Гран-Гиньоль

Уго ушел к четырем утра. В пять Орби нанял извозчика. Мэрф пользовался извозчиком, только когда возил больную Каролину в больницу. В одной из булочных Пигаля Орби прикупил на завтрак багеты с ветчиной. По мостовой катили телеги, вывозившие ассенизационные бочки, — во многих домах на Монмартре не было канализации, а только выгребные ямы. На широких улицах махали метлами дворники, сметая мусор в придорожные канавы. По Сене ползли баржи и буксиры, трубы их откидывались, чтобы не задеть мосты. Живодерня стояла около набережной, с которой сплавляли лес. Работники в резиновых сапогах прыгали с крюками по перевязанным бревнам, проверяя крепления. Живодерня внешне напоминала большой деревянный сарай. Внутри земляной пол устилала солома. Хозяин живодерни, Фадуаз, скупал старых кляч по всему Парижу, а потом продавал их мясо по дешевке мясникам и рестораторам, которые превращали его в говядину, баранину, телятину или дичь, в зависимости от запросов покупателя. Фадуазу недавно вырезали опухоль из горла, потому он говорил шепотом. Ранеля он знал два года, продавал ему мясо раз шесть. Ранель всегда платил вперед и всегда приезжал точно к назначенному часу. Всегда приходил один. Для мяса одалживал телегу и всегда возвращал ее в тот же день. Фадуазу было приятно вести с ним дела. В семь часов утра центральный рынок Парижа был полон народа. В павильонах, под крышами из стекла и железа, приехавшие ночью из деревень торговцы суетились, отмеряли веревками отведенные им для торговли места, ставили прилавки, раскладывали и развешивали овощи, сыры и мясо. В Ангулеме, где жил Мэрф, рынок открывался в час дня. На центральном рынке Парижа уже в семь утра покупатели задевали друг друга локтями. Служанки из богатых домов собирали в корзины свежие овощи. Одинокие швеи и жены рабочих покупали молоко и хлеб. В пропахшем морковью и сельдереем павильоне с овощами Орби окликнул женщину с высокой, украшенной жемчугом прической. Несмотря на поцелуй, которым женщина приветствовала Орби, она ни разу не улыбнулась. — С чего это ты поднялась в такую рань, Лера? Вчера выдался неудачный вечер? — хохотнул Орби. Лицо женщины покрывал толстый слой пудры, губы ярко алели красным, как и цветок в декольте бархатного пальто. — У меня бессонница, милый. — Лера поправила пучок редиски, а потом воротник Орби. — А вчерашний вечер был, пожалуй, самым удачным за последний месяц. — Она одна из шлюх, которой Карбоне снимает квартиру на Елисейских полях, — объяснил Мэрфу Орби, когда Лера исчезла в толпе. — В этой квартире ее навещают адвокаты, чиновники и члены правительства, в силу своих постов не позволяющие себе заходить в бордели Пигаля. Между овощным и мясным павильонами в закутке стояли печи, в них сжигали уголь, чтобы получить газ для газовых рожков. Железные махины печей походили на три спаянные вместе узкие бочки разной высоты. Поставщика Ранеля Монтенье Орби и Мэрф нашли по надписи на фургоне «Монтенье и сыновья». Мужчина в длинном фартуке как раз выводил из фургона по деревянным мосткам двух коров. Заглянув внутрь фургона, Мэрф увидел пропитавшиеся кровью доски и понял, что забивали коров прямо здесь, на рынке, в этом же фургоне. Старший сын Монтенье сегодня работал с братом. Отец, старый боров, заболел. А брат, теленок бестолковый, только что отлучился в уборные. Разговаривая, Монтенье размахивал руками, будто жесты помогали ему подбирать слова. Благодаря белозубой улыбке и обветренным румяным щекам, он выглядел образцовым деревенским крепышом из тех, что четырнадцать часов в сутки проводят на свежем воздухе, с детства выпивают в день по литру молока и всю жизнь отличаются отменным здоровьем. Мэрф делал всё, чтобы его сын тоже вырос таким здоровым и крепким. Ранеля Монтенье вспомнил с улыбкой. — Ловкий боров. — Почему ловкий? — спросил Мэрф, глядя, как розовощекая молочница ворочает тяжелые бидоны. — Хорошо скот забивал. Однажды мой братец, теленок Пьер, не попал корове по артерии. — Старший сын Монтенье кивнул на уборные, где скрывался брат. — Ранель увидел, что Пьер промахнулся и перепуганная корова вот-вот из телеги выбежит, в два шага оказался рядом и вскрыл ей артерию. Сказал, что его отец забойщиком был. — Не сказал где? Около прилавка с птицей женщина и мальчик лет тринадцати, похожие как две копии, скручивали шеи курицам и ощипывали перья. — В Эльзасе. — Монтенье поковырял в ухе. — Еще до войны. Потом пришли немцы, убили всех родных Ранеля и сожгли их скотобойню. Так что лет с двенадцати этот живучий боров перебивался воровством и работами на фермах. Мэрф вырос на юге Франции, об оккупации немцами Эльзаса и Лотарингии он узнал, уже когда вырос. Во время войны ему было семь лет. Он запомнил военный год как один из самых спокойных годов своего детства. Стремясь избежать обязательного для всех призыва, папаша Мэрфа сломал себе ногу. Со сломанной ногой он мог только орать на Мэрфа, но не мог дотянуться до него и ударить. — Ранель не говорил, когда в Париж перебрался? — Орби закурил. — Нет. — Как часто Ранель у вас покупал мясо? — Раз в неделю. Приезжал по вторникам, спозаранку, сначала заглядывал к старьевщику, потом к нам. — К старьевщику? — Старом борову Эке. Монтенье проводил Мэрфа и Орби до конца павильона с мясом и показал, как найти старьевщика. Его было видно издалека из-за яркой одежды. Зеленые плиссированные штаны, шелковая синяя рубашка, кроличий тулуп. Старьевщик Эке забрался в угол маленького павильона, где продавали всякую всячину: у стен стояли велосипеды «Mercier» и «Alcyon», на земле фотоаппараты «Кодак» лежали рядом с алебастровыми вазами и колесами от карет. Около прилавка с медной проволокой Мэрфу в карман засунул руку мальчишка. Мэрф поймал его за запястье и удерживал ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы заметить плешь на макушке и отсутствие передних зубов. Когда Мэрф отпустил карманника, мальчишка прибился к компании грязных подростков. У одного из них на шее виднелась татуировка в виде пунктирной линии. Мэрф видел такие у солдат в армии: так называемая «линия гильотины» — отметка, куда полагалось упасть лезвию. — Ссаные апаши, — кивнул на татуированного Орби. — Дети у них лазят по карманам. Взрослые по трое-четверо нападают на прохожих — пока один душит, остальные чистят карманы. Когда я приехал в Париж десять лет назад, этот ссаный сброд управлял всеми борделями в городе. У них было плохо с организацией, они постоянно устраивали побоища на ножах друг с другом и с полицией, потому корсиканская мафия за год выгнала их с Монмартра. Старьевщик, который вел дела с Ранелем, свой скарб разложил на земле и развесил по стене павильона, используя как крюки зазоры между железными опорами. Больше всего места занимали женские блузы и юбки. Нашлось одно меховое боа. На полу на одеяле лежали часы с кукушкой и серебряные столовые приборы. Старьевщик шепелявил и постоянно вытирал губы тыльной стороной ладони. — Да, Ранель иногда приносил мне вещи. Штаны, рубашки. Изредка что-то из верхней одежды. И обувь. Где берет, не говорил. Никто этого не говорит. Продавалось когда как. Летом хуже, зимой лучше. Мэрф присел и поднял серебряную ложку. — Ранель приносил только тряпки или были другие вещи? Часы? Цепочки? Перстни? — Нет. — Может, документы? — Нет-нет. Я подделками не занимаюсь. — Старьевщик запахнул тулуп. Мэрф схватил его за шиворот и дернул на себя, заставляя старьевщика встать на четвереньки на свой же товар. — А кто занимается? Кому мог Ранель метрики и паспорта сбывать? — Не знаю. Мэрф встряхнул его еще раз, перевернул на спину, прижал шею. Вокруг шуршали юбки, стучали каблуки, орали дети. Поднявшееся над павильоном солнце отбрасывало тени прохожих на распростертого на земле задыхающегося старика. — А ты подумай хорошо. — Юффи. — Старьевщик закашлял и заскулил. — И где нам его найти? — Я не знаю. Клянусь. Он приходит на рынок, когда хочет. Встречается здесь со своими клиентами. Иногда на недели пропадает. Иногда — на месяца. — Оставь, Мэрф. — Орби сжал его плечо. — Я найду этого Юффи по своим каналам. Мэрфу трудно было разжать пальцы. Всё его тело сковывало болезненное напряжение. Он давно не спал, толком не ел, много выпил, но напряжение нарастало с каждой минутой. Надеясь, что ходьба прочистит голову, покидая рынок, Мэрф захотел пройтись. Около рынка лавки с зарешеченными окнами торговали рогами, копытами, мясом и углем. Орби купил газету «Трибю насьональ» и выругался. На первой странице поместили фотографию разложенных на столе костей. Заголовок кричал о мяснике-людоеде. — Сколько раз Каррэ говорили, чтобы не пускал в участок журналистов. Эти ссаные клещи из любой кучи дерьма устраивают шумиху. Теперь это дерьмо месяц будут мусолить в газетах. Ты только погляди, эта ссанная устрица пишет: «Полиция нашла в лавке мясника-людоеда кости пятидесяти человек». К часу дня богатые горожане выехали на прогулку. К Булонскому лесу потянулись всадники на вороных и буланых пони, потекла река двухместных карет, восьмирессорных экипажей и плетеных колясок. — Пятьдесят или двадцать человек, но я вот о чем подумал. — Орби закурил. — Люди пропадали, но никто об этом ничего не слышал, не знал, никто их не искал. У пропавших должны были быть семьи. Если пропадает человек с доходом около двух тысяч франков в год и больше, его семья идет в полицию. Бедняки, мошенники, карманники и прочий сброд в полицию не обращаются, они приходят к нам и Карбоне за помощью. Они постоянно жалуются на кражи, изнасилования, не говоря уже об убийствах и исчезновениях. — Значит, у жертв мясника не было родных или они были приезжими, — закончил его мысль Мэрф. — Мы найдем его, Мэрф. Карбоне не потерпит беспредела на своей территории. Не пожалеет для поиска ссаного мясника ни денег, ни людей. Мы накрыли его ссаное логово и оставили его без заработка. Наверняка сейчас он отсиживается у приятелей или любовницы. Ставлю на любовницу, не думаю, что у такого урода было много приятелей. К трем они вернулись на Монмартр. — Мэрф, у тебя есть деньги? Есть, где переночевать? — спросил Орби. Мэрф мотнул головой, он не планировал задерживаться в Париже. — Не беда. Я найду тебе работу и ночлежку. Он отвел Мэрфа в полуподвальную забегаловку с политым селитрой земляным полом и заказал рыбный суп и два графина водки. За обедом трепался о машинах. В армии Орби был автомехаником, в Париже следил за автопробегами. Владела забегаловкой старуха Жюли с бородавкой на лбу. Она же держала меблированные комнаты этажом выше. Не волнуйся о деньгах, потом сочтемся, сказал Мэрфу Орби. Комната на втором этаже напоминала тоннель, прорубленный в скале, — длинная, узкая, темная, с единственным окном. Зато для друга Орби старуха Жюли нашла железную кровать, набитый опилками новый тюфяк, одеяло и чистое постельное белье.

***

Вечером в кафе у Питти они встретились с Уго. Двигая челюстями мелко и энергично, он расковыривал на тарелке крупного карпа. Не отрываясь от обеда, выложил на стол мятый лист бумаги. Углем на нем было нарисовано квадратное лицо с узкими глазами. — Борднав нарисовал по описаниям соседей. — Когда Уго заговорил, челюсть медленно съехала вправо. — Ранель лысый? У него нет бровей и голова квадратная? — прищурился Орби. — Соседи говорят, он всегда ходил в шляпе, — пожал плечами Уго. — А что у него с верхней губой? — Соседи говорят, Ранель то запускал усы, то сбривал. Две недели с усами, две без. — Борднав был пьян? Уго покрутил рукой, мол, не сильно. — Что еще соседи рассказали? — Ранель снял лавку двенадцать лет назад. — Челюсть Уго поползла вправо. — У Ранеля есть квартира? — Нет. Он ночевал в лавке. Еще соседи говорят, что никогда не видели его с женщиной. Зато он водил к себе мальчиков. — Челюсть Уго скользнула влево и переместилась вправо, будто он хотел выразить какую-то сложную эмоцию. — Похоже, наш мясник еще и говномес, — хмыкнул Орби. Точно так же Мэрф две недели назад обозвал Ви. А еще хуесосом. Назвал, прежде чем ударить, после того как застал его мнущим член похожего на жердь писца из канцелярии. Дверь кафе распахнулась, на пороге появился молодой человек и устремился к Орби. Тонкокостный и смуглый, он постоянно щелкал — то языком, то суставами. Орби представил его как Танги. — Ты видел сегодняшние газеты, Орби? — Голос у Танги был высоким и писклявым. — Везде кости на первых полосах. Из-за этой шумихи прокуратура Сены прислала к нам своих ищеек! Орби отодвинул его в сторону и прошел к стойке. — Дон Карбоне тебя ищет, Орби. Хочет с тобой поговорить, — не затыкался Танги. Орби кивнул Питти. — Налей моему другу Мэрфу за мой счет. — Орби пошарил по карманам, закурил и подвинул сигареты и зажигалку к Мэрфу. — Подожди меня здесь. Вернусь часа через два. Если нет, иди отсыпаться. Заказывай, что хочешь, сказал он на прощанье и вышел на улицу. Небо затянули тучи, начал накрапывать моросящий дождь. Мэрф выпил водки и просмотрел бумаги Ранеля. Питти завел граммофон. Вместо пиликанья скрипки сегодня из трубы доносился простуженный женский голос. Ресторан заполнили господа в галстуках, молодежь и шлюхи. Зазвенела посуда, раздался смех. Чем дольше Мэрф прислушивался к веселому гомону, тем больше отвращения испытывал ко всему вокруг. Водка утратила для него вкус, как обычно бывало, когда он выпивал слишком много. Потеря аппетита, вкуса и нюха. Он был пьян, но голова оставалась ясной. Мысли вернулись к вчерашнему вечеру. Торговая комната в лавке мясника, пять на пять шагов. Подсобка, два на пять. Разделочная со столом, мясорубкой и инструментами. Ведра, подвал. Мэрф то цеплялся за детали, заставлял себя вспомнить, что валялось по углам, где стоял письменный стол, то зависал и впадал в транс, поглощенный прочно врезавшейся в память картиной: подвешенное на крюке освежеванное человеческое туловище, разбросанное по полу мясо. Раз за разом из этого транса-воспоминания его выдергивал чужой смех или громкий голос, и каждый раз пробуждение было резким, болезненным. Сложным. Хотелось протереть глаза, лицо, потрясти головой. Реальность приобретала очертания неохотно и не сразу. Прогулявшись в уборную, Мэрф заметил, что у него кружится голова. Пожалуй, ему не стоит больше пить. Дожидаться здесь Орби без выпивки он не сможет. Он решил проветриться. О том, чтобы пойти в комнаты старухи Жюли и лечь спать, не было и речи. Дождь усилился, намочил Мэрфу голову, затек за воротник. Через полчаса прогулки вода начала хлюпать в сапогах. Не задумываясь, куда идет, Мэрф добрел до лавки мясника. Осмотрев высокое крыльцо, выбитые окна и снятую с петель дверь, решил, что достаточно протрезвел, чтобы сходить в рестораны, в которые мясник поставлял колбасы и сосиски. Мэрф всегда хорошо ориентировался на местности. Неважно, пустыня, бескрайние поля или городские лабиринты Александрии. Днем он рассмотрел холм, запомнил названия улиц, расположение высоких зданий и куполов церквей. Он приблизительно представлял, где находятся нужные ему рестораны. Первой в списке была забегаловка, похожая на владения мадам Жюли — земляной пол и солома вместо ковра у стойки. Посетители здесь заливали глотки дешевым вином. Женщина за стойкой, худая и грубая, оказалась племянницей хозяина. Она никогда не слышала о Ранеле, газет не читала и возмущалась, что ей приказали сегодня выкинуть пять килограммов прекрасных свежих сосисок. Второй ресторан был закрыт, но на его заднем дворе престарелая пара хозяев раздавала сосиски нищим. Выстроилась очередь из десяти человек, горбатых, кашляющих, молодых и старых. Пробираясь к прилавку, Мэрф отодвинул в сторону женщину с младенцем на руках. — Это сосиски Ранеля? — Мэрф завис над стариками. Оба с длинными носами, изогнутыми дугой обиды губами, прищуренными близорукими глазами. У обоих шерстяные шали на плечах. Дождь лупил по жестяному навесу и не позволил Мэрфу расслышать их бормотание. Он лишь считывал язык тела. Женщина замотала головой и подняла руки. Мужчина втянул голову в плечи. Оба оглядывались, будто искали поддержки. Мэрф перевернул прилавок. С улицы прибежала бездомная собака и схватила одну из сосисок. Мэрф ударил собаку ногой в бок. Она отлетела к стене, но сосиску не выпустила. Нищие подняли вой. Женщина с младенцем поцарапала Мэрфу лицо. — В этих сосисках человеческое мясо! — Он пытался перекричать нищих. Но его не слушали, тянули руки к сосискам. Волнение породило давку, нищие повалили стариков на землю. Мэрфа оттолкнули. Он хотел ударить всадившего ему локоть под ребра мужчину, но рядом уже протискивалась женщина с родимым пятном на лице, и Мэрф опустил кулак. Покинув тесный двор, он подставил лицо под холодные струи дождя. Упавшие в рот и нос капли не успокоили пересушенную глотку. Мэрфу даже показалось, что у него поднимается температура и начинается лихорадка. Следующий ресторан, с которым Ранель вел дела, занимал первый этаж широкого высокого здания. Витрина сияла светом множества газовых люстр, вывески приглашали поиграть в бильярд и карты. Внутри в глаза бросался белый жемчуг на шеях женщин, белые скатерти, белые тарелки и истекающие кровью куски мяса на них. Черные костюмы и платья, цветы в петлицах, на лифах, в вазах, на столах и в горшках по углам. Сосиски на кончиках вилок. Сосиски под блестящими ножами. Мэрф вовсе не протрезвел. Окружающий мир крутился вокруг него калейдоскопом. Он перехватил официанта с подносом, полным мясных закусок. — Откуда это? Откуда эта колбаса? Официант попытался вырваться и перевернул поднос. Мэрф прошел к барной стойке. Бармен, низенький мужчина с маленьким, как кулак, лицом, привстал на носочки и смотрел за спину Мэрфа, ожидая помощи охраны. — Где мясо, которое вы купили у Ранеля? — Мэрф вытащил квитанцию. — Тут сказано, что три дня назад вы купили у Ранеля десять килограммов стейков, пятнадцать килограммов сосисок и двадцать пять килограммов копченой колбасы. Где это все? Покажите, где вы хранили мясо Ранеля и куда его выбросили. Покажите ваши ведомости, хочу увидеть, что мясо Ранеля списали! Он кричал, но сам себя не слышал. В голове горели воспоминания. Две недели назад Мэрф ударил Ви и сбил его с ног. Четыре дня назад он получил от Ви открытку с видом чертовой Эйфелевой башни и адресом проклятой мясной лавки Ранеля. Три дня назад Ранель продал в ресторан сосиски, колбасы и стейки. Три дня, четыре дня… — воображение Мэрфа разгоняло карусель. И каждый поворот колеса резал на части его душу. Двое громил в костюмах схватили Мэрфа за плечи, одному он дал в челюсть, второго приложил лбом о барную стойку. Обогнув ее, он устремился на кухню. В заполненном паром, дымом и запахами помещении Мэрф моментально вспотел. Повара заметались между печками, полками и бочками. Мэрф поймал за шиворот толстяка и повторил свои вопросы. Три дня назад. Десять килограммов стейков. Двадцать пять — колбас. Толстяк открывал и закрывал рот. Краснел и закатывал глаза. В кухню ввалились охранники, которых Мэрф оставил около стойки. Один скалился. У другого шла носом кровь. Они начали обходить Мэрфа по кругу. Тому, который скалился, он швырнул под ноги несговорчивого толстяка. Перепрыгнув через плиту, Мэрф обжег руку о раскаленный чугун, но не почувствовал боли. Его целью был мужчина в фартуке, всё еще державший нож над свиной лопаткой и таращившийся маленькими птичьими глазками на происходящее. Мэрф в два шага преодолел разделявшее их расстояние и выбил из его рук нож. — Хочу видеть, где вы храните мясо Ранеля! — прокричал ему в лицо Мэрф. Охранник с разбитым носом перевернул мусорное ведро, протиснулся между разделочным столом и плитой и вышел на прямую. Мэрф схватил с плиты сковороду и плеснул ему в лицо жареным мясом и кипящей подливой. Охранник замычал как корова, одной рукой схватился за щеку, второй — достал из кармана раскладной нож. Мэрф прыгнул вперед, ударил сковородой по запястью. Нож задребезжал по кафельному полу. Мэрф размахнулся, на выдохе врезал сковородой охраннику в левый висок, смял ухо и скулу, вырубил его и снова повернулся к мужику с птичьими глазками. Тот смотрел на сковороду в руках Мэрфа и кивал, указывая на люк в полу. Мэрф пропустил момент, когда второй охранник перестал скалиться и начал бросаться ножами. Один нож оцарапал Мэрфу шею. Другой застрял в толстой и грубой ткани его кителя. Похожие кители носили железнодорожники и плавающие через холодную Атлантику моряки. Мэрф спрятал пальцы в рукав и поднял руку, закрывая лицо. В Алжире он видел метателей ножей, которые с двадцати шагов раскалывали арбуз или кокос. Парижский зубоскал был по сравнению с ними неумехой. Если не умеешь замахиваться, целиться и бросать, зачем хвататься за ножи? Закрывая лицо рукавом, Мэрф попер на охранника. Следующий нож оцарапал бедро. Неужели у неумехи получилось замахнуться? Но Мэрф был уже близко, ударил левой снизу в челюсть и толкнул на плиту. А когда зубоскал закричал, скинул его на пол и пнул ногой. В живот, в висок, чтобы вырубить, чтобы не мешал осмотреть погреб. Мужик с птичьими глазками проводил Мэрфа к погребу и застрял у лестницы, дрожа мелкой дрожью. Обогнув его, Мэрф спустился в подпол. Ряды полок, бочки с вином, завернутое в бумагу мясо. — Где товар Ранеля? — Я не… не… — Маленькие глазки стучал зубами. — Не знаю. Мы не сортируем по поставщикам, мы складываем сосиски с сосисками, отбивные к отбивным… Глядя на содержимое полок, Мэрф уже и сам всё понял. Он стоял на третьей ступени погреба, голова и плечи возвышались над полом кухни, когда двери хлопнули. Пуля просвистела под потолком. Маленькие Глазки скорчился около плиты. Кто-то завизжал. — Подними руки! Мы не хотим тебя пристрелить! Правда, что ли? Мэрф выбрался из погреба, на четвереньках заполз под разделочный стол. Под руками снова были пятна слизи, желчи и крови. Живот подвело, будто его сейчас вывернет. Три дня, четыре дня, две недели назад — мысли стучали как колеса поезда по рельсам, будто стремились вернуть его в прошлое. В трех шагах от Мэрфа к стене жалась женщина. Косынка на голове, прижатые к ушам руки. По тому, как она подняла голову, Мэрф понял, что рядом с ней стоит человек с пистолетом. По тому, как она сглотнула и покосилась на Мэрфа, он догадался, что она вот-вот выдаст его укрытие, и метнулся вперед. Закричав, женщина попятилась и врезалась в человека с пистолетом, сбивая ему прицел. Мэрф толкнул его плечом в живот, опрокинул на пол и уселся ему на грудь. Потянулся к его правой руке, чтобы забрать пистолет. Вот только пистолет куда-то пропал. Потерялся при падении, отлетел в сторону, закатился под плиту или стол. Мэрф повернулся и увидел перед лицом сковороду. Попробовал уклониться, но темнота настигла его и вгрызлась в висок.

***

— Мэрф. — Орби хлопнул его по щеке. Совсем как в похмельное утро во время армейской увольнительной в Алжире. Чувствовал Мэрф себя точно так же: голова болела, тело затекло, в рот будто нассал взвод. Он лежал на зеленом ковре. Рассмотреть комнату и определить ее размеры мешал льющийся с потолка яркий свет. Или у Мэрфа слезились глаза? Он кое-как сел со связанными за спиной руками. Орби успел переодеться в полосатый костюм с желтой розой в петлице. Он щелкнул перед носом Мэрфа пальцами, и Мэрф заметил у него янтарные запонки и янтарную булавку на галстуке. Похоже, желтый у Орби теперь любимый цвет. Это насмешило Мэрфа, и он оскалился. — Я же тебе говорил, жди у Питти, рестораны обойдем вместе. — Орби покачал головой. — Обязательно было там всё разносить? Полегчало тебе после этого? Мэрф моргнул, и из пятна света выступили два стола, обтянутые зеленым сукном. На высоких стульях около столов сидели люди. Лицо толстяка с сигарой показалось Мэрфу знакомым. Ему потребовалось время, чтобы понять, где он его видел. В лавке мясника вчера вечером. Комиссар Каррэ стряхнул пепел с сигары и уставился на Мэрфа. — Я рад, если тебе удалось выпустить пар. — Орби выпрямился и отошел, засунув руки в карманы. Рядом с комиссаром Каррэ сидел дон Карбоне. Он совсем не изменился за одиннадцать лет с тех пор, как Мэрф видел его последний раз в Алжире. Вернее, не изменились его худоба и широкое, гладко выбритое лицо. А вот одевался он теперь богаче. — Орби говорит, мы встречались в Алжире, Мэрф? Ты меня помнишь, Мэрф? Потому что я тебя ни хера не помню! Танги и сидевший с ним рядом лопоухий рассмеялись, будто давно не слышали шутки лучше. — Орби рассказывал тебе о том, как однажды спас мне жизнь? После того случая я Орби всегда верю. Верю, что, если я что-то забыл или в чем-то ошибся, он мне напомнит. Он говорит, ты покупал в Алжире у меня коньяк, никогда не мелочился, брал сразу две бутылки. Славные были времена, верно? Мир казался таким большим и ярким. На каждом повороте тебя поджидали тысячи возможностей, и все они кричали: возьми нас и используй. — Карбоне улыбнулся, показав испорченные зубы. — Как ты использовал свои возможности, Мэрф? Комиссар Каррэ поерзал на стуле и развернулся всем своим тучным телом к Мэрфу. Танги шмыгнул носом. — Орби говорит, что у тебя дом в Ангулеме. Говорит, что твоя жена умерла год назад, а в Париж ты приехал искать сбежавшего из дома сына. Верно? — Да. — Мэрф сжал зубы. — Орби показал мне открытку, которую тебе прислал сын. Наверное, если бы ты не вломился в лавку мясника, мы бы еще долго не знали, что он пускает людей на мясо. Я даже хотел тебя поблагодарить за то, что ты вытащил наружу эту дрянь. Но потом ты, сука, устроил балаган в моем ресторане, разгромил кухню и поколотил моих людей. Я понимаю, ты расстроен. Каждый бы расстроился, если бы его сына упаковали в сосиски. Несмотря на связанные за спиной руки, Мэрф сумел встать. Лопоухий тут же ударом в челюсть отправил его на пол. Танги поставил ногу Мэрфу на грудь и перенес на нее вес тела. Худой, но достаточно тяжелый, чтобы Мэрф почувствовал, как у него трещат ребра. — Но какого хера я должен терпеть убытки из-за твоих расстроенных нервов и дрянных развлечений мясника? Жадный итальяшка, ты знал, что торгуешь человечиной, и продолжал ею кормить клиентов, подумал Мэрф. Танги всё еще стоял на нем. К тяжести на груди Мэрф быстро привык, но боль в вывернутых за спиной руках усиливалась с каждым вдохом. — Ты мне теперь деньги должен, Мэрф. Придется отрабатывать. Тебе нужно учиться думать головой, Мэрф, и держать себя в руках. Ничто не помогает людям держать себя в руках так, как постоянное напоминание. Напоминание, которое всегда с тобой. Танги широко улыбнулся, раскинул руки в стороны и приподнял ногу — изображая канатоходца на груди Мэрфа. — Сними с него сапоги, Орби. Танги шатнулся, потерял равновесие и соскочил на пол. Мэрф использовал его промах, чтобы перевернуться на бок. В следующую минуту Лопоухий ударил его ногой в живот, а Орби уселся на его коленях. Сосредоточенный, с поджатыми губами, он стянул с Мэрфа сапог и посмотрел на Карбоне, ожидая приказа. — Сука. — Мэрф попытался скинуть Орби. Получил в живот от Лопоухого и Танги, но не добился того, чтобы Орби на него посмотрел. — Ты разве не слышал, что я сказал, Мэрф? Учись держать себя в руках! — назидательно продекламировал Карбоне. — Начинай учиться прямо сейчас. Иначе все будет только хуже. Орби достал из кармана что-то блестящее и металлическое. Вцепился в стопу Мэрфа и прижал ее к полу. Мэрф не видел, что он делает, но почувствовал, как на мизинец на правой ноге надели холодное жесткое кольцо. — Посадите его, — приказал Карбоне. Лопоухий схватил Мэрфа за плечо. Танги за волосы. Не отпустил, даже когда он сел. Дергал слабо то влево, то вправо, будто не мог разжать пальцы. Орби подвинулся, и Мэрф увидел нацеленный на его мизинец крупный нож для сигар с ручкой, как у плоскогубцев. Резать предстояло не табачные листья. — Теперь слушай внимательно, Мэрф. Ты испоганил мою кухню, подпортил рыла моих людей, вздул меня на деньги и сейчас тратишь мое время. Тебе придется всё отработать. Начнешь уже завтра. Но сегодня ты должен убедить меня, что тебе стоит доверять. Что от тебя больше не будет проблем. Доказать, что ты готов учиться держать себя в руках и думать головой, прежде чем что-то делать. Я же не могу выпустить бродить по Монмартру дикого зверя, убеди меня, что ты человек и с тобой можно договориться. Мэрф дернулся, ему почти удалось скинуть Орби со своих ног. — Так не пойдет, Мэрф! — прикрикнул Карбоне. Орби удобнее устроился у него на коленях и надавил на нож. Нож, отрезающий со щелчком кончики сигар, вокруг пальца не щелкнул, легко рассек кожу и мясо и застрял на кости. Орби пришлось приподнять плечо и надавить еще раз, чтобы добиться результата. Мизинец Мэрфа упал на ковер. Боль была резкой, но быстро пошла на убыль, будто ее приглушила дикость ситуации — Танги, дергающий Мэрфа за волосы, Орби, снова пялящий ему на палец кольцо ножа. Кровь из обрубка помешала ему это провернуть, и Орби взялся за другую ногу и другой мизинец. — Мэрф. — Карбоне присел, рассматривая лужу крови. — Сейчас Орби повторит фокус, а ты ему позволишь. Не будешь больше сопротивляться и дергаться. Покажешь, что готов договариваться и сотрудничать. Если нет, если не подчинишься, не проявишь жеста доброй воли, мы будем продолжать, отрежем тебе все пальцы на ногах, фаланга за фалангой, а потом перейдем к рукам. Танги гоготнул и дернул голову Мэрфа назад. — Танги хотел сказать, что пальцы на ногах никто не видит. В их потере нет ничего страшного и позорного. Но отсутствие пальцев на руках — это клеймо. Люди посмотрят на твои руки без пальцев и поймут, что ты задолжал мне столько, что не сможешь расплатиться за всю жизнь. А раз так, никто не захочет вести с тобой дела. Ведь раз ты мне должен, мне принадлежит часть нажитого тобой, независимо от того, где, с кем и как ты это нажил. Брать в дело тебя — значит, автоматом брать в дело и меня. Я всегда смогу откусить часть твоих доходов, а то и вовсе присвоить себе всё. — Карбоне поднялся. — Ну что, Мэрф? Понял правила? Сопротивляться, быковать, показывать характер не в твоих интересах. Если ты, конечно, не любишь, чтобы тебя кромсали на куски. Мы отпустим тебя, только если ты перестанешь сопротивляться. Кивни, если понял. Танги сжал руку в волосах Мэрфа и наклонил его голову, заставляя кивнуть. — Тогда продолжаем. Нож щелкнул, и Мэрф зарычал. Орби укоротил ему второй мизинец, но боль скрутила всю стопу. В зале появился официант с подносом. Комиссар Каррэ взял бокал с коктейлем. Карбоне сполоснул горло глотком коньяка. Он, как баба, пил коньяк с сахаром. Никто никуда не спешил. Никто не собирался никого жалеть. Если Мэрф не хочет потерять все пальцы, ему придется подчиниться. Орби снова приладил к его ноге нож, на этот раз на палец около мизинца. Херово будет, когда он перейдет к большим пальцам. Что-то подсказывало Мэрфу, что он сможет бегать без мизинцев, но начнет хромать, если ему обкорнают большие и средние пальцы. Впервые с начала экзекуции Орби повернул лицо к Мэрфу. Больше, чем когда-либо, он походил сейчас на ящерицу. Игуану с раздутыми щеками и выпученными глазами, выглядывающую из-под камня. — Пусть отпустят, — тихо сказал Мэрф. — Танги, убери от него руки! — заорал Орби. До дерганного подвижного Танги доходило медленно, он оттянул голову Мэрфа в сторону и только потом отпустил. Орби сполз с ног Мэрфа, больше не удерживая его колени, сел перед ним на пол. Не разрывая с ним зрительного контакта, Орби слабо кивнул, будто спрашивал разрешения без слов. Мэрф глубоко вздохнул и кивнул в ответ. Боль пронзила стопу и отозвалась судорогой в голени, но Мэрф не дернулся. Звон в ушах не позволил ему расслышать, что сказал Карбоне. — Продезинфицируй. — Комиссар Каррэ протянул Орби бутылку. Орби вылил водку на правую ногу Мэрфа, потом на левую. Вытащив из кармана платок, он обмотал им ногу Мэрфа, как портянкой. — Ты продул, Танги. — Похихикивая и толкаясь, Лопоухий и Танги развязали Мэрфу руки. — Зря ты поставил на то, что он не сдастся, пока ему не отчикают пять пальцев. Мэрф встал на ноги. Мизинцы словно драла бешеная собака. В груди и животе мерзко тянуло, будто после плясок Танги внутренности сместились и сплющились и теперь никак не хотели возвращаться на место. — Добро пожаловать в семью, Мэрф. Надеюсь, Орби прав и я не пожалею, что взял тебя в дело, а не отрезал тебе голову. — Карбоне протянул ему руку, и Мэрф пожал ее. — Пройдет время, и ты поймешь, что любые отношения лучше всего начинать с разговора по душам, и скажешь мне спасибо. Такую честность Мэрф уже проходил в армии. Под честностью Карбоне подразумевал силу убеждения. В армии тоже всё крутилось вокруг этого. Любой наделенный властью ублюдок мог убедить новобранца в чем угодно. Сегодня итальянскому жлобу удалось убедить Мэрфа, что лишиться пальцев для него намного страшнее, чем позволить людям жрать в ресторане человеческое мясо. Орби увлек Мэрфа к столу и подсунул ему коньяк. А когда он выпил две рюмки, снял с себя туфлю. Носки он носил тоже желтые, под цвет галстука, янтарных запонок и булавок. Стопы его напоминали рыбьи плавники. Мэрф догадался о причине этой деформации прежде, чем увидел отрезанные пальцы. Все пять, под корень. — Буянил дольше меня? — Коньяк приглушил боль и превратил ее в тепло, дергающее, надоедливое и одновременно расслабляющее. Последний раз Мэрф чувствовал себя так в Алжире, после горного перехода, — лень думать, лень вспоминать. — Нет, я присвоил себе пять тысяч франков. Пять тысяч франков, ровно столько Мэрф сумел накопить за пять лет службы в армии. Вернувшись во Францию, он купил на эти деньги дом и корову. Он всегда хотел, чтобы у его семьи был дом, а у Ви — молоко на завтрак.