Гран-Гиньоль

На рассвете светло-серое небо клубилось завесой тумана. Глянешь на нее — кажется, она приближается: всё ниже опускается на крыши домов, глотает башни, съедает колокольни и шпили церквей. Около пятиэтажки Карбоне прикорнувший у стены нищий подергивался и поскуливал во сне, как собака. Путь Мэрфу перегородил угольщик с тележкой. В тележке чумазый ребенок играл брикетами угля размером с кирпичи. Мостовая блестела влагой, но лужи уже почти исчезли, многочисленные фиакры расплескали самые глубокие из них. Переговорив с Рене, Мэрф поддался на уговоры Орби остаться в оранжерее и перекусить лучшими в городе креветками. Каждый день их доставляют поездом из Марселя, сказал Орби. Пару раз Мэрф пробовал креветки в Александрии. Перец кайен и мускатный орех помешали ему запомнить их вкус. В Париже креветки жарили в собственном соку. Мясо оказалось вязким и жирным. Мэрф почти сутки не ел, желудок жгло от выпитого натощак алкоголя, креветки успокоили желудочные спазмы, но не изгнали чувство голода. Мэрф предпочел бы кусок курятины или говядины. Он подозревал, что голод, как и многие другие чувства, проще утолить знакомой и привычной пищей. За едой Орби и Мэрф еще раз обсудили известные о мяснике-убийце факты. Признали, что опросы соседей и тех, кто вел дела с Ранелем, ничего не дали. Ни на скотобойне, ни на рынке среди мясников, скупщиков старья и поддельщиков документов он больше не появлялся. Никто не знал ни где его искать, ни с кем он водился. После рассуждений об убийце Орби опять, на этот раз более явно, чем при Рене, предложил Мэрфу развлечься со шлюхой. Когда Мэрф отказался, Орби отправил его спать в меблированные комнаты мадам Жюли, а сам направился искать шлюху. Вдыхая холодный утренний воздух, Мэрф думал, что скоро по ночам начнет подмораживать, и о том, что не сможет заснуть. Воспоминание о темной, узкой, пропахшей сырой штукатуркой комнате у мадам Жюли вызывало у него тошноту. Голова гудела от выпивки и сигарет, Мэрф решил, что прогулка пойдет ему на пользу. Дувший с севера ветер гнул громоотводы на крышах, скрипел карнизами, хлопал ставнями, а, попав в ловушку между каменных зданий, притихал и гонял по тротуарам бумагу. Через сто шагов хмель выветрился из головы Мэрфа, оставив после себя пустоту. Дорога резко пошла в гору, и мышцы завибрировали от нагрузки. Кровь побежала по венам быстрее, разгоняя усталость. При взгляде на сгоревший монастырь в конце переулка Шапталь при свете дня стало очевидно, что в лучшие свои времена он состоял из капеллы и примыкающей к ней пристройки с кельями и хозяйственными помещениями. Теперь крыша частично обвалилась, стены почернели, потрескались и покрылись грибком. Театральные афиши около главного входа исчезли. Через узкий проход между западной стеной собора и обшарпанным домом рядом Мэрф прошел во внутренний двор монастыря. Там двое мужчин играли в крокет палками и картофелем. Заметив Мэрфа, одни из них дернул плечом, будто в него попала пуля, и заорал: — Ебаная сука! Мэрф обернулся, пытаясь угадать, что вызвало такую его реакцию. Второй, низкорослый игрок, фигурой и лицом напоминал яйцо: острая макушка и узкие плечи, толстый живот и широкие бедра. Маленькие глазки косили, рот был приоткрыт. — Ебаная сука! — Дерганый повел плечом, поднял картошку и сунул ее яйцеподобному, который тут же принялся грызть её, как яблоко. Крики привлекли внимание полной женщины, сидевшей на табурете около корыта, из которого валил пар. Когда она повернулась к Мэрфу, он узнал одноглазую. Сегодня она не спешила его выгонять. Окинув его недобрым взглядом с ног до головы, повела плечом и принялась выжимать и развешивать на веревке рубашки, нижние сорочки и штаны. Под настороженные взгляды яйцеподобного, дерганого и женщины Мэрф пересек двор и заглянул в пристройку. Двери стояли открытыми. Справа располагалась кухня с большими незастекленными окнами. На чугунной плите кипел чан с водой для стирки, в корзинах валялась местами почерневшая морковь и капуста. Пахло кофе и хлебом из отрубей. Потолки в пристройке были низкими, в дверях Мэрфу пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о косяк. Никем не остановленный, он двинулся на восток, где по его расчетам находилась сцена. Строители монастыря придерживались простой схемы: широкий прямой коридор пронизывал одноэтажное здание, слева и справа к нему примыкали кладовые и жилые комнаты. Двери давно исчезли, оставив кое-где после себя проржавевшие петли. За дверными проемами пылился всевозможный хлам: сломанная мебель, разбитые вазы, колеса от телег, лампы, погнутая рама велосипеда, тряпки, проволока, бочка, искусственные цветы, медные блюда, подернутые патиной зеркала, ведра с краской, верстак плотника, гончарный круг. Мэрф подозревал, что из этой свалки Дели собирает театральные декорации. Ближе к сцене комнаты оказались менее захламлены. Мэрф заметил висевшую на крюках вдоль стен одежду, столик с баночками грима. В одной из комнат на подоконнике стояло чучело попугая, а на расстеленных на полу газетах сушились желчные коровьи мешки. Возможно, именно такие наполненные кровью мешки разрезали вчера на сцене. — Ебаная сука! — эхом прокатилось по коридору. Комната справа от Мэрфа была увешана театральными афишами. В центре комнаты на полу сидел закутанный в одеяло человек. Кисточка в зубах, кисточки за ухом и в обеих руках. Сосредоточенный, он не замечал, что за ним наблюдают, и наносил широкие мазки краски на натянутое на раму полотно. Художник вытер кисточку тряпкой, когда одеяло, закрывавшее двери соседней комнаты, отодвинулось, и появился Дели. На его лице чернели синяки. Несколько мгновений он угрюмо рассматривал Мэрфа. Видно, вспоминал вчерашний вечер и приказ Карбоне не спорить с его людьми. Потом вздохнул, резко подошел ближе и задернул одеяло на двери художника, отгораживая его от Мэрфа. После этого Дели повернулся к Мэрфу спиной и, опустив голову, поплелся на кухню. Мэрф пошел за ним. Он и сам не до конца понимал, что привело его в театр. Неспособность заснуть, невозможность бездействовать. Горе и неудовлетворенность допросом, который провел Карбоне. Дели вошел на кухню, и одноглазая Жизель, как назвала ее Рене, налила ему кружку кофе. — Почему ты меня не разбудила? — спросил Дели. Жизель наклонилась над корзиной с капустой, метнула взгляд на Мэрфа и ответила: — Ты велел разбудить тебя в десять. Сейчас только половина. — Где Ари? — Пошел за извозчиком, как ты приказал. Дели кивнул и поплелся прочь от кухни. Жизель выбежала за ним. — Дели! Ты почти не спал. У тебя всё лицо в синяках. Не нужно тебе сегодня никуда ехать! — Со мной всё в порядке, — буркнул Дели. — Да и поздно уже что-либо менять. Он не прогонял Мэрфа, но делал вид, что не замечает его. Жизель старалась вести себя так же, но получалось у нее хуже, взгляд ее единственного глаза то и дело соскальзывал на Мэрфа. Она разглядывала его настороженно и враждебно, не зная, чего от него ожидать. — Я был бы очень благодарен, если бы вы налили мне кофе. Я заплачу. — Стараясь рассеять ее опасения, он выскреб из кармана два су и положил на стол. Одноглазая Жизель плеснула ему кофе в кружку с облупившейся эмалью, сохраняя нейтральное молчание. Кофе был водянистым, будто его заваривали второй, а то и третий раз. — Спасибо, — сказал Мэрф. Дели к тому моменту исчез за поворотом коридора. Найти его не составило труда. В одной из гримерок с костюмами он сидел перед зеркалом и разглядывал свое отражение. Когда Мэрф вошел, Дели вздохнул и открыл баночку с пудрой. Очень медленно он нанес на лицо крем и принялся замазывать синяки, старательно игнорируя чужое присутствие. — Можно, я присяду? — Мэрф кивнул на табуретку в углу. Не глядя в его сторону, Дели пожал плечами. — Мое имя Мэрф. — Он придвинул стул к противоположной стороне гримировочного столика, чтобы видеть лицо Дели. — Я приехал из Ангулема в Париж искать своего сына. Мэрф достал из кармана открытку, которую ему прислал Ви, и положил ее перед Дели. Дели повертел открытку в руках. — Я не умею читать. — Он вернул ее на место. — А вчера ты трепал о сказках братьев Гримм и Эдгара Аллана По. Дели посмотрел ему в глаза и зло прищурился. Он еще недалеко продвинулся с пудрой, и посиневший нос напоминал о вчерашнем удушении. — Я не умею читать, — ровным голосом повторил Дели. — Мне рассказывали о сказках братьев Гримм, Эдгара Аллана По, и я запомнил. Он смотрел так, будто хотел сказать что-то еще. Желваки под тонкой бледной кожей прыгали. Мэрф первым отвел взгляд. Он не планировал давить на Дели, запугивать его или угрожать. Но и втереться в доверие к нему не рассчитывал. Он достаточно хорошо знал людей, чтобы понимать, что такие гаденыши, как Дели, никому не доверяют. Он собирался присматривать за Дели, пока не узнает, что тот скрывает. И испытывал отчаяние оттого, что до сих пор все попытки отыскать след мясника заходили в тупик. — Моего сына звали Ви, ему было шестнадцать лет. На открытке он написал мне, что устроился в Париже работать в лавку мясника Ранеля на Монмартре. Дели прошелся кисточкой с пудрой по переносице. — Ты отправил его в Париж без денег? Не позаботившись о жилье и работе для него? Или он сбежал из дома? — Дели уставился на Мэрфа. Соображал он быстро. — А может, ты его выгнал? Париж ведь довольно далеко от Ангулема. — Он сбежал из дома. — И почему? Ты его дубасил? Привел в дом новую жену, которая ему не нравилась? Он кого-то убил? Обокрал? Тебя? На кухне громыхнуло перевернутое ведро. — Дели, Ари вернулся с извозчиком, — прокричала одноглазая Жизель. — Сейчас выйду. — Дели встал. Повернувшись к Мэрфу спиной, он начал переодеваться. Рубашку из некрашеного полотна сменил на белоснежную, натянул на худые ягодицы без кальсон черные брюки со стрелками. Почистил тряпицей, прежде чем надевать, лаковые туфли на тонкой подошве. Вернулся к зеркалу, повязал шелковый галстук. Проделал всё это так же тщательно, как накладывал грим. Поверх пиджака он накинул черное шерстяное пальто. Рене ошиблась, ебарь у него всё-таки был, подумал Мэрф. Иначе к кому он так наряжался? — Извини, — сказал Дели, направляясь к выходу. — Было приятно познакомиться, Мэрф. Мне нужно идти. Но Мэрф не собирался от него так легко отставать. Он вышел за Дели на улицу, где ждал Ари. Мэрф отметил лиловый след от своего кулака на его челюсти. А вот в висок он Ари не бил. Должно быть, кровоподтек на виске — дело рук Уго. Увидев Мэрфа, Ари оскалился и сжал кулаки. — Нет, Ари. — Дели подкрепил слова взмахом руки. — Это Мэрф. Он пришел просто поговорить и уже уходит. При дневном свете верзила Ари выглядел лет на двадцать пять. Глаза под широким лбом были огромными, небесно-голубыми и наивными. Он повернул голову к Дели и что-то промычал. Немой, вспомнил Мэрф слова Карбоне. Протиснувшись через узкий проход между капеллой и домами, Мэрф увидел черный фиакр со стариком на козлах. Ари придержал для Дели дверь, а потом забрался следом. Перед тем как Ари захлопнул дверь, Мэрф вскочил на подножку и опустился на сиденье рядом с Дели. — Куда вы направляетесь? Дели моргнул. — В Бисетр. — Я поеду с вами. Немой Ари зарычал и подался вперед. — Нет, Ари. Пусть делает, что хочет, — одернул верзилу Дели и отвернулся к окну. Дерматиновые сиденья в фиакре провонялись вином и табаком. Пропитанная каучуком парусина над головой дрожала от ветра. Оси прогибались, амортизируя тряску. Когда Пигаль остался позади, Дели прикрыл глаза и притворился спящим. Мэрф молчал. Он осуждал методы Карбоне вести допрос, но должен был признать, что они хорошо повлияли на поведение Дели. Он не смел спорить с Мэрфом. Не смел возражать и отказывать ему в поездке. Возможно, сегодня Мэрфу удастся встретиться и переговорить с человеком, который снабжает Дели человеческими останками. Дели не посмеет мешать. Если сообщник Дели что-то знает о мяснике, начнет врать и выкручиваться, Мэрф сразу это заметит. В таком случае он вернется в Бисетр с Орби и допросит лжеца по всем правилам.

***

Издали Бисетр выглядел роскошным замком. Массивная постройка с двумя крыльями, огромная территория и каменная стена вокруг. Вблизи в глаза бросалось запустение. В большинстве окон вместо стекол стояли решетки. По стенам змеились трещины. Цинковая крыша зияла вмятинами. На позеленевших от времени железных табличках на воротах с трудом читались надписи: «Мужское исправительное заведение», «Дом престарелых», «Приют для бездомных и калек». — Выпей, перекуси и возвращайся сюда к трем часам, — сказал Дели извозчику. Мордоворот на воротах напоминал тюремного охранника. Рассматривая бумагу, которую ему вручил Дели, он подслеповато щурился. Ступив на почерневшие камни двора за воротами, Ари сжался и опустил голову. Ему здесь не нравилось. За зарешеченными окнами третьего этажа мужчины тянули руки сквозь прутья, корчили рожи, плевались и выли. Человек двадцать, а то и тридцать, дрались за место у решетки. В холле здания пол был выложен камнем, стены обиты деревянными панелями. По щербатой лестнице сновали санитары с небритыми лицами. Под потолком-аркой в коридоре висели электрические лампы. На первом этаже правую стену прорезали большие застекленные окна. Слева тянулись дубовые двери с медными блестящими табличками: «Администрация», «Бухгалтерия», «Приемная», «Библиотека». Дели присел на один из подоконников и уставился в окно. Он кого-то ждал. Через его плечо Мэрф видел пустой двор, черные камни, остов гильотины без ножа, который заботливо спрятали от сырости и холода. — Дели, — худой человек с лысой макушкой и темными висками пожал Дели руку. — Спасибо, что согласился приехать. — Не стоит благодарности. — Привет, Ари. — Темные Виски пожал руку верзиле и повернулся к Мэрфу: — Меня зовут профессор Шатлэн. — Мэрф. — Вы работаете в театре у Дели? — Нет. Профессор Шатлэн завис, удерживая его руку в своей ладони и вежливо улыбаясь. Он ждал объяснений, но ни Дели, ни Мэрф не собирались их давать. Поднимаясь по винтовой железной лестнице, Мэрф видел через узкие оконца внутренний двор, похожий на ферму: грядки, куриные домики, заключенные и психи — не отличишь — таскали ведра с водой. Среди одетых в легкие холщовые куртки пациентов выделялись санитары в теплых плотных тулупах. На втором этаже по коридорам бегали люди в костюмах: профессора и студенты. В середине коридора Шатлэн распахнул дверь. Четыре ряда скамей ступенями спускались к стоящему в центре зала столу. Стены покрывали плакаты с изображениями человеческой головы в разрезе, пищеварительной системы, кровеносных сосудов и нервов. Лекционный зал по форме одновременно походил на амфитеатр, в котором все зрители могли видеть сцену, и проект идеальной тюрьмы Бентама, в которой один стражник мог наблюдать за всем заключенными. Почему-то Мэрфу вспомнились армейские душевые и туалеты без дверей. На скамьях лежали таблички с именами. Зал был тесноватым, но хорошо проветренным. Несмотря на холод, два окна полностью открыты. За плакатом с изображением нервной системы обнаружилась дверь, ведущая в подсобку. — Позволь, я возьму твое пальто? — в подсобке Шатлэн коснулся плеч Дели. Профессор Шатлэн усадил Дели на стул, заглянул ему в рот, ощупал лимфоузлы на шее, измерил пульс. — В последние два-три дня у тебя не было жара? — Нет. — Дели смотрел мимо Мэрфа на плавающего в банке червя. — Боли в суставах? Кашель? — Я полностью здоров, — отмахнулся Дели. Пока Шатлэн ощупывал Дели, Мэрф осмотрелся. Деревянные шкафы и полки были забиты книгами и папками. На стопках бумаг и между ними стояли маятники, песочные часы, гипсовые муляжи голов и мозга. Пару банок с мутным жидким содержимым задвинули на верхнюю полку. У стены теснился рукомойник. Около второй двери, судя по расположению, ведущей в коридор, притулилась швабра. Через эту дверь гуськом, наступая друг другу на пятки, в комнату просочились два молодых человека. — Здравствуй, Дели, — высокий со всклоченными волосами пожал Дели руку. Низкий и коренастый повторил приветствие. — Салют, — кивнул Дели сразу обоим. — Что ж, Ари, пойди пообедай в учебную столовую и возвращайся через два часа. — Профессор Шатлэн улыбнулся Мэрфу: — Было очень приятно с вами познакомиться, Мэрф. Ари покажет вам, где здесь можно перекусить, выпить кофе и перекурить… — Я останусь, — сказал Мэрф. Шатлэн приподнял свои густые брови и посмотрел на Дели. — Пусть делает, что хочет, — вздохнул Дели. — Э… — Профессор Шатлэн почесал лысую макушку. — В таком случае господину Мэрфу понадобится стул. — Он повернулся к молодым людям, раскладывающим бумаги на столе. — Господин Мэрф, позвольте представить вам моих ассистентов. Господин Абле изучает медицину в Сорбонне. Господин Дезормо работает в неврологической клинике Сальпетриер, а также моим помощником в лаборатории экспериментальной психологии. Прошу, сядьте здесь, господин Мэрф. У стены. Ари ушел, бесшумно прикрыв за собой дверь, а Мэрф опустился на табурет. Доктор вручил Дели стакан воды, потом, спохватившись, предложил Мэрфу налить себе воды из-под крана в рукомойнике. Ассистенты склонились над бумагами. Когда профессор Шатлэн посмотрел на часы, лекционный зал начал наполняться людьми. Из подсобки за ними можно было наблюдать через щели между плакатами и в зеркала, закрепленные под потолком по углам зала. Держа плащи и пальто на сгибах локтей, а шляпы в руках, мужчины разных возрастов пробирались к своим местам, попутно оглядываясь и здороваясь. Мэрф заметил, что перед ассистентами лежит несколько листов со схемой зала. Места были пронумерованы, к номерам прилагались обведенные в рамки комментарии. Присмотревшись, Мэрф сообразил, что комментарии содержат характеристики: возраст, место жительства, доход, образование, семейное положение, род занятий человека в зале. — Ты не против, если мы начнем, Дели? — Профессор Шатлэн был вежлив и предупредителен. Придержал перед Дели дверь, когда они выходили в коридор. То, что они не воспользовались дверью, соединяющей подсобку с лекционным залом, натолкнуло Мэрфа на мысль, что Шатлэн не хочет, чтобы люди в зале догадались, что за ними наблюдают. Дели вошел за Шатлэном через главную дверь и около кафедры уверенно встал справа от него. Они разыгрывали этот спектакль не первый раз. — Добрый день, господа. Надеюсь, все вы сегодня хорошо выспались? — Шатлэн улыбнулся. — Следующие два часа потребуют от вас внимания и сосредоточенности. Я прошу вас достать бумаги, которые я вам разослал по почте. В прилагающемся письме я просил вас прочитать и подписать соглашение. Теперь я попрошу вас перечитать соглашение еще раз и, если ничего не вызывает у вас сомнения, отдать соглашение мне. Когда я получу подписанный документ, это будет автоматически означать, что подписавший согласен стать участником исследования в области экспериментальной психологии. Сидевшие в первых рядах потянули к профессору руки с бумагами. Второй ряд привстал. Со своего места Мэрф видел, как толстяк в третьем ряду облизнулся, буравя взглядом Дели. — Позвольте мне представить еще одного участника эксперимента — Дели Фадиа. Новое вымышленное имя. — Несколько лет назад он был пациентом в исправительном центре Бисетр. Мужчины в первом ряду переглянулись. Мэрф вспомнил заключенных за зарешеченными окнами, заключенных без теплой одежды, работающих во дворе, и насторожился — зачем Шатлэн представляет Дели как бывшего пациента? — Как вы знаете из моего письма, речь сегодня пойдет о гипнозе и его возможностях, о его преимуществах и недостатках, о его воздействии и, наконец, о не изученной до конца природе. Скорее всего, многие из вас выписывают медицинские еженедельники или читали о спорах вокруг гипноза в газетах. Вам, без сомнения, знакомы курьезные на первый взгляд случаи, когда необразованные люди под гипнозом начинали говорить на иностранном языке или ставили себе правильные медицинские диагнозы. Вы, должно быть, слышали, что Жюль Дени Дюпоте и другие хирурги использовали гипноз как обезболивающее во время операций. Благодаря работе доктора Льебо, основателя нансийской школы внушения, официальная медицина признала, что человеческая психика способна влиять на человеческое тело. Возможно, как считает доктор Льебо, мы стоим перед открытием нового направления в медицине. Многие из вас знают, что профессор Шарко в клинике Сальпетриер исследует с помощью гипноза такие психические расстройства, как летаргия, каталепсия и сомнамбулизм. Чтобы понять природу этих и других истеричных расстройств, профессор Шарко вводит испытуемых с помощью гипноза в измененное состояние сознания. Сегодня нам с вами предстоит исследовать эти состояния. Дели Фариа любезно согласился помочь в этом. — Профессор Шатлэн повернулся к Дели и зааплодировал. По залу прокатились нестройные, но громкие хлопки. Дели фальшиво улыбнулся и прыжком сел на стол. Еще одно представление, подумал Мэрф. Интересно, что появилось раньше: театр ужасов Дели или показательные сеансы гипноза профессора Шатлэна? По крайней мере, теперь Мэрф знал, с кем Дели мог обсуждать свои постановки. Шатлэн взял Дели за руки, их взгляды встретились. — Всё будет хорошо. Ты очень устал, тебе нужно поспать — и ты почувствуешь себя лучше, намного лучше, — он повторил это несколько раз, поглаживая запястья Дели. Дели прикрыл глаза, вздохнул и начал заваливаться назад. Шатлэн подхватил его под спину. — Те из вас, кто интересовался исследованиями профессора Шарко, знают, что во время истерических припадков больные принимают и подолгу удерживают странные неестественные позы, суставы пациентов приобретают восковую гибкость, а мышцы — повышенный тонус, несвойственный обычному человеку. Мэрфу стало любопытно, действительно ли Дели спит или притворяется. — Чтобы продемонстрировать наиболее характерные для истерических расстройств позы, мне понадобятся два добровольца из зала. Толстяк наверху поднял руку. Мужчина в галстуке-бабочке под поношенным пиджаком, какие носят клерки мелких контор, вышел вперед. — Для наглядности и чистоты эксперимента испытуемого нужно раздеть, — сказал профессор Шатлэн и расстегнул брюки Дели. — Снимите, пожалуйста, ботинки, — он кивнул клерку. — А вы — рубашку. Толстяк перевернул Дели на бок, чтобы избавить его от рубашки. Он действительно глубоко спит, подумал Мэрф, рассматривая расслабленные кулаки, впалый живот, испещренные морщинами стопы. Кости натягивали белую кожу, под которой просвечивали синие линии вен. Без одежды Дели выглядел болезненно худым. — Одно из известных положений тела во время истерических припадков называется «симптом психической подушки» — или «подушка Дюпрэ». — Шатлэн просунул ладонь под затылок лежащего на спине Дели и приподнял его голову, почти прижимая подбородок к груди. — Когда вернетесь домой, попробуйте лечь на подушку и убрать ее. Как долго, вы полагаете, сможете удерживать голову? Больные истерией способны удерживать это неудобное положение много часов. Он убрал руку, голова Дели осталась поднятой. Шатлэн позволил толстяку и клерку ощупать шею Дели. — Возьми его руку и придай ей любое положение, — Шатлэн кивнул толстяку. Тот выпрямил согнутую в локте правую руку Дели и вздернул ее к потолку. Ощупав обрубок мизинца, толстяк потянул в разные стороны указательный и средний пальцы. На миг Мэрфу показалось, что он хочет их сломать. — Именно это я имел в виду, когда говорил о восковой гибкости суставов. — Толстяк убрал руки от Дели, профессор Шатлэн продемонстрировал зрителям разведенные в разные стороны пальцы: указательный — сгибался к ладони, средний — к тыльной стороне запястья. Несколько зрителей осматривали свои руки, пытаясь повторить фокус, и качали головами. Дели со вздернутой к потолку рукой оставался неподвижным на воображаемой подушке. Неужели человеческий организм действительно способен на такое? Каждый? Или для этого нужно быть особо внушаемым? — Мне понадобятся еще два помощника, — обратился профессор Шатлэн к залу. Молодой человек с пунцовым лицом и мужчина с длинными, болтающимися до колен руками спустились вниз. Следуя указаниям Шатлэна, все четверо окружили Дели, удерживая на столе его щиколотки и голову, подтолкнули вверх его спину и бедра. — Это называется «истерическая дуга», — объявил профессор Шатлэн, когда они разошлись. Дели завис, упираясь в стол затылком и пятками, выгнутые пальцы всё еще тянулись к потолку. Мэрф встал с табурета, желая размять мерзко занемевшее тело. Прохаживаясь по комнате, он заглянул в записи перешептывающихся ассистентов. Оказалось, они наблюдали не столько за Дели, сколько за залом. Расчертили его на квадраты, разукрасили стрелками и пунктиром, что бы это, черт возьми, ни значило. — Теперь я попрошу вас поднять его веки, — сказал Шатлэн. — Может, уложить его сначала? Я имею в виду — ровно, на спину? — спросил клерк. Судя по тому, как бегал его взгляд, ему, как и Мэрфу, было неприятно смотреть на выгнутое тело Дели. Выпяченные беспомощные гениталии, плоский живот, острые гребни ребер. — В этом нет необходимости. Он ничего не чувствует. И сейчас мы убедимся в этом. Давайте вы, — пригласил Шатлэн Длиннорукого. — Придержите его веки. Длиннорукий положил свои ручища на лоб Дели. Из подсобки Мэрф не мог видеть глаз Дели. Зато видел, как выбравшееся из-за туч солнце коснулось волос Дели, перекрасив их концы из каштановых в рыжие. — Прошу вас посмотреть на зрачки. Они не расширены. Вы все можете спуститься и убедиться в этом. Скамьи и ступени заскрипели. Люди подходили к Дели и осматривали его, как животное в зверинце. Многие не удержались и коснулись его руки или ноги. — Вы наверняка знаете, что от боли, страха или возбуждения зрачки у человека расширяются. Речь идет о так называемом зрачке Бумке. Включите, пожалуйста, горелку. Зрители не садились на места, толпились около стола, соприкасались плечами и наступали друг другу на ноги. Длиннорукий зажег газовую горелку у окна. Профессор Шатлэн поднес к огню стальную спицу. — Я накалил иглу, чтобы не занести в рану инфекцию. Здесь меньше шансов задеть крупный сосуд. — Он оттянул кожу на бедре Дели. — Прошу следить за реакцией зрачков. Шатлэн проткнул спицей натянутую кожу насквозь. Проткнул, как вчера Орби протыкал зубочисткой креветку. Мэрфа затошнило. Как Шатлэн и обещал, крови выступило мало. — Ну, как там зрачки? — Не расширяются. — Никакой реакции. — Можно мне взглянуть? — Белобрысый верзила растолкал стоявших у головы Дели людей. Шатлэн достал спицу и снова проткнул кожу Дели. Потом шесть пар рук уложили Дели в позу зародыша. Вот только человеческие зародыши не засовывают голову между колен, а руки — под колени. Сейчас Дели был похож на труп, который пытаются запихнуть в мешок. Один из ассистентов профессора Шатлэна толкнул другого локтем. Тот тут же вскочил на ноги и поспешил к двери. Он исчез в коридоре и через минуту появился в лекционном зале. — Простите, что мешаю, профессор Шатлэн, вас вызывает директор клиники. — Ассистент переступил с ноги на ногу. — Господа, прошу меня извинить. — Шатлэн плечом разрезал толпу и исчез за дверью. Половина мужчин даже не посмотрели ему вслед — как зачарованные они таращились на Дели. Свернутый гусеницей, с втиснутой между колен головой, он был похож на червяка, древнее ископаемое, новорожденного щенка, мертвого, выкинутого раньше срока из чрева младенца, которых часто находили среди мусора в Алжире, на что угодно — только не на человека. Мэрф посмотрел на мелкие косточки позвоночника Дели, и по спине у него потек пот. Как мог Шатлэн оставить Дели в таком состоянии, одного среди чужих людей? Вчера Мэрф видел, как Дели душили, унижали, слушал рассказ Орби о нем и ничего не чувствовал. Он был пьян, зол, разбит и уничтожен потерей сына и подозревал, что грязный дегенерат Дели как-то связан с убийцей. Сегодня он не избавился от своих подозрений. Мэрф много дерьма повидал в жизни. Он сам избивал людей и убивал их. Ему приходилось допрашивать, приходилось участвовать в расстрелах. Но происходящее сейчас вернуло его к самым скверным воспоминаниям: однажды их отряд попал в засаду в арабской деревне. Двадцать французских солдат оказались отрезаны от своих, заперты на открытом пространстве как овцы в загоне, под слишком ярким слепящим солнцем. Арабы отстреливали их одного за другим, прячась за изгородями, в домах, между домов и на крышах. Мэрф поднял голову, увидел в десяти шагах высунувшегося из дома ублюдка и выстрелил. Только это оказался не боевик, а девочка. Лет десяти, почему-то голая. Пробившая шею пуля не убила ее. Девочка засучила ногами, повернулась к Мэрфу спиной и долго корчилась на камнях, прежде чем умерла. Мэрф смотрел на мелкие косточки позвоночника, забыв об обстреле, он то хотел подхватить ребенка на руки, то добить. Профессор Шатлэн и вызвавший его ассистент влетели в подсобку, заняли наблюдательные места и начали шепотом обсуждать записи. Толстяк в зале взял спицу и провел заостренным концом вдоль позвоночника Дели. — Прекрати это. — Мэрф подступил к Шатлэну. — Нет, сейчас самая важная часть эксперимента. Дели ничего не чувствует. Он дал на это согласие. Он не первый раз участвует в эксперименте. Он ничего не запомнит из происходящего. Ему ничего не угрожает. — Не угрожает? — Мэрф оскалился. — Этот жирный урод водит спицей ему по спине! Если он воткнет ему ее в основание черепа, Дели труп! — Тише, Мэрф, прошу вас, не кричите. Этот человек подставной, он один из моих ассистентов, он там, чтобы защитить Дели, чтобы ничего не случилось. Всё будет хорошо. Дели в безопасности. Он сам хотел участвовать в эксперименте. — Шатлэн цеплялся за рубашку Мэрфа, говорил мягко, успокаивающе, убедительно. — Поверьте мне, мы знаем, что делаем. Клянусь, я никогда не причинил бы Дели вреда. Я знаком с ним много лет. Я лечил его, когда его привезли в Бисетр мальчишкой. Его слова заставили Мэрфа сдаться. Болезненные личные воспоминания отступили. Их место заняла привычная брезгливость, которую чувствует здоровый человек, глядя на улице на калеку, сумасшедшего, нищего или бездомного. Успокоив Мэрфа, профессор Шатлэн поправил манжеты своего пиджака. Мэрф всегда полагал, что врачи — странные существа. Нужно иметь особый склад ума и характера, чтобы всю жизнь возиться с человеческими болезнями и немощью. Мысли Мэрфа вернулись к театру Дели. Мог профессор Шатлэн быть именно тем, кто отдает Дели трупы из морга Бисетра? Да. И хотя времена, когда врач за вскрытие трупа мог попасть под топор или в тюрьму, закончились, осквернение тела покойника для развлечения всё еще карается законом. — А если он проснется? — спросил в зале мужчина с густыми бровями на маленьком лице. Густые Брови привстал на носочки и разглядывал неподвижного Дели через плечо впереди стоявшего. — Я слышал, что из гипноза человека может вывести только тот, кто его усыпил, — сказал Длиннорукий и толкнул Дели в плечо, пытаясь разбудить. — Значит, если профессора Шатлэна хватит вдруг удар, он никогда не проснется? — нервно усмехнулся мужчина с блестящими от пота висками. А ведь в комнате совсем не жарко, отметил про себя Мэрф. Его охватило отвращение, которое вызывают у здорового человека выставленные на показ старость, болезнь, смерть, разложение. Толстяк всё еще держал спицу в руке. Медленно провел ею вдоль позвоночника Дели от шеи к копчику. — Надо проверить реакцию его зрачков. — Мужчина с густыми бровями протолкался ближе к столу. Сразу несколько рук потянулись к Дели, зависли над его головой — лицо спрятано, втиснуто между голых худых колен, — потом Длиннорукий потянул Дели за волосы. Густые Брови поднял ему веки. Из тридцати мужчин треть осоловели и беспомощно пялились на неподвижное тело, треть неуверенно оглядывались по сторонам, надеясь, что окружающие подскажут, как реагировать. Еще треть не просто таращились на Дели, они ощупывали его взглядом с любопытством и азартом. С таким же любопытством дети смотрят на птиц со сломанными крыльями, хромых кошек и калек. В этом любопытстве смешиваются отвращение взрослого к болезням и смерти и детская вера, что их самих болезнь и смерть никогда не коснется. — Если его зрачки не расширятся на боль, значит, он крепко спит, — пробормотал Густые Брови. Толстяк поставил спицу острием на бедро Дели и вопросительно посмотрел на Длиннорукого, который удерживал его веки. Длиннорукий кивнул. Толстяк кольнул Дели в ягодицу. — Зрачки не расширились? — громко воскликнул Потные Виски. Голос его звенел от волнения. В подсобке профессор Шатлэн наклонился к ассистентам. Они рисовали на бумаге круги и стрелки, шептали о полях напряжения, общих тенденциях, векторах влияния, очагах возбуждения. На их схеме толпившиеся вокруг стола люди представлялись аморфной массой. Многочисленные стрелки напомнили Мэрфу о разворотах естественно-научных журналов, которые выписывал один из офицеров в Алжире. На одних разворотах стрелки обозначали морские течения, на других — направление распространения тока. Толпа вокруг Дели и правда казалась наэлектризованной: люди сталкивались и не замечали этого, потели, покашливали, почесывались, громко вздыхали. — Я не уверен насчет зрачков. Не рассмотрел. А ты? Длиннорукий мотнул головой. Они снова укололи Дели. На это раз на ягодице выступила капля крови. — Не было реакции, верно? Ты это видел? — Да, подтверждаю. Руку даю на отсечение. — Я тоже видел. — Он и правда может проспать всю жизнь, — смешок облегчения. — Смотри, это что — пудра у него на щеках? — Длиннорукий отпустил веки Дели и поскреб пальцем его переносицу. — Он запудрил синяки. — Правда? Я думал, пудрой пользуются только бабы. — Или извращенцы, которые переодеваются в баб. — У него вся рожа в синяках. — Стоявший позади человек в пенсне подвинулся ближе и наклонил голову. — Профессор сказал, он был пациентом Бисетра. Как думаешь почему? Часть мужчин в комнате посмотрела на дверь. Часть — на окна, за которыми работали во дворе заключенные в легкой одежде. Белобрысый мужчина покрутил пальцем у виска. С десяток мужчин понимающе кивнули. — Однажды меня пытались загипнотизировать, — сказал мужчина в пенсне, поправляя узел своего галстука. — Ничего не вышло. — Гипнозу поддаются только женщины и дети, — откликнулся Длиннорукий. — Доверчивые и неуверенные в себе создания. Они лапали Дели, взбудораженные необычной ситуацией, чужой беспомощностью, обнаженностью, которая в любой другой ситуации выглядела бы непристойной и оскорбительной, но сейчас как будто исключила Дели из круга людей и сдвинула его на уровень подопытного животного, взволнованные своим превосходством и поддержкой случайно оказавшихся рядом незнакомцев. В центре эксперимента профессора Шатлэна стоял не гипноз, как могло показаться сначала, а человеческое поведение. Опираясь на свой военный опыт, Мэрф мог бы много рассказать о том, как тупеют и звереют люди, оказавшись в толпе, как легко заразиться гневом и возмущением от того, кто стоит рядом и толкает тебя в плечо, как легко поверить тому, кто орет тебе на ухо. Мэрф посмотрел в окно на бесцветное небо. Хотелось выйти на улицу и вдохнуть полной грудью. — Он и правда такой гибкий? — Синяки на его щеках похожи на отпечатки пальцев… — Я видел в одном журнале картинку, на которой мужик сам себе отсасывал. — Давай проверим, что такое восковая гибкость. Две руки легли на лопатки Дели, одна на затылок. Его голову снова засунули ему между ног. Несколько человек перед столом нагнулись, приглядываясь. — Не дотягивает. — Потому что он не возбужден. — Люди с покрасневшими лицами нервно посмеивались. Толстяк засунул руку между ног Дели. Он там вовсе не для того, чтобы его защитить, подумал Мэрф, толстяк провоцировал и направлял толпу, подталкивая ее к безумию. Сексуальные мотивы всегда были проверенным способом пробудить в людях животное начало. Толстяк дал толпе импульс; кажется, об этом шепчутся профессор и его ассистенты? Как минимум, толстяк убрал прочь спицу. Других режущих и колющих предметов Мэрф в зале не заметил. — Мне не видно. Переверни его. — Под гипнозом что, правда можно возбудиться? — А то ты не возбуждаешься во сне. Они разложили Дели на столе как лягушку. — У него действительно встает. — У тебя тоже встает во сне. — Переверни его на бок. — Нет, стой. Помнишь, как профессор поставил его в дугу? Значит, его можно посадить. Дели дернули, едва не уронили со стола. Когда его посадили, его голова запрокинулась назад, рот открылся. Мэрф воочию убедился, что пудру с его лица стерли. Бледная кожа приобрела мертвенно-серый оттенок. Под определенным углом зрения синяки сливались и напоминали трупные пятна. Суета и волнение помешали экспериментаторам закрепить Дели в сидячем положении. Когда его голову пригнули к паху, он завалился на бок. Звук при этом был, будто на стол уронили мешок с репой. Снова раздались нервные смешки и бормотание. — Черт с ним… Так даже забавнее… — За что, интересно, он загремел в Бисетр? — Нормальные люди в Бисетр не попадают… — Мой сосед сдал сына в Бисетр за то, что он снимал на улице штаны. Поджидал девок, возвращающихся вечером с фабрики, и спускал штаны. — Таких извращенцев разве выпускают из Бисетра? Думал, они остаются здесь пожизненно. Вряд ли таких можно исправить. — Нет, я слышал, их лечат фарадическим током. Разряд тока — и они сразу забывают о своих дурных привычках. Кто-то добрался до одежды Дели, перетряхнул ее и заметил отсутствие кальсон. Мужчины окружили неподвижное тело, раскачивались из стороны в сторону. Наклонялись, тянули руки вперед. Голоса то опускались до шепота, то старались перекричать друг друга. Мэрф не видел всего. Судя по голосам, Дели в рот засунули мел, потом пальцы, чтобы проверить рвотный рефлекс. Болтали при этом о летаргическом сне, расслабленных мышцах. И еще каких-то болезнях. Вернулись к теме извращений. Мужчина с потными висками сосредоточился на руках Дели, выкручивал, будто хотел завязать узлом за спиной. У него получилось. Мэрф чувствовал себя, как будто целый день провел на горе мусора в Алжире. Вместе с объедками, сгнившими овощами, поломанной погоревшей мебелью туда выбрасывали трупы собак и мертворожденных младенцев. Как долго это продолжалось? Профессор Шатлэн вынырнул из обсуждений и, стуча каблуками по коридору, вошел в лекционный зал. Нахмурил лоб, увидев столпившихся вокруг кафедры людей. Извинился за отсутствие и задержку. Едва не кланялся, сожалея, что эксперимент отнял у уважаемых господ больше времени, чем предполагалось изначально. Привычными словами он зафиксировал внимание отупевшего быдла на условностях и обычаях. Мужчины поправляли одежду, промокали платками лица, пятились от стола и бесчувственного человека на нем. Вспомнили о делах, о назначенных встречах и обеде. Возвращались от животного состояния к цивилизации и приличиям. Под их аплодисменты, гораздо более горячие и энергичные, чем в начале, профессор Шатлэн вывел Дели из транса, предварительно накинув на него простынь. Благодаря присутствующих за участие в эксперименте, Шатлэн пожал Дели руку. Он тряс ее, пока последний мужчина не покинул зал. Он как будто не хотел, чтобы Дели смотрел на них. Когда дверь закрылась, Шатлэн перехватил оба запястья Дели и начал поглаживать их, нашептывая успокаивающую чушь: — Всё будет хорошо. Тебе нужно отдохнуть, и ты почувствуешь себя лучше.