окрашивая своими лучами угольно-серые стены и белый мраморный пол, в центр которого был впечатан в чёрный символ — огромный дракон с распятием на спине. Величественные колонны, с геральдическими лилиями, и каменные арки были украшены драгоценными камнями. На высоком черном троне в конце зала восседал мужчина, облачённый в военные доспехи, а вокруг пара сотен любопытных глаз, которая внимательно и оценивающе разглядывала меня. — Ваше величество — склонив голову, поприветствовал я отца, стараясь унять подступившее волнение. Господарь поднялся и приветственно мне улыбнулся в ответ. Теперь казалось, что он стал выше и могущественнее. Лицо стало строже и серьезнее. Медленно вынимая из ноже меч из дамасской стали, подготовленный специально для обряда он заговорил повелительным голосом: — Подойди и приклони колено, Влад. Услышав отцовское наставление, я почтительно опустился на одно колено, откидывая плащ, и покорно склонил голову, всё ещё не веря в происходящее. Сердце, что колотилось в груди подпрыгивало всё выше к горлу, от чего казалось невозможно дышать. Все голоса умолкли, кроме одного, от которого кровь застывала в жилах. — Властью, данной мне Богом и Великими королями, я дарую тебе — Влад III Басараб, титул рыцаря ордена Дракона. Носи его с достоинством, ведь отныне, да сохранишь ты свою доблесть и отвагу на кончике меча, а честь — навсегда поселится в твоём племенном сердце. Клянись! Клянешься ли ты, быть бесстрашным перед лицом своего врага? — Клянусь, — прошептал я. — Клянешься ли ты говорить всегда правду, защищать и чтить законы ордена? — Клянусь! — Будь смел и храбр, и Господь полюбит тебя, — он поочередно коснулся мечом плеч, а затем головы, — всегда помогай беззащитным и не твори зла. А теперь встань, ныне нареченный сыном Дракона! Поднимаясь с колен, я на миг позволил себе заглянуть в глаза на государя. Но не говоря ни слова, он размахнулся и влепил увесистую пощечину. — А это, чтобы ты никогда не забывал своей клятвы! — сверкая глазами, выдохнул отец, твердым и сильным голосом. Корабль судьбы меняет своё направление под порывами ветра, следуя вслепую к неизведанным далёким берегам. Моё тело наполнило тепло от ощущения, что я стал сильнее. Я открыл новую главу своей жизни, мир которой мне только предстоит познать.Османская империя. Осень, 1447 год. (Флешбек, Воспоминания Влада)
***
»…чёрные дырявые клоки бархатной ткани, что остались от прежних занавесок, небрежно свисали над окнами полупустого, покрывшегося копотью, зала. Разбитые осколки стекла усыпали каждый миллиметр каменного пола. В самом центре стояла единственная фигура мужчины в чёрном одеянии: в одной его руке был длинный меч, с лезвия которого каплями стекает алая тягучая жидкость, а другой дрожащей ладонью он держится за сердце, прикрывая рану, несовместимую с жизнью. — Ты всё знаешь, Влад, — с сожалением, сказал он, заглядывая в мои глаза, — отныне ты — защитник Валахии, — хрипя от боли, задыхаясь в предсмертной агонии, проговорил мужчина и рухнул вниз. Свет окончательно померк в его, холодных будто лёд, ослепительно-голубых глазах. Не осталось ни одной комнаты в замке, ни одной винтовой крученой лестницы, где не пролилась бы кровь династии Басараб. Гулкие стоны стен эхом разносились по пустому замку. Они пали все до единого, погрузившись в вечный сон, храбро защищаясь от подлого предателя, что жестоко расправился с ними». Глаза широко распахнулись. Вокруг — сгущающаяся тьма, которая сжигает заживо душу. Тяжелое прерывистое дыхание и рваные, приносящие боль, мысли заставляют сердце бешено колотится в пылающей груди. От липкого холодного пота, который теперь покрывал каждую клеточку моего тела, я ощущаю неприятную предательскую дрожь. Каждую ночь мне снится один и тот же кошмар: ужасный, холодящий в жилах кровь, повторяющийся вновь и вновь. Где-то за окном грозовые тучи пожирают небесный свод, подобно тёмному неведомому существу. Мощный раскат грома оглушительно разразился в пространстве, и на мгновение, призрачная молния озарила яркой вспышкой полупустую комнату. Серые предрассветные сумерки окутали дымкой усталый гарнизон, который все ещё погружен в крепкий глубокий сон. Не в силах справится с подступившей бессонницей, я слез с помятой от кошмара постели, и направился на улицу. Мгновенно в ноздри ударил запах свежести и сырости после проливного дождя, который пропитал все вокруг. Прохладный ветер обжигает разгоряченную кожу, но огонь что распространяется в легких, превращает их в раскаленную знойную пустыню. С того момента, как султан Мурад II сообщил мне о жестоком убийстве моего отца и старшего брата, я часто видел их в своих сновидениях. Я жаждал отомстить за причинённую боль: мне, моей семье, моей стране, моему народу. Находясь в османском плену единственный выход — это изучить данную империю изнутри, узнать всё о внутреннем устройстве и армии до возвращения на родину. И однажды, стать самым явным ночным кошмаром своего врага, чтобы освободить Валахию и привести её к независимости. Даже если для этого понадобится продать душу дьяволу — я никогда не отступлюсь от этой цели. «În nici un caz!»* (прим. с румынского «Ни за что!») Ноги сами несли меня к месту, куда я приходил каждый раз, когда хотел побыть в одиночестве. Высокая скала с крутым обрывом, а впереди, у самого подножия, огромная зеленая долина, окружённая негостеприимными степями и горными перевалами. Вдали от суматохи и громких звуков, в звенящей тишине я предавался покою и скорби. На и без того мокрую одежду медленно падали уставшие дождевые капли. Они стекали по лицу, от чего волосы прилипали щекам, а ткань, сквозь которую виднелась белоснежная кожа, — к телу. Внезапно я ощутил тепло металла, согретого моей плотью. Оно медленно разливалось под кожей, проникая в самые отдаленные уголки израненной души. Под льняной свободной рубашкой, у самого сердца на золотой цепочке висел медальон ордена Дракона подаренный отцом, который был передан мне за несколько дней перед отправлением в Стамбул. В глазах предательски защипало, но соленые слезы тут же высохли, опаленные жаром разгорающейся ненависти. К горлу подкатил ком необузданной ярости. Ярости, что была бурлящей раскаленной лавой, сметающей всё живое на своем пути. Резким движением я сорвал цепочку с шеи и крепко зажал медальон в холодной ладони, запечатывая свою боль, и мысленно обращаясь к отцу. Из груди рвался сдавленный крик, который чудом удалось подавить. Обнажая фамильный меч, под звук раската и молнии, сверкающей уже далеко на горизонте, я с отчаянным криком вонзил его в землю и тут же упал на колени, облокотившись на тяжелую стальную рукоять. Ничего не слышу, кроме биения в груди. Никого не вижу, кроме лица отца и брата как наяву. «Простите меня, отец. Это моя вина! Возможно я никогда не смогу стать таким, каким Вы. Не смогу стать королем великой династии Басараб. Но я клянусь, что…какой бы непосильной и жестокой не была судьба — ей сломить мой дух». Час за часом восходящее солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая рассвет гранатовыми красками, а вместе с ним моё сердце обливалось кровью от невосполнимой утраты. Ненависть — словно дикая злобная кобра ползла по венам, распространяя свой отравляющий смертельный напиток. Тот, что был слишком ядовит для человеческой души, но отказаться от него самому просто не было сил. И в этот миг я осознал, что теперь преследую только одну цель — МЕСТЬ.