Гран-Гиньоль

При дневном свете вывески на Пигале выглядели потертыми и облезлыми, ночью они сияли, мигали, вертелись разноцветной подсветкой. Когда Мэрф покинул улицу Шапталь, начался дождь. Синие и красные лампы отражались в лужах, мокрых окнах и ставшей глянцевой под потоками воды шерсти лошадей. Время перевалило за полночь, в кабаре и театрах закончились программы, одни закрывались, другие чистили зал перед вторым шоу. На балконах казино Карбоне ветер трепал мокрые флаги. Перед входом в ресторан дергал локтем лысый скрипач. Его скрипку едва было слышно из-за смеха большой компании, переходящей улицу. — Орби тебя искал. — На плечи Мэрфу навалился Танги. Он выглядел как матрос, которого застал на палубе шторм: его нещадно шатало, одежда промокла, дождевая вода ручьями стекала с полей его шляпы. Две девицы, цеплявшиеся за него, походили на потерпевших кораблекрушение. Одна придерживала руками разорванный лиф платья, юбка второй была густо измазана грязью, будто морской прибой протащил ее по перепачканному мазутом берегу. Едва Танги открывал рот — неважно, обращался он к Мэрфу или к ним, — обе девицы заливисто смеялись, повизгивая, как маленькие девочки. Вместе с Танги и девицами Мэрф ввалился в дверь-вертушку ресторана Карбоне. Орби был здесь еще два часа назад, он не должен был свалить, он где-то здесь, может, поднялся к шлюхам, мы сейчас его найдем, тараторил Танги, отряхивая свое мокрое пальто. Вытащил сироп от кашля, пригубил; придерживая за подбородок одну из девиц, капнул «Героин» ей в рот. Столы в зале ресторана сегодня стояли иначе, чем в день, когда Мэрф разгромил кухню. Их сдвинули к стенам, освободив площадку в центре для музыкантов и танцующих. Судя по инструментам — гармошки, гитары и флейты — музыканты были цыганами или родом из деревни. На сельской ярмарке в Ангулеме, на которую Мэрф в течение десяти лет ездил каждое воскресенье с Ви, играл такой же оркестр. Даже репертуар не сильно отличался. — Роза, горничная Карбоне, собирается замуж. Приехала вся ее родня из Нантера. — Танги положил подбородок на плечо Мэрфа и закричал ему на ухо: — А вот и невеста. Роза, ты сегодня выглядишь как продажная девка, я бы отдал все свои деньги за час с тобой! Он еще висел на Мэрфе, но уже протягивал руки к крупной дородной женщине в кричаще-красной парче. По лишенному морщин круглому лицу невозможно было определить возраст Розы. Она говорила с певучими интонациями, была пьяна и стремилась обнять всех вошедших и вытряхнуть их из мокрых пальто. Через распахнутую застекленную двухстворчатую дверь из ресторана можно было попасть в коридоры, соединяющие залы казино и ведущие к лифтам и лестницам в бордель. Когда флейтисты взяли паузу, чтобы опрокинуть в себя по бокалу вина, Мэрф заметил за дверью Уго и пошел за ним. В ресторане освещение было ярким, в коридорах — приглушенным. Залы казино отличались друг от друга размерами и убранством. Бордовые ромбы на полу и на обоях рябили вокруг бильярдных столов. Синий ворс лежал на полу в зале, где за картами сидели женщины в черном. Они были бы похожи на вдов, если бы не яркая косметика, вычурные прически и глубокие декольте. Коричневый плюш на полу и стенах — в зале с рулеткой и стальными машинами. Боковушки игровых автоматов отливали медью, фасад пузырился стеклом, за которым крутились бумажные ленты. Орби сидел у барной стойки из розового мрамора и разговаривал с мужчиной, по щекам которого бежало больше прожилок, чем по мрамору. Завидев Мэрфа, Орби поднялся ему навстречу, сжал его плечо. Официант снял с Мэрфа мокрый, провонявший порохом после пальбы в Гран-Гиньоле китель. Ненадолго Орби завис, критически осматривая его серую мятую рубашку. Когда бармен поставил перед Мэрфом стакан и бутылку коньяка, мраморный собеседник Орби испарился. — Где ты пропадал весь вечер? — Орби наполнил рюмку Мэрфа и подсунул ему портсигар. — Ходил в Гран-Гиньоль. — Ну и как тебе ссаные извращенцы? — Орби усмехнулся, но глаза его не улыбались. — Слышал стоны на балконах? Приезжающие в Париж англичане, немцы и итальянцы ходят в этот ссаный притон ужасов потрахаться. В зал вошла Роза. За ее локоть держался худой очкарик, молодой и прыщавый. Растолкав людей у игровых автоматов, Роза велела очкарику принести стул. — Жених Розы. Дон Карбоне обещал взять его после свадьбы бухгалтером в ресторан. — Орби кивнул очкарику. Роза резко дернула ручку автомата, её пышная грудь заколыхалась, из глотки вырвался глубокий, низкий смех. — На улице льет опять? — Орби выпил свой коньяк и замер. Не моргал и часто облизывал губы. Ни дать ни взять настороженная ящерица. — Мы нашли Юффи, скупавшего у ссаного мясника документы. Мне очень жаль, Мэрф. — Всё так же не моргая, Орби извлек из внутреннего кармана сложенную вдвое метрику о рождении. Виктор Мэрф. Через полтора месяца Ви исполнилось бы семнадцать. Каролина рассказывала, что Ви родился на рассвете. Всю ночь шел дождь, а когда Ви завопил, дождь перестал. Мэрф читал её письмо в Алжире и думал о дожде. Осмыслить новость о том, что он стал отцом, никак не получалось. Он был благодарен Орби, что тот молчит. Не пытается внушить ему ложную надежду, не мямлит, что произошло недоразумение и документы Ви оказались у мясника случайно, по ошибке, и это вовсе не значит, что он мертв. Он умер? Мэрф долго не мог поверить в беременность Каролины, не мог поверить в рождение сына, но в его смерть поверил сразу и бесповоротно. Словно он уже знал о ней. Носил это знание глубоко внутри с момента, как увидел лавку мясника. Насколько мучительной была смерть? Успел ли он испугаться? Думать об этом Мэрфу предстояло всю жизнь. — Де Нова, — сказал Мэрф. — Год и три месяца назад на сцене своего театра он разрезал человека и пропустил его через мясорубку. — Что? — Орби уставился на него выпученными глазами ящерицы. — Я ходил в «Гран-Гиньоль», чтобы допросить его, но он не захотел со мной разговаривать. — Ссаная блядь. — Орби вскочил со стула и распахнул дверь, скрытую оборками шоколадных штор. За дверью под хрустальной люстрой играли в карты люди без пиджаков, в белоснежных рубашках. — Уго, есть дело. Похоже, Дели что-то знает про мясника и убийства, — сказал Орби. — Дели? — Уго отложил карты и поднялся, закрывая от Мэрфа стол и игроков. — Тащи его сюда, а я переговорю с Карбоне. Слушая Орби, Уго натягивал пиджак и двигал челюстью. Когда Уго подошел к Мэрфу и пожал ему руку, его нижняя челюсть выдвинулась вперед. Возможно, так он выражал скорбь. — Никуда не уходи. — Орби хлопнул Мэрфа по груди и склонился к его лицу, будто боялся, что Мэрф его не расслышит. В этом не было необходимости: барная стойка находилась шагах в тридцати от щелкающих игральных автоматов. Чтобы услышать друг друга, не нужно было повышать голос или говорить на ухо. Тем не менее, Орби исполнял нечто вроде доверительного разговора врача с больным. — Мэрф, не уходи. Дождись меня. Я переговорю с Карбоне. Еще сегодня мы допросим Дели. И он расскажет всё, что знает. Мы найдем этого ссаного мясника. И клянусь тебе, умирать он будет очень долго. Мэрф и не собирался никуда уходить. Двигаться было трудно. Когда Орби выскочил в коридор, он не прикоснулся ни к сигаретам, ни к рюмке. Не обернулся, когда Роза начала голосить о выигрыше. Судя по грохоту, она перевернула стул. Мэрф смотрел в одну точку. И постепенно бутылки в шкафу и бармен за стойкой стали похожи на уличные огни. Надоедливо, раздражающе яркие, не заслуживающие внимания, они вот-вот уплывут из вида, и Мэрф забудет о них. Как забыл обо всех своих мыслях и воспоминаниях. Миг назад его что-то терзало, а теперь внутри была пустота. Орби вернулся, сжал его плечо и уселся на стул рядом. Выпил и закурил. — И откуда ты только узнал об этом ссаном представлении? Сколько людей мы опросили, ни одна ссаная крыса не упомянула о ссаном театре ссаных ужасов. — Орби перегнулся через стойку и дернул бармена за рукав. — Дай-ка нам сигареты с гашишем. Когда Мэрф вошел в зал час назад, рубашка бармена была безупречно белой, теперь на ней появились мелкие пятна от вина. — Угощайся, Мэрф. — Орби вложил в его сложенные на столе ладони замусоленную сигарету со скрученным концом. — Не хочешь? Мэрф действительно ничего не хотел. Но постепенно равнодушие уходило. Запах гашиша напомнил Мэрфу об Алжире. Еще там он заметил, что после периодов подавленности и напряжения Орби обычно охватывает лихорадочная подвижность и нетерпение. Смерть Ви, которого Орби никогда не видел, ударила и по нему тоже, если он дергался, крутился и не мог перестать болтать. — Де Нова — хорошее имечко выдумала себе эта безумная блядь? Вот уж кого никогда не крестили и не записывали ни в один реестр. У него даже имени человеческого нет, Дели — это кличка, сокращенное от «дегелас» — «паршивец». Мамаша его так с рождения называла. Кстати, тут она его и родила, на третьем этаже, в борделе. — Орби поднял палец к потолку. — Когда мы десять лет назад приехали в Париж и отобрали этот бордель у ссаных апашей, живших тут шлюх мы получили, можно сказать, в наследство. Дели тогда лет десять было, вшивый, худой, вечно простуженный паршивец; точно сказать, когда он родился, не могла даже его мамаша-наркоманка. Зато она приучила его сосать хуи за еду раньше, чем у него постоянные зубы выросли. Не пососешь — не пожрешь. Когда бордель к корсиканцам перешел, она начала его опаивать опиумом и под клиентов подкладывать. Орби выдул белый густой дым в сторону игровых автоматов, где Роза в красной парче целовала своего юного жениха-очкарика. В коридоре послышались голоса, из которых выделялась возбужденная болтовня Танги. Первым в зал с игровыми автоматами вошел Уго. Правой рукой он придерживал за локоть Дели. Похожим образом мужчины провожают спутниц к столику в ресторане, по заполненному людьми перрону, через вагон поезда, по набережной. Только Уго через каждый шаг дергал Дели, буквально впечатывая его в себя. Посмотрев на Орби, а потом на Мэрфа, Дели попытался освободить локоть, Уго так резко притянул его к себе, что Дели споткнулся о его ноги и едва устоял. Видимо, по пути от улицы Шапталь они повторяли это много раз, потому что пальто и рубашка Дели съехали с плеча. — Что так долго, Уго? Ебал ты его, что ли? — усмехнулся, поднимаясь навстречу, Орби. — Кончайте пиздеть и отведите меня к Карбоне, — выплюнул Дели. Бледное лицо, запавшие щеки, волосы цвета молодых каштанов. Танги невпопад засмеялся. Из комнаты за шторой вынырнули трое картежников. Мужчина с пышными бакенбардами улыбнулся Дели. Дели отвернул лицо к игровым автоматам. Двое других картежников — один с торчащими из карманов пиджака и брюк цепочками карманных часов, второй с галстуком-бабочкой — наблюдали за происходящим, сложив руки на груди. Когда Уго потащил Дели к двери на противоположном конце зала, они с любопытством потянулись следом. Мэрф зашел в зеленую комнату за Орби и прикрыл за собой дверь. В прошлый визит в штаб Карбоне он запомнил два карточных стола по центру. Над каждым висела лампа под абажуром. Тряпичный колпак мешал свету рассеиваться. В искусственных сумерках около стен стояли дубовые столы. Скудное освещение позволяло рассмотреть бокалы и пепельницы на столах, но не лица сидящих за ними людей. Орби провел Мэрфа к одному из столов, за соседним огонек сигары взлетел вверх в приветствующем жесте. Орби кивнул сигаре в ответ. За стеной зашумела вода, будто кто-то воспользовался канализацией. Карбоне показался из прикрытой тканью двери. — Что за хуйня, Карбоне? — Дели больше не пытался вырваться из хватки Уго. — Какого хуя твои люди вламываются в мой театр? Какого хуя твоя шестерка приказывает мне, угрожает и лапает меня? Неделю назад ты получил свои деньги. Я ни хрена тебе не должен. Я всегда вовремя расплачиваюсь, так какого хуя ты не держишь свои обещания? — Заткнись, Дели. — А то что? Разнесешь мой театр, как грозился твой тупоголовый Уго? Нет, Карбоне, ты лучше объясни этому дебилу, что мой театр приносит тебе больше денег, чем все его тупые движения. Объясни ему, что я стою больше, чем десять таких, как он. Объясни ему, что на прошлой неделе ты платил ему зарплату из денег, которые я тебе принес! — Тебя заносит, Дели. — Карбоне приподнял бровь. — А мне плевать! Разве я тебя о многом прошу?! Я отдаю тебе две трети выручки с каждого спектакля. В плохие месяцы мои люди недоедают из-за тебя. Но я не жалуюсь. Я прошу взамен только одного — дай мне спокойно работать. Держи своих уродов на привязи, подальше от меня и моего театра! Ты, сука, дал мне слово, а после этого Уго вваливается в мой театр, грозит перестрелять там всех и пытается трахнуть меня у стены! И кто ты такой после того, как не можешь держать свое слово?! Карбоне посмотрел мимо Дели. Встретился взглядом с Уго и едва заметно кивнул. Уго перехватил локти Дели, завел свои лапищи между его спиной и руками. Вывернул плечи и заставил Дели прогнуться назад так сильно, что рубашка на его груди натянулась, пуговицы едва не выскакивали из петель. Со своего места Мэрф видел профили Карбоне, Уго и зажатого между ними Дели. Карбоне ударил Дели в живот, Уго не позволил ему согнуться. — Ты вконец обнаглел, Дели. Мы с тобой не партнеры. Ты моя вещь. Ты принадлежишь мне. И твой театр принадлежит мне. Ты должен быть мне благодарен за то, что я позволяю тебе оставлять часть денег, а не отбираю всё. — Ты обещал! Дал слово! — огрызнулся Дели. Карбоне схватил его за лицо и вдавил пальцы в скулы. — Я не даю обещаний шлюхам. — Сука, — буркнул Дели. Карбоне зажал его нос одной рукой, другой — накрыл рот. Дели дернулся, но не смог вырваться. Его лицо покраснело. По телу прошла судорога. Когда Карбоне отпустил, он громко втянул в себя воздух. — Ты моя вещь, Дели, захочу — сделаю из твоей шкуры коврик для ног. Но вместо этого я отдал тебе монастырь, чтобы ты мог в нем играть в театр, и запретил своим людям ебать тебя по углам. И ты смеешь меня в чем-то упрекать? Где твоя благодарность? Когда тебя последний раз кто-то хоть пальцем тронул? — На прошлое Рождество! — Ты был сам виноват. Ты разозлил меня. — Карбоне снова его ударил. В живот, потом в пах. — И сейчас злишь. Он сжал мошонку Дели, вынудил его кривиться и корчиться. — Злишь меня. Моих людей. Что же ты за неуживчивая блядь, Дели? Иногда я думаю, что дешевле было бы давно убить тебя и засыпать известью. Дели открыл было рот, чтобы огрызнуться, но Карбоне сдавил его яйца. Когда он отпустил, в глазах Дели стояли слезы. Карбоне хлопнул его по щеке, стер большим пальцем скатившуюся слезу и накрыл ладонью рот. — Дели, у меня сегодня был тяжелый день. И если ты не прекратишь выебываться и не ответишь на мои вопросы, я придушу тебя. — Карбоне ненадолго пережал его нос и рот, перекрывая дыхание. — Ты понял? Когда Карбоне отпустил, Дели кивнул. — Ты знал Ранеля? Уго выворачивал Дели плечи, не позволяя ему сдвинуться с места, но всё равно Дели сумел податься назад. Он выглядел удивленным, непонимающим, растерянным. — Я говорю о мяснике Ранеле, Дели. Ты ведь слышал, что в его лавке нашли человеческие останки? — Карбоне скривился от отвращения. — Весь город гудит об этом. Каждая газета печатает фотографии костей, найденных у него в подвале, и мясорубки, в которой Ранель делал фарш из людей. Дели отвернул лицо. У него будто не осталось сил смотреть Карбоне в глаза. Возможно, до него начало доходить, почему он здесь. Карбоне ударил его по щеке, не позволяя отводить взгляд. — Так ты знал Ранеля? — Нет. — Дели затряс головой, стараясь придать своим словам убедительности. — Ты же понимаешь, что я допрошу твоих людей? Ранель был мясником. Многие на Монмартре покупали у него котлеты и колбасы. И ты в том числе, подумал Мэрф, закуривая. — Если ты вел с ним дела, Дели, я узнаю. — Нет! Я никогда не покупал мясо на Монмартре. Для нас это слишком дорого. — Если ты не покупал у него мяса, ты мог познакомиться с ним иначе. Говорят, Ранель водил к себе мальчиков. Ты что-нибудь слышал об этом? — Нет. — Дели стиснул зубы так, что запрыгали желваки. — Может, ты с ним разок выпил, трахнулся, поболтал? — Нет! — Тогда объясни мне, почему в своем театре год и три месяца назад ты расчленил труп человека и пропустил мясо через мясорубку. — Это была всего лишь игра. Фантазия. Не больше! Карбоне зажал его нос и накрыл ладонью рот. Дели забился. Со своего места Мэрф видел, как правой рукой без мизинца Дели судорожно цепляется за штаны Уго. Шея у Дели напряглась и покраснела. Он пнул ногой Карбоне по голени. Карбоне ударил его коленом в пах и подошел вплотную. Удерживая его нос и рот, смотрел в его закатывающиеся глаза. Сначала у Дели подогнулись колени, потом дрожь прошла по животу, груди и шее. Он повис на руках Уго и уронил голову на грудь. — Танги, принеси воды, — приказал Карбоне. Он потянул Дели за волосы, поднял его голову и отвесил пощечину. Дели открыл глаза раньше, чем Танги вернулся с водой. — Я спрашиваю еще раз, Дели. Откуда у тебя фантазии про расчленение и пожирание человеческого мяса? И заодно, когда и где Ранель успел поделиться с тобой своими фантазиями. На бледном лице Дели отразился ужас. — Ранель здесь ни при чем! Клянусь, я никогда его не видел. Никогда не разговаривал с ним. То, что произошло на сцене, я выдумал, чтобы напугать зрителей. Я не первый это выдумал! Люди всегда рассказывали сказки о людоедах. Братья Гримм писали о съеденных детях. Эдгар Аллан По — о пожирании любовников. Я всего лишь хотел сыграть на страхах зрителей. Карбоне опять положил руку ему на лицо и перекрыл дыхание. Человек за соседним столом от Мэрфа затушил сигару и зажег новую. Дели покраснел, засучил ногами по полу, пара пуговиц отлетела с его рубашки, обнажая дрожащий бледный живот, по штанам потекла струя мочи. — Мерзкий паршивец, — выругался Карбоне, когда Дели обмяк. — Танги! Взяв у него стакан с водой, Карбоне поднял за волосы голову Дели и начал лить воду ему на лицо. Вода собиралась на закрытых веках, стекала по переносице, попадала в приоткрытый рот. Дели дернул кадыком, пытаясь сглотнуть, подавился, пришел в себя и закашлялся. Карбоне придвинулся, пристально всматриваясь ему в лицо. — Сказки о людоедах, говоришь? — Карбоне оскалился. — Я всё придумал, — прохрипел Дели. — Это представление от начала до конца выдумка. Я уже делал похожее сразу после открытия театра. Я хотел напугать, вызвать отвращение. Карбоне снова придушил его. А когда Дели потерял сознание, прикрикнул раздраженно на Уго: — Брось его. Уго отпустил Дели, и он рухнул вниз, гулко ударившись коленями и локтями о пол. Карбоне сел за карточный стол, выпил свой коньяк с сахаром и закурил. Он неотрывно смотрел на Дели и что-то обдумывал. Уго и любопытные картежники тоже налили себе выпить. Орби и Мэрф переглянулись. Когда они служили в Алжире по контракту, капрал из их части украл пулемет Гатлинга и перешел на сторону арабов. Они были одного с ним возраста, одного звания, обедали с ним за одним столом, иногда вместе ходили в увольнительные. Начальство заподозрило их в соучастии. На две недели их заперли в яме, изредка поили, морили голодом и каждый день допрашивали до тех пор, пока они не падали в обморок. Позже Мэрф признал такое обращение необходимой мерой. Если бы Мэрф и Орби оказались предателями, погибли бы люди. Начальство должно было защищать своих солдат и офицеров. Сейчас необходимо было найти убийцу-мясника. То, что происходило в зеленой комнате, мало походило на допрос. Запугивание, показательное и унизительное. Карбоне задавал не те вопросы. В его вопросах не было логики и системы, он больше стремился поставить Дели на место, чем получить от него информацию. Скорей всего, такой стиль общения сложился у них давно, и Карбоне просто действовал по привычной схеме, доставлявшей ему удовольствие. Теперь по приказу Карбоне бессознательного Дели никто не трогал, не бил по щекам, не поливал водой. Ему потребовалось около получаса, чтобы прийти в себя. Открыв глаза, он некоторое время не шевелился. Потом его скрутил кашель, и он приподнялся на четвереньки. Уго вломил ему носком ботинка в солнечное сплетение и перевернул на спину. Пока Дели морщился и сипел, пытаясь вдохнуть, над ним встал Карбоне. — С сегодняшнего дня будешь приносить мне деньги не раз в месяц, а после каждого представления. Не передавать с немым уродом, а приносить лично. С этого момента я хочу получать все деньги за билеты. Мне плевать, что ты и твои полоумные будете есть. Объясни им, что они голодают, потому что ты хамил дону Карбоне. Если ты будешь хорошо себя вести, я верну тебе твою третью часть. Дели закрыл глаза и сглотнул. — Это еще не всё. Если кто-то из моих людей придет к тебе в театр, ты ответишь на любые их вопросы. А теперь убирайся. Через два дня я жду тебя с деньгами. Дели медленно сел. Бледный, с посиневшими губами и налившимися кровью, как у расплющенного капканом кролика, глазами. Локти у него подрагивали. Мокрые от мочи штаны обтянули худые ноги. — Попросить Уго проводить тебя? — Карбоне всё еще нависал над ним. — Нет, — резко ответил Дели. Уго и Танги заржали. Глядя себе под ноги, Дели поднялся и направился к двери. Картежник с пышными бакенбардами, припершийся посмотреть на расправу, пошло причмокнул губами. Его приятель с набитыми часами карманами защелкал языком. — Сколько Дели приносит Карбоне? — спросил Мэрф, когда дверь за Дели закрылась. — Когда как. Около четырех-пяти тысяч в месяц. Столько же Мэрф заработал за пять лет в армии. Карбоне жадный итальянец. — Как Дели лишился пальца? — спросил Мэрф. — Порезал клиента. — Орби заказал еще выпить. — С ним всегда было много хлопот. Спустя год, как Карбоне прибрал себе этот бордель вместе с работающими в нем шлюхами, мамаша Дели, ссаная наркоманка, откинулась от передоза, и Дели, который считался до этого ее собственностью, достался Карбоне. Тогда и вылезло, что он не дружит с головой. Оказалось, что перед тем, как подкладывать его под клиента, его нужно опоить опиумом. Иначе он бился в судорогах, орал и бросался на стены. В результате следующие пару лет он тут либо под опиумом дремал, либо бился в истерике. Ну, и однажды, ему тогда вроде четырнадцать было, опиума в него влили недостаточно, или он попривык, короче, когда клиент на него забрался, Дели его ножом пихнул. Карбоне с удовольствием похоронил бы Дели живьем в тот же день. Но эта безумная блядь выпрыгнула в окно с третьего этажа. Видно, опиум его всё-таки пер, потому что при падении он сломал руку и плечо, но сумел подняться и побежать. Остановила его только карета на площади Клиши. Посмотреть на аварию сбежался народ, Дели отвезли в Отель-Дьё. Вероятно, в больнице он тоже в припадках бился, потому его заперли в Бисетр на два года. А через два года Дели вышел из Бисетра и вернулся сюда с безумной идеей театра ужасов. — И Карбоне его выслушал? — Отрезал ему палец, пустил по кругу, а потом выслушал. В итоге решил, что, если дело с театром выгорит, Дели принесет ему больше денег, чем если снова заставить его подставлять рот и задницу. — Орби пожал плечами. И не просчитался, подумал Мэрф. Да уж, Карбоне возможность нажиться не упустит. — Пойдем. — Орби хлопнул рукой по столу. — Поговорим с Рене. Рене — шлюха, которая играет в театре у Дели, объяснил Орби, когда они зашли в лифт и закрыли за собой медные решетки. Пол в кабине выложили мозаикой, на стенах криво развесили фотографии: Эйфелева башня, самолеты, машины, стайка велосипедистов и корабли. Кабина продвигалась вверх рывками и покачивалась между этажами как лодка в штиль. Из проплывавших за решеткой коридоров неслись музыка и смех. Покинув лифт, они вошли в оранжерею с пальмами. Воздух здесь был влажным и теплым. — Узнаешь? — Орби потянул за лист финиковое дерево. — Это я привез из Александрии. А это из Алжира. Эвкалипт, кокос, манго, лохматые стволы, кора, похожая на черепашьи панцири. — Я думал, тропические растения не приживаются в холодном климате, — заметил Мэрф. — Дочь комиссара Каррэ вышла замуж за биолога из Сорбонны. Карбоне устроил им свадьбу в своем ресторане. Там я познакомился с женихом и выяснил, что нас объединяет восхищение темнокожими шлюхами и тропическими растениями. Вот я и уболтал его превратить последний этаж борделя в райский сад. Крыша оранжереи напоминала крыши вокзала и центрального рынка — стеклянный купол поддерживали стальные балки. За исполосованным дождем стеклом по небу ползла огромная полная луна. Между кадками с пальмами лежали кусочки коры и комья земли. Аллеи сворачивались в спирали, создавая рощи, поляны и беседки вокруг столов и стульев из кованого железа. Публика в оранжерее была такой же разношерстной, как у Питти; избавленные от кучности дешевых закусочных люди расслаблялись в атмосфере мнимого уединения. Следуя за Орби, Мэрф видел кальян из турецкого фарфора, девчонку на коленях у мужчины, позволявшую ему шарить рукой у себя под юбкой. Еще несколько пар, обменивающихся откровенными ласками, наводили на мысль, что в оранжерее клиенты договариваются со шлюхами. — Орби! — От увитой лианами барной стойки к ним устремилась девица с белой, взбитой в пену гривой. На шее, запястьях и локтях у неё болтались атласные банты. Атласный бант удерживал спереди юбку, обнажая ноги в чулках. Обнимая и целуя Орби, девица рассматривала Мэрфа. — Прекрасная Рене, звезда театра «Гран-Гиньоль». Рене умирала на сцене больше шестидесяти раз, — представил ее Орби. Лишь когда они сели втроем за стол, Мэрф сообразил, что видел Рене сегодня на сцене. Она всадила горлышко разбитой бутылки в шею Дели, поцарапала плечи беременной шлюхи и умерла, получив кинжал под грудь. — Вы обязаны прийти в театр! — Рене тепло улыбнулась Мэрфу. — Вы многое потеряете, если не увидите всё своими глазами. — У нее были плавные движения и медленная речь. Ничего общего с бешенством и безумием, которые она выплескивала на сцене. — Мэрф уже побывал там, — ответил Орби. — Когда? — Блестя глазами, Рене наклонилась к Мэрфу, позволяя ему заглянуть в свое декольте. — Сегодня, да? Мне кажется, я видела вас в зале. Новые лица всегда привлекают внимание. Хотя в вашем случае я даже не знаю, что взволновало меня больше: незнакомое лицо или ваши широкие плечи. — Рене коснулась его руки. — Мои клиенты говорят, что, когда я волнуюсь, я играю особенно ярко и завораживающе. Как вы находите мою игру сегодня? Было заметно мое волнение? Она соблазняла его, играла на его рефлексах и инстинктах, предлагая нежные прикосновения, о которых Мэрф и не мечтал после смерти Каролины, и яркое удовольствие. Орби улыбнулся и одобрительно кивнул: соглашайся. Но Мэрф решил не увеличивать свой долг перед Орби и Карбоне. — Ты ведь многих зрителей знаешь в лицо, Рене? — спросил Орби. — Я часто приглашаю своих клиентов на представления. — Ты когда-нибудь видела в театре мясника Ранеля? — Мясника, у которого в лавке человеческие кости нашли? Ужас, правда? Нет, я его вообще никогда не встречала. — Сегодняшнее представление выглядело как сцена из жизни, — начал Мэрф. — Так и есть. У Дели невероятный талант воплощать в жизнь увиденное, услышанное, собственные сны и чужие кошмары. — Как Дели придумывает свои постановки? С кем советуется? Обсуждает? — Ни с кем. Дели очень замкнутый. Никуда не ходит, ни с кем не общается, сидит в театре со своими психами. Когда ему нужны актрисы, присылает записки мне, Нане — она сегодня играла беременную, или другим девчонкам. Работать с ним всегда удовольствие, он всегда сразу платит. И всегда чем-то удивляет. — Рене широко улыбнулась. — Нас интересует представление, которое он устроил год и три месяца назад, — сказал Орби. — Расчленил труп и пропустил мясо через мясорубку. — Совсем как мясник-людоед, ужас, правда? — Рене передернула гладкими обнаженными плечами. — Я не была в тот день в театре. В этом спектакле не было женских ролей. — Как думаешь, где Дели взял тело? — В Бисетре, конечно. Он ездит туда два раза в месяц. Кровь, которая льется на сцене, закупается на скотобойне. Внутренности животных тоже мало чем отличаются от человеческих. Но когда Дели хочет устроить особенно отвратительное мерзкое представление, он привозит тела из морга Бисетра. Или части тел. Как, например, пальцы для гадкого рождественского представления в прошлом году. — Подружился с санитарами, пока там сидел? — спросил Орби. — Я, право, не знаю. — Речь Рене стала еще медленнее. — Я нечасто бываю в театре. Пойми меня правильно, Орби. Мне нравится Дели. Нравится работать с ним. Это хорошо для бизнеса. Ни за что не догадаешься, сколько мне отвалил клиент, который видел меня на сцене. Но все эти ненормальные, которыми Дели окружил себя, которым он разрешает жить в театре, хотя от них нет никакой пользы, они… — Рене поежилась и скривилась. — От них несет болезнью, смертью и разложением. Мне не по себе рядом с ними. — Рене провела пальцами по оголенному плечу, будто стирая грязь. — Может, у него в Бисетре ебарь есть? Санитар? Или врач? — спросил Орби. — У Дели давно никого нет. — Рене резко встряхнула головой. Орби посмеялся над ее уверенностью. — Значит, год и три месяца назад Дели привез труп из Бисетра. А где он взял мясорубку? — Это вам лучше у одноглазой Жизель в театре спросить. Дели ей все хозяйственные дела поручает. У нее каждая ложка и тряпка в театре на учете. Орби заказал бутылку белого вина, но Рене не смогла рассказать больше ничего интересного. Напившись, она стала вспоминать старые представления. Смеялась, корчила гримасы, говорила разными голосами, с каждой рассказанной историей становилась всё больше похожа на деревенскую девочку-простушку, которая впервые прокатилась на поезде или корабле и теперь спешит поделиться с миром своим восторгом.