Гран-Гиньоль

Шатлэн снова ввел Дели в транс. Двое ассистентов распахнули дверь между подсобкой и лекционным залом. Высокий и лохматый подхватил Дели под мышки, низкий и коренастый — под колени. Они перенесли его в подсобку и уложили под рукомойником. — Вы хорошо сегодня поработали, господа. Сделайте перерыв, — кивнул им Шатлэн. Уходя, ассистенты оставили записи в беспорядке, это говорило о том, что они скоро вернутся. Приладив резиновый шланг к крану, Шатлэн проверил температуру воды и принялся мыть Дели. Пол в той части комнаты оставили каменным и не застелили паркетом. У стены виднелись два слива для воды. Мэрф отвернулся и рассматривал корешки книг, папок и плакаты. В голове медленно, как обычно бывает после похмелья или болезни, формировались вопросы. — Профессор Шатлэн, вы слышали об убийце с Монмартра? — Да, я присутствовал, когда полицейские привезли в морг Бисетра кости из лавки мясника, и помогал писать отчет о количестве жертв. — Шатлэн намылил голову и тело Дели коричневым бруском мыла. — Двадцать четыре жертвы. — Всё верно. Сейчас мои коллеги проводят дополнительные исследования, определяют пол и возраст жертв. Ищут на костях следы врожденных болезней и аномалий, прижизненных и посмертных переломов. — Это возможно? Определить возраст и пол жертв? — Кости многое могут рассказать о человеке, его образе жизни и привычках. Но исследования требуют времени. Для детального изучения кости следует полностью освободить от органических тканей и жира, для этого их в течение двадцати четырех часов вываривают в кипятке, а потом сушат. Кое-что, конечно, можно определить сразу. Если сохранился череп, пол весьма точно можно распознать по надбровным дугам и сосцевидному отростку черепа под ухом, а приблизительный возраст — по тому, прорезались зубы мудрости или нет. Для более точных исследований очищенные от органических тканей и жира кости складывают в анатомическом порядке. Если черепа нет, определить пол помогает ширина седалищного выреза и форма верхней апертуры таза. — Профессор Шатлэн говорил о костях, как фермер, нахваливающий теленка на ярмарке: все пять месяцев его жизни я кормил его только маисом, поэтому его мясо будет особенно сочным и нежным на вкус. Шатлэн был влюблен в науку и гордился ею, даже когда она ковырялась в человеческих костях. — О возрасте многое говорит структура костей и хрящей. Например, в детстве верхнее окончание бедренной кости покрыто толстым слоем хрящей. По мере взросления хрящи твердеют, костенея, и постепенно срастаются с остовом бедренной кости. Этот процесс известен как эпифизарный союз, поначалу стык двух поверхностей хорошо заметен. Однако вскоре он сглаживается и годам к двадцати пяти исчезает окончательно. У всех скелетов из лавки мясника эпифизарный союз заметен, это говорит о том, что все его жертвы не достигли двадцатипятилетнего возраста. Данный вывод подтверждают закругленные концы грудных ребер, которые с возрастом становятся гранеными. А так же еще не успевшая загрубеть и стать пористой структура ребер и подвздошных костей у жертв мясника. — Что еще удалось выяснить? Шатлэн выключил воду, закутал Дели в халат и щелчком пальцев вывел его из транса. Поддерживая Дели за плечи, он помог ему встать и усадил в кресло. Дели рассеянно осмотрелся, наткнулся взглядом на Мэрфа и закрыл глаза, будто спрятался. У бледного дегенерата было странное отношение к собственной наготе. Утром он не смущался переодеваться перед Мэрфом. Не смущался, что его бессознательное тело лапали десятки рук. Кем нужно быть, чтобы согласиться на такое? Безумцем, который верит, что, засыпая, он покидает собственное тело? Безумцем, который подменяет представления о своем теле бредовыми фантазиями? Мэрф видел такого безумца в Алжире. Новобранцу из его роты пуля оцарапала ногу, но из-за шока он решил, что его парализовало, его ноги его не слушаются и больше ему не принадлежат. Армейский врач сказал, что сильное эмоциональное потрясение нарушило его восприятие целостности собственного тела, и его сознание стало воспринимать раненую конечность как нечто, ему не принадлежащее. Мэрф отвернулся от Дели и потер виски, за которыми зарождалась тупая боль. — Так что удалось узнать вашим коллегам? — обратился он к Шатлэну. — На настоящий момент можно с уверенностью сказать, что маленькие черепа, которые сначала приняли за женские, принадлежат мальчикам двенадцати-тринадцати лет. Состояние суставов и хрящей скелетов указывает на то, что все жертвы были молодыми мужчинами от двенадцати до двадцати пяти лет. Дели начал одеваться. — Вы что-то говорили о переломах? — спросил Мэрф. — Да. У всех скелетов почти полностью отсутствуют зубы, мелкие кости кистей и стоп. У двадцати трех скелетов на костях имеются так называемые костные мозоли, свидетельствующие о сросшихся при жизни переломах. Нам не удалось обнаружить ни одного посмертного перелома. Расчленяя тела, мясник работал аккуратно, разрезал суставы и выворачивал круглые оконечности костей из лунок суставов. Мэрф кивнул собственным мыслям. Мясник ловко обращался с ножом, сказали на рынке. — Его методы работы позволили моим коллегам предположить, что исчезновение зубов и мелких костей скелетов скорей всего объясняется тем, что они затерялись в подвале и не были найдены, чем манипуляциями убийцы. А значит, не могут ничего рассказать о способе убийства и предпочтениях убийцы. Предпочтения. Будто речь шла об обычных человеческих предпочтениях. Голод Мэрфа не удовлетворили креветки, потому что он привык есть говядину и свинину. Дели добрался до окна, распахнул его и закурил. Мокрые волосы прилипли к мочкам ушей. Странно розовым для его бледности. Дегенерат. Больной. Малокровный. Слабый. Порочный. Внушаемый. Безумный. Мэрф посмотрел на записи ассистентов Шатлэна. Шатлэн сказал, что познакомился с Дели, когда его привезли в Бисетр. Насколько Мэрф понял из рассказа Орби, Дели попал в Бисетр шесть лет назад. Значит, Шатлэн проработал в Бисетре как минимум шесть лет и за это время наверняка повидал много психов и приговоренных к казни убийц. — Что вы думаете о «предпочтениях» мясника? — спросил Мэрф. — Господин Мэрф, люди убивают друг друга по множеству причин: на войне, потому что им приказали, по пьяни, защищаясь, в приступе ревности, из мести и жадности. В состоянии аффекта или спланированно. Но ни один из перечисленных мотивов не объяснит действий мясника с Монмартра. Он совершил двадцать четыре убийства. И это только те убийства, о которых мы знаем. — Вы думаете, жертв больше? Профессор Шатлэн пожал плечами. — Я хочу сказать, что убийца с Монмартра тщательно планировал свои действия, он не убивал в состоянии аффекта, помешательства или под влиянием обычных человеческих страстей. Я считаю, он испытывал сильные эмоции от самого акта убийства. В момент убийства он переживал специфическую эмоциональную кульминацию, которую не мог достичь никаким другим способом. — Профессор Шатлэн посмотрел на забитые книгами и папками полки. — Один из приговоренных к смерти, с которым я работал, убил пять женщин. Он признался, что наибольшее волнение он испытывал, перерезая женщине горло. Я просмотрел материалы его дела и убедился, что у всех его жертв было перерезано горло, и лишь у двух из пяти кроме перерезанного горла обнаружили еще колотые раны. Другой приговоренный, убивший семерых человек, среди которых были мужчины и женщины, сказал, что его завораживал взгляд жертв в момент удушения. Все свои жертвы он задушил, трех из семи изнасиловал и задушил. Мэрф понимал, куда он клонит. Сам он никогда не охотился, но слышал, что у зверей есть повадки. Гиены жрут падаль. Совы охотятся по ночам. Львицы нападают группами. — Эти моменты: в первом случае — перерезанное горло, во втором — удушение, — я назвал бы ключевыми. Именно эти ключевые моменты вызывали у убийц наисильнейшее эмоциональное возбуждение. Потому убийцы повторяли их при каждом новом убийстве, превращая в своего рода ритуал. Говоря об эмоциональном возбуждении, я не имею в виду сексуальное возбуждение. Сексуальное возбуждение может быть частью эмоциональной кульминации, а может не играть в ней значительной роли. — Значит, мясник с Монмартра достигал своего эмоционального пика, расчленяя людей? — Не думаю, что его волновал сам процесс разделки тела. Скорее, это был удобный, в связи с его профессией, способ избавиться от трупов. Если бы его будоражило и волновало само по себе расчленение тела, он работал бы санитаром в морге или могильщиком. То есть выбрал бы менее рискованный и более простой путь удовлетворения. Отчасти версия доктора совпадала с тем, что Мэрф узнал о Ранеле на рынке. Ранель вырос на скотобойне. Он не выбирал профессию мясника сознательно. — А еще, вполне возможно, совершая все эти операции с телами — выворачивая суставы, срезая мясо, — мясник вспоминает убийство. Убийца женщин, о котором я рассказывал, был арестован, когда вернулся на место преступления. Позже он объяснил мне, что его тянуло еще раз взглянуть на тело жертвы и пережить яркое воспоминание о том, как он перерезал ей горло. Другой сумасшедший, которого приговорили к гильотине за одно убийство, признался мне, что на самом деле убил пятерых. На память о каждой жертве он оставлял себе волосы и ногти. В американском журнале несколько месяцев назад описывался случай убийцы детей. Этот убийца писал письма родителям своих жертв, в которых подробно рассказывал о том, как мучил их детей. Он делал это, чтобы снова разбередить в себе ощущения, которые испытал во время убийства. — Убийца дрочит на воспоминания. — Дели выбросил окурок. — Скоро три часа.

***

Дождавшись Ари, они спустились по винтовой лестнице на первый этаж. Заключенные за окном пропалывали грядки. На первом этаже Шатлэн повел Мэрфа, Дели и Ари в противоположную от главного входа сторону. Выбрав ключ из связки, которую захватил в кабинете, Шатлэн отпер дубовую дверь. Она тяжело отошла в сторону, цепляясь за неровный каменный пол, и ударилась в такую же каменную стену. Оказалось, деревом оббили и застелили лишь малую часть помещений Бисетра: кабинеты врачей, лекционные залы и соединявшие их коридоры. Одна пятая, а то и одна шестая прогнившего старого замка. Лабиринт сырых каменных проходов, через которые повел своих гостей Шатлэн, мало изменился за последние двести лет. Запах плесени и гниения витал около проржавевших железных дверей и осевших деревянных, тянулся из колодцев-карцеров, уходящих под землю норами на пять метров. На продуваемых сквозняком перекрестках Мэрф слышал повизгивания и поскуливания и не мог понять ни откуда доносятся звуки, ни кто их издает — люди или крысы. На повороте он споткнулся о лежавшую у стены вязанку дров. Сумрак вокруг разгоняли редкие масляные лампы, зацепленные за кольца для факелов, — электричество и провода остались на маленькой, обжитой врачами территории. Исправительные учреждения не исправляют людей, а гробят их. Когда старшего брата Мэрфа приговорили к двадцати годам каторги, окружающие похоронили его. Даже десятилетний Мэрф знал, что, если Лот каким-то чудом переживет двадцать лет каторжных работ, он выйдет старым полубезумным калекой. На каторге люди умирали от травм, холода, голода, болезней. Вряд ли Бисетр многим отличался от каторги. Мэрф посмотрел на Дели и впервые подумал о том, что два года в Бисетре — это полжизни. Он знал, насколько причудливым может быть личное восприятие времени. Когда он вернулся во Францию после первых двух лет в армии, ему было двадцать и он был уверен, что провел в Алжире полжизни. Дели выглядел равнодушным и отрешенно смотрел прямо перед собой. Немой и крупный Ари в мрачных коридорах ежился и вздрагивал. Шатлэн привел их во внутренний двор. Три шага в ширину, пятьдесят в длину. Полоска неба над головой была настолько узкой и далекой, что если в эту траншею и заглядывал свет, то не дольше, чем на полчаса в день. Возможно, это и не двор вовсе, а место, куда зимой скидывали снег с крыши замка, складывали продукты или мусор. А может, строители замка задумали это подобие двора как вентиляционную шахту между корпусами с узкими окнами. Окна-щели сохраняли в помещении тепло, узкий двор обеспечивал вентиляцию и не пускал в окна ветер. Сейчас в этой древней вентиляционной шахте мурыжились трое человек. Один, в полотняной куртке и штанах, рыл яму голыми руками. Другой — в смирительной рубашке — стоял у стены и слабо бился об нее головой. Ближе всех к двери сидел на стуле старик. Все трое были бородатыми, с заросшими лохматыми головами. Похоже, стригли пациентов в Бисетре раз в год. Пахло во дворе соответственно — разложением и земляными червями. — Привет, Маркиз. — Дели опустился около старика на колени. Мэрф впервые увидел, как он улыбается. Зубы у него были мелкие и острые, с побледневшей эмалью. На вид старику было лет шестьдесят-семьдесят. Болезненно худой, сутулый. Кожа морщинистая, как куриная лапа. Старость стерла с его лица особые приметы и национальные черты. С одинаковым успехом эта человеческая развалина могла быть смуглым арабом, или светловолосым эльзасцем, или немцем. Правый глаз старика затянула пленка, похожая на катаракту. Левый если и видел, то не посылал сигналы в мозг, потому что старик смотрел в одну точку поверх головы Дели. Несмотря на то, что старик не реагирует, Дели болтал о театре. Кем этот старик ему был? Родственником? В памяти Мэрфа всплыл рассказ старухи Жюли: дед Дели был порядочным, честным человеком и выгнал блядующую дочь из дома, когда она забеременела. Пока Дели пытался пробиться через безразличие старика, Мэрф задал профессору Шатлэну вопросы, которые привели его в Бисетр. Сначала Шатлэн замялся, но потом сознался. Как Мэрф и подозревал, он позволял Дели забирать из морга человеческие останки. Когда Шатлэн сказал, что Дели никогда не обсуждал с ним театра и своих постановок, Мэрф ему поверил. Дели выпрямился и велел Ари взять старика на руки. Точно так же Мэрф носил на руках Каролину в последние дни ее жизни. Болезнь сделала ее легкой, почти невесомой. У Мэрфа ныли челюсти, старые раны и переломы, когда он шел за Ари, Шатлэном и Дели по сырым коридорам. Шатлэн вывел их на улицу через боковой выход. Обойдя здание по раскисшей от дождя земле, они пересекли двор и приблизились к воротам, за которыми ждал фиакр. Судя по громкой икоте и красной роже извозчика, во время обеда он не только перекусил, но и напился. Пожав руки Дели и Мэрфу, профессор Шатлэн вернулся к мрачной громадине исправительного дома. Ари осторожно посадил старика в фиакр. Почему Шатлэн разрешил Дели забрать сумасшедшего из Бисетра? Должно быть, старик очень дорог Дели, если ради него он согласился стать подопытной крысой в мерзком эксперименте. Мэрфу было бы легче думать, что у поведения Дели есть логическое, рациональное объяснение. Но чутье заставляло его в этом сомневаться. Солнце спряталось за тучи. По набережным и мостам прогуливались влюбленные пары, шумные молодежные компании, няньки с воспитанниками и колясками и одиночки с собаками. Среди них сновали продавцы газет, табака и сладостей. На мосту Менял блошиный рынок шумел голосами, смехом, музыкой и криками попугаев. Богатые старики и старухи катили мимо рынка в открытых колясках, до шеи укрывшись звериными шкурами. За призывно распахнутыми дверями кафе люди качали головами и махали руками. Их размеренные движения в раме витрин напомнили Мэрфу книгу с картинками, которая была у Ви. Отец Каролины привез ее из Бордо, вместо обычных страниц в ней были вырезанные из плотной бумаги фигурки животных и людей. Когда страницы переворачивались, фигурки накладывались одна на другую, общая картина обрастала деталями и подробностями. Сначала взгляду открывались горы, потом появлялось стадо овец; новый поворот страницы — новая фигурка, к стаду присоединялись пастух и собаки, в кустах притаились волки. Когда фиакр въехал на площадь Клиши, Дели, до сих пор смотревший в окно, резко повернулся к Мэрфу. — Сколько лет было твоему сыну? В звоне его голоса после продолжительного молчания было что-то от вызова. Мэрф промолчал. — Твой сын был грязной уличной шлюхой. Почему убитых все эти годы никто не искал? Почему всем было плевать на них? Они были бездомными! Ты слышал Шатлэна: все жертвы были молоды. Все малолетки на улице торгуют собой. Как ты думаешь, мясник заманил их в свою лавку? Бродяги — самый пуганый, недоверчивый и подозрительный народ на свете, всегда смотрят в оба, всех боятся, постоянно оборачиваются и спят с открытыми глазами. Ни один бродяга не пошел бы в дом мясника, если бы он не пообещал заплатить. Дели захлебывался словами, как мелкая трусливая псина лаем. — Шатлэн сказал, что среди жертв были двенадцатилетние? Такие не выживают на улице в одиночку, даже если таскают в кармане ножницы и готовы всадить их в глаз любому, кто притронется. Стоит мальчишке двенадцати-пятнадцати лет выйти на улицу и начать просить милостыню, его заметят. Как только малолетке подадут пару су, найдется старший, который их у него отнимет. Если малолетка станет отбиваться, его изобьют. Да, абсолютно все — банды и другие попрошайки — рассматривают мелких бродяжек как свою собственность. Прибрав малолеток к рукам, из них стараются выжать как можно больше выгоды. Учат их воровать, лазить по карманам, протискиваться в зарешеченные лавки, в подвальные этажи и подставлять задницы за деньги. Малолетки, которых освежевал мясник, тоже принадлежали к какой-то уличной банде. Их бы никто не пустил с мясником просто так, без причины. Малолеток в бандах держат на коротком поводке. За ними присматривают, их избивают, чтобы знали свое место, не думали сбежать, не бездельничали и исправно приносили деньги. А когда мелкий бродяга исчезает или подыхает, его заменяют другим. И если этих пацанов пустили в лавку к мяснику, то только для того, чтобы он выдрал их в задницу и заплатил за это пару су. Я не знаю ни одной другой причины, из-за которой двадцать четыре тупых уличных идиота могли зайти в вонючую лавку мясника! Мэрф вспомнил мальчишку, который залез ему в карман на рынке. Когда Мэрф его поймал, мальчишка смотрел в сторону пацанов постарше с татуировками. Возможно, Дели и знал, о чем говорил. Только это не имело никакого отношения к Ви.