От звезд слетает тишина, Блестит луна — твое запястье, И мне во сне опять дана Обетованная страна — Давно оплаканное счастье. Николай Гумилёв «Вечер»
Серебряные нити постепенно окрашивались алым, словно кто-то невидимый обхватил их кровоточащими пальцами. Мягкое звёздное сияние, которое исходило от них, меркло, поглощённое этим мерзким, тёмным цветом. Даже крепко зажмурившись, я продолжала видеть багровые переплетения и узлы, похожие на гроздья спелых ядовитых ягод. «До самой смерти ты обречена смотреть на то, что не замечают другие, и слышать то, что не слышат они», — зловеще шептал чужой голос. Я открыла глаза и быстро огляделась. Рядом со мной никого не было. Только высокие ели со всех сторон тянули ко мне широкие ветви, напоминающие сейчас искорёженные лапы сказочных чудовищ. Укрытые толстым снежным ковром, эти вечнозелёные конечности упрямо отказывались пригибаться к земле. Хвойные гиганты приводили в трепет одним своим мрачным видом, но светящиеся нити, опутывающие каждое дерево в лесу, пугали куда сильнее. Хотя на сей раз они не уродовали окружающее пространство и не делили мир на миллиарды крохотных осколков. «Ты не сбежишь ни от меня, ни от себя», — не умолкал незримый собеседник. Я зажала ладонями уши. Почему так происходит? Почему даже избавившись от кошмарных видений, я не могу заглушить навязчивый шёпот? Хотелось заползти под тяжёлые ветки, обнять себя руками и уткнуться носом в колени, а потом зарыдать. Да так, чтобы весь снег разом слетел на землю. Только плакать страшно. Вдруг слёзы заставят глаза надолго закрыться, и лес вновь окажется во власти тонких прожилок и узлов? «Ты моя. Навсегда». «Навсегда» — злобным эхом прокричала какая-то птица, прыгающая по сугробам, «навсегда» — вторил ветер в вышине, «навсегда» — вынесли суровый приговор заиндевевшие ели. «Замолчите! Хватит! Пожалуйста, не надо!» — взмолилась я и вжалась спиной в широкий ствол. Щёки обожгло тёплой влагой, очертания деревьев размылись и превратились в скопище светлых пятен. Неожиданно хор голосов заглушил протяжный громкий вой. Этот вой заставил меня вздрогнуть, мгновенно забыть и о нитях, и о таинственном шёпоте. В нём слышалось нечто знакомое и оттого более жуткое, чем в словах загадочных собеседников. Под одежду пробрался холод, леденящий даже внутренности. Я вытерла лицо непослушными, дрожащими пальцами и огляделась. Меж ёлок мелькнул тёмный силуэт. Сердце застучало с такой силой, словно его превратили в кусок камня, бьющийся о железные прутья. «Беги!» — отчаянно завопил голос в голове, на сей раз мой собственный. Но я боялась шевельнуть даже мизинцем. Прижав руки к груди, сведя ноги вместе, не смея делать слишком глубокие вздохи, я продолжала неподвижно стоять и напряжённо всматриваться в то место, где секунду назад показался чужак. Вдруг из-за ели, росшей в нескольких шагах от меня, высунулась худая, длинная морда. Двумя алыми огнями на ней горели злобные маленькие глаза. Их цвет сразу напомнил о перекрашенных нитях и бордовых узлах. Вслед за мордой показалось тощее туловище, покрытое чёрной свалявшейся шерстью. На неестественно впалых боках она висела грязными комьями, не скрывая отвратительной серой кожи, испещрённой мелкими шрамами. Очертания рёбер проступали под ней жуткими хребтами, создавая впечатление, что грудная клетка стремится разорвать шкуру и выбраться наружу. Сам зверь внешностью походил на огромную больную собаку или волка. Прижав к голове заострённые уши, он приподнял переднюю лапу, сделал осторожный шаг мне навстречу и сразу провалился в снег. Его хвост, словно грязная намокшая тряпка, распластался на белой поверхности. Кое-как выбравшись из сугроба, зверь отряхнулся, высоко задрал морду, шумно втянул носом воздух и открыл пасть, обнажая неровные жёлтые клыки. Из неё вывалился розовый язык, с которого капала слюна. Хотелось отвернуться и никогда больше не наблюдать столь отталкивающего зрелища. Но моё тело по-прежнему не двигалось. Страх смешался с ощущением того, что всё это когда-то, где-то со мной происходило, и я уже стояла раньше вот так рядом с красноглазым чудовищем и не могла от него ни спрятаться, ни убежать. Я упорно блуждала по закоулкам памяти, пытаясь выцепить недостающий кусок этого ребуса, хоть и прекрасно осознавала, что нужно уносить ноги, пока зверь не подошёл вплотную, не повалил и не вонзил в меня острые зубы. Необходимо найти выход из леса, позвать на помощь. Нельзя думать ни о чём, кроме заветного спасения. Но саднящие мысли о нереальности мира, время от времени распадающегося на мелкие куски из-за видимых лишь мне нитей, удерживали на месте. Если же мир настоящий, почему зверь кажется таким знакомым? Мы не встречались наяву, я уверена. Он перевёл взгляд на моё лицо. Два тёмных всполоха, запертых внутри радужек, испещрённых яркими чёрными точками, целиком поглотили окружающее пространство. Они не давали сосредоточиться ни на одной части тела их владельца, требуя безраздельного, пристального изучения. Теперь мне самой хотелось двигаться навстречу пылающим глазам. Однако стоило робко приподнять ногу, как меня оглушила тревожная, пронзительная мелодия, заставив вновь замереть на месте. Она гневно кричала, призывала очнуться, укоряла за беспечность и медлительность так, словно была живым существом из плоти и крови, нависающим надо мной подобно строгому воспитателю. Я никогда не умела по-настоящему чувствовать и понимать музыку, но сейчас точно знала, что музыка решила заговорить в моём присутствии и обращалась она ко мне. Она набегала волнами, убыстрялась, топила в мире раскатистых трелей, потом постепенно успокаивалась и выдёргивала на поверхность нежными, плавными напевами. Она звучала во мне и везде, она окружала, разливалась в воздухе, ей вторили птицы, ютящиеся на заиндевевших ветках, в такт ей шуршали тяжёлые кроны деревьев, её мотив покорно насвистывал ветер. Мелодия напомнила о страшном звере и таившейся в нём опасности. Воображение сразу нарисовало картину моего тела, разорванного на части; руки и ноги превратились в обглоданную гору костей и порванной одежды, череп осуждающе зиял пустыми глазницами, наполовину погребённый под красным снегом. На несъеденные остатки внутренностей, сплётшихся в один багровый ком, плавно ложились новые снежинки. Теперь пристальный взгляд зверя и сулящие недоброе маленькие огни внушали такой ужас, что я сразу, не разбирая дороги, бросилась прочь от него. Ветки хлестали по лицу, кололи иголками, снег забивался в рот, под одежду и в сапоги, когда я падала. Но холода и боли для меня не существовало. Существовали лишь животный страх и мелодия, которая подгоняла опять убыстряющимся ритмом. Я бежала, не останавливаясь, не ведая усталости и боясь оглянуться, ибо верила, если оглянусь, то непременно вновь увижу всепоглощающие тёмно-красные всполохи, и уж тогда пропаду навеки. Внезапно лес кончился, и передо мной распласталась ослепляюще-белая равнина. Колени сразу подкосились, и я рухнула в сугроб, погрузив ладони в рыхлый снег. На какое-то время мир замер, из него исчезли все звуки кроме моего громкого дыхания. Глаза жгли слёзы, воздуха в лёгких не хватало, пришлось, как рыбе, выброшенной на сушу, широко открывать рот и жадно втягивать морозную свежесть, пока судорожные вдохи и выдохи не перетекли в кашель. Мокрое от пота тело сотрясала дрожь, безумно хотелось полностью погрузиться в эту холодную белизну и остудить пылающую кожу. Только потом пришло запоздалое облегчение — спаслась, убежала. Радость от осознания этого постепенно вытеснила липкий первобытный страх. Но тишину внезапно нарушил хриплый громкий смех, заставив меня в очередной раз вздрогнуть. Лишь через несколько мгновений я поняла, что он вырывается из моего горла. Слёзы не переставая катились по щекам, пока внутренний голос убеждённо шептал: «Он не сможет покинуть хвойный лес. Его мир — мир сумрака и древних деревьев. Больше нигде зверь не имеет власти». Когда тело начало трястись уже от холода, я со стоном поднялась, вытерла глаза рукавом кафтана и оглядела равнину. Подобно скалам на ней громоздились чёрные каменные руины. В их форме и размере пока ещё угадывались очертания некогда стоявшего здесь замка и стены, окружавшей его. Вдалеке виднелась высокая башня — единственное уцелевшее строение. Мне не доводилось бывать в этом месте раньше, я не знала, что тут произошло, и почему всё превратилось в запорошенные снегом, унылые развалины. Но они меня сейчас и не интересовали. Моё внимание привлекла та самая одинокая башня. Вновь зазвучавшая спокойная музыка манила к ней, она продолжала говорить со мной, с помощью новых дразнящих трелей побуждала двигаться дальше. Страх перед зверем полностью исчез, как только последняя ель очутилась за моей спиной. Теперь я шла, восстанавливая дыхание после бега, наслаждалась весёлой мелодией и почти не смотрела по сторонам. Разум захватили мысли о незримом музыканте. Кто он? Где научился столь искусно играть? Действительно ли музыка, исполненная им, спасла меня от гибели? Я была уверена, мелодия неспроста зазывает к башне. Наверняка внутри неё он и скрывается. Чёрная, как прочие руины, она стояла на краю широкого обрыва. Я приблизилась к ней и осторожно заглянула в зияющую пропасть, но дна не увидела. Крыльцо и настежь распахнутая дверь висели над расщелиной, кованые перила, погнутые неведомой силой, торчали в разные стороны, словно тонкие руки в преддверии объятий. За них можно было зацепиться, подтянуться и попасть на ступени, но я боялась подходить к ним. Вдруг земля кончается гораздо раньше, чем мне кажется, и до крыльца ведёт лишь намёрзший хрупкий лёд, который тотчас коварно провалится, стоит лишь попробовать добраться до входа. Музыку не волновали мои трудности. Она зазвучала громче, пронзительнее, опять начиная набирать темп. Она устала ждать и сердилась, что я замедлилась рядом с заветной целью. И вновь в голове возник размытый образ существа, почему-то женского пола, нетерпеливо меряющего шагами маленькую круглую площадку. И существо это не хотело слушать никаких отговорок. Шумно вздохнув, я ещё раз внимательно оглядела такой надёжный на вид клочок равнины, обрубающийся глубоким провалом, пожалела об отсутствии крепкого посоха и аккуратно двинулась к двери. Вопреки опасениям, лёд подо мной не раскололся и не стряхнул меня в бездну. Уверенно наклонившись, я ухватилась за холодный металл перил, оттолкнулась, подпрыгнула, на мгновение испугалась, когда опора исчезла, и ступни повисли в воздухе, затем подалась всем телом вперёд, не без усилий приподняла ноги и наконец-то ощутила под собой спасительную твёрдость ступеньки. Подтянув руки, забралась на крыльцо. Музыка почти мурлыкала довольной кошкой. Более не мешкая, воодушевлённая трелями, которые зазвучали громче, стоило только очутиться рядом с открытой дверью, я шагнула внутрь.***
Далёкое светло-голубое небо, испещрённое нитями и узлами. Только эти нити странных тёмно-коричневых и зелёных цветов, никакого серебра и багрянца. А небо слишком яркое, летнее. В Вейнривисхеле такого не бывает. Но разве я сейчас не гуляла по зимнему лесу, среди огромных заснеженных ёлок, утопая в сугробах? Разве не звучала ещё в моих ушах дивная мелодия? Почему я лежу на чём-то твёрдом и когда вообще успела заснуть? Вроде, несколько мгновений назад просто закрыла глаза. Приглядевшись, увидела — те линии, прорезающие небесный купол, на самом деле всего лишь кроны деревьев. Конечно, ведь мир, где музыка говорила со мной и звала меня, утрачен навсегда… Очередное сладко-болезненное воспоминание. Значит, я просто умудрилась заснуть вчера в саду Бэг Энда на скамейке, чем объяснялось отсутствие мягких подушек и перины. Но, кажется, совсем недавно я убегала от кого-то? Только от кого? От зверя с красными глазами? От лающей птицы со стальными крыльями? Птица, нападение… В памяти разом всплыли разговор с Гэндальфом, визит гномов, поход и недавнее покушение у реки. Даже здесь, среди чужаков, в новом путешествии, прошлое не желало оставлять меня в покое. Хотя, пожалуй, возвращение к реальности после пробуждения не было таким горьким, как в Шире. Ещё пару минут я неподвижно пролежала с открытыми глазами, окончательно приходя в себя, стараясь избавиться от ощущений полной беспомощности и дикого страха, которые в этом кошмаре оказались такими яркими и реалистичными. Горечь быстро сменилась облегчением от того, что никакое чудовище с разинутой пастью больше не рычит у меня за спиной, а затем сожалением — ведь узлы растаяли вместе с ним, тоже оказавшись иллюзией, отголоском когда-то пережитого. Разом накатила щемящая тоска, захотелось немедленно поджать колени к груди, обнять себя и кататься по траве, воя от безысходности, или хотя бы взять первый попавшийся меч и рубить им ветки деревьев, сперва принятые мной за волшебные переплетения, пока отвратительное чувство не обернётся привычным смирением. Разумеется, стенать на потеху ошалевших гномов и убегать в лес с оружием я не стала, лишь крепко зажмурилась и сделала несколько глубоких вдохов, потом заставила мысли течь в другом направлении. Необходимо встать. Скоро Дубощит всех нас поднимет, прикажет собраться и ехать дальше. Я не должна выглядеть так, словно вот-вот расплачусь. Ни королю, ни прочим членам отряда больше не дам поводов считать меня непригодной для дальнего опасного похода. И лучше встать самостоятельно и раньше остальных. Я опять прислушалась к своим ощущениям. Ноги и спина почти не болели, значит, смогу спокойно и дальше ехать верхом, голова тоже не раскалывалась на части, хотя после пережитого накануне это было бы вполне ожидаемо. Убедившись, что в состоянии выдержать очередную многочасовую скачку, я действительно успела вскочить до того, как расхаживающий по поляне Дубощит зычно скомандовал «подъём». Король сразу велел приготовить завтрак сонному Бомбуру, который ошалело моргал, не понимая, чего от него хотят. Кряхтя, толстяк медленно, явно с усилием поднялся и направился к костру, уже вновь ярко пылающему стараниями Глоина. Остальные гномы, тоже не выглядевшие очень уж обрадованными ранним пробуждением, потягивались, зевали, что-то бормотали на кхуздуле, но послушно сворачивали одеяла и плащи. Закончив с уборкой спальных принадлежностей, я сразу во всеуслышанье объявила о своём намерении умыться в речке. В действительности мне хотелось смыть с себя остатки сна и осмотреть перед отъездом место сражения с летающей тварью. Спутники удивлённо на меня воззрились. Видать, не думали, что после нападения я захочу без крайней нужды покидать отряд и уж тем более возвращаться на берег. Дубощит коротко кивнул в ответ, но одну не отпустил, отослав со мной Балина и строго-настрого велев не задерживаться. Спорить было бесполезно, и я нехотя подчинилась. По пути я размышляла о том, что такая забота со стороны предводителя отряда кажется слишком странной. Боится потерять расположение Гэндальфа, если вдруг с зарекомендованной им взломщицей случится беда? Никаких великих свершений и помощи венценосный гном от человеческой женщины не ждал, я не его подданная, и он вовсе не был обязан нести за меня ответственность, о чём он предельно честно и доходчиво поведал ещё в Бэг Энде. Или Дубощит действительно винит себя в покушении? А может, просто чего-то не договаривает? Устав от бесконечного потока вопросов, которые так и сыпались мне на голову последние два дня, но оставались без ответов, я решила сосредоточиться на более важных вещах. До берега мы с Балином дошли почти в полном молчании. Судя по хмурому выражению лица, старый гном тоже погрузился в какие-то свои невесёлые размышления и потому не пытался завязать беседу. Всю дорогу его рука не переставала сжимать рукоять меча, на сей раз пристёгнутого к ремню на поясе. Очутившись рядом с рекой, мой провожатый сразу уселся на траву, спиной к воде. Я осмотрелась по сторонам. Как и вчера, речушка бесстыдно демонстрировала дно, усыпанное галькой и песком. Никакой белой дымки, никаких красных стрел больше над ней не парило, а о вчерашнем происшествии напоминала лишь примятая в некоторых местах трава. Мерное журчание расслабляло и дарило ощущение полной безопасности, какое я испытывала в Шире, точно зная — ничего плохого в благословенном хоббитском краю случиться не может. Птица, а с ней лютая злоба и готовность убивать, исчезли и возвращаться в ближайшее время не собирались, как и обещал Гэндальф. Не желая вызывать гнев Дубощита долгим отсутствием, я опустилась на корточки, быстро ополоснула лицо, рот и волосы. Покончив с умыванием, окликнула Балина, предложив ему сделать то же самое. Пока он занимался водными процедурами, я отошла к лесу, чтобы там поискать следы давешней погони. Долго блуждать не пришлось, почти сразу я увидела ясень, ствол которого испещряли свежие порезы, напоминающие зарубки от топора, невдалеке валялась срезанная верхушка кустарника, чуть дальше рос молодой вяз, чьи поломанные ветви уныло свисали, почти касаясь земли. Были тут и другие деревья, пострадавшие от когтей и крыльев пернатой твари. Я остановилась напротив дуба и провела пальцем по длинной глубокой отметине. Здесь птица пыталась снести мне голову, но я успела укрыться, она же влетела в ствол, а потом нас нашёл Гэндальф и прочитал своё защитное заклинание. Примятая трава, изуродованные кусты, оторванные листья… Именно такие свидетельства, доказывающие реальность нападения врага, я и ожидала найти. Однако меня терзало смутное беспокойство, и отделаться от него никак не получалось. Какая-то важная деталь, сокрытая в лесном пейзаже, неумолимо ускользала, не позволяя узреть нечто новое и взглянуть на произошедшее под другим углом. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. — Если бы не ваш с Гэндальфом рассказ, никогда бы не подумал, что все эти зазубрины на коре оставила птица, а не мечи сражающихся воинов. Даже сейчас сложно поверить в существование подобного чудовища, тем более рядом с владениями полуросликов, — удивлённо проговорил Балин за моей спиной. Я открыла рот для ответа, но так и застыла, словно поражённая молнией. Пальцы сильнее вжались в порез на дубе. Шир, лунная ночь, незваные гости, странное шуршание над головой, большая, сразу взмывшая в небо, птица… Конечно, размером она превосходила нападавшую, хоть и уступала размахом крыльев, не издавала лающих и рычащих звуков, не пыталась убить меня и не скрежетала стальными перьями, но теперь встреча с ней не казалась простым совпадением. До визита Гэндальфа, если я и видела птиц на одиноком старом ясене, растущем рядом с Бэг Эндом, то вполне себе узнаваемых: пустельг, ворон, зябликов, воробьёв, дроздов, скворцов, изредка сов, а таких, как ночная гостья — никогда во всём Шире. — С вами всё в порядке? — Балин обогнул дуб и теперь встревожено вглядывался в моё лицо. — У вас взволнованный вид. Наверное, не стоило вам сюда возвращаться. — Нет, не в этом дело. Просто ваши слова заставили меня вспомнить кое-что важное. В ту ночь, когда мы с вами познакомились, перед тем, как явился Гэндальф и большая часть вашего отряда, я вышла в сад, подышать свежим воздухом. И пока я прогуливалась вокруг дома, заметила сидящую на дереве большую чёрную птицу, какой прежде нигде не встречала. Рассмотреть как следует не успела, она сразу улетела, стоило мне обратить на неё внимание. Это была не та птица, что напала на меня, но я уверена, она с ней как-то связана. Думаю, она следила за нами. Вполне возможно, у нашего врага в распоряжении есть несколько разных летающих тварей… — Откуда такая уверенность? Вы ведь сами сказали — рассмотреть не успели. Вдруг просто не узнали в темноте? — судя по сомнению в голосе, Балин решил, что и без того напуганная вчерашним покушением женщина наткнулась на следы, оставленные когтями и крыльями гонявшегося за ней чудовища, вновь ужаснулась случившемуся, и теперь ей повсюду мерещатся шпионы и всякие монстры. — Таких больших птиц в Шире не водится. Я б не перепутала её с пустельгой или совой. — Вряд ли подобные доводы убедят собеседника в моей правоте, но других я пока озвучить не могла. — Давайте рассуждать вместе: странная птица, которая никогда раньше не появлялась в окрестностях Бэг Энда, внезапно прилетает в ту самую ночь, когда ко мне в дом приходят гномы и волшебник, а на следующую ночь в этом лесу меня пытается убить уже другая пернатая тварь. Совпадение? Вы верно подметили, сложно представить то, чего раньше не видел и о чём не слышал. И если бы мы с Гэндальфом не рассказали вам о необычном нападении, вы бы сейчас смотрели как на сумасшедшего на любого, кто бы рискнул предположить, что порезы на коре оставлены не оружием, а живым летающим существом. Но ведь ваше неверие не отменило бы правдивости этих предположений. Почему бы вам не попробовать принять и мои объяснения, вы ведь не считаете выдумкой металлическую смертоносную птицу? Разве мы не очутились в гуще действительно невероятных событий? И разве у нас уже есть единственный верный ответ на вопрос, кто за ними стоит и чего добивается? Нет, одни догадки. Лицо Балина приняло сосредоточенное выражение, лоб прочертили новые морщины, губы сложились в тугую полоску. Он молчал, явно обдумывая услышанное, а когда заговорил, сомнений в его голосе поубавилось: — Ваши речи не лишены смысла, признаю. Однако мистер Гэндальф ведь не заподозрил неладное, приехав в Бэг Энд? Он не делился с вами дурными предчувствиями? — Гэндальф не из тех, кто любит откровенничать даже с союзниками, а птица улетела ещё до того, как он оказался рядом с моим домом. Не забывайте, вчера у реки он тоже не сразу обнаружил врага, к тому же в Шире наш недоброжелатель, видимо, не применял столь мощную магию, по которой его можно было бы легко найти. Балин тяжело вздохнул: — Даже если вы правы, боюсь, новые сведения мало чем могут помочь нашему отряду. Мы ведь и так предполагали, что таинственный враг узнал о походе и теперь пытается помешать нам добраться до Эребора. Но, конечно, будет не лишним поделиться вашими соображениями с Торином и остальными. Пойдёмте-ка назад, пока нас, чего доброго, не начали искать, мы уже знатно подзадержались. — Помогут, если мы станем обращать внимание на птиц, особенно на тех, которые слишком уж долго следуют за нами или устраиваются на ночлег подле нашего лагеря, — пробормотала я. Защитное заклинание Гэндальфа не внушало мне полной уверенности в том, что хозяин пернатой твари не найдёт способа следить за отрядом Торина Дубощита или ещё раз напасть. Гномы сидели у костра, поглощая жареные колбасы и бутерброды с сыром. Как только мы с Балином подошли к ним, Бомбур сразу протянул нам толсто нарезанные ломти хлеба. Пока все завтракали, я рассказала про птицу, вдруг оказавшуюся рядом с Бэг Эндом именно в ту ночь, когда Гэндальф привёл ко мне гостей. Мои спутники молча, не перебивая, выслушали эту коротенькую историю, правда, на их лицах отразились те же сомнения, что и на лице Балина у реки, но возражать вслух или упрекать меня в излишне богатом воображении никто не стал. Дубощит напомнил подданным о необходимости вести себя осторожно, не покидать отряд в одиночку и внимательно смотреть по сторонам. Племянникам он велел почаще поднимать головы и глядеть на небо, на случай, если за нами действительно будет долго лететь какая-нибудь подозрительная птица. После трапезы гномы, не дожидаясь понуканий короля, быстро затушили костёр и оседлали лошадей. Я тоже направилась к своему коню, о котором, к величайшему стыду, успела позабыть. На сей раз аккомпанементом нашему путешествию служил лишь мерный стук копыт: не было ни песен, ни шуток, ни оживлённых разговоров. Общались мало и по делу: договаривались о привалах, да обсуждали, где лучше разбить лагерь на ночь. Почти весь день я выискивала на тянущихся вдоль тропы деревьях странных пернатых созданий, но замечала лишь обычных лесных птиц, которые явно жили своей привычной птичьей жизнью, а не преследовали нас. Чужого враждебного присутствия тоже больше не ощущалось. Ни я, ни гномы не чувствовали никакой затаившейся опасности в дышащем миром и спокойствием зелёном пейзаже. Фили и Кили исправно следили за происходящим в небе, но и там не парило созданий, смахивающих на шпионов неизвестного врага. Либо заклинание Гэндальфа действительно так хорошо работало, либо наш недоброжелатель так хорошо прятался. — Вы храбро держитесь после нападения, госпожа, — с долей удивления в голосе сказал Кили вечером, когда мы разбили лагерь на ночь. Натаскав хвороста для костра, они с братом как бы невзначай подошли ко мне. Ещё днем, в пути, я замечала, как некоторые члены отряда, в том числе и королевские племянники, время от времени кидают на меня заинтересованные взгляды. — А вы ожидали слёз, обмороков, картинных заламываний рук и требований расторгнуть контракт? — Мистер Двалин говорит — человеческие женщины слабые и пугливые, — честно ответил принц, пожимая плечами. — Можно? — он кивнул на мой плед, расстеленный под старой сосной в некотором отдалении от остальных гномов. — Садитесь. — Кили с Фили сразу уселись рядом со мной, прислонившись спинами к дереву. — А гномьи женщины поведением сильно отличаются от человеческих? Мне, всю жизнь прожившей в другом мире, где имело значение не то, кем ты рождён, а то, хватит ли у тебя терпения и силы воли стать тем, кем ты хочешь, хоть воином, хоть магом, хоть пекарем, было сложно вести беседы про людей Средиземья и их порядки. То, что здесь никто не будет учить девушку сражаться, не позволит ей жить одной, владеть землёй или отправиться в опасное путешествие, тем более на битву, я поняла быстро, спасибо Гэндальфу за разъяснения. Отчасти такое ужасное обращение человеческих мужчин со своими женщинам и помогло решиться уехать именно в Шир, о котором тоже поведал маг. Там абсолютно никого не волновало, соблюдаю ли я традиции своего рода. У хоббитов всё было куда проще: и хоббиты, и хоббитянки с одинаковым усердием возделывали поля, сажали семена, ухаживали за посевами, вели хозяйство и торговали. Склонность к длительным странствиям или желание взять в руки меч не одобрялись и не считались достойными занятиями для представителей обоих полов, но любой уважающий себя полурослик умел самостоятельно приготовить сытный богатый ужин и любая хоббитянка могла отказаться от замужества и детей ради уединения в собственной норе, ежели она имела достаточно средств для её обустройства. — Конечно, — сразу с жаром подтвердил Кили. — Наших женщин какой-то летающей колдовской диковиной не напугаешь. — Видели бы вы нашу мать. Уж она-то бы так секирой пригрозила — все птицы бы мигом лес покинули, — добавил Фили, и на лице его вдруг расцвела немного печальная, но нежная улыбка. — Скучаете по ней? — осторожно спросила я, ибо не знала — вдруг и с сестрой короля приключилась какая-то страшная трагедия? Зато, судя по речи Кили, положение гномок разительно отличалось от положения загнанных в строгие рамки представительниц моего вида, и меня сразу порадовало наличие справедливого отношения к женщинам у подгорного народа. Принцы переглянулись меж собой и тихо рассмеялись. — Да, так скучаем — каждый день благодарим Создателя за то, что в отсутствие дяди не нашлось более мудрого, рассудительного и благородного правителя, чем наша матушка, а то она точно отправилась бы с нами в этот поход, и, клянусь своим мечом, непременно бы попыталась самолично отрубить чешуйчатому гаду голову, — ответил Кили за двоих. Несмотря на полушутливый испуганный тон, в его словах слышались сыновья любовь и гордость. — Неужели с ней сложнее ужиться, чем с вашим дядей? — тоже улыбнулась я, пытаясь представить королеву Синих Гор. Воображение рисовало высокую плечистую гномку в мехах и кольчуге, лицом похожую на Дубощита и с такими же длинными чёрными волосами. В толстых, унизанных перстнями пальцах она сжимала боевой топор и хмуро, совсем как её брат, смотрела куда-то вдаль сияющими голубыми глазами. — Дядя пусть и суров порой, но он никогда не бил Кили деревянной палкой по голому заду за порчу прадедушкиного портрета, — приложив ладонь ко рту, доверительно сообщил Фили заговорщическим голосом. — Зато меня она не заставляла целый день работать под палящим солнцем на той людской ферме после кражи яблок, — не остался в долгу возмущённый Кили. — А меня не посылали убирать козий навоз, когда кое-кто чуть не подпалил амбар в деревне! — А я не оббегал месяц по утрам всю гору после кое-чьей неудачной шутки над нашим учителем! Я слушала перепалку королевских племянников и испытывала запоздалое облегчение от того, что моей наставнице не приходили в голову подобные методы воспитания. Маленькую меня не лупили, не отправляли в наказание ухаживать за домашним скотом или бегать вокруг замка. — Хорошо, убедили — нет никого грознее вашей матушки. Готова уже вместе с вами возносить молитвы вашему создателю и радоваться присутствию в отряде одного лишь Торина Дубощита. Вышеупомянутый гном, сидевший подле Глоина у разгоревшегося костра, повернул голову в нашу сторону. То ли волновался за племянников, то ли понял, о чём, точнее о ком, ведётся разговор. Остальные, по крайне мере те, кого высвечивало пламя, тоже исподлобья косились на нас. — Вы не собираетесь возвращаться в Шир? — вдруг посерьёзнев, спросил Фили. — Не собираюсь. Ненадолго воцарилось подозрительно молчание. — Ну, кто из вас проиграл пари? — полюбопытствовала я, когда мне надоело чужое сопение над ухом. — Почему же вы решили, госпожа, что мы ваше несчастье станем превращать в предмет для спора? — Фили напустил на себя оскорблённый вид, а в его голосе слышалась почти настоящая обида. — Наверное, потому, что вы сделали именно это, — фыркнула я, наблюдая за принцами. — Как вы догадались? — Фили не смог надолго сохранить уязвлённое выражение лица и уставился на меня уже с неподдельным интересом. — Не верю, будто ваша дорогая матушка без веских причин била вас палками, заставляла работать, чистить стойла и бегать. К тому же в Бэг Энде я слышала, как вы спорили, присоединюсь ли я к вам в путешествии или останусь дома. — Я победил, уже два раза, — похвастался довольный Кили. — В третий раз не победишь… — О, вы так быстро заключили новое пари? — изумилась я. — Нет, — слишком поспешно ответил Фили. — Правда? А я подумала, вы поспорили, удастся ли вашему дяде выгнать меня из отряда. — Мне надоело сидеть в одном положении с выпрямленной спиной и пялиться на принцев, потому я откинулась назад, опёрлась на руки и приподняла голову, любуясь на темнеющее небо и пробегающие серо-синие тяжёлые облака. — Дядя, как бы он ни притворялся и ни отнекивался, просто не желает, чтобы чужие люди гибли из-за него, — Кили счёл своим долгом сразу встать на защиту любимого родственника, хоть я и не пыталась опорочить их короля. — Его сложно винить за попытки сберечь вас, госпожа, — поддержал брата Фили. «Он мог бы быть честнее с самого начала и сообщить про награду за своё убийство», — вертелось на языке, но я уже жалела о высказанном вслух предположении, касающемся очередного спора. Совершенно не хотелось обсуждать дальше Дубощита, как и слушать восторженные речи о нём от других гномов. — Бомбур скоро закончит варить суп, займём-ка мы очередь у костра, а то на прошлом привале пришли последними, и нам досталось мало мяса и много жижи, — каким-то образом угадав перемену в моём настроении, Фили поднялся с пледа и слегка поклонился. — Спасибо вам за интересную беседу. — И всё же не сердитесь сильно на дядю. Ему действительно нелегко сейчас, — мягко добавил Кили, почти копируя действия брата. — И вам спасибо за… за то, что поделились весёлыми воспоминаниями. Племянники короля вызывали во мне больше тёплых чувств, чем сам король. Хоть я и могла понять его стремление вернуть дом и недоверие к чужой женщине, ведь именно на нём лежала ответственность за этот поход, от Дубощита ждали мудрых решений, в него верили, за ним шли и рассчитывали на успешное завершение длительного путешествия, к нему первому побегут за помощью и указаниями, когда случится новая неприятность, и он, в свою очередь, вынужден был сделаться строгим и суровым, дабы соответствовать своему положению и не подводить тех, кто шагал рядом с ним, но всё же… всё же… Я предпочту общаться с гномами попроще, которые не обременены подобной властью и заботами, ибо сама я маялась от тоски и бездействия и не могла принести утешения такому же несчастному и обозлённому на мир одиночке… Значительно позже, забыв о подгорном правителе, блаженно вытянув ноги и прислонившись ноющей спиной к сосне, я потирала уставшие глаза и смотрела на раскинувшееся передо мной поле. Сегодня мы ночевали на окраине леса, и мне нравилось сидеть именно здесь, на границе между чёрной чащей, где горел единственный костёр, выхватывающий из темноты серые, будто истлевшие руки мертвецов, корни деревьев, и равниной, залитой лунным светом, над которой вдалеке возвышались, как хребты гигантских чудовищ, холмы. Рядом со мной дымилась миска с похлёбкой, сваренной Бомбуром. Я же опять вспоминала вчерашнюю вылазку к реке, пытаясь понять, действительно ли мне каким-то образом удалось увидеть нити, или это было всего лишь игрой моего больного воображения. Разум безжалостно твердил, что я выдаю желаемое за действительное. Артефакты не перемещаются вслед за хозяевами в иные реальности, клинок и сила, подаренная им, давно утрачены, тут я самый обыкновенный человек без предназначения. Даже если всё Средиземье, подобно Моромниру, окутано незримой для большинства его жителей паутиной, у меня не получится обнаружить её и подчинить себе. Но волна жара, обдавшая руки и лицо там, у воды, глухая боль в груди, берег и деревья, увитые светящимся серебром, краснота, превратившаяся в волшебную стрелу, казались такими настоящими. «Ты ведь закрыла глаза. Ты только представила знакомые тебе переплетения и узлы, а неприятные ощущения вызвали чары врага», — ехидно нашёптывал внутренний голос. И, судя по всему, он был прав. Никакие нити не собирались пробиваться сквозь силуэты холмов или превращать небо и поле в лоскутное одеяло, как бы я ни старалась сосредоточиться. Когда в ушах зашумело, окружающее пространство слилось в одно тёмное пятно, а потяжелевшие веки с трудом удалось разлепить, я поняла — пора отправляться спать. Дубощит по-прежнему обращал на меня не больше внимания, чем на снующих в траве насекомых, потому опять ничего мне не поручил. В список дежурящих этой ночью мою персону, разумеется, тоже не включили. На привалах я лишь ухаживала за своим конём и мыла миску после еды, так что, не отягощённая походными заботами, могла сейчас с чистой совестью развалиться прямо под деревом. Остальные члены отряда уже готовились ко сну, утаптывали траву и расстилали одеяла. Только Нори продолжал сидеть у костра, ему выпало первым охранять наш покой. Размышления о гномах и распределении обязанностей стали последними в этот вечер. Стоило опустить голову на плед, как все мысли разом улетучились, а окружающий мир вместе с моими спутниками потонул во тьме. Следующий день тоже прошёл без приключений, никто за нами не следил и не пытался напасть. Я по-прежнему смотрела по сторонам, выискивала подозрительных животных и птиц, а в голову в это время лезли всякие неуместные детские воспоминания. Уж не знаю, кого стоило благодарить за навязчивый хоровод картин далёкого прошлого: принцев или вчерашний сон. Чаще прочих перед глазами вставали образы Милисы и Лой, таких совершенных и прекрасных, непохожих ни на кого вокруг. Думая о них, я испытывала те же чувства, что и много лет назад: удивление, восторг, желание во всём походить на моих наставниц, вечно слушать пение Лой и сказки Милисы. Возможно, нечто подобное ощущали и Кили с Фили по отношению к своему дяде.***
— Ты злая ведьма! — белая чашка со звоном полетела на пол, голубой напиток растёкся по деревянному полу. — У тебя и рога есть, как у любой злодейки, а твои глаза сияют в темноте, как… как у какой-нибудь нечисти! И узоры вокруг глаз странные, тёмные и тоже злодейские! Ты украла меня у мамы и теперь наверняка хочешь съесть или принести в жертву! Не притворяйся добренькой! Ведьма только усмехнулась после моих слов и коснулась когтистыми пальцами витых, загнутых к затылку рогов: — Ну, я рада, что у тебя нет претензий хотя бы к цвету моих волос. Невольно я покосилась на вишнёвые пряди, обрамляющие высокие скулы Ведьмы. — Цвет волос уже не так важен после рогов. — Понимаю, — она отвернулась к небольшому круглому окошку, за которым со скрипом покачивались заледеневшие деревья, вторя завыванием ветра. — А не будешь ли ты столь любезна и не поделишься ли со мной рассказом о том, зачем мне есть или приносить в жертву ребёнка? Говорила она очень серьёзным голосом, но я была уверена, Ведьма надо мной попросту издевается, желая напоследок помучить. — Твои силы на исходе, и ты скоро превратишься в дряхлую старуху. И тебе нужна чужая юная жизнь, чтобы продлить свою, — ответила я строго, подражая голосу своего учителя литературы. Получила, Ведьма? Думаешь, я умных книг не читала и не знаю, для чего подобные тебе похищают детей? — Ух ты, какие только небылицы ваша раса не придумывает, — она странно хмыкнула и провела ладонью по стеклу, словно пыталась огладить сквозь него тонкие гнущиеся кроны. — А историй, в которых есть существа, чей срок измеряется не привычными вам годами, а целыми тысячелетиями, при том отнюдь не из-за поедания человеческих детёнышей, у вас не существует? — И кто же ты тогда? — Я на всякий случай ещё раз посмотрела на покосившиеся деревянные стены тесной кухни, почерневший от времени пол, открытый посудный шкаф, заставленный какими-то разноцветными склянками, на разбросанные повсюду пучки засохших растений и прочую мебель. — Ты живёшь в маленькой избушке посреди волшебного леса, у тебя вон на столе лежат и под потолком висят всякие сушёные травы, и печка есть, и большой котёл. Самый настоящий ведьмовской дом. Меня учили — невежливо отвечать вопросом на вопрос, но я не помнила историй про добрых тысячелетних существ, селящихся в чащах, и не хотела в том сознаваться. Ведьма отвернулась от окна, сияющие голубые глаза задумчиво заскользили по мне, словно она сейчас прикидывала, влезет ли жертва целиком в вышеупомянутый котёл, или лучше сперва разорвать её на куски. Я слегка поёжилась под этим пристальным взглядом. — Почему же ты не плачешь, не бьёшься в истерике и не пытаешься сбежать отсюда? — Потому что сейчас обязательно явится герой, который отрубит тебе голову и спасёт меня. А тебя в наказание зажарят в собственной печи. Нет, ну точно издевается, спрашивает такие очевидные вещи! Она думает — я совсем глупая? Мне прекрасно известно, как нужно вести себя, если неведомая сила закинула в сказку. Мама много раз твердила — с хорошими девочками, соблюдающими правила, ничего плохого не случается, к ним на выручку всегда приходят великие воины или волшебные животные. А я ведь очень хорошая девочка. — О каких жестокостях ты, оказывается, грезишь. Так кто тут из нас ещё и ведьма? — кроваво-красные губы растянулись в усмешке. Злодейка уселась на табуретку и изящно закинула ногу на ногу. — Ты заслужила, ты ведь губишь невинные души! Я вот других детей не ем. Главное — не бояться. Ведьмы питаются чужим страхом. Если жертва сильно испугается, то Ведьма найдёт способ учинить на пути героя препятствия, и он опоздает или вовсе заблудится. — Жаль тебя огорчать, но никакой спаситель сюда не явится, — положив локти на стол, она соединила ладони под подбородком и подалась мне навстречу, затем очень тихо, словно доверяла великую тайну, молвила, — ибо спасать здесь некого и не от чего. — Тогда ответь на вопрос — кто ты? — упрямо повторила я, сжав руки в кулаки. Нужно тянуть время и отвлекать её разговорами до прихода избранного воина. — Я эльдхильмфирнир, но человеческий детёныш вряд ли запомнит и выговорит истинное название моей расы. — Эльд…хиль…тьфу, нет никаких «эльфирниров», ты всё выдумываешь! Слово слишком странное и дурацкое, точно врёшь, — я на всякий случай медленно попятилась к запертой двери. — Ну, моё имя ты вслух произносить отказалась, — Ведьма пожала плечами. — Не угодишь вам, невинным детям, и тут не так, и там не так. Конечно отказалась. Нельзя обращаться к ведьме по тому имени, которое она сама назвала. Наверняка оно имеет колдовскую силу, опасную для простых людей. — Если ты не злодейка, то зачем тебе запираться со мной в избушке? Почему не отпустишь? — Вот сейчас я точно уличу эту… эту во лжи! Она начнёт оправдываться и перечислять нелепые причины, мешающие ей выпустить меня на улицу, запутается в собственных ответах, а я торжествующе ткну в неё пальцем и посмеюсь. — Запирать? — чёрные брови удивлённо поползли вверх, Ведьма пренебрежительно повела плечами, словно я сказала какую-то несусветную глупость, затем она устремила взгляд за мою спину. Через мгновение раздался скрежет отпираемого засова, а за ним и скрип. Я едва не подпрыгнула на месте. На кухню ворвался морозный ветер и швырнул в лицо несколько снежинок. — Ты вольна идти туда, куда пожелаешь, только не жди, что я вновь стану вырывать тебя из лап твоих же кошмаров. Героев не существует, наивная девчонка. — Голос ведьмы слился с завыванием ветра, сразу она сделалась злее и выше, нависла надо мной огромной тенью, заслонила собой окно и свет, льющийся из него. Только глаза по-прежнему выделялись на резко потемневшем силуэте, сейчас они не просто сияли, а пылали, словно внутри них бушевал пожар, который мог сжечь меня живьём без всяких печей. А вдруг и вправду мог? Я резко развернулась и кинулась к так соблазнительно распахнутой настежь двери, ожидая, что она вот-вот захлопнется перед моим носом под торжествующий смех Ведьмы. Однако ничего подобного не произошло. Я выбежала из кухни на спасительную белую поляну, простирающуюся за стенами ветхого дома, и, едва не споткнувшись, утонула в высокой траве, сразу же замерла, моргнула один раз, второй, покрутила головой во все стороны — заросли не исчезли. Но ведь когда я смотрела в кухонное окно, то отчётливо видела зимний лес, сугробы, метель, собственными ушами слышала, как свирепствует ветер за стеклом, как поскрипывают кроны деревьев, а стоило сделать шаг за порог — и вот я стою на той самой полянке, только на ней не ревёт вьюга, и нигде не лежит ни единой снежинки, вокруг меня произрастает лишь зелень, и кое-где цветут большие ярко-красные цветы, а в них гудят всякие жуки. А Ведьма ещё уверяла, будто не ведьма вовсе. Конечно, кто ещё мог заколдовать собственный дом и создать такую иллюзию, превратить лето в зиму?! Наверняка хотела, чтобы жертва испугалась и не попыталась сбежать в лютый холод на погибель. Тут я со стыдом поняла — сама выскочила наружу в тонких штанах и рубахе, от страха и не подумала, что в этой одежде гулять на морозе нельзя. Я опасливо оглянулась на входную дверь — она вновь была закрыта, никакие таинственные силы из-под неё не лезли и не тянули ко мне свои злодейские лапы. Странно всё. Где же тут подвох? Ведьма не отпустила бы меня, если бы не хотела устроить подлую ловушку в лесу или на поляне. Я осторожно сделала шаг вперёд, потом второй, третий, четвёртый. Земля так и не разверзалась передо мной глубокой пропастью, трава щекотала щёки, норовила попасть в нос и рот, но не цеплялась за руки или ноги, не обвивала горло, пытаясь задушить, небо не заволокли тучи и не окатили ядовитым дождём. Слабая какая-то ведьма, раз не в состоянии управлять стихиями и растениями рядом со своим жилищем. «Наверняка в этом и дело. Она — неумёха, испугалась моих слов про героя и решила найти более глупую жертву, которая не знает, как нужно себя вести со всякими злодейками, похищающими детей», — сказала я вслух, продолжая медленно двигаться вперёд. Разумеется, страх перед ней давно улетучился, просто захотелось озвучить мысли, чтобы утешить и взбодрить саму себя. Произнесла эту фразу и тут же поняла, как следует поступить дальше. «Дойду до края поляны, найду самую широкую тропинку и пойду по ней вглубь леса, тогда непременно встречу героя. Он, скорее всего, уже где-то близко, иначе бы Ведьма не отперла замок и не осталась сидеть на кухне», — уверенно закончила я, глядя на красный цветок. Я почти добралась до первых деревьев, едва различимых сквозь заросли высокой травы, как вдруг до моих ушей донеслось тихое пение. Нежный женский голос словно бы старался утешить меня, хотя сама песня была очень грустная и рассказывала о чьей-то смерти: На вечернем небе звёзды Загорались и сияли А я тихо умирала Одиноко средь полей. Для души тюрьмою стала Грудь, пронзённая металлом, В этот вечер предстояло Жизни кончиться моей. Я не могла отделаться от ощущения, что незнакомая девушка поёт для меня. Набрав в грудь побольше воздуха, я храбро раздвинула ветви какого-то кустарника — последней преграды, разделяющей нас со сладкоголосой исполнительницей. Но когда мне удалось продраться через него, мой взгляд невольно зацепился за укрытые снегом деревья. Я мгновенно остановилась и, разинув рот, уставилась на зимний лес, который уже видела из окна ведьминского дома. Зелёная поляна заканчивалась у первой, растущей чуть поодаль от остальных, берёзы, внезапно превращаясь в белый ковёр, утыканный тёмными стволами. Мелкий снег, плавно кружась, опускался на голые растопыренные ветки, словно пытаясь украсить убогие наряды деревьев, чьи пышные изумрудные кроны потерялись в жарких летних днях. Мне одновременно хотелось и шагнуть вперёд, протянуть руку ладонью вверх, ощутить влажное прикосновение снежинок, почувствовать, как от мороза начнут леденеть и болеть пальцы, и убежать от этого колдовского места, не разбирая дороги, приминая красные цветы и ломая кустарники. Но бежать было некуда. Ведьма наверняка сейчас злорадно усмехается и поджидает меня в своей избушке, думает, я вернусь к ней, не отважившись удирать через зимнюю чащу. Нет уж. Лучше сгинуть здесь от холода, чем быть зажаренной в печи её дома. А может, белый лес всего лишь морок, насланный Ведьмой, и там, за поляной произрастает такая же высокая трава, а с ясного голубого неба светит солнце, лучи которого вместо снега падают на землю и кроны берёз? Я так увлеклась своими мыслями, что начисто позабыла о таинственной певице, и только когда из-за деревьев вышла девушка в коротком зелёном платье, поняла — песня давно оборвалась, а незнакомка, чуть склонив голову набок, молча меня разглядывает. Её очень длинные рыжие волосы полукругом рассыпались по тонкому льду, пролегающему на границе между лесом и поляной. Вплетённые в пряди крупные белые цветы доносили странный аромат чего-то сладкого и ягодного. — Вы герой, да? Или просто лесная волшебница? — вырвалось у меня прежде, чем я успела решить, стоит ли испугаться или, наоборот, обрадоваться появлению новой колдуньи. Но незнакомка действительно внешностью напоминала добрую волшебницу с иллюстрации к моей любимой сказке про смелую принцессу, однажды сбежавшую из дворца, чтобы помогать слабым и угнетённым. В отличие от Ведьмы, незнакомка смотрела почти ласково, зелёными, как её платье и трава на поляне, глазами. И красива была тоже по-сказочному: высокая, худая, со светлой кожей. Широкие скулы и подбородок совсем не портили точёное, без единой веснушки лицо, скорее наоборот, они причудливо сочетались с пухлыми губами, которые готовились раскрыться в улыбке, и чуть впалыми щеками, создавая строгий и одновременно нежный образ и вызывая во мне тайную зависть. Хочу так выглядеть, когда стану взрослой. — Герой? — слегка удивлённо переспросила девушка. — Меня пытается поймать и съесть злая ведьма из того деревянного домика, — я махнула рукой себе за спину. Почему-то, чем дольше я рассматривала незнакомку, тем больше хотелось рассказать ей всю правду о своём неожиданном приключении. Запах, исходивший от неё, тёплый летний взгляд, простая одежда и негромкий голос успокаивали и вызывали доверие. Тут внезапно девушка откинула голову назад и громко, совсем не по-королевски рассмеялась. Удивлённая и обиженная такой реакцией, я молча взирала на рыжеволосую красавицу, не зная, как теперь следует себя вести. Ни герои, ни добрые волшебницы столь заливисто над чужим горем не хохочут. Отсмеявшись, она вновь скользнула по мне взглядом, лицо её приняло виноватое выражение: — Никто и никогда ещё не обвинял Милису в пожирании детей. Что-то внутри меня словно оборвалось, вызвав боль в животе и липкий страх во всём теле, даже деревья перед глазами слегка покачнулись и покрылись тёмными пятнами. Я погладила руками виски, пытаясь избавиться от головокружения, и сделала маленький шажок в сторону. Раз эта рыжая знает имя, которым назвалась Ведьма, ещё и спокойно его произносит, значит, они точно действуют заодно. Глубоко вздохнув, как перед нырянием в реку, я на мгновение крепко зажмурилась и резко бросилась в лес, пробежала мимо незнакомки, стараясь вообще на неё не смотреть. Не хотелось увидеть насмешливую улыбку или поймать торжествующий взгляд победителя и остановиться, утратив остатки решимости. Действительно, лучше погибнуть в чаще, чем позволить себя пленить и отвести обратно. Я по-прежнему надеялась, что как и вид из окна избушки, сугробы и падающий снег окажутся ненастоящими, но стоило покинуть поляну, и мои ноги мгновенно потонули в обжигающе-ледяной белой каше по самые колени, а горло будто сдавило шершавым холодным обручем. Из груди вырвался короткий вскрик, после чего я зашлась в кашле и начала заваливаться вперёд. К счастью, вытянутая рука столкнулась с заиндевевшим стволом, который не дал окончательно упасть, но эта маленькая удача никак не спасала от лютующей зимы. Глаза наполнились слезами, мороз кусал прикрытую тонкой тканью кожу, а мне самой уже хотелось завыть волком от боли. Внезапно нечто тёплое обхватило меня, выдернуло из сугроба и приподняло над землёй. Я не сопротивлялась. Не имело значения, от кого исходил жар, пока прикосновения чужих горячих ладоней убирали ту ужасную боль, оставляя вместо неё лишь лёгкие покалывания и ломоту в костях. После пережитого даже эти ощущения сейчас казались лишь робким поглаживанием. — Существа, населяющие мой лес, не любят, когда к ним вот так нагло без спроса вторгаются посторонние, — раздался над ухом знакомый голос. Я растерянно приоткрыла рот, ещё не до конца веря в своё спасение, и попробовала согнуть пальцы - вдруг я их отморозила, пока барахталась в сугробе, или того хуже, вдруг они исчезли из-за каких-то там лесных существ. Но мои страхи оказались напрасными — ладонь послушно сжалась в кулак, а ногти резко впились в кожу, заставив наконец вздрогнуть и оглядеться. Под ногами недовольно шуршала примятая трава, поросль, не пострадавшая от подошв сапог, мстительно тыкалась в руки, а уже замеченные ранее красные цветы благосклонно склонялись в мою сторону. За зелёной стеной маячили чёрно-белые деревья и полосы снега и льда. Напротив меня, опустившись на одно колено, стояла рыжая и смотрела на моё лицо. В её взгляде не было ни радости, ни гнева, лишь спокойствие, смешанное с любопытством. А я вдруг с удивлением заметила, что правый глаз у незнакомки значительно темнее левого. Побег в зимнюю чащу вдруг почудился таким нелепым, а недавняя боль такой мучительной, словно она и не могла существовать ни в одном из миров. Может, я вовсе не покидала поляну? Может, яростный кусачий мороз мне только приснился? Загадочная девушка вдруг поднялась и запела тихим голосом, смотря уже куда-то в сторону леса: Бой окончен. Надо мною Звёзды светлые сияют Но в моей груди остался Обломок вражьего клинка И на нём лучи заката, Разливаяся, играют, Словно кровью обагрённый, Он горит в его лучах. Я опять невольно залюбовалась ею, роскошной рыжей рекой волос, ямочками на щеках, красными, как налитое яблоко, губами и странными разноцветными глазами, чьи оттенки одновременно напоминали и о зеленоватой воде, в которой плавали такие же зелёные поблёскивающие рыбки, и о тёмном мхе, растущем на болотах. — Не хотелось бы мне сейчас вот так умереть, — я старалась говорить ровным обычным голосом, но вышло обиженно, ещё и горло вновь начало саднить, пришлось сразу замолчать, пока меня не настиг новый приступ кашля. — В моём доме есть лекарство, которое вылечит тебя, — сочувственно произнесла незнакомка и сразу, не дожидаясь вопроса, пояснила, — я живу в той самой избушке на поляне. Я вновь от неё отшатнулась, но на сей раз убегать не стала. Не может красавица с такими тёплыми руками и добрым взглядом быть сообщницей Ведьмы. Она ведь кинулась за мной в чащу и выдернула из сугроба, как настоящий герой. — Милиса не собирается никого есть. Она принесла тебя ко мне, чтобы спасти, — спешно уверила девушка, наверное, заметив страх на моём лице. — Спасти? От кого? — удивлённо просипела я, сразу позабыв о главной злодейке. — Не помнишь? — нахмурилась незнакомка. Я отрицательно покачала головой. Нет, никто ни от чего меня не спасал. Я заснула в своей уютной кроватке, а проснулась в доме ужасной рогатой Ведьмы. Словно ответом на последний вопрос, из леса донёсся странный звук, одновременно похожий и на вой, и на предсмертный хрип огромного зверя. По спине немедленно поползли противные липкие мурашки, а ноги онемели и начали подкашиваться. Про хрипы и страшные стоны мне ничего не рассказывали, и что делать, когда их слышишь, не учили. Рыжая среагировала почти мгновенно, сразу загородила меня собой, встав между мной и заснеженными деревьями. Как ни странно, её поступок меня успокоил, мурашки тотчас испарились, ноги обрели чувствительность и больше не пытались встретиться коленями с землёй. Сладкий аромат из смеси травяного и цветочного запахов, исходивший от незнакомки, усилился, даря упоительное ощущение безопасности. Я, неожиданно даже для себя самой, прижалась к ней и уткнулась носом в мягкие волосы. — Так мне будет неудобно сражаться. Лучше отойди, — она даже не обернулась, но голос её звучал ласково и немного насмешливо. Я послушно отстранилась, собираясь спросить, кто на нас нападает, но вдруг рядом с нами словно из воздуха возникла ещё одна высокая фигура. Фигура сразу подалась вперёд, справа мелькнул тонкий голубоватый луч, взметнулись уже знакомые серебристые и вишнёвые пряди, и к моим сапогам с чавкающим звуком упало нечто тёмное, забрызгав мне штаны такой же тёмной и горячей жидкостью. Я вздрогнула и с визгом отскочила назад, затем посмотрела вниз и как только увидела, что неизвестный предмет оказался отрубленной мохнатой головой, похожей на лошадиную морду, все мои внутренности разом будто скрутились в один тугой узел, вызвав острую резь в животе, которая заставила меня согнуться почти пополам и схватиться за больное место. Горло опять засаднило от застрявшего где-то в нём кома. Свободной рукой я прикрыла рот, с трудом подавляя рвотный позыв. Из головы торчали длинные тонкие щупальца, напоминающие червей. Они извивались и тянулись в мою сторону. Я хотела кричать, но не могла. Язык словно прирос к нёбу. Нужно было бежать отсюда, вернуться в избушку, спрятаться под стол и тихонько сидеть там, пока Ведьма и рыжая воюют с кем-то ужасным, но ноги отказывались двигаться. Грудь заныла, и я с ужасом подумала, что разучилась и дышать. Омерзительные отростки продолжали шевелиться, поблёскивая на солнце почти чёрными кольцами, и заставляли мечтать о наступлении ночи, которая бы милосердно спрятала этот оживший кошмар. Дневной свет ничего не утаивал и позволял хорошо рассмотреть и тошнотворные копошения, и толстые, чуть выпуклые лоснящиеся, словно смазанные маслом, кольца на безротых и безглазых тельцах. Я безумно желала отвернуться, забыть об увиденном, однако ужас по-прежнему удерживал меня на месте, не давал пошевелиться и, кажется, даже моргать. — Терпеть не могу сражаться с видариардами твоего леса. Их всегда нужно убивать дважды, — обыденным голосом, каким сетуют на отсутствие вкусного печенья к чаю, сообщила Ведьма. Но почему-то именно этот голос помог справиться со страхом. После её слов я почувствовала себя так, будто на меня вылили ведро ледяной воды. Я сразу же жадно втянула ртом воздух, выпрямилась, опять зашлась в кашле, подавившись порывом ветра. В ноздри забился знакомый цветочный запах, и тошнота отступила вместе с болью. Обрадовавшись существованию в этом мире растений, источающих такой сладкий аромат, и вновь обретённой способности двигаться, я уже приготовилась бежать к избушке, но тут Ведьма резко обернулась, в её руке бледным голубым светом сиял тонкий клинок, который она сразу воткнула в отрубленную лошадиную голову. Как только лезвие пронзило уродливую морду, щупальца перестали извиваться, они разом увяли, как засохшая трава, и теперь напоминали корни давно выкорчеванного из земли огромного овоща. — Ты любишь размахивать мечом и просто обожаешь красоваться перед впечатлёнными зрителями, потому не жалуйся, — фыркнула рыжеволосая, тоже повернувшись к нам. Я с удивлением заметила, что она держит внушительных размеров зелёный веер. Его пластины походили на толстые гибкие ветви, и на них алели крошечные цветы. Лепестки цветов постоянно шевелились, то распускались, то складывались обратно в бутоны. Я на некоторое время забыла о происходящем на поляне и даже протёрла пальцами глаза, проверяя, не чудится ли мне. — Одной испуганной девчонки маловато, да и мечом я люблю махать перед достойными противниками, а эти видариарды слабы и глупы, неудобства доставляет лишь их численное превосходство и живучесть. Могла бы хоть барьер защитный выставить или не выпускать её с поляны. — Не хотела бы сейчас сражаться — не позволила бы человеческому ребёнку покинуть мой дом. Ты прекрасно знаешь, что я не буду лишний раз вредить деревьям магией. Я не понимала, всерьёз ли они ругаются, или привычно по-дружески ворчат друг на друга. И Ведьма, и рыжая не выглядели рассерженными и говорили тихими спокойными голосами, не замечая меня. Как вообще можно пререкаться после того, как отрубила голову, а потом всадила в неё клинок?! Как можно невозмутимо стоять на месте, ожидая нового нападения?! Ведь по словам Ведьмы на нас скоро обрушатся полчища этих существ. Почему мы вместе никуда не убегаем и не прячемся? Всё это мне отчаянно хотелось спросить, но изо рта не вылетело ни одного звука, хотя я вроде пыталась шевелить губами и языком. Глаза вдруг обожгло тёплой влагой, и скоро силуэты обеих воительниц превратились в рыже-серебряное пятно. Тут незнакомка с веером, всё ещё похожая на сказочную добрую волшебницу, подошла ко мне почти вплотную. Она ласково обняла меня за талию и притянула к себе. Мой нос уткнулся в очень мягкую шерстяную ткань её платья, а плечей и рук щекочуще коснулись длинные пряди чужих волос. — Не бойся. На самом деле ты удостоилась великой чести — присутствовать здесь и воочию наблюдать за боем между королевой Вейнривисхеля и безумной охотой видариард извечно зимнего леса. Не каждый день можно насладиться подобным зрелищем, — беззаботный, даже насмешливый голос, которым она сейчас почти запела, не сочетался с этой торжественной речью. — Не хочу я никакой чести! Хочу домой, в свою кровать! — слова наконец-то вырвались из горла вместе с рыданиями. Я, наверное, очень громко кричала и плакала, однако мне не было стыдно за своё поведение. Тело сотрясала дрожь, через нос стало невозможно дышать, а я продолжала говорить, не думая о том, что шум скорее приманит к нам новых врагов: — Зачем вы привели меня сюда?! Зачем я очутилась на вашей поляне?! Отстаньте с вашими загадками, просто верните меня в мою комнату! Хватит, я устала от всех вас!***
Ближе к вечеру на горизонте замаячили ворота Бри. Я заранее закуталась в плащ и надвинула капюшон на глаза, ибо женщина, путешествующая в компании тринадцати гномов, привлечёт много ненужного внимания и вызовет массу вопросов. Стражники, охраняющие въезд в город, поинтересовавшись, кто мы и куда держим путь, легко пропустили нас внутрь после того, как Балин произнёс перед ними вдохновенную речь о желании выгодно продать или обменять на продукты кое-какие изделия подгорных мастеров и о внезапном порыве навестить родственников и добрых знакомых. В Бри и его окрестностях жили люди, хоббиты и гномы, потому дружеские отношения представителей других рас с человеком (если человек не единственная женщина среди дюжины низкорослых бородатых мужчин) мало кого могли удивить. Это был крупнейший торговый центр от Синих Гор до Ривенделла — владений эльфийского правителя лорда Элронда — построенный вокруг высокого широкого холма. Тут же ютились ещё три деревни: на самой вершине — Гребешок, на юго-восточном склоне — Подстенок и возведённый уже в Четвудском Лесу Арчет. Других населённых пунктов поблизости не было. Бри на много миль окружали безлюдные пустоши, а на западе от него простирались Старый лес и могильники, мимо которых отваживались проезжать либо доблестные герои, либо искатели приключений и мародёры, либо последние дураки, коими могли являться и первые, и вторые, и третьи. Старики в Шире рассказывали страшные истории про призраков павших в битвах воинов, до сих пор неприкаянно скитающихся среди погребальных курганов, яростных мертвецов, готовых растерзать любого, кто посмеет ступить в их царство. Даже Гэндальф как-то обмолвился о недоброй земле и настоятельно советовал не приближаться к могильникам, если вдруг во мне проснётся жажда странствий. Я никогда не любила этот город, слишком уж сильно быстрая живая речь и пышущие энергией лица здешних обитателей напоминали о моём родном мире. Вот и сейчас желание повернуть назад и обогнуть Бри росло внутри меня от одного только вида белокаменных домов, призывно подмигивающих усталым путникам своими жёлтыми глазами-окнами, хотя я прекрасно понимала, что отряду необходимо пополнить запасы. Другой случай купить еды представится очень не скоро. Потому я продолжала молча ехать, невольно обращая внимание на увитые плющом стены и крыши, резные ставни и маленькие балконы, украшенные яркими цветами. Но вскоре мне надоело пялиться на однообразные строения и людей, прогуливающихся по улице, тогда я повернула голову направо, где вдоль дороги тянулся широкий ров, почти скрытый живой изгородью, и сосредоточила внимание на ней. Обрывки чужих разговоров, плач, смех, брань и крики неразборчивым гулом голосов врезались в уши, заставляя поверить в то, что копыта лошадей стучат по мостовой, выложенной из чёрного камня, а по обеим сторонам от неё возвышаются такие же тёмные трехэтажные дома, у дверей которых прорастает серебристая трава. И если я оторвусь от созерцания зелёной ограды, непременно замечу вечно занятых, спешащих по делам имириэлтов, важно ступающих надменных нидхергилиерт и невозмутимо работающих лоуэльтов. По западному тракту, огибающему холм, мы добрались до «Гарцующего пони» — единственного трактира в Бри. Огромное трёхэтажное строение с множеством окон казалось дворцом в сравнении со скромными невысокими домами, мимо которых наша компания проезжала ранее. Над большим, хорошо освещённым арочным входом висела доска с названием, старательно выведенным жирными витиеватыми буквами на всеобщем языке. Под надписью был нарисован вставший на дыбы упитанный белый конь с развевающимися хвостом и гривой. Народа рядом с трактиром в вечерний час бродило немало. Какая-то женщина, плотно укутанная в плащ, пробежала мимо нас, испуганно отскочив от спешившихся с лошадей Двалина и короля. Немолодой мужчина почтенного вида неспешно раскуривал трубку, опёршись рукой о стену таверны, и тихо переговаривался со стоящим напротив него хоббитом. Оба лениво скользнули взглядами по мне и гномам, когда мы поравнялись с ними. Из-за угла доносились приглушённые хриплые голоса и смех. Четверо перебравших эля гуляк вывалилось почти нам под ноги, как только Дубощит потянулся к дверной ручке. Пошатываясь и пытаясь удержать друг друга от полноценной встречи с мостовой, они умудрились неуклюже поклониться и заплетающимися языками пробормотать нечто неразборчивое, наверное, извинения, затем, не размыкая объятий, нетвёрдым шагом ринуться в сторону ближайшего плохо освещённого переулка. Молва о «Гарцующем пони» добралась даже до Шира. Среди жителей зелёных холмов этот трактир снискал славу сомнительного и опасного заведения, куда не сунется ни один добропорядочный человек, эльф или хоббит. Мне уже приходилось несколько раз останавливаться здесь на ночлег, потому я не могла сказать, что подобные слухи совсем не имели оснований. Сюда стекались охотники за головами в поисках новой работы, грабители могил, прельстившиеся древними легендами о спрятанных в курганах несметных сокровищах, карманники, так и норовившие обчистить захмелевших посетителей. «Гарцующий пони» заслужил право негласно считаться сердцем Бри, в любое время суток жизнь в нём бурлила и била ключом. В него заглядывали путешественники из дальних краёв, нуждающиеся в сытном ужине и мягкой кровати, торговцы, желающие отпраздновать очередную удачную сделку, а также местные зеваки. Тут всегда можно было узнать последние новости обо всём, что творилось в Средиземье, и услышать кучу сплетен разной степени абсурдности. А их абсурдность обычно зависела от количества эля, выпитого вдохновенным рассказчиком. Мне вновь вспомнились слова Гэндальфа о награде за голову Дубощита. Ещё днём, на одном из привалов, Дори спрашивал, разумно ли ехать на постоялый двор, кишащий ворами и убийцами, когда за взломщицей и предводителем отряда ведётся охота, и не лучше ли быстро пополнить запасы продовольствия и сразу покинуть Бри, заночевав подальше от городских стен. — Враг выследил нас даже в глухом лесу и напал на мисс Альфер, — возразил король. — Нет смысла так спешить. Если теперь он нанял людей, то они в любом случае пустятся за нами в погоню. Организовывать новое покушение в таверне глупо, слишком много свидетелей, кто-нибудь непременно позовёт стражу. В «Гарцующем пони» мы будем в большей безопасности, чем за его пределами. Засада скорее всего подстерегает нас за воротами Бри, в тихом месте на узкой тропе среди деревьев. Выспимся, купим всё необходимое и утром с новыми силами продолжим путь. Я думала примерно так же, как и Дубощит, однако, оказавшись внутри трактира, первым делом украдкой осмотрела других посетителей, желая убедиться, что к нам никто не проявляет чересчур пристального внимания. Мой взгляд упал на внушительное сборище мужчин, занимавшее центр ярко освещённой залы. Мужчины сидели за двумя составленными вместе столами, горланили незнакомую мне песню, громко смеялись, высоко задрав головы, и пили эль. По отдельно доносившимся словам той песни и прочим возгласам, я поняла — местные завсегдатаи празднуют день рождения какого-то Джека. Меня и гномов шумные весельчаки попросту не заметили. Справа от них расположилась другая компания молодых и не очень людей, облачённых в кожу и кольчугу. В отличие от беспечных выпивох в просторных рубахах и жилетах, эти внешне походили на пресловутых охотников за головами, на что навязчиво намекали и мечи с кинжалами, пристёгнутые к их поясам, и отталкивающие настороженные лица, покрытые шрамами. Наёмники смерили нас отнюдь не дружелюбными взорами, но никаких попыток приблизиться не сделали. Правда, подобных типов я опасалась в последнюю очередь. Обычно по-настоящему хорошие шпионы умеют сливаться с толпой и ничем не выделяться, а профессиональные убийцы не попадаются на глаза будущим жертвам и не выставляют напоказ своё оружие, как бы сообщая окружающим «да, я могу вас прирезать». У большого горящего камина, сгорбившись, сидел старик, немного напоминающий Гэндальфа, в углу обжималась парочка пылких влюблённых. Пожилая женщина со спутанными волосами и в изъеденном дырами грязном платье, от которой разило мочой и потом, прошла мимо меня, едва не задев плечом, и бухнулась за свободный столик у окна, требуя принести ей выпивку. Хватало здесь и других посетителей. Некоторые, подобно этой старухе, выглядели как бродяги и распоследние пьяницы, иные, которых можно было причислить к респектабельным горожанам, спокойно ужинали, никому не мешая. Дубощит сразу ринулся к прилавку, где полный, почти лысый трактирщик старательно протирал высокие кружки, а затем наливал в них эль. Завидев нового гостя он слегка поклонился и выдал дежурную приветливую улыбку. — Чего желаете, любезный господин? Рядом с прилавком в низких креслах сидело пятеро юных хоббитов, чьи короткие ноги не доставали до пола, оттого полурослики беспечно болтали ими в воздухе, словно проказливые дети, оставшиеся без присмотра строгих родителей. Опрятные, в чистых рубахах и жилетах, с коротко стриженными кудрями, они напоминали моих соседей из Шира. Всё-таки хоббиты везде остаются хоббитами — внешний вид и репутация важнее всего. Молодняк чинно поедал тушёное мясо, изредка тихо переговариваясь друг с другом. Заметив гномов, вся компания беззастенчиво с любопытством уставилась на них. — Нам нужны две просторные комнаты до завтрашнего утра и сытный ужин. Баранья похлёбка, жареная картошка, свежий хлеб, масло и какие-нибудь холодные закуски, — перечислил король, не обращая внимания на хоббитов. — Куда подать ужин, господин? Народа у нас сегодня вон сколько — яблоку негде упасть, но я могу проводить вас в отдельную залу, там как раз сейчас трапезничают ваши почтенные сородичи, — продолжал лебезить трактирщик, наверное, почуяв в Дубощите состоятельного клиента. — Не стоит. Мы очень устали с дороги и не в настроении вести долгие беседы. Еду приносите в наши комнаты. — Небось, из Синих Гор едете, господин? Осмелюсь предположить, торговые дела привели вас и ваших спутников в Бри? — хозяин «Гарцующего пони» покосился на меня. — Так и есть, — невозмутимо кивнул король. Пока наш предводитель договаривался о цене, распоряжался, чтобы лошадей не забыли напоить и накормить овсом, расспрашивал о каких-то торговцах и о том, где их найти, я разглядывала доску, висевшую наверху, между двух колонн, возведённых по обе стороны от прилавка. С доски на посетителей взирал тощий белый конь, лежащий на зелёной лужайке. Хвост и грива животного сплетались воедино и золотом окаймляли всю картину, подобно виноградным лозам. Это изображение очень отличалось от того, что красовалось над входом и нравилось мне намного больше. Вдоволь налюбовавшись рисунком, я опять обвела взглядом просторную залу с обитыми деревом стенами (снаружи первый этаж был выстроен из камня). Дубовые столы разной длины и формы, свечи, заботливо поставленные на каждый из них, резные стулья, глубокие кресла, скамьи, весело полыхающий огромный камин, большая узорная люстра, крепившаяся к потолочной балке — всё здесь создавало уют, и, несомненно, в уставшем путнике, забрёдшем на огонёк, обстановка трактира пробуждала желание остаться на подольше и как следует отдохнуть, прежде чем покидать этот оплот света и тепла ради скитаний по тёмным вечерним улицам. Даже присутствие отдельных не очень приятных, а подчас и опасных постояльцев не избавляло от мнимого ощущения безопасности. Отчасти пребывание в «Гарцующем пони» и на меня действовало умиротворяюще, но в то же время мне хотелось поскорее уехать отсюда. Вопреки доводам разума я чувствовала себя так, будто стояла одна посреди луга в летний знойный день, но как бы ярко ни светило на голубом небе солнце, как бы безмятежно ни порхали бабочки, ни стрекотали кузнечики и ни шелестела трава на лёгком ветру, я знала: вот-вот грянет буря, разразится гроза — она заставит насекомых спрятаться и замолчать, а затем крупные капли дождя примнут к земле тонкие травинки и поломают хрупкие стебли цветов, нарушив покой тех, кто не успел найти укрытие от дождя. Пока я смотрела по сторонам, Дубощит успел закончить разговор с трактирщиком. — Не волнуйтесь, господин, я сделаю всё, о чём вы попросили. Сейчас позову свою дочь, она покажет вам ваши комнаты, — уверил напоследок любезный хозяин и громко крикнул: — Эйрин! Откуда-то сверху спустилась невысокая миловидная девушка с пустым подносом. Отец жестом подманил её к себе и велел проводить дорогих гостей на третий этаж. Та дружелюбно улыбнулась и окинула гномов заинтересованным взглядом, задержавшись на короле. Комнаты, в которые нас привела Эйрин, оказались хоть и не слишком просторными, зато уютными. В каждой имелось по две добротных широких кровати (одну сразу благородно уступили мне), камин, кресла и большие окна с видом на тракт. Меня поселили с Дубощитом, принцами, Балином, Бофуром, Бифуром и Бомбуром. Бофур даже предложил отгородить моё спальное место какой-нибудь ширмой, но я не согласилась. До этого ведь спокойно ночевали все вместе у костра на земле, без всяких завес. Полностью обнажаться я тут в любом случае не собиралась. Вскоре в дверь постучалась услужливая дочка трактирщика, на сей раз её поднос был заставлен дымящимися горшочками с похлёбкой. Прежде чем уйти, она несколько раз спросила, не надобно ли благородным господам чего-нибудь ещё, томно из-под полуопущенных ресниц посматривая на гномье величество. Но он то ли не понял намёков бедной девушки, то ли просто умело притворился, что не понял. Обладая врождённой грубой привлекательностью и некоторым обаянием, Дубощит наверняка не единожды обращал на себя внимание женщин и получал от них предложения разной степени непристойности. Когда погрустневшая разносчица еды собралась уходить, я попросила нагреть воды для ванны. Всё-таки размеренная жизнь в Бэг Энде приучила меня к некоторым удобствам, а возможность искупаться в тёплой лохани вряд ли представится раньше, чем через несколько месяцев. Вымоюсь напоследок, получу хоть какую-то пользу от посещения нелюбимого Бри. Король, запретивший отряду без крайней нужды покидать комнаты и попадаться на глаза местной публике, бросил в мою сторону неодобрительный взгляд, но ничего не сказал. Он отужинал быстрее всех, сообщив, что хочет сразу, не дожидаясь утра, переговорить с торговцами и уже сейчас приобрести необходимые вещи и продукты. Глоин, который заглянул к нам, пока Дубощит делился планами, вознамерился сопровождать его. — Тебе тоже, Торин, не следует бродить одному, — сказал рыжебородый гном, выслушав короля. После их ухода я не торопясь доела похлёбку и почувствовала, как меня начало клонить в сон. Спеша добраться в город до наступления темноты, мы ехали весь день почти не останавливаясь. — Если узбад продолжит и дальше так гнать нас, то не понадобятся ни наёмники, ни колдунства, однажды я сам свалюсь с лошади от усталости и больше не встану, — словно прочитав мои мысли, вдруг пожаловался Бомбур. За исключением Бифура, Бомбур был самым молчаливым в отряде. Я вообще не помнила — общался ли он хоть с кем-нибудь за последние трое суток. Удивившись внезапному ворчанию нашего повара, я даже спросила вслух, хоть и не собиралась принимать участие в гномьих беседах: — Узбад? — Правитель или владыка на кхуздуле, — любезно пояснил Бофур. — Не ной, Бомбур, не на своих двоих ведь пока передвигаешься. Бери вон пример с госпожи Селены, наслаждайся путешествием. Когда ещё представится возможность надолго покинуть Эред Луин? — Кили плюхнулся на кровать рядом с товарищем и похлопал того по спине. Принцы выглядели бодрее и веселее прочих. Прикажи Дубощит, и они, наверное, ещё столько же времени провели бы в седле. — Я гном, а не человек и не странствующий менестрель. Гномы не созданы для утомительных скачек по лесам и полям. И мне на привалах, в отличие от вас, приходится ещё готовить еду, — не унимался толстяк. — Эй, мы тоже не прохлаждаемся, — пришла очередь возмущаться королевскому племяннику. — Кто ветки для костра носит? Кого за водой посылают? К тому же дядя не оставлял тебя на ночь в дозоре. — Он прав, брат. Поздно серчать. Мы сами согласились сопровождать нашего короля, никто не обещал нам лёгкой дороги, — несмотря на показной беспечный тон, в голосе Бофура слышалась еле уловимая печаль. — Почему вы вообще отправились с ним? — не выдержала я. — Почему не попытались отговорить вашего узбада от этой самоубийственной затеи? — Разве дядю так просто от чего-то отговорить? — не без гордости заметил Фили. — Кроме того, мы верим в него и в успех этого похода. Мы хотим увидеть Эребор, о котором столько слышали с самого детства, хотим изгнать мерзкую ящерицу из дома, принадлежащего нам по праву. И клянусь именами предков, мы не повернём назад и не отступим. Я лишь вздохнула. Тут спорить бесполезно. Юношеская горячность, жажда приключений и славы смешались с искренним восхищением Торином Дубощитом и мечтами походить на него. Без сомнения, он имел огромное влияние на своих племянников. «А сама-то? — вовремя напомнила я себе. — Разве ты не такая же? Разве ты не бросила всё и не уехала с гномами из-за какого-то невнятного видения и её наказа? Разве не готова ты ради Милисы сунуться не только в пасть к дракону, но и принять участие в любом другом обречённом на провал мероприятии?» Я не менее юна и наивна, чем они. Правда, на лице Бомбура не отражалось тех светлых чувств, гордости и уверенности, что излучали Фили с Кили, он насупился, опустил голову, проигнорировав мой вопрос. — А вы сами, госпожа, почему согласились подписать контракт? — тихо поинтересовался Балин, смерив меня испытывающим, почти королевским взором. Да уж, господин Балин, действительно, почему… В комнату вновь постучалась Эйрин. Она принесла свежий, ещё тёплый ягодный пирог, компот из яблок и эль. Не обнаружив среди нас объекта своей страсти, дочь трактирщика заметно расстроилась, но вежливо сообщила, что вода нагрета и уважаемая гостья может вымыться прямо сейчас. Мне по-прежнему хотелось улечься на чистую мягкую кровать, укутаться в одеяло и проспать до утра, но, героически подавив зевок, я кивнула и поднялась. Ноги и спина болели, как вчера и позавчера, оставалось надеяться, что горячая ванна расслабит мышцы и снимет неприятные ощущения. На выходе взгляд случайно зацепился за воздушный, аппетитно подрумянившийся пирог. Буду и тут уповать на гномье благородство. Вдруг самый захудалый кусочек дождётся моего возвращения? Пока мы шли до маленькой сырой комнатушки, расположенной на первом этаже, Эйрин косилась на меня с нескрываемым любопытством и толикой зависти. Вслух она спросить ничего не посмела, но в мыслях наверняка сейчас гадала, почему человеческая женщина приехала с компанией гномов и какие отношения её с ними связывают, особенно с тем высоким и голубоглазым, ведь ночуют они тоже вместе. Пару раз дочка трактирщика открывала рот, словно силясь о чём-то заговорить, но сразу захлопывала его. Скорее всего отец строго-настрого запретил ей влезать в дела постояльцев. И пусть я не походила на головореза, способного приставить нож к горлу за проявление малейшего нежелательного интереса, завязать беседу она так и не решилась. Проводив меня до двери, Эйрин быстро поклонилась и отправилась обслуживать других гостей. Я же, наконец-то оставшись в одиночестве, разделась и забралась в тёплую ванну. Пока уставшее тело наслаждалось пребыванием в горячей воде, в голову начали лезть странные мысли о гномах. Способны ли люди или представители других рас вызывать в них симпатию, переходящую в плотское желание? Раз гномьих женщин очень мало, ищут ли отвергнутые ими поклонники утешения у вот таких вот легко влюбляющихся Эйрин, назначают ли тайные ночные свидания в ближайших трактирах, пробираются ли в дома к своим избранницам, пока их мужья или родня находятся в отлучке? Сколько разносчиц еды и крестьянок в деревнях пало жертвами чар подгорного короля? Я ведь ничего не знала о семейном положении своих спутников. Ждут ли их возвращения жёны с детьми или просто возлюбленные? До того как появилась Эйрин и попыталась обратить на себя внимание Дубощита, я и не задумывалась о таких вещах. Связан ли брачными клятвами сам гномий король? Хотя, наверное, если бы у него была супруга, именно она бы и осталась править в Синих горах, но Фили и Кили сказали, что место королевы заняла их матушка. А невеста? Раз никто из гномов не жаждал отправиться в логово дракона вместе с его величеством, вполне возможно, что никто из тех же гномов не хотел отдавать за короля из проклятого рода и своих дочерей. Судя по разговору в Бэг Энде, с одной стороны, Торина Дубощита уважали и признавали его заслуги, иначе бы избрали нового правителя, а с другой — боялись кары Махала. Кажется, гномье величество перебило Балина, когда он собирался подробнее рассказать про настигший Трора недуг. Но королевским особам положено жениться хотя бы ради появления наследников... Или у гномов заведено по-иному? А может, будущая королева сгинула в драконьем пламени, как и многие другие жители Эребора? И Торин Дубощит теперь бережно хранит память о ней и не смотрит ни на каких женщин. Да и принято ли у подгорного народа жениться повторно? Видели ли вообще подгорные девы в своём короле достойного мужа? Внешностью он и его племянники отличались от гномов, которых мне доводилось встречать. Вкусы же гномок могли и не совпадать с предпочтениями человеческих женщин. И вот отличная возможность утешиться в объятиях той, которая томно смотрит из-под полуопущенных ресниц и чуть ли не пожирает взглядом. Перед глазами внезапно замелькали совсем уж неуместные изображения того, как Торин Дубощит зажимает в каком-нибудь укромном углу дочку трактирщика, как тискает её, сминает большими ладонями девичью грудь, голодно впивается губами в мягкие податливые губы, затем спускается ниже, целует в шею, шарит руками по линялому фиолетовому платью, задирает юбки и касается полных бёдер, а Эйрин меж тем сладострастно стонет и выгибается навстречу его ласкам. Поняв, что напредставляла себе, а главное, о ком, я ошалело моргнула и резко выпрямилась в ванной. Стараясь больше ни о чём не думать, потянулась за мочалкой и принялась с остервенением тереть спину, пока вода не остыла. Вдоволь намывшись, я оделась, на всякий случай вновь завернулась в плащ и вернулась на третий этаж. Перед дверью в нашу комнату, прислонившись к стене, стоял Дубощит. — Я как раз вас ждал, — сразу сказал он. — Зачем? — я понизила голос до шёпота, хотя рядом никого не было. — Хотел сообщить, что нашёлся надёжный и порядочный человек, который готов составить вам компанию по дороге в Шир. Завтра утром я вас к нему отведу. Мне вспомнился наш короткий диалог у костра. — Конечно, спасибо за заботу, ваше величество, только я ни в какой Шир ехать не собираюсь. Король отлепился от стены и медленно двинулся на меня: — То есть одного покушения вам оказалось мало? Желаете продолжить путешествие и уж точно сложить свою бедовую голову где-нибудь в лесу? — Впредь буду вести себя осторожнее, — я невольно потупила взор. Сейчас гномий правитель смотрел на моё лицо глазами Милисы. Этот гневный, не терпящий возражений взгляд я узнаю всегда и везде. Сколько раз она одаривала им, ругая за проступки и неподчинение её приказам. Не взгляд, а заледенелый клинок, пробивающий тело и промораживающий душу. — Предупреждать вас о грозящих нам опасностях теперь бессмысленно. Вы недавно сами убедились в правдивости моих слов. И выжить вам удалось лишь чудом, благодаря своевременному вмешательству Гэндальфа, но его с нами пока нет, и в следующий раз чуда может не произойти. Я ведь говорил ещё в Бэг Энде, что не стану ради вас рисковать членами моего отряда? Так вот, если вы твёрдо намерены и дальше ехать с нами, повторю на всякий случай: вновь пострадаете по собственной вине или, того хуже, из-за вас пострадает кто-то другой — не церемонясь, отправлю домой, не важно, где мы будем в этот момент находиться — хоть посреди непролазной чащи, хоть на вершине горы, хоть в чистом поле ночью и в дождь. Заступничество Гэндальфа больше не поможет. Шанс вернуться в Шир я вам дал, вы им воспользоваться не хотите. Горячее дыхание опаляло шею. Речь короля не испугала меня, но я боялась поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Мысли путались. Казалось, вместо приглушённого холодного голоса Дубощита до моих ушей сейчас донесётся дребезжащий яростный женский голос. — Я обещала быть осторожнее. — Язык еле ворочался. — У себя на кухне вы тоже много чего обещали. Например, уверяли, что не собираетесь мешать нам в бою, попадать в плен или бездумно рисковать своей жизнью. — Мы вроде как уже обсудили нападение позапрошлой ночью и дружно пришли к одному выводу — никто его не ожидал. Ни вы, ни ваши подданные, ни Гэндальф. — Я начинала злиться. Злость лучше болезненных воспоминаний. — Много лет через тот лес проезжают торговцы и путешественники, и ни с кем из них не случалось ничего дурного, все они покидали окрестности Шира целыми и невредимыми. Вам это известно не хуже моего. А ещё именно вы скрыли такой пустяк, как награду за вашу голову. Если бы вы с самого начала сказали про объявленную на вас охоту, я бы не ушла далеко, тем более не оповестив отряд. — Я сказал вам предостаточно. Я не обязан отчитываться перед какой-то незнакомой женщиной и выдавать ей секретные сведения, касающиеся меня или моих товарищей. Я отговаривал вас подписывать контракт. Я сейчас предлагаю вам вернуться в вашу нору, к горячим каждодневным ваннам и прочим удобствам. Не понимаю, почему вы сопротивляетесь. У меня по-прежнему нет гарантий того, что с вами больше ничего не случится во время похода, мы по-прежнему не знаем наших врагов в лицо, и в любой момент на нас опять могут напасть. Ноздри щекотали запахи железа, костра, трав и пота. Милиса всегда пахла иначе — морозной свежестью и мятой. Вспомнились наши с ней каждодневные жестокие тренировки, её коварные яростные выпады, мгновенные атаки, быстрая реакция и безупречная защита. Интересно, если я сейчас выну из мешка оружие, которое предусмотрительно взяла с собой даже в ванную, и приставлю острое лезвие к открытому горлу Дубощита, он наконец-то замолчит и изменит мнение обо мне? «Тогда ваши отношения станут ещё хуже. Таким поступком ты не завоюешь его доверия. Он не успокоится, пока не узнает, кто ты, откуда и где научилась сражаться. Ведь в этом мире человеческие женщины обычно сидят дома и воспитывают детей», — сразу мысленно ответила я самой себе, но желание заткнуть Дубощита не исчезло. — Зато я гарантированно сойду с ума от ваших бесконечных речей до того, как мы достигнем цели. Я вас отлично поняла — стоит, как вы там выразились, простой домохозяйке сделать шаг за порог родной кухни, как на неё сразу обрушатся всевозможные несчастья, молния ударит в спину, а с небес хлынет карательный дождь из орков, троллей и недостойных людей. Только знаете, вашими же стараниями перспектива встречи с ними пугает меньше вашей одержимости моей безопасностью. — Вы подписали контракт со мной, — от холода, пронизывающего каждое слово короля, можно было закоченеть прямо здесь и сейчас, не сходя с места, — волей-неволей вы стали членом моего отряда. И я вовсе не желаю становиться виновником вашей глупой смерти. Теперь посмотрите на меня, — потребовал король. — Я не намерен выслушивать дерзости от того, у кого не хватает смелости заглянуть мне в глаза. Я нехотя подчинилась его приказу. Наверное, со стороны я действительно походила на затравленную грозным гномом девчонку. Два голубых светоча заняли всё окружающее пространство, и под их подавляющим прочие цвета сиянием я ощущала себя несмышлёным ребёнком, которого отчитывает мудрый наставник. И пусть я робела не перед Дубощитом, моя язвительность ввиду моего же смущения вызывала скорее жалость или смех, чем злость. — А теперь повторите то же самое, не отворачивая головы и не опуская взгляд, — нарочито мягко попросило гномье величество. — Я устала и собираюсь пораньше лечь спать. Вы же сами будете не рады, когда завтра я засну прямо на спине коня, свалюсь с него и сломаю себе шею. Ваши предостережения я услышала и приняла к сведению. Если из-за меня пострадает кто-то из отряда — хоть топором рубите, убегать не стану. — Обогнув наконец-то замолчавшего собеседника, я потянулась к дверной ручке. — Сладких снов. — И вам доброй ночи. Впредь не забывайтесь. Дубощит не пошёл следом за мной, чему я сейчас очень обрадовалась. Пусть думает, что ему удалось запугать навязанную Гэндальфом взломщицу. Этот разговор отнял последние силы, и мне действительно хотелось только одного — добраться до постели и на время забыть и о походе, и о всяких вредных королях, и даже о Милисе. Гномы уже успели устроиться на ночь. Балин и Бифур лежали на кровати поверх пледа, рядом на полу вытянулись Бофур и Бомбур, принцев нигде не было видно, но меня их отсутствие сейчас занимало меньше всего. Протопав к своему спальному месту, я упала на колючее шерстяное покрывало, не удосужившись снять плащ, неразборчиво пожелала приятных снов и уткнулась носом в подушку, не поняв, ответили ли мне.***
Чем дольше я злилась и лила слёзы, тем страннее себя ощущала. Будто именно в звуках заключался мой ужас, и теперь он тоже выходил через рот с каждым произнесённым вслух словом. Мысли в голове перестали путаться, все вопросы вмиг испарились, живот больше не болел. То ли эта рыжая что-то наколдовала, то ли я умудрилась заснуть в её объятиях, но внезапно мой страх вырвался наружу, приобрёл форму и цвет и собрался вокруг меня, окутав серебристым куполом. Какая-то часть меня отделилась от тела и теперь парила невысоко в небе над Ведьмой, которая уже снесла голову второму неведомому существу, над рыжеволосой колдуньей, всё ещё крепко обвивающей мои плечи и талию, и над собой, постепенно скрывающейся в этой сероватой дымке. Мир вдруг замер, а потом рухнул куда-то вниз, или я сама рухнула на землю. Подо мной внезапно раскинулось ночное небо, усеянное звёздами с полной красной луной, тускло мерцающей прямо под моими ногами. С левой стороны ей навстречу медленно плыл голубой месяц, а с правой к ним приближалась другая светло-зелёная луна, наполовину скрытая во тьме. Ведьма стояла на узком месяце и двигалась вместе с ним. Звёзды подле неё подпрыгивали вверх и на лету превращались в тех же чёрных косматых коней с очень длинными хвостами и неправдоподобно изогнутыми туловищами, будто невидимый великан закрутил их позвоночники в спираль, а потом выпустил сражаться. Кони скалились, пытались ударить Ведьму передними ногами с широкими лезвиями на концах. Однако она ловко уворачивалась от лезвий или умело блокировала их мечом и отсекала не только вражеские головы, но и конечности. Поверженные существа издавали скорбный яростный вой и падали рядом с месяцем. Битва больше не казалась мне страшной, а звёздные кони — омерзительными. Даже когда из отрубленных лошадиных морд начали лезть блестящие щупальца, старающиеся незаметно обвить щиколотки Ведьмы, а Ведьма несколькими быстрыми ударами превратила их в ошмётки, которые вновь с чавканьем шлёпнулись обратно на небо под нами, я не испугалась и отвернулась только для того, чтобы лучше рассмотреть вторую колдунью, подплывающую к нам на зелёной луне. Я не заметила, как разомкнулись наши объятия и как она отошла. Сейчас рыжеволосая тоже сражалась, и теперь в каждой руке у неё было по вееру, и ими она орудовала не менее умело, чем Ведьма мечом. Коричневые пластины с наконечниками в форме листьев раскраивали чёрные туши, вонзались в полураскрытые пасти, обламывали такие же чёрные клыки, отсекали копыта-лезвия. Я думала, волосы до земли, ещё и распущенные, непременно станут помехой в бою, однако этой воительнице они ничуть не мешали уворачиваться от ударов, кружить вокруг врагов, заходить к ним сбоку или со спины и бить в ответ. Казалось, роскошные оранжевые пряди жили своей отдельной жизнью и подлаживались под каждое движение хозяйки. Постепенно всё происходящее начало напоминать какой-то причудливый танец. Танцевал клинок в ладонях Ведьмы, отражаясь голубыми искрами на небе, танцевала она сама, изящно изгибалась, резко выбрасывала руки навстречу лошадиным теням с развевающимися гривами, а те, словно в такт её движениям, наскакивали, били копытами по звёздной глади и рьяно крутили хвостами, молотя по собственным бокам. И Ведьма, и звери сближались, почти растворялись друг в друге, а затем удары её меча заставляли последних яростнее прыгать и биться в агонии, пока отсечённые головы не падали обратно на звёзды, породившие их тела. Так же неистово кружилась и рыжеволосая, прорезая веерами конские туши, которые превращались в пыль и какое-то время обволакивали свою убийцу, а потом крупными хлопьями, похожими на снег, оседали на одежде и лице. Красная и зелёная луны с полумесяцем слились в одной точке, зелень упрямо мерцала поверх багрянца, а голубой огонь служил ей изогнутой каймой. Я тоже будто стала едина со сражающимися и испытывала мрачное ликование, врезаясь в трепещущую черноту перед собой, с радостью оставляла на противниках глубокие серебряные раны, наслаждалась мигом победы, упивалась могуществом и чужими страданиями, потом сама же падала в небо, умирала и возрождалась. Наконец эти бесконечные перерождения оборвались, и тогда перед моими глазами начали проноситься доселе невиданные картины. Я вдруг обнаружила себя стоящей на краю высокого обрыва, внизу простирался густой лес, а надо мной мрачно возвышался и отбрасывал огромную тень чёрный замок, окружённый крепостной стеной. В следующий миг я уже лежала на берегу широкой реки и наблюдала, как неспешно по ней скользит корабль с поднятыми красными парусами и носом в форме головы какого-то морского чудища с разинутой пастью. Мне не дали хорошенько рассмотреть его, перекинув в новое место — на улицу, вымощенную светящимся серебристым камнем, с маленькими уютными одноэтажными домиками самых разных цветов. Тут мир внезапно завертелся, превратив домики в расплывчатые точки, затем меня затянуло в ослепляющую белизну, а после сразу ещё куда-то. Видения начали сменяться с бешеной скоростью, и я уже ничего не успевала разглядеть в мелькании тёмных и светлых пятен. Голова закружилась, к горлу вновь подкатила тошнота, а я внезапно очутилась на той самой поляне рядом с заснеженными деревьями. — Судя по выражению твоего лица, не так уж и ужасно наблюдать за тем, как Милиса размахивает мечом и убивает бедных видариард, виновных лишь в том, что их сводит с ума человеческий запах, — рыжая по-прежнему стояла рядом со мной и лукаво улыбалась. Ничего в ней не напоминало о недавнем сражении. Веера она в руках больше не держала, они просто исчезли, её наряд был идеально чистым и опрятным, а на коже не появилось ни одной даже самой маленькой царапины. Волосы, как и до битвы, лавовой рекой струились по земле, и все цветы, вплетённые в них, продолжали смотреть на мир крупными белыми лепестками и благоухать. — То-то ты с таким рвением помогала мне управиться с «бедными видариардами», — Ведьма воткнула клинок в траву и убрала выбившиеся вишнёвые пряди, налипшие на щёки и губы. В отличие от подруги, выглядела она менее идеально — волосы на голове лежали в беспорядке, латный наплечник и перчатка, надетые на правую руку, покрылись чёрными пятнами, только штаны и корсаж с металлическими вставками не пострадали и не испачкались. Я лишь молча глядела на своих спасительниц, говорить или убегать с криками не хотелось. Трупы чёрных коней поблизости не валялись, но появись тут отрубленная лошадиная морда с щупальцами, наверное, и она не смогла бы вызвать во мне страх. Меня переполняли спокойствие и новое ощущения приятной усталости, словно я превратилась в героиню своих любимых книг, которая весь день совершала подвиги, защищала слабых и храбро вступала в смертоносные схватки с настоящими чудовищами, а вот теперь, когда главный враг повержен, она вернулась домой с победой и вытянула ноющие ноги у потрескивающего камина, с гордостью вспоминая произошедшее за кубком согревающего сладкого вина. Я подумала о звёздном небе и невольно улыбнулась. — Спасибо. — За что же? — деланно удивлённо спросила Ведьма. — За то, что позволили увидеть самое прекрасное место на свете. Она усмехнулась в ответ и вынула меч из земли, ловко крутанув его перед собой: — Как мало анвари нужно для счастья. Но на самом деле ты ещё нигде толком не успела побывать, дитя. — Всё равно, — упрямо повторила я, — не верю в существование чего-то более величественного и завораживающего. — Значит, мы уже не ведьмы, а ты не желаешь проснуться в своей кровати и избавиться от нашего присутствия? — рыжеволосая хитро прищурилась. На мгновение мне показалось, будто крошечные звёзды заблестели в её разноцветных зелёных глазах. — Разве после пережитого можно захотеть вернуться к себе? — я искренне возмутилась этому вопросу. Сама мысль покинуть поляну представлялась сейчас нелепой. — Почему нет? — Ведьма вновь вмешалась в разговор. Своим тяжёлым взглядом она словно пыталась втоптать меня в землю. В горле пересохло, и вместо слов из него вырвался поднадоевший за сегодня кашель. Радовало лишь то, что оно больше не болело. — Давайте продолжим беседу в доме, — предложила рыжая, — между прочим, перед твоим появлением, королева, я как раз приготовила настойку из плодов авиаганны по новому рецепту, но из-за тебя не успела попробовать. Ведьма не обратила никакого внимания на это обвинение, она по-прежнему пристально всматривалась в моё лицо, всем своим видом говоря: — «Не сдвинусь ни на шаг, пока не получу ответ». Я вздохнула и постаралась сосредоточиться. Трудно было объяснить, почему теперь мне нет дороги назад. Просто я знала, что не смогу жить как жила раньше, каждую ночь засыпать и каждое утро просыпаться под крышей родного дома, разговаривать с друзьями и родственниками, мило улыбаться им, беспечно играть и учиться, словно ничего не произошло. Теперь всегда между мной, тем миром и всеми его обитателями будет пролегать звёздное небо, увенчанное тремя лунами. Оно словно впиталось в меня, вросло под кожу, навеки поселилось в мыслях. Люди, которым не довелось увидеть битву с чёрными конями, порождёнными звёздами, резко сделались чужими и далёкими, а две незнакомки, будь они хоть ведьмами, хоть лесными колдуньями или правительницами — близкими и значимыми. И зачем вслух высказывать эти мысли? Они казались такими естественными и очевидными, равно так я знала — человеку необходимо дышать, иначе он умрёт. — Я не смогу забыть вас, не смогу забыть нападения существ с лошадиными мордами и копытами-лезвиями, не смогу забыть летящие отрубленные головы и щупальца. Я изменилась и больше не хочу туда, где понятия не имеют о существовании поляны и зимнего леса. Я сама хочу стать сильнее и лучше… хочу сражаться вместе с вами, танцевать с оружием в руках и защищать. И я уверена — именно здесь мои желания осуществятся, ведь мой мир теперь мне чужд и неинтересен. Лишь произнеся это, я по-настоящему поняла, почему у меня больше не получится жить прежней жизнью. Там смелые и прекрасные воительницы, монстры и веера, на которых распускаются цветы, существуют только на страницах книг. И если вернусь, то никогда уже не испытаю то, что испытала сегодня, и не увижу чего-то по-настоящему красивого или жуткого. — А твоя семья? Друзья? Так запросто их отринешь? — холодно поинтересовалась Ведьма, будто вовсе и не она перенесла меня сюда. Меч исчез вместе с наплечником и перчаткой. Хотелось сказать «нет», ведь я вроде действительно любила мать, правда, очень редко её видела и в основном сидела дома одна в компании книг, иногда ездила в гости к бабушке с дедушкой и гуляла с соседскими детьми, но вдруг с удивлением осознала — мысли о родных вызывают не больше теплоты, чем воспоминания о доме. И стыд или вину по этому поводу испытывать совсем не получалось. — Да. Впервые Ведьма одобрительно хмыкнула и подошла ко мне, сжав по-зимнему холодной ладонью плечо. А я-то боялась, что она возмутится, начнёт меня попрекать в бесчувствии, жаловаться, какой неблагодарный и чёрствый ребёнок растёт, и прикажет не терпящим возражения тоном отправляться восвояси. Но ничего такого она не сказала, лишь наклонилась и прошептала тихое «идём со мной», затем озорно, совсем как подружка во дворе, подмигнула. — Лой, спой что-нибудь, — попросила Ведьма, обернувшись к рыжеволосой. И мы втроём действительно медленно направились в сторону деревянной избушки, слушая глубокий мелодичный голос Лой: В сознании мелькает Тень минувшего сраженья, Жажда битвы наполняет Сердце юное моё. И опять я вспоминаю, Как противник, торжествуя, В грудь мою вонзил с размаху Холодной стали остриё.***
Рука на плече превратилась в складки одеяла, а вместо чудесного пения Лой я слышала чужие посапывания и раскатистый храп. На сей раз мне не понадобились лишние мгновения на то, чтобы понять, где я нахожусь. Едва различимый в ночной тьме потолок живо напомнил о приезде в Бри и о «Гарцующем пони». Гномы, которых я сейчас тоже не могла увидеть, судя по всему, мирно спали, а меня разбудило очередное воспоминание. Вздохнув, я тихо перевернулась на другой бок и всё же скинула плащ, решив завернуться в одеяло. — Кошмар приснился, госпожа? — сразу, стоило только пошевелиться, донёсся вкрадчивый голос Балина с другой кровати. Наверное, сейчас была его очередь дежурить. — Нет, просто случайно проснулась. Я хотела добавить что-то ещё, но не успела, веки сомкнулись, унося в новое путешествие по стране сновидений. Следующий сон не был воспоминанием, но происходящее в нём так угнетало и навевало такую скуку, что я бы предпочла и дальше видеть обрывки своего прошлого. Теперь я то ли плыла, то ли летела по каменному коридору, который освещали изредка вспыхивающие ядовито-зелёные огоньки. Коридор никак не хотел заканчиваться, а бесконечное парение не заменялось на какое-либо другое вменяемое действо. Чем дольше мелькали перед моими глазами таинственные огни, тем больше тяжелела и кружилась голова. Я пыталась зажмуриться, но во сне у меня не получилось это сделать. И я вынужденно продолжила смотреть на опостылевшие, постоянно появляющиеся и пропадающие зелёные пятна. Когда всё тело странно онемело, а голова словно оказалась в стальных тисках, сжимающихся с каждым мигом, я услышала безликий усталый голос: — Знаешь, я не смогу всегда приходить к тебе на помощь. Разве разлука со мной не стала поводом повзрослеть? Ах, да, забыла сказать, ещё ты слишком много спишь, пора бы уже проснуться. Чужая, невесть откуда вынырнувшая прохладная ладонь упёрлась в мою грудь и со всей силы толкнула. Острые когти порвали одежду, больно оцарапав кожу. От этого толчка я покачнулась, замедлилась, а потом вдруг меня потащило вниз и я упала на что-то мягкое и тёплое. Падение действительно разбудило, точнее, заставило резко подскочить на постели. Я недовольно заворочалась, собираясь вновь посетовать на ужасную ночь и дикие сны, но, продрав глаза, поняла — на ворчание времени нет, ибо свершилось то, чего мы так опасались. Наш враг каким-то образом проник в трактир и сотворил новое заклинание, разрушив защитные чары Гэндальфа. Я по-прежнему лежала на кровати, только сама кровать больше не стояла в той уютной комнате, где ночевали мы с гномами. Не было здесь ни больших окон с видом на тракт, ни камина, ни прочей мебели из «Гарцующего пони». Вокруг меня водили хороводы зелёные зловещие огни из недавнего сна, освещая собой голые каменные стены. Моя рука метнулась под подушку. Тогда, в лесу, к нападению птицы я не была готова, но на сей раз при мне есть оружие, и мы ещё посмотрим, за кем останется победа в этой партии и кто на ком отыграется за железную смертоносную тварь и мерзкие сновидения…