Такой разный взгляд

      Громкий стук в дверь заставил разлепить глаза и расфокусированным взглядом уставиться в пространство перед собой, всё ещё расплывающееся после сна. Впрочем, зрение достаточно быстро прояснилось, а в голову пришло осознание простого факта, что он находится в своей комнате, в одной из башен Саусфорта.       «Вот… незадача», — пару раз моргнув, пятилетний грифончик окончательно проснулся и, подобрав под себя лапы, принял сидячее положение.       Стук в дверь повторился, при этом прозвучав куда более настойчиво, из-за чего дробный цокот по каменному полу оказался заглушён. Однако же периферическим зрением молодой хищник всё же заметил красную земнопони с жёлтой гривой, которая не только уже проснулась, но успела умыться, причесаться, одеться в простое тёмно-серое платье без рукавов, с коротким подолом и простеньким белым передником. Она шустро подбежала к выходу, встала на задние ноги, отодвинула щеколду, распахнула створку и… спряталась за ней, не желая попадаться под горячую лапу хозяину крепости.       — Гиш, — рокочущий, могучий бас Гранда Грамона раскатился по помещению, заставляя воздух задрожать от вложенной в одно-единственное слово силы, после чего уже и сам барон переступил порог, тяжёлым и будто бы испытующим взором уставившись на сына. — Ты ещё спишь?       «Разумеется, сплю. А то, что я смотрю на тебя в ответ — это зрительная иллюзия, вызванная перепадом температуры в воздухе», — с досадой подумал птенец, в голове у коего всё ещё кружились образы такого странного, фантастичного, неестественного, но притягательного мира, заполненного повсеместно встречающимися чудесами, доступными абсолютно каждому… пусть и в разных объёмах (что тоже было логично).       — Я уже встал, отец, — всё же ответил маленький золотистый грифон, продолжающий сидеть на небольшом спальном возвышении, имеющем форму прямоугольника из дерева на низких ножках, с невысокими бортиками, застеленном мягким одеялом из пуха.       — Вижу, — чуть менее грозно пророкотал взрослый летун, затем повернул голову к окну, закрытому толстым мутным стеклом, и спросил: — Ты помнишь, какой сегодня день?       Гишу потребовалось ровно три секунды, чтобы вспомнить ответ на этот вопрос, чего хватило для разглядывания рисунка в виде трёх башен на утёсе, вышитых красным на жёлтом одеянии отца. Гранд Грамон был облачён в металлический нагрудник, поверх коего всегда носил жёлто-красную ткань прямоугольной формы, спереди и сзади спадающую на торс, чтобы быть перехваченной ремнём на уровне живота.       — Сегодня я должен полететь, — выдавил из себя маленький хищник, за что удостоился пронзительного взора родителя, отчего захотелось сжаться и укутаться крыльями, вместо чего пришлось упрямо поднимать голову и стараться казаться больше, чем есть на самом деле.       «Грамон не имеет права быть трусом», — утверждали наставники.       «Грамон должен быть сильным», — учили старшие братья.       «Грамоны не прощают обид», — гласил девиз рода.       — Сегодня ты полетишь, — категоричным тоном констатировал барон, и по его виду становилось понятно, что если сын не сможет взмыть вверх, его устроит и полёт только вниз.       «Проклятые спартанские условия», — вспомнив отрывок истории из мира Бориса, Гиш непроизвольно сглотнул, радуясь при этом хотя бы тому, что сегодня всё зависит от него самого, а не от какого-то старика, который может приговорить птенца просто из личной нелюбви к кому-либо.       Крепостной мудрец, которым был старый грифон из столичной академии, исполняющий роль лекаря, писаря, библиотекаря, консультанта по самым разным вопросам, которые только могут побеспокоить владетеля крепости, замка или дворца, рассказывал Гишу о том, что столь строгий отбор существует только у аристократов. Слуги, крестьяне, гвардейцы и ополченцы, не связанные долгом перед многочисленными благородными предками, встречают пятилетие как праздник взросления, а не испытание своей пригодности. И они, если их крылья к этому возрасту не крепли в достаточной степени, не рисковали лишиться всего… вплоть до жизни.       — Я готов, отец, — поднявшись на все четыре лапы, раскрыв крылья, гордо вскинув голову и выпятив пушистую грудку, постарался казаться решительным птенец, перед внутренним взором коего мелькали образы последних мгновений человека, которому обязан своим существованием.       «Что сделал бы Борис?», — каждый раз, когда им овладевали сомнения, Гиш задавал себе этот вопрос и чаще всего получал на него ответ.       — Идём, — родитель развернулся, взмахнув кисточкой хвоста, после чего бесшумно выскользнул в коридор, освещённый масляными лампами (факелами грифоны тоже пользовались, но те быстро горели и чадили, а свечи давали недостаточно света).       Гиш спрыгнул с кровати, благо, высота была маленькая, поднял глаза и встретился со взглядом Строуберри. Эта кобылка была рядом с ним с тех самых пор, как грифончик начал себя осознавать: с ней он играл, учился разговаривать, она его кормила, пела ему песни, утешала его. Красная земнопони заменила младшему сыну барона мать, которую он никогда не видел, а после того сна… когда в голове стали появляться чужие воспоминания, её не получалось воспринимать иначе, чем старшей сестрой.       Грифончик не помнил, чтобы кто-то из жителей Саусфорта плохо обращался со Строуберри: стражники старались не обращать на неё внимания, слуги порой перекидывались несколькими фразами и чем-то помогали, но вот Гранда она боялась, а старших птенцов старалась избегать. Лишь став взрослее, пусть и только внутренне, маленький хищник осознал, что эта молодая кобылка, которой недавно исполнилось семнадцать, является бесправной рабыней, которую барон купил своему детёнышу, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие материнского тепла.       Строуберри была дорогой, статусной… игрушкой для птенца, за которым её приставили присматривать в возрасте, когда она сама нуждалась в присмотре. Однако же несмотря ни на что, а может быть, благодаря желанию играть в куклы, которое не сумели отбить все невзгоды, свалившиеся на спину кобылке, она достойно выполнила свою роль. И даже если бы маленький хищник не получил воспоминания взрослого самца из другого мира, воспитавшего собственного детёныша в одиночку, он бы не смог не проникнуться самыми тёплыми чувствами к своей няне.       — У тебя всё получится, — совсем тихо, чтобы не услышал взрослый грифон, с яркой и подбадривающей улыбкой на губах произнесла красная земнопони. — Поспеши.       Он улыбнулся в ответ (благо, губы, прикрывающие маленькие, но острые зубы примерно с половины длины клюва и до самых уголков рта, это позволяли). Вообще, из-за знаний че-ло-ве-ка, которые тот получил в общественной школе, в какой-то момент четвёртый сын барона Грамона стал сравнивать себя с пингвином или домашним гусем, которые тоже не умеют летать, но имеют кусалки.       «Хорошо, что я не ляпнул этого отцу», — подумал Гиш, поспешно выскакивая в прохладный полумрак коридора, каменные стены, пол и потолок коего освещались редкими светильниками, подвешенными на вбитые в трещины между блоками металлические крюки.       …       Главная башня Саусфорта стояла на самом краю скального уступа, нависающего над небольшой зелёной долиной, зажатой между высокими горами, вершины которых красовались снежными шапками. Квадратное сооружение было сложено из серых блоков, имело высоту в пять этажей и плоскую площадку на крыше, где всегда дежурила пара гвардейцев-посыльных. Южный угол выступал, словно клин, а вот от западного и восточного углов тянулись невысокие стены, соединяющие твердыню с Близнецами — трёхэтажными малыми башнями, то ли примыкающими к отвесному склону, то ли вырезанными прямо в нём.       Северный угол хозяйской башни как бы делил внутренний двор на правый и левый: в первом был организован плац, где занимались с оружием гвардейцы барона, а во втором разместились кузница, сараи, другие служебные постройки. Левый Близнец служил местом обитания стражи и части прислуги, а Правый Близнец выделялся для гостей… если те не превосходили статусом хозяев.       Из-за чужой памяти Гиш немало удивлялся тому, что Саусфорт полностью остеклён, пусть окна и кажутся не слишком качественными… на фоне достижений мира Бориса. Однако же все несоответствия с ожиданиями объяснялись легко и просто: магия, доступная грифонам очень ограниченно, значительно облегчала жизнь во всех аспектах, так как могла заменять технологии.       — А вот и вы, — прозвучал хриплый, бархатистый голос над площадкой башни, едва только отец и сын поднялись на последние ступеньки.       Гиш непроизвольно вздрогнул, попытался прижать крылья, но спохватился и, гордо выгнув спину, посмотрел на источник звука, коим оказался серо-стальной грифон с бледными, будто бы выцветшими синими глазами. Гость был жилистым, высоким, его лапы скрывали высокие латные перчатки, переходящие в наручи, поверх кирасы же была надета сине-серебряная накидка с изображением шпаги и кинжала.       — Гил, мне не докладывали о тебе, — недовольно пророкотал Гранд, незаметно прикрывший сына крылом, будто бы защищая от незваного гостя.       — Неужели я не имею права сделать сюрприз любимому племяннику? — насмешливо выгнул брови дядя, коего сопровождали двое молчаливых гвардейцев чужого баронства, что предпочли устроиться на краю внешней стены и не вмешиваться в разборки благородных господ (двое воинов рода Грамон, один из коих был обязан отправиться на поиски хозяина, стояли, застыв рядом со знаменем и явно паниковали). — Кроме того, я же должен убедиться в благополучии Гиша.       — Я и сам способен позаботиться о моём сыне, — раздражение в голосе хозяина Саусфорта нарастало, и даже в предрассветных сумерках было заметно, как прищурились его глаза.       — Ты уже позаботился о моей сестре, — равнодушно мазнув взглядом по собеседнику, Гил криво усмехнулся. — Предпочту впредь лично контролировать всё, что касается угрозы жизням моей семьи.       Это было оскорбление, которое, исходя из девиза рода, барон Грамон должен был смыть кровью… Но к удивлению сына, он лишь с деланным безразличием фыркнул и заявил:       — Главное — не мешайся. Сын, начинай готовиться. Как только солнце взойдёт, ты должен начать свой полёт.       — Готовься, малыш, я подстрахую, — пообещал дядя, после чего первым направился к южному углу, более не обращая внимания на хозяина крепости.       Гил Грауле не был бароном, а уж тем более — князем или членом императорского рода. Однако же с первого взгляда становилось понятно, что тот же Гранд его опасается, несмотря на свой статус и возможность позвать гвардию Саусфорта. И будто бы стараясь подчеркнуть своё положение, непонятное Гишу, он всегда приходил, когда хотел, сообщал о себе, нарушая всякие традиции гостеприимства, а потом уходил, не прощаясь…       Встряхнувшись, маленький грифон засеменил к углу крыши, чтобы остановиться только на самом краю, когда спереди, справа и слева осталась только пропасть. Все посторонние мысли тут же выдуло из его головы прохладным ветром, сердце дико забилось в груди, а лапы будто бы налились свинцом.       Восточный край неба озарился лучами рассвета, заставляя небосвод начать голубеть, а звёзды — меркнуть. Вдали заискрились снежные шапки гор, в долине внизу, куда со склонов срывались ручьи, собирающиеся в реки, всё ещё клубилась ночная тьма… разгоняемая огнями во дворах крестьян, уже вышедших на работу после отдыха. Необычная тишина обволакивала, несмотря на присутствие старших родичей, вынуждая чувствовать себя одиноким, словно парящий в небесах орёл…       Маленький хищник расправил крылья и приготовился шагнуть в пустоту, чтобы либо воспарить в небо, либо упасть на землю. Никаких напутствий, никаких поздравлений, никаких посторонних свидетелей успеха или провала… Сегодня он должен был доказать, в первую очередь себе самому, что достоин второго имени Грамон.       «Что сделал бы Борис?».