Что делать, если ты МС, но всё идёт через задницу? (Франкешкор)

Декабрь 1986 года. В 700-ах милях от Гонолулу. POV линкор Колорадо.       Солнце осветило горизонт, утро оборвало наш быстрый сон. Энтерпрайз орёт в радиофон: «Эй, глубинных бить готов?» В этот день опять мы идём на смерть, в этот день сегодня у нас улыбок нет, в этот день даже лишних мыслей нет — штурм идёт уже пять лет… Солнце, наливаясь, вошло в зенит, звук разрывов мин в ушах звенит. «Не сдавайся и даже не делай вид!» — каждый всплеск мне говорит! Я рукой нащупала свой карман… он мне намекнул, что я буду в хлам. Говорит мне: «День держись, сестра! Лучше смазывай руля!» В этот день опять мы идём на смерть, в этот день сегодня у нас улыбок нет, в этот день даже лишних мыслей нет — штурм идёт уже пять лет… Солнце опустилось за горизонт, вновь уносит раненых «белый» борт — собрались суда со всех сторон. Друг! Давай сигнал «отбой»! Я имею право сегодня бить! Я имею право сегодня жить! Я имею право про всё забыть! Да, чего там говорить! В этот день опять мы идём на смерть, в этот день сегодня у нас улыбок нет, в этот день даже лишних мыслей нет — штурм идёт уже пять лет…       Во всяком случае именно так и никак иначе проходит очередной день уже пятого «ежегодного» штурма Гавайских островов и возможно самый масштабный из когда-либо проводившихся. Как минимум так считает Йорктаун — та, кому «посчастливилось» поучаствовать во всех штурмах, начиная с 81-го года. Бескрайние синие просторы, массивные боевые образования из эсминцев и крейсеров, которые на флоте уже давно стали чем-то средним между пушечным мясом и чернокожим в середине девятнадцатого века где-нибудь в Техасе. Миноносцы погибают настолько часто, что если кто-то из этих соплячек прожил меньше сорока дней, то старшие по классу корабли стараются даже не запоминать их имена.       Но… даже не знаю что и думать. Над головой носятся из угла в угол эскадрильи бомбардировщиков и торпедоносцев, запускаемые с палуб наших авианосных выскочек, а на меня всё больше и больше накатывает странная апатия. Сколько я уже воюю? Год? Два? Три? Где-то в этом диапазоне. Бесчисленные выходы в море сливаются в одно не прекращающееся сражение и разорвать этот круг едва ли кому удаётся… по крайней мере кому-то из «Большой семёрки». Сопровождения, штурмы, конвои, оборона прибрежных территорий и буксировка потерявших ход полноразмерных судов гражданского назначения. Столько всего произошло и происходит… аж в глазах начинает рябить. — Колорадо… Колорадо, мать твою! — вывел меня из транса знакомый голос вместе с щелчками пальцев у носа. — Ах… Это ты, Энтерпрайз. Дейс опять пропустила сеанс выхода на связь? — Хуже. Её разведывательная подводная эскадра попала в серьёзное окружение. На связь не выходит, пробиться к ней не удаётся. Подавай взрывные сигналы; уж их она должна услышать и откликнуться. — сказала флагман нашего флота, принимая на свою ВПП очередную эскадрилью SBD. — Хотя… нет, в её квадрате ведутся активные бои. Возможно она просто не услышит нас, приняв твои сигналы за очередные выстрелы. — добавила она, держась за подбородок.       Высокая, стройная и властная Энтерпрайз, какой мы её привыкли видеть. Флагман с белоснежными длинными волосами и пронзительными фиалковыми глазами, облачённая в укороченную и сильно доработанную женскую версию формы морского офицера. Стандартный обвес, состоящий из двухметровой ВПП и «надстройковидный» лук, с помощью которого она запускала свою эскадрилью, были чем-то само собой разумеющимся, но по неизвестной причине лишь дополняли её и без того грозный вид. На её фоне… да и на фоне практически всех канмусу (даже японских) я больше походила на менее бледный, но глубинный линкор. — И то верно. Я вообще не вижу смысла посылать за ней кого-то. Её скорее всего съели. — ответила я, сосредоточенно посмотрев в глаза авианосца.       Как и ожидалось, Энтерпрайз тут же отвела взгляд. Не знаю, почему, но другие канмусу стараются обходить меня стороной. Может, из-за моей внешности или неразговорчивости, но факт остаётся фактом — даже в нашем боевом братстве я всегда нахожусь у края… тем более в обществе людей, не связанных с войной. — Боже, Колорадо, как можно быть такой пессимисткой? Неужели мы бросим своих боевых товарищей в этой мясорубке?! — воскликнула идущая в двадцати метрах по правому от флагмана борту Хорнет… систершип нашего флагмана и одновременно с этим — один из самых «молодых» кораблей, пришедших на службу в ВМС. — Я не пессимистка, я реалистка. — Ха! Ты просто циничный тихохдный дредноут, которому давно пора на слом! Энти, мы же не бросим на съедение наш разведотряд? Правда? Скажи, пожалуйста, что нет… пожалуйста.       По глазам этой вульгарно одетой блондинки в чёрной шляпе-котелке я без труда отличила обычный синдром «всех спасу, себя по дну разнесу», как его называет наш адмирал. Полные надежды глаза… тут же покрылись влагой, когда сама флагман ничего не ответила ей. — Можешь спросить у своей сестры Йорктаун, сколько раз приходилось бросать своих в окружении. К тому же не советую показывать зубы моей сестре, иначе придётся иметь дело со мной. — сухо и безразлично донеслось с той же правой стороны… со стороны сестры Вирджинии.       Вирджиния была моим систершипом — одним из трёх судов типа Мэриленд. Такая же, как и я, член «Большой семёрки» и точно такая же анти-социальная особа. Типичный дредноут из начала двадцатого века, которого так же, как и меня вытеснили авианосцы из статуса главной стратегической морской единицы. Возможно она была единственной канмусу (не считая Мэриленд), с которой я могла быть собой и не видеть косые взгляды в свою сторону. На то она и была моей сестрой — один из двух островков, на которых я могла найти свой приют.       Но не долго длилось относительное спокойствие и обычный для нынешнего флота конфликт авианосцев и линкоров. Энтерпрайз не стала слушать наши перепалки, прервав их простым жестом руки. — Группа Балтимор выходит на связь. Если вы сейчас же не замолчите — будете три дня сбивать учебные самолёты без ПВО и это только если у меня будет хорошее настроение. — озлобленно произнесла флагман, окончательно решая спорную ситуацию.       В этом и заключалась сила авторитета нашего флагмана — справедливость и постановление боевой задачи выше личных интересов. За это союзники и даже враги её уважали, как сильного соперника и достойного командира. — Говорит группа Балтимор! Ребят, тут происходит что-то непонятное; разведэскадры Дейс и Ингрэхэм полностью уничтожены, нам на головы сыпется какой-то пепел, а твари стягивают к нашим позициям всё больше сил. Ожидаем подхода основного флота, но долго вести бой не сможем — их слишком много. Как поняли, приём?       Голос тяжёлого крейсера Балтимор звучал как и всегда — собрано и чётко. Без дрожи или неуверенности, что было большой редкостью в наше время. Насколько был огромен весь наш ВМФ, настолько же большой в нём был дефицит опытных морских командиров. — Говорит флагман. Балтимор, доложите обстановку и скажите, сколько вы сможете продержаться. Расчётное время прибытия к вашим позициям составляет тридцать четыре минуты. — Балтимор. Полчаса продержимся, но не больше. Дайте несколько залпов чуть дальше наших позиций, мы поможем с наводкой. — Вас поняла, Балтимор. Внимание всем тяжёлым соединениям! Огонь по координатам 21, 25, 43. Всем авианесущим соединениям немедленно отозвать эскадрильи для пополнения боезапаса! Повторяю, немедленно вернуться для пополнения боезапаса.       Отвечал нашему флагману чуть ли не весь флот одновременно, однако никаких проблем с пониманием не возникло, ведь абсолютно все произнесли всего два понятных слова: «так точно». Дисциплина на флоте, а тем более в реальном сражении — залог победы. Сохраняя спокойствие и выводя из равновесия своего врага, ты уже получаешь половину победы. Примерно так писал китайский полководец Сунь Цзы ещё две тысячи лет назад в своей книге и по его же заветам спустя столько лет до сих пор воюют что люди, что мы. Хотя, доля иронии в этом всё же есть, ведь мир… ничто иное, как очередной перерыв между войной.       Поднимая все восемь стволов своих дуплексов под громкий визг электропривода, я вновь ощущала то пьянящее чувство мании разрушения, что испытывала с самого своего призыва. Находясь практически в полной изоляции от окружающих, единственное, что не давало мне сойти с ума, было моё прошлое, желание служить и возможность использовать свою силу по назначению. — Мои орудия готовы к стрельбе, флагман. Жду вашей команды. Сказала я без капли эмоций на лице, но полная предвкушения внутри. — Аналогично, флагман. Добавила моя сестра, позволив себе лёгкий звериный оскал. — Внимание всем тяжёлым соединениям! Огонь по готовности разрешаю!       Последняя команда Энтерпрайз прозвучала, словно лопнувшие звенья цепи, которые не выдержали натиск бешеного цепного пса. Чувствуя это на подсознательном уровне, все линкоры одновременно выплюнули тяжёлые снаряды из своих стволов под громоподобные взрывы внутри казённика. Окружающее пространство на несколько секунд заволокло плотным дымом от пороховых газов, скрывая в нём нашу небольшую эскадру. — Теперь осталось только подождать падения снарядов. Колорадо, — заговорила внезапно флагман, обратившись ко мне с… растерянным выражением лица? — скажи, ты тоже чувствуешь это? Свербящее чувство в груди и растерянное лицо Энтерпрайз весьма красноречиво говорили мне о приближающихся проблемах. Наработанная за годы войны… чуйка, назову это так, не раз спасала меня из самых различных ситуаций и сейчас из-за неё мне хотелось прямо здесь и сейчас заложить разворот через левый борт, да на полном ходу убраться отсюда как можно скорее. — Да. Чувствую… очень сильный враг впереди. Если не отступим сейчас — можем уже сегодня не увидеть заката. — на полном серьёзе ответила я, посмотрев в её фиалковые сосредоточенные глаза. — Тц, — сквозь зубы цыкнула флагман в ответ. — мне тоже это всё не нравится, но у нас приказ от самого президента. Если отойдём сейчас, то даже не знаю, где будет хуже — здесь или на берегу. Видя её колебания и тяжёлые муки выбора, я в очередной раз убедилась, что работа флагмана явно не для меня. Энтерпрайз в прямом смысле отвечала за каждый корабль своей головой и больше всего ненавидела именно такие ситуации, когда приходилось выбирать между приказом и жизнями своих подчинённых. Предыдущий флагман этого флота, Нью-Джерси, не смогла выдержать такого темпа и в конечном итоге просто перевелась на более спокойный фронт — положение и репутация ей позволяли. Не могу судить, но… возможно, это последний бой Энтерпрайз, как флагмана флота. — Блин, а я ничего не чувствую! Сестра, ты прости, конечно, но… может вы обе ошиблись? Хорнет была в своём привычном репертуаре. Максимальная беззаботность и наивность, а также отсутствие субординации. Не могу сказать, что она меня раздражает… ведь она меня уже начинает бесить! — Чуйка моей сестры и флагмана ещё ни разу нас не подводила. К тому же осторожность никогда не бывает лишней. — ответила ей Вирджиния, также не показывая эмоций. — Не хочу, чтобы из-за шального снаряда твои мозги до Вашингтона долетели, хи-хи. — добавила она же, позволив себе кроткий смешок, чем вызвала раздражение у «котелка». — Балтимор, фиксирую падение… перелёт 200 метров. Незначительно задеты линкоры тварей. Повторяю, перелёт 200 метров. Скорректируйте огонь, а то скоро кингстоны открывать придётся! — голос тяжёлого крейсера, к счастью, прервал возможную перепалку, перетянув всё внимание на себя. — Флагман, вас понял. Всем соединениям, скорректировать огонь по противнику! Дважды повторять не пришлось. Быстро произведя в голове нужные расчёты, я уменьшила угол возвышения орудий на несколько градусов — как раз под пройденное расстояние и с учётом перелёта. Фугасные снаряды весом под тонну каждый уже были загружены в картузы вместе с пороховыми зарядами, а в воздухе послышался тихий щелчок закрывшегося казённика от меня и Вирджинии. Раз команда «огонь по готовности» не была отменена, то и спрашивать разрешения у Флагмана не имело смысла. Ещё один тихий щелчок электроспуска сменился громоподобным грохотом и пороховыми пламенем, вырывающимся из стволов на десятки метров вперёд. Пространство вновь заволокло едкими клубами чёрного дыма, запах которого лишь подтверждал мою мощь и способность разрушать. — Так, подождите, это… — сразу после общего залпа начала Балтимор, что было довольно странно, ведь до падения оставалось ещё больше двух десятков секунд. — Н-невозможно! Флагман, это…! —договорить тяжёлый крейсер не успел. Единовременно на общий канал вышли десятки кораблей, крича что-то невнятное, похожее на крики о помощи, но те быстро прекращались, стоило пронзительному свисту заглушить их голоса. А после слышался затяжной белый шум, не двусмысленно намекающий на судьбу кричащих. Ситуация была максимально нестандартной: всего за десяток с небольшим секунд от огромной группы кораблей на передней линии не осталось ничего, кроме помех в эфире, которые также вскоре прекратились. Больше… в эфире не звучало ни одного другого голоса. Мы словно остались одни в космическом вакууме, тишину которого нарушал лишь шум океана и шорох одежды на ветру. — Тц, твари не могли потопить весь флот в один момент. Наверняка нашли какой-то способ заглушить нашу связь и в упор расстреляли соединение Балтимор. Не думала, что доживу до этого момента. В словах Флагмана всё ещё чувствовалось ледяное спокойствие, но я уже могла почувствовать едва заметные подрагивания её голоса, означавшие только одно — глубинные сумели своей выходкой напугать даже её. Однако, стоило мне принять ситуацию такой, какая она есть, из радиостанции раздался странный треск. — Надо же, осталось ещё целых четыре корабля, а я-то только хотел расслабиться, да на базу вернуться. — с наигранной расстроенностью заговорил мужской голос, чем вогнал меня, Хорнет и сестру в ступор. — Ладно, не буду заставлять вас ждать и, кстати, я бы на вашем месте почаще смотрел в небо. После этих слов голос мужчины стих, а я наконец-то вышла из прострации. Однако, прежде чем посмотреть наверх, меня прервал возглас Энтерпрайз: — Твою… Это разведчик! Колорадо, сбей его сейчас же! Быстро подняв голову, я увидела в небе вяло наворачивающую «восьмёрки» тёмную точку. Причём высота составляла всего около двух сотен метров, но никаких звуков, кроме шума океана, слышно не было. Даже привычного для авиации тварей рычания и того слышно не было. — Чудеса, да и только… — тихо протянула я, ловя в прицел зенитных автоматов эту назойливую моль. Пусть зенитки и имели калибр в обвесе всего 5 с небольшим миллиметров, но короткая очередь из крупнокалиберных пулемётов звучала, как… наркотик для моих ушей. Пусть даже сбить такую мелочь, а всё равно приятно. Но тем не менее, стоило пулям достигнуть разведчика, как последний вспыхнул ярко-жёлтым факелом, устремившись в направлении небольших волн Тихого во всех смыслах океана. — Странно, заметили? — спросила нас Энтерпрайз. — То, что самолёт вспыхнул, как новогодняя ёлка, хотя обычно эти не горят? Да, заметили. Ответ Вирджинии явно был не тем, чего ожидала услышать флагман. Мы с Хорнет гадать не решились, поэтому отмалчивались. — Я точно помню, что когда запускала и принимала свои самолёты, то никакого бесшумного разведчика над нами не висело. Пропустить его, смотря в сторону сражения, мы не могли, соответственно, будь он хоть трижды бесшумным, но я не понимаю, как он оказался над нами, причём так низко на безоблачном небе. Что-то тут явно не так… да и кто мог с нами выходить на связь? Глубинные? Тогда почему голос мужской? Вопросы Флагмана так и остались вопросами без ответа, потому что внимание всей нашей небольшой компании привлёк тихий едва заметный всплеск, возникший внезапно у моих ног. Будто в воду попало что-то очень тонкое и длинное. Достаточно тяжёлое, чтобы вызвать всплеск, как от брошенного с причала мелкого камешка. — Я же предупреждал вас, чтобы вы почаще смотрели наверх. Ваши проблемы, береговые. Вновь мужской голос, но на сей раз безразличный и холодный, словно лёд. От прежнего снисходительно-насмешливого тона не осталось ни следа и на сей раз я была совершенно точно уверена, что с нами говорит не человек. Скрежещущие, словно ржавый металл, нотки голоса, характерные для тварей высокого класса прослушивались даже сквозь искажения древней, как дерьмо мамонта радиостанции, что меня пусть и не удивляло, но… заставляло поёжиться. — Твою… ЛОЖИСЬ! Последним, что я успела заметить перед выкриком флагмана, была моя правая рука… которая словно в замедленной съёмке вместе с куском раздробленной ключицы падала в морскую пучину. Краем глаза посмотрев ещё правее, я увидела Энтерпрайз, метнувшуюся на всей возможной скорости к своей сестре, заслоняя ту от загадочных сверхбыстрых снарядов. Дротикообразные тела проходили сквозь обвес и тело флагмана, будто и не замечая его, устремляясь к Хорнет, но потеряв энергию из-за расстояния и прохождения сквозь Энтерпрайз, «дротик» с четырьмя металлическими стабилизаторами входил в «младший» авианосец лишь наполовину. Сил смотреть больше одного мгновения у меня и близко не было. Вместе с рукой странные снаряды пробивали мои надстройки и тело, словно бумагу, останавливаясь лишь тогда, когда на их пути попадалась огромной толщины броня башен главного калибра и их барбетов, но весь остальной обвес вместе с моими органами превращался в однородное органо-металлическое месиво. Впрочем, свою смерть я всё же успела заметить: быстрая «иголка» диаметром не больше двух сантиметров и длиной около двадцати вошла аккурат под левую грудь. Даже боли почувствовать не успела прежде чем мой рассудок покинул меня. — «Откуда… столько?» — подумала я и тьма приняла меня в свои объятия.

***

Тихое монотонное постукивание метронома, шаги босых ног по бетонному полу и странное нечленораздельное бормотание себе под нос сопровождали меня уже довольно долгое время. Не могу назвать точную цифру, ибо ни желания, ни возможности считать его не было. Во всяком случае, что бы со мной ни случилось, положение моё не завидное, ведь обвеса своего я не чувствую, а выбраться из той мясорубки с многочисленными пробоинами и потерей памяти я бы не смогла. Вывод: похоже, я впервые напоролась на плен со стороны тварей… или все эти звуки лишь плод моего воображения, а я вот-вот потеряю память и пойду на перерождение. Спасибо Богу за четыре года скучной жизни и если ты можешь читать мои мысли, то пошёл ты в задницу. — А, мой любезный подопытный наконец-то изволил проявить хоть какой-то интерес к окружению. Я прямо почувствовал, как мои семенники и надпочечники стали вырабатывать намного больше тестостерона и окситоцина! Ах, воистину организмы людей способны доставить небывалое удовольствие считай на пустом месте! Это даже лучше, чем когда я подключил высоковольтный провод к теменной доле своего мозга! Хах, стоило мне лишь немного пошевелить одним из пальцев на ноге, как звуки шагов резко направились в мою сторону, а затем послышался вроде и адекватный, но по-своему пугающий мужской голос. Мне крайне неприятно открывать глаза, ведь сил едва хватает на то, чтобы дышать. Неужели я могу быть настолько истощена? — Крайне смелая попытка с твоей стороны, но нет. Операции по приращению чужеродных частей тела очень дорого обходятся неподготовленному организму. Мне пришлось пустить на органы твою сестру и тот «беленький» авианосец, да три килограмма своей плоти добавить в качестве связующего материала. Жаль, конечно, что ваш флагман решил так глупо умереть, спасая свой систершип, ведь мне очень хотелось с ней поболтать, но чего нет, того *хнык* нет. — говоря это, мужчина положил свои пальцы на мои веки, чтобы я не дай боже не открыла глаза, однако рот мне никто ещё ничем не заткнул. — В-воды…- только и сумела я прохрипеть, чувствуя в своём горле что-то среднее между марсианским пейзажем и пустыней Сахарой. Ничего не отвечая, мужчина куда-то отошёл, а уже через пару секунд у меня во рту оказалась пластиковая трубка, через которую в моё горло стала попадать тёплая, не раздражающая слизистую оболочку, чистая вода. — Пей, пей, для своих подопытных мне чистой воды не жалко, пусть и дефицитное это вещество. Пока ты пьешь, я мог бы многое тебе рассказать, ведь тебе наверняка не терпится завалить меня вопросами. — начал мужчина, сменив свой безумный тон на более приветливый, с чем я была полностью согласна. — Например, меня зовут Фрэнк, находишься ты в моей лаборатории на базе в Перл-харборе и пролежать без сознания тебе пришлось тринадцать дней, восемь часов и тридцать… четыре минуты. Из всех твоих береговых товарищей выжила только ты, тот авианосец в безвкусной шляпе и один тяжелый крейсер. Твоя оторванная рука была заменена рукой твоей сестры, сердце было взято от вашего флагмана, мозг частично тоже от неё и твоей сестры, но не волнуйся; замене подверглись лишь те отделы, которые отвечают за координацию движений и контроль твоих органов. Остальное по мелочи: печень, почки, желчный пузырь, три метра кишечника, десяток метров сухожилий, вен и прочих сосудов также были взяты из твоей сестры и флагмана, пришлось сильно постараться, чтобы всё это добро заработало, как раньше. Разве это не прекрасно? Вы со своей сестрой теперь никогда не будете разлучены! Ах, порой я так завидую своим подопытным, что мне иногда хочется плакать, ведь я не смогу также поступить со своей госпожой! Она столь холодна ко мне, что не подпускает к себе ближе чем на три метра и при любом удобном случае пытается отправить меня куда подальше. Но ничего… я-то знаю, что она просто старается держать лицо перед остальными, особенно перед Майей! Ах, Майя… и твои сестрёнки Атаго и Такао… принявшие Её тяжёлые крейсера, которые не потеряли после этого свою память! Я бы отдал всё, лишь бы хоть издалека изучить их, ввести в них свою кровь и… ИИИИ… нет! Нужно держать себя в руках! Я специально скопировал подкалиберные снаряды людей для эффективного захвата новых подопытных! Пусть это и дорогое удовольствие, но оно стоит того! Не зря я поглотил 56 элитных линкоров Ре-класса, около сотни различных авианосцев и около тысячи судов других классов, хотя госпожа очень сильно разозлилась, когда узнала. А ещё… Сколько он говорил… казалось, что его словесный поток никогда не кончится, но перестать слушать я не могла. Своей речью он одновременно завораживал и пугал до глубины души, однако сомнения в том, что он один из глубинных, у меня не возникало… и от этого становилось ещё страшнее, ведь неопределённость во все времена была самым главным страхом человека и не только его. Попасть в плен к глубинному не было чем-то необычным — я знала, что рано или поздно они до такого додумаются, но попасть к ТАКОМУ глубинному я была совершенно не готова. Кто он? Почему он мужчина…а применимо ли вообще слово мужчина к ЭТОМУ? Что со мной сделает этот псих, для которого прекрасным является пересадка органов родственника в моё тело?! Который считает, что в этом «объединении» есть что-то прекрасное?! Чёрт… что бы ни случилось, мне нужно выбраться отсюда… и вытащить Хорнет вместе с ещё одной канмусу, если его слова правдивы. Хотя… таким как он врать незачем, уж больно открыто он выражается. Чего только стоят его слова про подкалиберные снаряды… корабельного калибра, способные пробить тебя навылет даже из-за горизонта. В любом случае нужно внимательнее его слушать, если я хочу выбраться отсюда, а если повезёт, то мне смогут помочь даже «погружённые», как он выразился, японские крейсера. — Ох, милочка, у тебя на лице всё написано. Даже не думай о побеге, ведь нас с тобой ждут незабываемые эксперименты! Замещение родной крови глубинной без «погружения», эксперименты по воздействию аурной энергии на твой мозг, механические тесты на устойчивость и выносливость, а также воздействие моих экспериментальных вирусов на иммунную систему канмусу-линкора! И это я ещё не говорю про социальные эксперименты наподобие месяца в комнате, не пропускающей ни единого звука! Кстати, забегая вперёд, последняя береговая продержалась там больше всех — целых пять дней, прежде чем сошла с ума и разбила себе голову, но я уверен, что ты справишься на «отлично»! А пока набирайся сил, ведь они тебе понадобятся очень и очень скоро. Вынув трубку из моего рта, этот безумец направился куда-то в сторону, а уже через двенадцать шагов с его стороны донёсся громкий стон закрываемой бронированной двери. После этого в комнате не звучал даже бесивший меня метроном, но последние слова глубинного безумца раз и навсегда закрепили в моей голове одну-единственную крамольную мысль: «выхода нет». End POV Колорадо. 7 ноября 1994 года, Нижегородская область, посёлок Мулино, в/ч №12801, расположение 28-го отдельного дисциплинарного батальона. POV Сергей Олегович Бак Стоя перед железной решетчатой дверью мелкого, грязного бетонного каземата, в который просачивались одинокие лучики света сквозь мутное окно из стеклоблоков, закрытое толстыми железными прутьями, я всё никак не мог сказать первое слово. Передо мной на маленькой прибитой к полу табуретке, которая представляла из себя стальную трубу с приваренной к ней железной платформе и облокотившись о вваренный в стену стол сидел мой старый друг — всё та же двухметровая личность в противогазе и ОЗК, глядя на которую мои глаза сами по себе намокали, а к горлу подкатывал не сглатываемый ком. Сидел он по-армейски расслаблено, прямо говоря всем своим видом, что его нисколько не смущает тюремная, я бы даже сказал спартанская обстановка. — Хех, я смотрю ты всё с годами не меняешься, адмирал. Уже который год в один и тот же день, в один и тот же час приходишь ко мне и не можешь даже звука из себя выдавить. Ты явно не мой адмирал, говори, куда ты его дел, самозванец, хе-хе. — начал в своём неунывающем тоне этот… этот идейный идиот, под противогазом которого явно скрывалась беззлобная снисходительная улыбка. — Тебе, кстати, уже как четыре месяца пятьдесят стукнуло, верно? Поздравляю с юбилеем, мужик! Прости, что без особого подарка — сам понимаешь, выбор тут невелик — но зато от чистого сердца, как говорится. С этими словами через решётку он протянул мне маленькую плитку молочного шоколада в мятой картонной упаковке без каких либо штампов. Трясущимися руками я едва смог ухватить и не уронить драгоценное для меня изделие, а после я ощутил, как по моим щекам прокатилась одинокая холодная словно лёд слеза. — Ну, чего нюни-то опять распустил? Разве так должен выглядит человек при твоей должности? Да и я всё равно никаких вкусов не чувствую, если вещество не радиоактивно, ты должен об этом знать. — продолжал и продолжал говорить этот беспечный парень, даже не подозревая, что этими словами он лишь заставляет меня сильнее себя ненавидеть. — Ладно, чего это я всё о себе, да о тебе? Поведай мне лучше сам, как там в стране, как у тебя дела и всё такое. Здешние офицеры пусть и разговорчивые, но я хочу услышать всё из первых уст так сказать. — Коля… — Что? — … почему? Зачем ты это делаешь, Коля? Одно, скажи всего ОДНО СЛОВО и ты выйдешь отсюда! Зачем ты продолжаешь играть пусть даже на моих, я переживу, но на чувствах тех, кому ты дорог?! Ты живёшь в этой клетке хуже, чем собака! Сам себя истязаешь, а страдаем от этого мы! Все мы! Ты — герой! Герой для меня, для флота, для всей страны в конце концов! А вместо счастливой жизни на воле решил гнить в этом месте! Ты сам можешь выйти отсюда когда захочешь, да весь гарнизон только рад будет вышвырнуть тебя отсюда! Им самим больно смотреть на то, что с тобой стало, Коля! Да зачем я это тебе говорю?! Ты и без меня всё прекрасно понимаешь! Придурок резиновый… Единожды дав себе слово, я больше не мог остановиться. Моё сердце стучало в груди так, будто с минуты на минуту должно было остановиться, в груди разгорался нешуточный пожар, но это было ничто по сравнению с тем, как болела душа при взгляде на этого Человека, именно с большой буквы. Но даже несмотря на прямые оскорбления с моей стороны, он всё равно молча продолжал слушать. Слушать внимательно и не перебивая, словно внимая самому важному сообщению в своей жизни. Лишь когда я от бессилия облокотился о разделяющую нас решётку, вытирая рукавом шинели свои льющиеся без остановки позорные слёзы, Коля ответил: — Ты всё сказал? — прозвучал суровый глухой бас, в котором не осталось ни единой нотки той непринужденности, с которой он говорил до этого. Казалось, будто мне дали под дых тремя простыми словами, от которых я почувствовал неприятное ощущение чего-то уходящего в пятки. — Что? — боязливо переспросил я. — Я спрашиваю ты всё сказал? — Да. Мне… больше нечего тебе сказать, Коля. Услышав мой ответ, мужчина в ОЗК глубоко вздохнул, после чего тяжело повернулся на «стуле» к противоположной стене, отвернувшись от меня. Я уже понимал, что это значило. Очередная, уже пятая по счёту лекция о том, почему он выбрал этот путь. — Ты ведь и так знаешь, почему я тут сижу… Герой, спаситель, мессия, да кто угодно в конце концов не может поставить свои интересы выше жизней десятков тысяч человек. Я взял на себя всю ответственность за тот приказ, потому что не хотел, чтобы дорогие мне люди корили себя за него до конца жизни. Что поделать, но мать моя Армия и Флот мой отец, они научили меня отвечать за свои поступки, научили тому, что избегать наказания за счёт других — позор, не достойный советского воина. Прости за излишний пафос, но говорю как есть. Мои руки по самое горло в крови невинных, разум которых затуманила машина Перестройки и искупить свою вину я могу только той же кровью или достойным наказанием… — Чёрт тебя подери, хватит! — в сердцах выкрикнул я, прерывая тяжёлый монолог своего лучшего друга. — Без тебя не было бы той страны, которая есть сейчас! Ценой нескольких десятков тысяч по всему Союзу ты спас сотни миллионов от потери своего будущего! Благодаря тебе наши корабли спокойно плавают по морям и океанам, благодаря тебе люди улыбаются, будучи уверенными в завтрашнем дне! Разве это не героические поступки?! Весь флот, армия, население… все они считают тебя чуть ли не святым, так ответь… неужто зубрить устав, гулять строевым шагом по квадрату и поднимать до потери сознания по две тысячи тонн тебе милее, чем нормальная жизнь? Но Коля меня судя по виду если и слушал, то отступать от своих идеалов был не намерен. — Льдами, будто слезою, блестят берега вдоль земли, что детей своих не сберегла. Отче наш, для чего же взошел ты на крест? Для чего предан смерти, а после воскрес? Человечество твой потеряло уж след, человечней не став за две тысячи лет. Уходи, Серёжа, я сделал свой выбор ещё в 90-м году, когда стоял у мавзолея перед толпой. Я знал, что канмусу слишком наивны, чтобы понять мои мотивы, но не ожидал этого от тебя. Я раскаиваюсь не только за то, что произошло четыре года назад, но за войну, за то, что забыл о своём долге в угоду шкурного интереса… — Слышал бы ты себя со стороны, Коля. Тебе только-только пошёл четвёртый десяток, жизнь считай только началась, а ты себя грузишь похлеще любого философа. Просиживая свою задницу здесь, ты предаешь чувства других, тех, кто во всём опирался на тебя, для кого ты был своим идеалом. Это низко, Коля, и выглядит так, будто ты наоборот пытаешься убежать от ответственности. Подумать только… твоего вооружения хватит, чтобы всю страну с землёй смешать несколько раз, страну, которая дала тебе всё, даже любовь. Мне больно смотреть на то, чем ты стал за это время, но, видимо, другого выхода нет. Я ещё вчера подписал приказ о твоём уничтожении по статье 58-1б. Прости, у меня не было выбора, но ты ещё можешь исправиться, просто попросив выйти отсюда в течение месяца, в противном случае… Советская Россия, Советская Украина, Союз и Беларусь будут лично участвовать в твоей казни. Мерзкий поступок с моей стороны, но я, как первое лицо государства, не могу позволить флагману Советского Флота сидеть на губе в богом забытой дисциплинарной части. Если не решишься в течение месяца, то седьмого числа в это же время я приду к тебе и спрошу в последний раз. Пока, Коля, надеюсь твои мозги встанут на место за этот месяц. Выговорившись сквозь зубы, я отвернулся от клетки с «заключённым номер 1», как его записали во всех пенитенциарных реестрах. Эти слова дались мне с очень большой силой, потому что фактически я передаю выбор своего друга, лишая его возможности искупить свою вину, но так будет лучше. Мёртвый — он и в Африке мёртвый, но это всяко лучше, чем оставить его здесь. Потом ещё спасибо за это скажет, но сейчас пусть ненавидит сколько влезет. Я четыре года готовился к этому дню и не допущу того, чтобы мои старания пошли прахом. При любом исходе и мне, и Коле, и всем нашим канмусу станет легче… пусть и через предательство его выбора.