***
— Дерьмо... — да, это первое слово, которое я произнёс после пробуждения, потому что иного слова я подобрать был просто не в силах. Причина такой категоричности была проста и сложна одновременно, ведь находился я хрен пойми где в окружении хрен пойми чего. Обычный вроде бы небольшой островок, необитаемый, даже вероятно, что на картах мира его в принципе нет, потому что кому в здравом уме будет интересен остров размером примерно 10 на 20 с четырьмя ёлками и куском газона площадью квадратов семь, если на глаз, всё остальное это были серые скалы, из чего, я сделал вывод, что нахожусь явно не в тёплых краях Атлантики... а может и тут... я вообще нихрена не знаю! — Вот ведь урод! Мало того что я теперь неизвестно где, так ещё и даже никакой записки не оставил, куда двигаться надо! Подумали, подумали... х**во подумали значит! — раздражённо выплюнул я, со всей силы метнув на водную гладь плоский камешек. Вместо отскакиваний он просто разлетелся на мелкие кусочки словно шрапнель, стоило ему коснуться воды. Видимо, переборщил с силой. Однако, вопрос по поводу местоположения и дальнейших действий оставался открытым. Впрочем, всё было не так уж и плохо, как могло показаться. Оказывается, за время моего сна прошли целых две недели, что одновременно и радовало (ибо за это время меня даже не то что не убили, а даже не повредили), и огорчало, потому что понять, куда я мог уплыть за две недели из Балтийского моря вообще не представлялось возможным. Разве что растительность острова намекала на то, что южнее Великобритании я не заплывал, но область была по-прежнему огромной. Вторая проблема была в том, что на море я ориентировался точно так же, как слепой в новой квартире. Единственное, на что меня хватало, так это выбрать примерное направление на компасе и тупо плыть, пока землю не найду. ЯСУ тут выручает как никогда, но надеяться на неё одну, это смерти подобно. Во время моего последнего боя у меня случились некоторые потери, а именно: 25 башен вспомогательного калибра выведены из строя, заклинила одиннадцатая башня 356-го калибра, уничтожено больше сотни стволов ПВО, а боекомплект... ууу, тут стоит остановиться поподробнее. На момент прибытия в порт мой боекомплект состоял на 80% из учебных снарядов и то те же 510-ые и 406-ые стояли без снарядов вовсе, ибо не умели делать снаряды к таким пушкам, но даже так у меня в погребах находилось около десяти миллионов снарядов для всех орудий, включая зенитные, из которых только пять процентов приходилось на крупнокалиберную артиллерию. Это много, но во время боя Фрэнк не скупился на снаряды, поэтому соотношение резко поменялось и крупнокалиберных снарядов осталось всего 4,75%. Если вы думаете, что это маленький расход, то это только один бой. Зайти на пополнение в своей стране я не могу из-за того что Фрэнк мне вставил палки в колёса, а просить помощи у западных стран, которые сами на ладан дышат, это не очень хорошая идея. Учитывая мою максимальную скорость в 16 с гаком узлов и полностью отсутствующее как явление понятие "манёвренность", мне ничего не остаётся, кроме как принимать навязанный бой, что в условиях побитой ПТЗ и ограниченной огневой мощи очень малоприятная затея. Возможно, мне в какой-то момент даже придётся перейти на полностью учебные снаряды, благо стальные болванки крупного калибра тоже могут дать просраться что эсминцам, что линкорам, даже самолёты можно попробовать посбивать. Но "посбивать" и "просраться", это всё, конечно, прекрасно, но двигаться куда-то ведь надо, верно? Тут надо хорошенько подумать, потому что если я выберу направление, то уйти с него уже не смогу... Первой идёт Европа, но до блока ОВД, потому что там мне даже на могилу не плюнут, могилы у врага народа быть не должно, поэтому огромный кусок суши отпадает. Западная Германия точно нет, Франция и Великобритания... нет, я там точно не приживусь. Проще тогда вообще откинуть Европу. Что остаётся? Уйти в Африку и дожить там свои 15 лет до израсходования топлива, а потом всю жизнь находиться на резервных источниках питания, при которых даже бегать полноценно нельзя? К чёрту такую жизнь. США сейчас испытывает огромные проблемы во всех сферах экономики, так что моё содержание им вообще не впёрлось, раз уж на то пошло. И что остаётся? Можно будет попробовать вернуться во Владивосток и уже там пополнить свой боекомплект, но как быть с топливом? Всё, что не имеет развитой атомной промышленности, может сразу идти на три буквы, но... — Сука, я дебил... — внезапно осенило меня и я вспомнил про страну, которая вообще выпала из моего поля зрения. Япония. Страна восходящего солнца имела довольно развитую систему атомных электростанций, однако более чем полностью зависела от импорта топлива из-за рубежа, чем занимается в данный момент СССР. Экономика Японии наверняка находилась далеко не в самом лучшем состоянии, но было несколько важных "но", которые никакая другая страна не могла переплюнуть. Первое: близость к России и складам с моими боеприпасами, тут пояснять ничего не нужно. Второе: слабое влияние что Европы, что США, что, как ни странно, СССР. В обмен на топливо и сырьё Япония поставляет нам огромное количество сложной техники различного назначения, плюсом ко всему имеет огромный флот, который по качеству кораблей, как бы это ни было прискорбно, но превосходит наш. Морское прошлое даёт о себе знать. Третье и самое главное: Тихий океан благодаря Японии и СССР с США является одним из самых безопасных водных пространств на планете, конечно, если не пересекать его полностью. Но тут возникает главная проблема Японии — даже с учётом пройденного расстояния она находится настолько далеко, что даже страшно представить. Есть всего два способа добраться туда: через ОВД, что очень опасно или через Северный полярный круг, откуда через Берингов пролив по Курильской косе можно будет добраться туда и при этом даже возможно остаться незамеченным. — Наверное, нужно подниматься и что-то делать... — вслух подумал я, задрав голову к мрачному небу, покрытому тяжёлыми свинцовыми тучами. Возможно, скоро начнётся шторм, а это один из самых лучших моментов, чтобы начать движение. Да, разведчиков не пустить, но зато благодаря массе и мощной ЯСУ я могу преодолеть волну любой длины и высоты без каких-либо негативных последствий для себя. Встав на ноги спустя несколько минут простоя, я отряхнул свой ОЗК от пыли, после чего призвал обвес. Всё те же стальные "змеи" с огромным количеством вооружения на них, правда от некоторых из них до сих пор шёл лёгкий дымок. Приблизившись к воде, я стал максимально аккуратно и медленно сползать на неё. Почему нельзя просто выйти на водную гладь? Морские стартеры существуют не просто так — они предотвращают образование огромных волн, возникающих в результате вытеснения воды. И если даже эсминцы поднимают волны высотой в несколько метров, то обо мне и говорить нечего — я в один момент столько воды вытесню, что хватит на небольшое цунами. Спустя несколько минут процедура спуска была наконец-то завершена, что, впрочем, не помешало мне поднять небольшой вал в три метра, но это было наименьшим из зол. Однако, нет добра без худа... или наоборот? Не важно. Когда я начал проверять работоспособность реактора, попутно выводя его на номинальную мощность, на внутренней стороне стёкол противогаза засветилось три буквы "АЗМ". Аварийная защита по превышению мощности. — П*зд*ц подкрался незаметно... — с грустью подумал я, начиная параллельно с АЗМ обнаруживать всё новые и новые аббревиатуры, среди которых были: АЗРТ (аварийная защита реакторной установки по технологическим параметрам), АПН (аварийный питательный насос), СРК (стопорно-регулирующий клапан) и самое главное — ГЦК (главный циркуляционный контур). Переведя взгляд на счётчик Гейгера, я убедился в своих опасениях, увидев зашкаливающие показатели радиационного заражения в 5 тысяч микрорентген в час. То есть обычному человеку сейчас достаточно постоять рядом со мной около двадцати секунд, чтобы получить смертельную дозу облучения... Во время битвы мне в спину прилетело несколько крупнокалиберных снарядов, что привело к повреждению различных аварийных систем и спровоцировало утечку охлаждающей жидкости. Что это значит для меня? Нихрена хорошего! Потому что если я не найду способ залатать повреждения хоть чем-нибудь, то силовая установка проработает в лучшем случае месяц! Это не так уж и много, учитывая то, что у меня сломался не жигулёвский "восьмиклоп", а долбаный плутониевый реактор, и всё это сразу после того, как Фрэнк заставил мой дом считать меня врагом! Где мне его залатать и чем?! Хотя стоп... экипаж! — Эй, главный, вылезай давай, ты мне нужен! — приказал я, постучав при этом по нескольким змеям обвеса. Через минуту на моём плече показался озадаченный лилипут, который с интересом рассматривал мой противогаз. — Ты можешь починить реактор или хотя бы сделать так, чтоб охлаждайка не выливалась в океан? — в ответ на это лилипут показал своими маленькими пальцами цифру два. — Тогда почему не сделал этого раньше? — ответом стало хватание карлика за голову и последующее вращение, будто бы он пришёл в неимоверный ужас, но затем он просто пожал плечами — Видимо, этот придурок даже вас под контроль взял... Хорошо, передаю полный контроль над реактором БЧ-4, буду использовать резервные установки. Постарайтесь управиться за две недели, до того, как у меня кончится дизель и мазут. Свободен. — после этих слов лилипут отдал мне честь, что-то невнятно пропищал в свой крохотный противогаз, после чего уполз в ядерный рюкзак на моей спине. Активируя свои резервные установки, я морально готовился к тому, что довольно продолжительное время мне придётся тащиться со скоростью близкой к семи узлам и то, если море будет спокойным. Набор максимальной скорости в течение двадцати минут... да, это именно то, чего мне не хватало во враждебных водах. Но грех жаловаться, коли двигаться можно. Движение — жизнь, а если я плыву, значит до сих пор жив... надеюсь, что не "пока".***
Спустя несколько дней плавания со скоростью улитки, я понял несколько вещей. Первое: даже если мой экипаж успеет починить реактор к указанному сроку, его ресурса всё равно не хватит, чтобы доплыть до Японии — на это уйдёт минимум месяца три, а с учётом повреждённой АЗМ мой реактор будет работать, постепенно набирая мощность, до тех пор, пока крышка активной зоны не вылетит словно пуля из моей груди. Второе вытекает из первого: как бы я ни хотел сходить на берег, но мне придётся это сделать, а ОВД большой, его нельзя тупо обойти за месяц и спокойно идти своей дорогой, нет... Ради ускорения мне придётся сойти на сушу иначе я просто пропаду в ледяных водах Северного полярного круга. Третье и самое главное: что делать, если я всё же напорюсь на советский флот во второй раз? Первая битва показала, что сколько бы пушек я на себе ни нёс, но против подавляющего численного превосходства я не вытяну. Они наверняка перегруппировались и готовятся меня встретить где-нибудь в Баренцевом море. Надо будет над этим подумать, а пока время посылать разведчика, так как шторм уже сошёл на нет. Направив одну из катапульт, находящихся на верхних змеях обвеса вместе с Ла-5, я стал ждать подготовку пилота. Запуск двигателя и последующий набор оборотов прошли менее чем за минуту, что не могло не радовать. — Три, два, один... Пошёл! — сказал я, выстреливая гидропланом в открытое море. С грохотом и рёвом полноразмерного поршневого самолёта, Лавочкин сорвался в небо. Надеюсь, что он не нарвётся на крупную стаю тварей. Несколько часов спустя наворачивания больших кругов вокруг меня, разведчик наконец-то вместо привычного "чисто" доложил о большом скоплении судов предположительно в 70 километрах на северо-восточном направлении. На вопрос о принадлежности судов ответил, что, предположительно, наши. — Предположительно можешь определить, приём? — спросил я через радиостанцию, на что вскоре получил ответ. — Предположительно если ближе подлечу, меня засекут. — ответил, как ни странно, нормальный мужской голос. При разговоре через радиостанцию голос малюток обрабатывается каким-то алгоритмом, усиливая громкость и понижая тембр голоса. Это и позволяет мне без проблем общаться с членами экипажа, хоть и выглядит немного странно. — М-да... Дилемма... А сказать, сколько их можешь? — На двадцать третьей сбился. Там чуть ли ни целый флот стоит. Если сунемся к ним, можем и не уйти, как в первый раз. "Полный п*зд*с" Подумал я про себя. Если впереди наши, то это значит, что они знали обо мне и моём приходе, раз согнали столько кораблей. Обойти... смешно даже думать об этом с моими-то повреждениями. Огрызнуться... так меня там же и потопят — где снаряды не справятся, там торпеды пройдут, а с повреждённой больше, чем на две трети ПТЗ мне против них ловить нечего. А может... — Это может сработать... Эх, простите убогого, батя, мама, дед и сестра, но жизнь заставила. — сказал я сам себе с наверняка невероятно кислой миной на лице, но что поделать. — Эй, связисты! — добавил я. — Свяжите меня с этим флотом. Никто мне из обвеса не ответил, однако в голове послышался знакомый звук помех. Чудом уцелевшие во время битвы антенны радиосвязи до сих пор чудесно работали, поэтому связаться с кораблями не должно быть слишком сложной задачей. Главное, чтобы они сами хотели говорить. Спустя долгие секунды ожидания я наконец-то услышал в своей голове знакомый до ужаса щелчок. С той стороны "взяли трубку". Однако, только я собрался говорить, меня тут же перебили. — Зачем ты вышел на связь, Коба? — спросил меня леденящий душу женский голос, говоривший так, словно с на другой стороне было не живое существо, а оживший труп. От такого ответа я даже чуть съёжился и забылся, да и в горле как-то пересохло, а в сердце будто ледяную сосульку воткнули. — С-с кем имею честь разговаривать? — спросил я более приветливо, надеясь, что ответят мне тем же, однако я был слишком наивен. — Флагман Северного флота ВМФ СССР, линкор "Советская Россия". Повторяю ещё раз: зачем ты вышел на связь? — не меняя тональности, настроения, да вообще ничего не меняя, ответил голос. Холодный, как и места, в которых дислоцировался этот флот. — Эх, теперь уже незачем. Я так понимаю, договориться у нас не получится? — Нет. У нас приказ на твоё уничтожение, подписан лично Горбачёвым. Если сдашься, мы убьём тебя быстро, ни более, ни менее. Это всё? — как я и думал, мой план пути через сушу только что накрылся медным тазом. Её слова не были ложью — ей не было смысла врать, тем более не систершипу Белоруссии. Я знал её всего-ничего, да и, несмотря на её кокетливые намёки, относился к ней, как к обычному сослуживцу. Не знаю, что с ней стало, да и не могу знать — в тот злосчастный день я мало что мог разглядеть из своей рубки, возможно, она и выжила, но судя по тону её сестры, чёрная лента всё же украсила её фотографию. Неожиданно к моему горлу подкатил ком, когда я попытался ей ответить. Я хотел сказать всего пару слов, но даже на это был не способен, словно... мне было стыдно? Но сделал это Фрэнк, а не... к чёрту всё это. Для неё, равно как и для всей страны я — военный преступник, дезертир, убийца сослуживцев и так далее... Всего за один день даже не по своей глупости я из надежды превратился во врага народа номер один. — Прости меня... я знаю, что мои слова не стоят для тебя даже капли воды под ногами и они не заменят тебе тех, кого я отнял, но постарайся хотя бы принять их. Жизнь слишком коротка, чтобы посвящать её ненависти, тем более ненависти к мертвецу. Желаю удачи в бою и... спасибо, что хотя бы выслушала.***
В это же время на другом конце поля будущего боя в окружении десятка канмусу стояла женщина. Ростом высокая, фигурой, проглядывающей даже сквозь толстую смесь мехового пальто и кителя, она была даже лучше, чем многие фотомодели всего мира. Её белоснежные волосы развевались на ветру, словно белоснежное знамя, а обращённое на запад прекрасное лицо не выражало никаких эмоций, а если приглядеться, то можно было заметить некую схожесть в его чертах с лицом Белоруссии. — Ну что, флагман, он... будет драться? — спросила одна из канмусу, подойдя к своему командиру . — Да. Без потерь мы его не возьмём. Готовьтесь, у нас впереди очень тяжёлый бой. — с железобетонной прямолинейностью ответила Россия, даже не посмотрев на свою подчинённую. — Настоящий безумец! — Нет, всего-то загнанный в угол зверь. Стоит отдать ему должное — он даже не попытался нас обойти, значит честь в нём всё ещё есть. Это будет честная битва лоб в лоб, как в старые времена... — Но откуда тебе это знать? — Я просто верю своей сестре.***
Спустя примерно полчаса над моей головой стали кружить несколько разведчиков, посланных, вероятно, для корректировки. Я в свою очередь также не остался в стороне, отправив два своих самолёта туда, откуда прилетели вражеские, даже не стал тратить время на перехват — всё равно не успею. Мы наверняка очень хорошо видели друг друга — я разглядывал их огромную флотилию, а они меня одного, однако стрелять всё ещё было нецелесообразно, ведь попасть в мишень пусть даже размером с грузовик на расстоянии в сорок километров было чем-то невообразимым даже для самых точных корабельных пушек этого мира. — Вот сейчас и глянем, насколько хорошо воюет сухопутная крыса. — сказал я сам себе, глядя на два далёких корректировщика, резвящихся в небе надо мной с высоты двух-трёх километров. Минут через тридцать я почувствовал своим нутром, что пора. Повернув свои змеи-обвесы так, чтобы можно было дать полный залп, я стал наводиться. Гул электроприводов пронзил мои уши, как тонкая иголка, воздействуя точечно на самый раздражительный нерв, однако через пару секунд гул прекратился, а орудия были задраны под самое небо. — Левый борт, залп. — прошептал я, а затем тридцать снарядов с оглушающим рёвом устремились ввысь. На некоторое время я даже забыл, как дышать, однако в реальность меня вернул голос пилота корректировщика. — Кэп, по тебе уже летит. Готовься, летит очень много. — Главное мои не проморгай. — ответил я, уставившись на горизонт в ожидании "подарка с небес". Корректировщик замолчал на тридцать секунд, но по истечении этого срока вновь заговорил. — Перелёт километр, ниже бери, кэп! Но как только фраза закончилась, я услышал в своих ушах знакомый свист. Передо мной стали падать снаряды, вгрызаясь в водную гладь с таким громом, что каждый такой ненадолго оглушал меня, а всплески порой достигали высоты пятиэтажного дома, закрывая мой обзор. Да, падали снаряды прямо передо мной в считанных сотнях, а то и десятках метров, выбивая из меня последние сомнения в убийственных намерениях группы советских кораблей. Но когда канонада стихла, я понял, что настала моя очередь. Быстро введя поправки на расстояние и предположительную скорость, я отправил вторую порцию из на сей раз двадцати семи болванок. Ненадолго весь мой обзор заволокло белым дымом от орудий, однако он быстро рассеялся, открывая мне вид на свинцовые морские тучи, сквозь которые едва ли проглядывались редкие лучики света.***
Канмусу эсминца Ташкент. Не самый плохой лидер для своего времени, а в текущих условиях войны — один из самых удобных и сбалансированных кораблей во всём Северном Флоте. По счастливой случайности оказалась в составе группы уничтожения опасного преступника. Она была, как и все из её окружения — одета в белоснежный тёплый наряд, имела странный фиолетовый цвет волос и была по-своему красива, хоть и уступала фигурой кораблям старшего класса. Обычный миноносец, каких во всех флотах нынешнего мира тысячи. Информации о том, на какую "рыбу" они идут Ташкент получила не полностью — знала только то, что это был один из "бумажных" советских линкоров, взбунтовавшийся по неизвестной ей причине. Ни пола, ни имени, даже полного списка вооружения и того не было, сказано было, что просто подранок, у которого далеко не все орудия способны не то что наводиться, но и просто стрелять. Однако, она чувствовала, что это было не так, в конце концов на обычного недобитка не стали бы посылать половину всего флота из тридцати двух кораблей, некоторых из которых даже завозили с Чёрного и Балтийского морей. Зачем нужна такая огромная группа, если потопить можно и намного меньшим составом? Однако, дело корабля думать только в том случае, когда есть шанс отправиться на дно, а приказ есть приказ и обсуждать его запрещено. Однако, больше всего её внимание привлекало поведение флагмана. Она знала об этой миссии намного больше, чем говорила и тем более намного больше, чем все, даже самые приближённые к ней суда. Скорее всего это было как-то связано с её сестрой, которую за несколько недель до этого перевели с Тихого океана в ГДР, где и случилась эта заварушка. Но сама флагман об этом также не распространялась. Но вот что было странно, так это нынешнее построение. Самые тяжёлые корабли, вместо того чтобы образовывать сердце эскадры, плыли впереди в форме клина, за ними шли крейсера, а замыкали всю процессию именно эсминцы, которым по плану отводилась решающая роль в уничтожении противника. К тому же почему-то флагман всё не отдавала приказ на сбитие вражеских корректировщиков, при этом свои корректировщики активно докладывали о передвижении врага. Но вот прозвучала долгожданная команда "огонь" и десятки крупнокалиберных стволов выплюнули свою дальнобойную смерть по кораблю. Дистанция всё ещё была велика, так что крейсеры всё ещё не могли стрелять по врагу. Однако, даже от полного залпа одних линкоров, если он попадёт, едва ли смог остаться на плаву даже самый бронированный корабль в мире. Ответ не заставил себя долго ждать. Просвистев где-то над головой Ташкент, десятки снарядов перелетели флотилию, однако впечатление произвели даже так. Пока не улеглись водяные султаны, одна Ташкент успела насчитать больше десяти штук, а ведь их было намного больше. Но что странно, так это то, что при попадании в воду снаряды образовывали не многометровые гейзеры высотой с пятиэтажку, а небольшие фонтаны в два человеческих роста, словно... он стрелял учебными снарядами? Но размышлять над этим времени не было. Наверняка сюда уже летела вторая партия смертоносных болванок и на сей раз она не повторит ошибок предыдущей. Так и случилось примерно через сорок секунд, когда второй залп ударил ровно в центр флота. До крейсеров, накрытых артиллерийским ударом, было не так уж и много — всего пара сотен метров, поэтому Ташкент сумела разглядеть весь тот ужас, что устроили учебные снаряды. Они не взрывались, они не пробивали броню и тела канмусу, они их проламывали и перемалывали, как молот или мясорубка. Попадая в крепление обвеса, они срывали его, попадая в сам обвес — выводили из строя, если не пролетали навылет. Но самое страшное происходило, когда такая болванка попадала в тело канмусу. Лидер эсминцев видел, как идущий перед ней лёгкий крейсер пробил в районе груди один из таких снарядов, оставив после себя огромную дыру диаметром сантиметров двадцать. После этого канмусу упала на водную гладь, как человек падает после выстрела в голову, будучи не в силах подняться или даже пошевелиться. Но ей никто не помогал, словно отряд и не заметил потери бойца, флот двинулся дальше, обходя подбитый корабль. А ведь дело было даже не в том, что враг бил точно, а в том, что снарядов было настолько много, что уклониться от всех было просто невозможно. По связи тут же доложили обо всех подбитых и выведенных из строя, среди последних оказался ещё один корабль, на который эскадренный миноносец даже не успел взглянуть, прежде чем запечатлеть павшую, однако флагман только сухо скомандовала "Построение номер 2, рассредоточиться!". Так как Ташкент не хотела оказаться на месте того крейсера, она с охотой подчинилась, увеличив расстояние до среднего звена и между своими подчинёнными эсминцами, коих насчитывалось целых три штуки. В случае чего их скорость позволяла очень быстро нагнать ушедшую вперёд эскадру, а манёвренность — быстро сблизиться с противником и пустить его на дно с помощью торпед. На артиллерийское вооружение она не рассчитывала от слова вообще, потому что самолётов в небе было всего два и те корректировщики, а судно, которое носит столько вооружения и такого калибра, наверняка даже не почувствует её 130-мм Б-2ЛМ. Она такое уже проходила, когда приходилось освобождать Средиземное море, и север страны от нашествия тварей, когда подошедший к ней по недосмотру в упор глубинный линкор лишь недоумённо посмотрел на неё после полного бортового залпа в голову. Следующие тридцать минут боя прошли практически без потерь. Враг всё так же продолжал заливать их снарядами, но слишком большое расстояние между кораблями не позволяло накрывать сразу множество судов, поэтому среди потерь были только несколько миноносцев и один крейсер, которым сорвало пару башен главного калибра и несколько торпедных аппаратов. Но в свою очередь количество прилетающих в ответ снарядов также не уменьшалось, а даже казалось, что увеличивалось, однако то было лишь наполовину правдой, так как вместо двух больших залпов стал прилетать один огромный, а вместе с этим увеличилось и время "безопасного" отрезка с сорока секунд до минуты. И пусть перестрелка до сих пор велась из-за горизонта, однако с каждой пройденой милей Ташкент ощущала, что точность врага только увеличивается. К сожалению, с каждой минутой ей всё больше начинало казаться, что вина кроется в низкой скорости флота, обусловленной идущими под прикрытием подводными лодками, скорость которых едва ли переваливала за 10 узлов. Хотелось на всех парах подобраться как можно ближе к этому монстру, что стреляет сразу из более чем трёх десятков орудий, однако это означало подвести всю операцию под провал. Шести линкорам впереди всех тоже доставалось очень сильно, о чём свидетельствовали частые сообщения о попадании в ту или иную канмусу из передовой группы. В конце концов, когда из-за горизонта стали проявляться очертания их врага, когда до него оставалось меньше семи-восьми миль, по общей связи прозвучала новая команда от флагмана: операция переходит во вторую стадию, меняем построение. С этими словами внутри группы открылся своеобразный коридор, через который тут же в две колонны устремился поток из десяти миноносцев, в том числе и Ташкент, которой удалось оказаться в первых рядах. Средняя скорость её и не только группы сразу выросла в несколько раз до тридцати восьми узлов. Они стремительно приближались к своей цели, попутно разворачивая заряженные ТА и уворачиваясь от редких снарядов меньшего калибра. Метание торпед у канмусу и настоящего боевого корабля несколько отличается хотя бы по тому, что обычный корабль может не увернуться от пяти-шести торпед, выпущенных в него с дистанции в несколько километров, но канмусу и глубинным в большинстве своём хватает времени заметить и отреагировать на них, некоторым даже хватает манёвренности уклониться от вытянутого снаряда длиной с палку колбасы. Однако, для практически гарантированного поражения цели следует подойти на дистанцию меньше километра, что с учётом количества стволов и их калибра у противника заставляло по спине Ташкент пробегать сотни мурашек. Но приблизившись на дистанцию в два километра, считай в упор для тяжёлого корабля, их головы посетила страшная мысль. Если до этого противник постреливал в них очень вяло и практически не давал залпов, то сейчас... все орудия его гигантского даже по меркам кораблей высокого класса обвеса смотрели точно на группу эсминцев. Шесть огромных змей словно щит закрывали своего обладателя, однако орудия, располагавшиеся в броне, на броне, под бронёй, да может быть и под водой, своими стволами смотрели бедным эсминцам прямо в душу. Увидев такое, многие на их месте сглотнули бы или и вовсе бросились бежать в обратном направлении, но у них был приказ. Приказ потопить эту махину во что бы то ни стало. Поэтому решено было продолжить движение. Но торпеды... — Вижу цель, дистанция 1500 открываю огонь! — сказал кто-то рядом с Ташкент и в уши ударили множественные всплески... затем ещё и ещё. Дистанция всё ещё была слишком велика, однако страх сделал своё дело и десятки торпед устремились в направлении монстра, однако... Ответ не заставил себя долго ждать. Стволы всех орудий, которые даже сосчитать было не самой тривиальной задачей, начали извергать из себя снаряды. Один за другим. Пушка за пушкой. Уши тут же залил рёв длинной канонады, засвистели снаряды и тут же связь наполнили крики, стоны, чавкающие звуки и помехи. Это был не просто корабль, ведь обычный корабль не мог стрелять из крупнокалиберных орудий, словно пулемёт, выкашивая одну канмусу за другой, словно тех отправили закрыть своими телами амбразуру. И на этот раз снаряды были не учебными. Краем зрения Ташкент видела, как маленькие девочки от десяти до шестнадцати лет скрывались в огненных вспышках одна за другой, их тела и обвесы разлетались на части, а море под ними покрылось багряно-красной краской вперемешку с чёрным маслом, мазутом и прочими техническими жидкостями. Но вскоре очередь дошла и до неё самой. Первый снаряд угодил в правую змею обвеса, прямо в артиллерийскую установку. Она почувствовала боль от вгрызающихся в кожу её лица и тела осколков снаряда, но это было ещё не всё. Посреди гари и дыма в неё влетел второй снаряд, который на сей раз ударил точно в живот. Белоснежное одеяние в один миг было превращено в кусок махровой тряпки, а всё, что было ниже его, в кровавое месиво. Взрывной волной девочку откинуло на спину вместе с обвесом и в свежие раны стала поступать солёная холодная вода. Сил не было, даже чтобы пошевелиться и ей оставалось только созерцать пасмурное небо... небо, которое она больше не увидит. Всё, что могло работать внутри неё, уже не работало... кроме сердца, которое всё ещё билось, поддерживая в ней последние секунды жизни. Найдя в себе силы положить правую руку на живот, она нащупала только несколько скользких и длинных трубок, при прикосновении к которым её тело пронизывала сильнейшая боль. Вне всякого сомнения, это были её внутренние органы, а если точнее, то ЖКТ. В этот момент она возненавидела себя и своё тело. Себя за то, что не смогла выполнить миссию, а своё тело за то, что то не дало ей умереть от первого попадания, осколки которого пробили даже её череп, а второе и вовсе разорвало её живот. Будь она человеком, всё кончилось бы молниеносно и не пришлось бы мучиться, а так... всё, что ей оставалось, это только созерцать проклятое пасмурное небо, ведь её битва сегодня была проиграна. Трюмы стремительно заполняла морская вода, а сознание не могло более выдерживать адской боли, от которой, впрочем, Ташкент не проронила ни единого звука и всхлипа. Вскоре её лицо наконец-то полностью ушло под воду, а это означало только одно — скоро весь этот ужас закончится и она уйдёт на покой... как в июле 42-го года. С этими мыслями "голубой крейсер" отправился на морское дно, обрамив его своей последней, самой искренней улыбкой, на которую она была способна.***
— Сраные эсминцы! — успел я выкрикнуть перед тем, как десятки торпед достигли моих ног. Это была сугубо моя ошибка — я позволил этим девочкам слишком близко подойти ко мне, опасаясь того, что могу не попасть. Как я был глуп! От такого количества стволов не увернулся бы никто, тем более стрелял я очередями, как в учебке рассказывали, следя за тем, куда падает каждый снаряд. Жалко ли мне было этих детей? Нет, нисколько не жаль... в первую очередь это корабли, причём корабли вражеские, выглядят они хоть как младенцы, это не отменяет того факта, что им в лучшем случае на данный момент лет сорок каждой. Да и, чего греха таить, детей я уже убивал... убивал осознанно и со знанием дела, потому что на войне нет места жалости и гуманности. Человек, взявший в руки оружие, перестаёт быть гражданским, а разница между ними и военными только в том, что вторые реже по тебе промахиваются. Это страшно... страшно осознавать, когда сидишь в тишине наедине с собой, но на войне ты не задаёшь себе этих вопросов, ведь твоя задача — выполнить приказ и по возможности выжить, и именно в таком порядке. К сожалению, понял я это только когда неисполнение приказа ради жизни десятка погубила сотню и когда один не убитый афганский мальчик поднял автомат своего отца и успел расстрелять двух моих товарищей, прежде чем в его лицо угодила моя пуля. Это был первый убитый мною ребёнок, первый шаг на кровавом пути, когда один за три года вырастет в сто один, когда меня перестанут считать человеком даже те, кого я мог назвать братом. Но торпеды настигли меня и я уже не мог закончить свой поток мыслей. Одна за одной они взрывались у меня под ногами, ломая мои стопы, и отрывая их, как одна известная мина. Даже когда я упал, будучи не в силах стоять на ногах, в меня всё равно шли и взрывались словно авиабомбы небольшие цилиндры. Грудь, руки, ноги и даже голова болели так сильно, словно меня избивали молотками. В конечном итоге, когда я уже лежал на боку, прикрывая рукой огромную рану в районе печени, в мои глаза бросилась последняя торпеда... шедшая мне прямо в лицо. "Добивающая" успел подумать я прежде чем очередной взрыв окончательно отправил в аут.***
Периодически я просыпался... эти короткие сеансы длились не больше нескольких секунд, но всё это давало мне понять, что я был всё ещё жив... к сожалению. Первый раз я видел, как наравне с металлическими деталями обвеса я проваливаюсь в морскую пучину. Как из моих оторванных конечностей галлонами вытекает едва ли похожая на кровь густая тёмно-вишнёвая жидкость, которая по своей сути больше напоминала масло или нефть. Второй раз была темнота — я всё ещё куда-то падал, причём стремительно, но ни деталей обвесов, ни крови я уже не видел, даже солнечный свет и тот казался на столько далёким, что едва мог пробиться сквозь толщу воды на столь большую глубину. Я не слышал больше потока своих мыслей, я вообще ничего не слышал и мало что мог видеть. Помню лишь, как с моего лица отлетел последний сплавленный с кожей кусок резины противогаза. А третье пробуждение... а было ли оно вообще? Я лежал на каменистом дне, но не чувствовал вообще ничего. Ни холодной воды, обжигающей своей солью мои свежие раны, ни холода, ни застилающей мои глаза воды. Словно я находился во сне, словно не мог поверить в происходящее! Но это было именно так... я находился там, куда меня вела жизнь с самого начала. Дно... холодное, тёмное морское дно... место, где не желает оказаться никто, место, где сотни, тысячи людей нашли свой покой... бесславный и безмятежный. Один... два... три... Бездна, забери меня к себе... Я отдам всё, что у меня есть, хоть свою собственную душу, забери меня отсюда! Мне... мне более нечего тебе предложить, моя воля, моя душа — это единственное, что во мне осталось... пока ещё осталось. Дай мне шанс отомстить моим врагам! Дай мне шанс исправить то, что уже забыто! Позволь мне... жить...***
***
***
Время... применимо ли это слово к той ситуации, в которой я оказался? Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я оказался на дне, с тех пор, как отправил своё последнее желание той, с кем должен был бороться. Но я очнулся... очнулся всё на том же дне, однако взгляд мой был ясен, а разум чист, как белый тетрадный лист после покупки. Я смотрел чётко туда, куда мне нужно было смотреть — на сине-чёрный свет — единственный источник света на этом тёмном дне, куда меня занесла моя отвага, которая переросла в глупость. — Ты... услышала... меня... — едва ли сумел произнести я своими заросшими водорослями губами. Обрамлённый чёрной, переливающейся как витражное стекло каймой, свет ничего не ответил. Он продолжал смотреть на меня, а я на него. Это было нечто вроде похожего на портал в другое измерение, о чём я читал в фантастических книжках, когда в школе учился, но почему-то я понимал, зачем он здесь, без всяких слов. Но внезапно, казавшийся мягким до этого синий свет внезапно сменился на голубой, а в моей голове воцарилась звенящая тишина. — Как интересно... Вот уже второй человек с кровью Отвергнутых просит у меня право на жизнь. — начал голос, звенящий в моей голове. Женский и столь приятный уху, что я не хотел даже думать о его прерывании. — Руководствуясь высшими целями, ты, солдат, запятнал свою душу в крови больше, чем кто-либо другой. Ты убивал не моих, но своих детей ради того, чтобы жили те, кто тебе был дорог, однако всё равно оказался в одном ужасном круге насилия. Убивая одних, ты не защищал от смерти других, но всё равно продолжал своё дело в надежде на изменение результата. Тебе говорили, что разум твой — опасный вышедший из строя механизм, но ты их не слушал, старался не замечать своей проблемы. — продолжала Бездна, отчитывая меня, словно любящая мать своего сына, который вновь напроказничал в школе или на улице. Я слушал всё это, не отрываясь, на одном дыхании, вслушиваясь в каждое слово, каждый слог и каждый звук. Лишь бы она не уходила... только не сейчас. — Ответь же мне, солдат, для чего тебе право на жизнь? Ты полностью исполнил долг, оказавшись по нелепой случайности врагом своего вида. Тебе больше незачем жить. — последние слова Бездны прозвучали для меня как приговор. Незачем жить... отвергнутый собственной страной из-за одного высокомерного ублюдка. Кем я стал? Чего я достиг? Ответ очень прост и банален — звать меня "никто", а фамилия моя "дно". — Я... — попытался что-то ответить, но из моих уст вырвался только невнятный хрип. — Не утруждай себя ответом. Я всё понимаю. Мы все всё понимаем. Право на жизнь имеет каждое живое существо, но выживает всё равно только сильнейший. Вопрос в другом. Готов ли ты отринуть всё, что связывало тебя с твоим прошлым миром во имя новой жизни без флага? — Да! — что есть силы закричал я. — Готов окончательно превратиться во врага своего "верхнего" мира? — Да! — также ответил я. — Готов принять меня и стать одним из детей той, кого называют Бездной? — Да! — выкрикнул я настолько громко, что сама вода у моего рта на некоторое время отступила... а затем я захлебнулся. — Так тому и быть. Помни, дитя, кому ты обязан своей жизнью, ты один из немногих, кто на это способен. Прощай... и никогда не забывай о своём долге. С этими словами я вновь потерял своё сознание... уже в который раз за свою недолгую жизнь.***
— Ну что, соня, помогли тебе советы твои? — это были первые слова, которые я услышал при пробуждении. Странная лёгкость присутствовала в моём теле, словно и не было всех тех торпедных издевательств, какими меня наградили эсминцы. Впрочем, такому повороту событий я был безусловно рад, потому что это означало, что я до сих пор жив и мне даже в какой-то мере хорошо. Открыв глаза, я обнаружил, что находился в уже привычной чёрной рубке, передо мной сидел привычный Фрэнк, а я находился всё в том же кресле, где был при первом разговоре с ним. — По логике я должен был бы поздравить тебя, однако, буду честен, не ожидал, что на твою поимку вышлют такую армаду. Я думал, что тебе удастся уничтожить команду перехвата и затеряться на суше, но раз такое дело, я буду благодарить Бездну за твоё чудесное спасение. — произнёс он в своём обычном чуть высокомерном тоне, но на этот раз у меня не было ощущения, что меня втаптывают словами в грязь. — Если бы не ты, этого всего не случилось бы в принципе! — ответил я с плохо скрываемой ненавистью, однако тот даже пальцем не пошевелил (бровей всё же у него нет). — Мы уже проходили это, поэтому повторяться не намерен. Зато я теперь могу быть полностью уверен в том, что ни к каким людям выйти ты точно не захочешь. — с самодовольным оскалом на лице без кожи произнёс глубинный. — Это ещё почему?! — Посмотри на себя в зеркало, на свои руки, ноги, тело в конце концов. Такие как мы ценимся людьми, как биологический материал для исследований природы нашего вида. А такой, как ты — смесь канмусу, человека и глубинного в переходной стадии — бесценное сокровище для биологов всей планеты. Поясню, если ты, Коба, до сих пор не понял: если после первого сражения ты ещё мог попытаться сойти за беглую канмусу, то сейчас тебя даже слушать не станут, а потопят, не подпустив к берегу. Вот, это для наглядности моих слов. — сказав это, между мной и Фрэнком появилось большое ростовое зеркало, в котором я мог увидеть себя, точнее то, что от меня осталось. Как оказалось, из одежды на мне были только плавки, поэтому рассмотреть себя не было такой уж большой проблемой. Руки от кончиков пальцев до середины предплечий обрели бледность, идентичную таковой у Фрэнка, но кроме побелки никаких изменений не было. Стопы ног также полностью окрасились в белый цвет по месту разрыва, та же участь постигла и правый бок от таза до груди, но самое интересное произошло именно с лицом. Опустим тот момент, что больше половины правой части лица также словно окунули в негашёную известь, внимание приковывали именно глаза. Оба глаза вместо привычной мне сине-зелёной радужки сверкали белым светом, точь-в-точь как у Фрэнка. Ради такого я даже встал с кресла и принялся их очень тщательно разглядывать. Белковая оболочка глаза словно приобрела белую подсветку внутри себя, зрачок остался, но при этом выступал он, как белая точка другого тона, окружённая тонким таким же белым кольцом. Что странно, так это то, что глаз в белой части лица горел намного ярче, чем в глазу человеческой, при этом в "белковой оболочке" можно было разглядеть не просто подсветку, а самый настоящий... космос? — Мать моя женщина... — севшим голосом сказал я, буквально падая обратно в своё кресло. Затем зеркало перед моими глазами исчезло так же быстро, как и появилось. — Интересно, что скажет тебе продавец в магазине, если ты зайдёшь купить водки с такими-то глазками и ручками? — спросил с ехидцей Фрэнк. — Я не пью... — Вот и он тоже бросит. Если у тебя ещё остались вопросы — спрашивай. Заодно введу тебя в курс дела. Развалившись в своём кресле, словно большой начальник нога на ногу. При всём при этом с его стороны я видел гораздо большую доброжелательность, если сравнивать с первой нашей встречей. Однако, такому я был только рад — хотя бы не будет тех чёртовых щупалец во рту... Мерзость редкая. — Я теперь глубинный... или ещё нет? — И да, и нет, не до конца, если можно так выразиться. Процесс Погружения очень долгий во всех смыслах этого слова... не многие канмусу способны принять Бездну, ещё меньше способны сохранить рассудок. Всё зависит от силы воли и того, может ли теперь канмусу смириться с тем, кем она является. В твоём случае я не знаю, сколько это может занять — неделю, месяц, может, год или два. Зависит только от тебя. — Это... не знаю даже, что и говорить после этого. — Понимаю. Я тоже был удивлён, когда впервые осознал себя в новом теле. В конечном счёте ты адаптируешься. У тебя просто не будет другого выбора. — И правда ли, что мне теперь нужно жрать металл, чтобы с голодухи не помереть? — Не знаю. Обычные глубинные его любят, но я и глубинные высшего класса предпочитаем органическую пищу, такую как рыба или цветные металлы. Но как дела обстоят с тобой, я не имею ни малейшего понятия, потому что ядерный реактор за твоей спиной всё ещё присутствует и он всё ещё работает. — А откуда тебе это известно? Опять вместо меня управлял моим телом? — Делать мне больше нечего. Мне достаточно было посмотреть на твою личность через этот корабль. У тебя нет ни вооружения, ни брони, только голая обшивка, один зенитный автомат и работающий на вере в коммунизм реактор. Кстати, стоит отдать ему должное — он не сломался, даже спустя три недели работы под водой. Запас прочности воистину поражает. — То есть я пролежал на дне целых три недели? — Да. Я начал что-то подозревать, когда обнаружил, что твоя аура стала намного ближе к моей, можно сказать, что почти идентичной. Я даже сначала не поверил, но потом всё встало на свои места. — И что же теперь делать? Как вообще быть глубинным и что это значит? — Вот ведь вопрос... всё равно что спросить меня, как быть человеком или как научиться думать. Ответа на этот вопрос не существует и вряд-ли когда-то будет существовать. Скажу лишь, что теперь ты вступаешь в мир дикой морской природы, где каждое живое существо хочет тебя сожрать. Сравнить это можно только с тем, как если бы ты оказался в дикой тайге в компании ещё пары сотен тысяч одичалых людей, которые готовы убить тебя за кусок мяса с твоей плоти. А аура у тебя здоровая — мальки к тебе даже не сунутся, а вот кто покрупнее наоборот — воспримет за изысканный деликатес. По поводу дальнейших твоих действий ничего говорить не буду — они не изменились. Разве что теперь моя база в Тихом океане абсолютно точно единственное место, где тебе не попытаются голову скрутить. Всё ещё можешь попробовать пойти по суше, но в этом случае лишишься уникального опыта глубинной жизни. Советы хорошо поработали над очисткой северных широт, так что крупных стай можешь не бояться, а вот с мелкими придётся учиться контактировать, работать с аурой и воздействовать ей на тех, кто слабее волей. Тихий и Индийский океаны в свою очередь очень опасные места для тебя — без опыта можно и по пути к Японии утонуть. На этом, наверное, всё. — Значит, помоги себе сам называется... ладно, мне не привыкать. — Вот это правильный настрой. Ах да, чуть не забыл! Отныне твой обвес называется не обвесом, а демоном. Можно сказать, что это твой симбионт, только вот что у тебя будет за демон такой без брони, без оружия, без вообще всего... сказать сложно. Я выйду на связь с тобой через две недели. Постарайся за это время не окочуриться во второй раз. И помни, что я тебе не враг и никогда им не был. До скорого, хех, "сектант". После этих слов я почувствовал, как меня засасывает обратно в реальность. Забегая наперёд, скажу, что Фрэнк был прав во всём, но многого недоговаривал. Я до сих пор не знал, какие цели он преследует и зачем ему нужен я, но по правде говоря, мне до сих пор хотелось по приезду подержать его за шею. Но это потом... сейчас же меня ждал долгий и усеянный опасностями путь через Северный Ледовитый океан.